На Маньчжурской дороге

На Маньчжурской дороге

Около полуночи едем дальше. Пассажиры устроились с великим трудом и лишениями. Теснота страшная. Ехало множество семейных, с малыми детьми. Помещались и над скамейками, и под скамейками. Кроме вагонов 3-го класса, следовали еще товарные, приспособленные для перевозки пассажиров, т. е. в них были поставлены железные печи, доски для сидения, вот и всё. Поэтому надо представить себе, как я был счастлив, имея в своем распоряжении отдельный вагончик. Путь был еще очень плох.

Смотрю в окно, луна пропала. Темно. Ветер кругом так и воет. Метель порядочная. Мороз усиливается. Печка в моем вагоне топится, и у меня тепло. Спутник мой укутался в плед и, счастливый, заснул. Он никак не ожидал попасть в такую благодать. Едем час, другой, – вдруг останавливаемся. Станции нет, степь непроглядная, ничего не видно… Проводник при вагоне уходит узнавать, что случилось. Долго пропадает, наконец ворочается.

– Ну, что там такое? – спрашиваю его.

– Да путь, что ли, не исправен! – мрачно отвечает он и ерзает плечами от холода.

– Да ты у кого спрашивал? – кричу ему.

– Да и спросить не у кого. Кондукторов нет, сторожей тоже не видать, – жалуется он.

Стоим, стоим. Уже светло стало. Бесконечная степь, запорошенная снегом, уныло протянулась перед глазами и пропадала на горизонте.

– Эй, проводник! – кричу опять. – Ступай, узнай хорошенько, долго ли же мы будем здесь стоять? Ступай к машинисту, у него спроси.

Уходит. Пропадает с час, не менее. Наконец приходит.

– Ну что?

– Да и машиниста нет. Уехал куда-то с паровозом.

Итак, мы стояли здесь ровно 12 часов. А машинист, оказывается, преспокойно перевозил чьи-то бревна, сложенные около дороги. Их, конечно, должен был убрать специальный рабочий поезд, а не наш, битком набитый народом. Каково же было бедным пассажирам, с малыми детьми, стоять полсуток в открытом поле, где нельзя было даже воды достать, чтобы согреть чайник. Потом, как мне объяснили, такие проделки часто повторялись. Машинисты сталкивались с разными подрядчиками по доставке грузов на дорогу, бросали свои поезда и занимались спешной перевозкой. От своего пассажирского поезда они, конечно, не могли столько заработать, а тут в несколько часов, смотришь, сотенку зашибешь.

В то блаженное время машинисты на Маньчжурской дороге были всесильны. Останавливались где хотели и сколько хотели. Ни кондукторов, ни звонков, ни проездных билетов. Делай что хочешь, – никто слова не скажет. Еще в первую мою поездку в Китай нагляделся я на подобные картинки. Помню, еду из Харбина к Пограничной, для осмотра железнодорожных построек, занятых нашими войсками. Вместе со мной ехал мой знакомый командир пехотного полка, высокий седой старик. Он вечно ходил с большой суковатой палкой и, вероятно, за это был прозван офицерами «Аника Воин». Так вот, останавливаемся мы на одной станции. Был полдень. Есть хотелось сильно.

– Пойдемте вон в тот домик! – говорит мне мой спутник и указывает палкой на небольшую мазанку, саженей сотня от вокзала. – Там столовая, можно пообедать.

– Опасно, поезд уйдет! – говорю ему.

– А мы узнаем! – возражает он. – Эй, ты, молодчина, сколько времени здесь поезд стоит? – обращается он к служащему, который ходил и распоряжался около вагонов.

– Да с час простоим! – слышится ответ.

– Ну вот, видите ли, пойдем! – упрашивает он.

Но я, наученный горьким опытом, не сдался на его увещевания и предпочел съесть в вагоне жестянку консервов. Старик же ушел искать горячих щей, до которых был большой охотник. Но не успел он добраться до заветного домика, как поезд наш… трогается. Сначала я было подумал, что мы делаем маневры. Но нет, едем дальше, дальше, все скорей и скорей. Как сейчас, перед глазами, – виднеется вдали представительная фигура моего почтенного спутника, в высокой мохнатой черной сибирской папахе и в длинном меховом сюртуке. Вон он что-то кричит мне и отчаянно машет костылем, – бросается бежать за нами. Но где там догнать! Наконец, теряю его из виду. На следующей станции, озлобленный, догоняет он меня на паровозе.

