В Фунчале
В Фунчале
Власти не заставили себя долго ждать. На моторном катере прибыли начальник порта, карантинный врач, помощник управляющего таможней и два чиновника. Все они говорили по-английски, и формальности были быстро закончены.
В Фунчале ждали нашего прибытия. Перед отходом из Англии мы сообщили нашим родным и знакомым, чтобы они писали нам в Фунчал, и на здешней почте лежали груды писем, адресованных на «Товарищ».
Если в Англии, в порты которой постоянно заходят советские пароходы и где проживает немалое количество советских граждан, так называемая «широкая публика» представляла себе большевиков чем-то вроде леших, то можно вообразить, как, поджидая наш пароход{12}, представляли нас себе португальские власти в Фунчале. Они были удивлены прекрасным видом советского судна и его экипажа. И, действительно, чисто выбритые, отлично одетые, мы производили великолепное впечатление. Карантинный врач больше всего был поражен блестящим видом нашего нового лазарета и сообщением нашего доктора, что за весь переход не было ни одного больного.
— Неужели совсем ни одного? — спросил португалец.
— Нет, был один, только не с очень серьезной болезнью.
— Вот, видите, все-таки один был! А что с ним было?
— Да видите ли, при мойке ему мыло в глаз попало…
— Что?..— переспросил португалец.
— Мылом, говорю, в глаз брызнуло, — повторил наш доктор.
Португальцы принялись неистово хохотать.
Этим анекдотом закончились все формальности, и нам было дано право сообщения с берегом.
Власти уехали, а за ними, на ярко раскрашенных шлюпках, облепивших наше судно, как мухи, съехала на берег и первая вахта.
Кают-компания, по обычаю всех портов мира, мгновенно наводнилась поставщиками: тут были мясники, зеленщики, виноторговцы, содержатели ресторанов, прачки, портные… Все совали свои визитные карточки, рекомендательные письма, жестикулировали и кричали на разных языках.
Кроме свежей воды, мяса, овощей и фруктов, нам в сущности ничего не нужно было, и наш выбор остановился на пожилом и очень солидном на вид сеньоре Карло-Евгениос-Taвapec-да-Сильва. Сеньор Таварес обещал нам доставить все самого высшего сорта и по самой умеренной цене. В старое время он снабжал провизией и материалами все русские военные суда, заходившие на Мадеру, и был уверен, что представители нового правительства останутся им тоже довольны.
Вместе с помощниками я съехал на берег в прекрасной собственной шлюпке сеньора Тавареса, выкрашенной в нежно-зеленую краску с полосатым черно-малиновым фальшбортом.
Нельзя было отказаться посмотреть контору и собственный склад любезного хозяина. Описывать их нечего. Контора как контора и склад как склад, но старая мадера, которой нас угостил сеньор Таварес, была действительно хороша. Не знаю, кто виноват, мадерские ли виноделы или наш Винторг, но фунчальская мадера совсем не похожа на московскую…
Выйдя из склада Тавареса, мы сели в автомобиль и, по обычной программе всех посещающих Мадеру туристов, отправились на вершину одного из пиков, в Монте-Палас-отель, чтобы, полюбовавшись оттуда на красивую панораму города, спуститься вниз с горы на салазках — да, на салазках: на Мадере это обычный способ езды по горам.
Хорошо вымощенные гладко отшлифованным камнем дороги ведут к виноградникам, фруктовым садам, виллам, домам и домикам, которыми усеян весь южный склон горы.
Большинство этих дорог идет зигзагами, но две или три сбегают почти прямой линией с вершины к подножью.
Вверх на гору подымаются в санях, запряженных быками, а последнее время и на автомобилях.
Вниз спускаются по прямой дороге на санях без упряжки.
Пассажирские сани, или, вернее, салазки, состоят из пары полозьев, сделанных из очень крепкого и гладко отшлифованного дерева. Полозья длинные, и посредине их устроена маленькая платформа с плетеным двухместным креслом и упором для ног. К задней части полозьев привязаны две веревки. Сани подтаскиваются к краю крутого спуска, и двое здоровенных португальцев удерживают их сзади за веревки. Вы садитесь в кресло, крепко упираетесь ногами в упор. Португальцы отпускают веревки, вскакивают сзади на полозья, и вы с быстротой поезда летите вниз. При поворотах — правда, не очень крутых — стоящие сзади португальцы правят санями, отталкиваясь ногами в стороны. При сильном разбеге соскакивают на полном ходу и тормозят за веревки. Такой спуск с горы требует крепких нервов. Американские и английские туристки, необыкновенно любящие этот спорт, визжат на всю улицу.
Вверх по дороге зигзагами мы поднимались на автомобиле сорок пять минут. А вниз скатились в девять минут. Мелькали дома, сады. Mope быстро надвигалось нам навстречу, и стоявшие на рейде суда росли и летели на нас, как на экране летит прямо на зрителя поезд.
Внизу, в городе, на улицах и бульварах двигалась густая толпа нарядно одетых людей. Играли военные оркестры. На открытых эстрадах выступали певцы.
Около отеля, в который мы направились ужинать, нам встретился начальник порта. Лицо его было несколько встревожено.
— Мне очень жаль,— сказал он, пожимая нам руки,— но я должен сообщить вам не особенно приятную новость: я докладывал губернатору о великолепном состоянии судна, дисциплине и прекрасном впечатлении, которое на меня произвел экипаж, но губернатор опасается пропаганды и запросил по телеграфу специальных инструкций из Лиссабона. Во всяком случае, он дал распоряжение полицмейстеру зорко следить за поведением ваших людей в городе и при малейшем инциденте немедленно прекратить всякое сообщение корабля с берегом.
Я стал его успокаивать и заверять, что, кроме предоставления практических навыков будущим командирам советского торгового флота, наше судно не преследует никаких других целей. Мы зашли на Мадеру только за тем, чтобы дать отдохнуть экипажу и запастись свежей водой и провизией перед длинным океанским переходом. За поведение экипажа на берегу я вполне ручаюсь. Что же касается Лиссабона, то трудно ждать оттуда ответа раньше, чем через три дня. Мы же думаем простоять в Фунчале не больше трех дней.
Начальник порта покачал головой.
— Я не знаю содержания телеграммы, посланной губернатором в Лиссабон, но он очень тревожится.
— Надеюсь, что завтра утром, после рапорта полицмейстера, его тревога уменьшится. Не доставите ли нам, сеньор начальник порта, удовольствие пообедать с нами в гостинице?
Начальник порта оглянулся кругом и, нагнувшись к моему уху, прошептал:
— Поверьте, что это доставило бы мне гораздо больше удовольствия, чем вам. Я очень интересуюсь вашей страной, но… про этот обед полицмейстер тоже доложил бы завтра губернатору, и мне это было бы не особенно приятно… Вы понимаете меня?
— К сожалению, хорошо понимаю,— ответил я.
— Моряки всегда сумеют понять друг друга. Я очень рад, что встретился с вами. — И, стиснув мою руку, бедный «команданто дей бахия»[3] скрылся в ближайший переулок.
Мы отлично пообедали на веранде ресторана. Стемнело. Расстилавшаяся под нами улица была залита светом зеленых и красных лампочек (национальные цвета Португалии). Музыка гремела неумолкаемо. Начинался карнавал. Появились толпы ряженых: пьерро, арлекины, цыганки, черти, рыцари. И ни одной карикатуры на старый строй, старый режим, несмотря на пятнадцатилетие республики!
К полночи все кончилось, и мы возвратились на судно.
На другой день на берег была спущена вторая вахта, и наша молодежь устроила экскурсию в горы пешком.
Сеньор Таварес доставил на судно горы овощей и фруктов.
На грузовых люках устроили закрома из досок и ссыпали туда морковь, картошку, репу, лук, свеклу. Ящики со свежими помидорами убрали в тень кладовой, ящики с зеленоватыми, не совсем дозревшими, но необыкновенно ароматными лимонами разложили на солнце на крыше рубки. Бананы и ананасы развесили под гиком и на вантах на юге. Вахтенному штурманскому ученику поручено было вести им строгий учет и не подпускать лакомок.
Бананы, ананасы и кот Блэки.
Водяная баржа, стоящая у борта, перекачивала в наши цистерны холодную и чистую воду мадерских родников. Все шло хорошо до самого вечера.
Вечером приехал на своем катере начальник порта. Он был немедленно приглашен в кают-компанию. По грустному выражению его лица мы сразу поняли, что случилось что-то неладное.
— Сеньоры комарадас (господа товарищи), — сказал он, разводя руками,— губернатор получил ответ из Лиссабона. Вас запрещено спускать на берег…
— Но возвольте, сеньор команданто, разве были на нас какие-нибудь жалобы? Разве наши люди вели себя нелойяльно?{13}
— Жалоб не было никаких, и губернатор говорит, что ваш экипаж ведет себя на берегу так, как не ведет себя экипаж ни с одного другого судна, но… таково предписание Лиссабона.
— Но подумайте сами, сеньор команданто, за что же мы накажем целую треть нашего экипажа? Первая и вторая вахта побывали на берегу, а третья?.. Чем она виновата? Вы сами моряк, войдите же в наше положение, придумайте какой-нибудь способ!
Начальник порта задумался.
Наконец, ему пришла в голову блестящая мысль.
— У ваших людей есть штатское платье?
— Не у всех, но у большинства есть.
— Пусть ваша третья вахта съезжает завтра на берег, не вместе, а по два-три человека и по возможности в штатском платье. Тех, у кого нет штатского платья, вы пошлете в контору сеньора Таварес под предлогом закупки и доставки на судно последней провизии. Оттуда они могут разойтись и погулять по городу, но только опять же не гурьбой. Я предупрежу полицмейстера, чтобы он на обращал внимания.
Мы поблагодарили начальника порта и не пожалели «боцманских» выражений по адресу республиканского Лиссабона.
На третий день все было исполнено по условию, и третья вахта, хотя не так весело, как предыдущие, съехала на берег.
Однако, начиная с трех часов пополудни, к нашим ребятам начали подходить на улицах полицейские и вежливо предлагать возвратиться немедленно на судно. Штатское платье не спасало. Если ребята притворялись, что не понимали языка, и продолжали прогулку, то полицейские ходили за ними по пятам и время от времени тянули за рукав. В результате часам к пяти пополудни все вернулись на судно, за исключением трех или четырех человек, застрявших где-то в горах и вернувшихся уже в темноте.
С заходом солнца нас окружила целая флотилия полицейских шлюпок.
От захода солнца до полуночи на Фунчальском рейде обычно стоит мертвый штиль, и только часов с двух ночи начинает тянуть с гор легкий ветерок.
К этому времени мы и приурочили съемку с якоря.
В два часа тридцать минут 8 октября раздалась команда:
— Пошел все наверх с якоря сниматься! Долго подымали якорь, втягивая звено за звеном семьдесят сажен тяжелой якорной цепи[4]. Затем вступили под паруса и, подгоняемые легким бризом, уже в свете приближающегося утра двинулись в далекий, неведомый для большинства нашего экипажа путь, к берегам Южной Америки.