А то припоминается мне рассказ моего старого знакомого, еще по Текинскому походу, некоего Г., человека крайне энергичного. Покойный Михаил Дмитриевич Скобелев его очень любил. Главное за то, что, какое поручение ни дашь ему, хотя бы самое тяжелое, он выполнял его блистательно. Уже на что трудно было достать перед Текинским походом верблюдов для перевозки грузов, а Г. достал, да еще не тысячу и не две, а 16 тысяч. Так вот, самый этот Г. был прислан из Петербурга, с рекомендательным письмом, к генералу Гродекову. Не может ли де он быть полезен во время войны своей энергией и опытностью? Гродеков послал его в распоряжение окружного интенданта. Дальше я буду рассказывать словами Г. Надо сказать, что Г. вершков 12 ростом, а в плечах, что называется, косая сажень. Ходил постоянно в черкеске и при кинжале. Мы встретились с ним в Харбине, как старые товарищи.

– Ну, рассказывайте, рассказывайте, как вы тут орудуете? – с нетерпением спрашиваю его.

– Да что сказать? От генерала Гродекова приехал я к генералу Надарову. Тот с места же поручил мне одно трудное дело. Благодаря Бога, выполнил его отлично. Генерал мой остался отменно доволен и даже обещался к Владимиру представить.

– Да ведь Владимир у вас есть! – говорю ему.

– То 4-й степени, а это будет 3-й, на шею-с, – с улыбкой объясняет он.

– Какое же такое дело? Расскажите, пожалуйста.

– Да видите ли, мой дорогой! – продолжает Г. – Генерал и говорит мне: «Есть у меня тут груз. Бросили его возчики вдоль дороги, – не могли довезти до станции. А груз ценный: папахи, фуфайки, чай, сахар, а главное – медикаменты. И вот уже сколько времени, как лежит он, и всё не могу его получить. Не дает дорога вагонов, да и только. Бьюсь, бьюсь, ничего не могу поделать!» – отчаянно восклицает он. На другой же день едем мы с генералом вместе по железной дороге. Он указывает мне, где лежал груз. Вышли мы тут, походили, посмотрели – и вернулись на станцию. Пока генерал отдыхал, я успел уже кое с кем переговорить. Иду к нему и докладываю:

– Ваше превосходительство, поезжайте вы себе в Харбин. Не доедете и до дому, как все будет на месте.

– Как так? Не может быть! – радостно восклицает он.

– Так точно-с! Вот увидите.

Генерал, очень довольный, уезжает, – а мне еще заранее перед этим было дано 20 тыс. руб. на перевозку грузов.

Так, вечерком, встречаю знакомого машиниста. Беру его под руку и веду в ресторанчик. Садимся за отдельный столик. Спрашиваю закуску, вина, водочки и всего, что только можно было достать получше. Выпиваем, закусываем. Только пропустили мы по 3-й, хлопаю я приятеля по плечу и говорю ему:

– Послушай, дружище, можешь ли ты мне ночь поработать?

– Да какая же твоя работа? – мрачно спрашивает он.

– Да мне нужно всего-навсего 4 платформы с грузом обернуть отсюда, вот до той станции, пять раз.

– Да ведь, поди, задержишь нагрузкой! – возражает он.

– Да ты о нагрузке не заботься, это дело мое. А скажи прямо, сколько ты хочешь получить за работу? – настаиваю я.

– Да ведь я не один. Есть и постарше меня, – мычит он.

Я опять ему:

– Да тебе-то сколько надо?

Пауза.

– Пятьсот дашь? – говорит он наконец и вопросительно смотрит на меня.

Я скорей за бумажник, отсчитываю ему пять «катенек»[19] и подаю. Машинист прячет деньги и говорит вполголоса:

– Ну, помощнику надо!

– Сколько?

– Все двести надо!

Подаю еще две радужные.

– Ну, начальнику надо, помощнику, – продолжает добавлять собеседник.

– Сколько же им?

– Ступай, переговори сам!

Иду, – и кончаю с теми: начальнику дал 300, помощнику 200. Кроме того еще роздал на остальную бригаду рублей 500. Всего вышло у меня около двух тысяч. Затем нанял сто человек солдат по 5 рублей за ночь, нагружать платформы.

Только стемнело, вдруг, неизвестно откуда, появляется паровоз и за ним 4 платформы. Раньше их не видно было. Приходят солдаты, и у нас начинается горячая работа. Я же на локомотиве поставил столик, разложил закуску. Мороз был сильный. Устроили мы тут вроде балаганчика, занавесочку повесили. Наступила ночь, и поволокли мои платформы. Не отошли мы и ста саженей, как за нами показались новые 4 платформы. Солдаты и давай их нагружать. Таким образом, солнышко еще не взошло, как мы всё перевезли, и я послал моему генералу телеграмму: «Ваше превосходительст во, груз доставлен на место».

Тот, кто хоть раз ездил в то время по Маньчжурской дороге, нисколько не почтет за выдумку и не удивится этому рассказу.

Утро. На улице мороз. Солнце ярко освещает окрестности. Вдали виднеются горы. Приближаемся к Хингану. Под ним роют туннель. Говорят, через год его окончат… Здесь часть поезда отцепляется. Паровоз берет несколько вагонов и начинает подыматься в гору. Путь идет зигзагами. Сначала едем в одну сторону. Затем в другую. То локомотив впереди, то мы пятимся задом. Всё выше и выше. Обернувшись так раза три-четыре, подымаемся так высоко, что люди и животные кажутся нам, внизу, совершенно маленькими. Кругом далеко виднеются вершины гор, покрытые лесом.

Всё так красиво, так торжественно, в особенности самое наше передвижение по этим «тупикам», что не хочется глаз оторвать. Ради одних этих тупиков стоит проехаться по Маньчжурской дороге. Хотя я уже и ездил по ним, – еще в прошлую поездку, – от Харбина до Пограничной, но там они не так красивы и величественны. И какое здесь кругом богатство леса! Куда ни взглянешь, везде белеют заготовленные дрова, шпалы, бревна и разный другой лесной материал. Китайцы работают баснословно дешево. За лес платить не надо. Раздолье, да и только! А какие есть громадные деревья! Просто гиганты! Вон например, тот сваленный около дороги. Он так толст, что китаец, который стоит возле него, едва виден.

Спрашиваю я как-то стрелочника на одной станции:

– Хорошо ли вам тут живется?

– Плохо, ваше благородие, – отвечает он. – Дальше версты в сторону пойти одному опасно. Подстрелят непременно. Недавно вот один из наших пошел с ружьем на охоту, да и до сей поры о нем ни слуху ни духу.

В особенности опасное место – от Харбина до Пограничной, где тянутся сплошные леса. Для хунхузов там настоящий рай – их и не поймаешь.

За время Китайской войны мне пришлось проехать по «Маньчжурке», так называют на Востоке эту дорогу, раз десять, ежели не больше. Что касается лично меня, то я никак не могу жаловаться на железнодорожное начальство. Оно было в высшей степени любезно ко мне и предупредительно. Но я говорю вообще о проезде по этой дороге. Другой раз проснешься ночью, подойдешь к окну, смотришь и только удивляешься, как это Бог хранит нас. Двигаемся мы едва-едва. Кругом трущоба, – места неведомые. Охраны в поезде никакой. Даже сигнальной веревки, и той нет. Кондуктор один на весь поезд, и где он? Бог ведает, – не дозовешься, ни в каком случае. Ну, ежели какое крушение или нападение – пропал как курица, никто не поможет. В этом случае, в особенности пришлось бы плохо тем, кто едет в служебном вагоне. Едешь в нем всегда один и на хвосте поезда.

В настоящее время частенько читаешь в печати рассуждения по поводу вывода наших войск из Маньчжурии. При этом мне невольно вспоминаются те случаи, когда китайские власти с мольбами обращались к нашим властям за помощью против хунхузов. Эти последние очень мало боятся своих войск, которые, как известно, неповоротливы, трусливы, стрелять не умеют. Пока наши гарнизоны расположены внутри страны, то охранной страже, как говорится, с полгоря, охранять дорогу… Но только они уйдут… и дело примет совершенно иной оборот. Будь охранная стража удвоена, и то она не будет иметь того значения, какое имели войска.

Да ведь оно и понятно. Охрана стоит вдоль дороги, и что будет твориться в стороне, то останется для нее в секрете. Конечно, на это мне могут сказать: а разве нельзя делать разъезды и экспедиции? Но разъезды делаются за 15–20 верст в сторону. Сейчас хунхуза нет, а через час он уже и там. Что такое для него 20 верст, когда он за ночь пробегает чуть не по 50? Экспедиции же, как я хорошо убедился, не так страшны для хунхузов, как для мирных жителей. Из десяти экспедиций одна бывала удачной. Остальные же в большинстве оканчивались ничем.

У хунхузов отлично организована разведочная служба. И лишь только где начались у нас сборы… как уже разбойники знают об этом и заблаговременно удаляются.

Кроме того, экспедиции неудобны тем, что, как бы они ни были осторожны, все-таки жители сильно страдают от них и терпят убытки. Да не только в Маньчжурии, а спросите нашего крестьянина, где-нибудь под Псковом или под Москвой, во время манёвров, будет ли он доволен, ежели в его деревне переночует сотня казаков? И, несмотря на то что за каждую малейшую потраву будет ему уплачено, он все-таки не рад незваным гостям. То казак заберется на женскую половину, то курицу стащит или корыто на дрова изрубит. А там, в Маньчжурии, за 10 тыс. верст, кто будет проверять и подсчитывать убытки китайцев! Кому охота! Вот поэтому-то я против экспедиций.

А между тем ежели их не делать, то по выходе гарнизонов, конечно, будут скопляться вблизи дороги в известных пунктах шайки хунхузов. Туда будут свозиться и огнестрельные припасы, и оружие, и всё, что нужно для нападений. К гарнизонам нашим китайцы уже привыкли, сжились с ними и даже подружились. В Гирине, где мне пришлось пробыть 4 месяца, я нагляделся на это. Первое время, положим, дела шли плоховато, но затем отношения установились самые сердечные. По крайней мере, так было при мне. Генерал Гродеков строжайше относился к самым малейшим несправедливостям со стороны наших войск.

Простых китайцев, рабочих, возили тогда и зимой на открытых платформах. Морозы же в Маньчжурии, как известно, бывают жестокие, в особенности при ветре. И вот, в такой-то холод везут их, несчастных, ничем не прикрытых. Везут день, везут другой. Согреться негде, и в результате получилось: придет платформа, и на ней несколько человек замерзнувших. Ну, их и выкидывают подальше в сторону, лишь бы с глаз долой. Я сам видел таких несколько трупов – в стороне от дороги.

Проехали Хинган. Проходят еще сутки, подъезжаем к Фулярди. Здесь места уже знакомы. Здесь я в прошлом году осматривал помещение для войск и 9-й подвижной госпиталь. Но как все изменилось! Как отстроилось, и не узнать. Дорога идет к мосту через реку Нони. У моста насыпь высоко подымается. Она не готова, да и самый мост только начинают строить. Поезда движутся черепашьим шагом по временному деревянному мосту. Вагоны двигают китайцы на руках. Паровозы по нем не ходят. Работы на новом мосту производятся очень энергично, при электрическом освещении. Рабочих множество. Оживление кругом большое. Деньги делают свое дело. Мне говорили, что через полгода мост будет готов. Строителем его называли некоего молодого инженера Лентовского. Он же строил мост в Харбине через Сунгари, и выстроил отлично. Просто не верится, чтобы через такую широкую реку, как Нони, можно было выстроить в полгода такой колоссальный железный мост, на каменных устоях.

От Фулярди до Харбина всего двести верст. Здесь местность представляет сплошную равнину. Путь этот мне хорошо знаком, так как я проехал по нем в прошлом году на дрезине… Хотя дорогу теперь и поправили, но плохо. В одном месте вдруг поезд наш начинает сильно кидать из стороны в сторону, и, наконец, он останавливается.

Выглядываю из окна, смотрю – все пассажиры вышли… и разгуливают около пути. Я тоже иду узнавать, в чем дело. Оказывается, три вагона 4-го класса, с китайцами, сошли с рельсов, и китайцы, один за другим, заметив что-то неладное, давай на ходу выпрыгивать из вагонов. Путь был так плох, что когда станешь на один конец шпалы, то другой приподымался. Кое-как, при помощи домкратов, вагоны поставили на рельсы, и мы поехали дальше. Но не отъехали и ста саженей, как опять потерпели крушение. И так повторилось три раза на одном перегоне.

«Харбин! Харбин!» – слышатся возгласы. Смотрю, действительно приехали в Харбин. Давно ли я здесь был… – а как он переменился! Где тот разгром, те развалины, обгорелые остовы домов, бесконечные вереницы ободранных и обгорелых вагонов? Всё это исчезло, точно по волшебству, и чистенькие, новенькие домики как бы щеголяли один перед другим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.