О прошлом и настоящем Глава XIX, в которой прошлое становится настоящим, настоящее уносится в прошлое, наша героиня осваивает «цифру» и наконец-то примиряется с компьютерами

О прошлом и настоящем

Глава XIX,

в которой прошлое становится настоящим, настоящее уносится в прошлое, наша героиня осваивает «цифру» и наконец-то примиряется с компьютерами

Еще до моего прихода в американский Vogue в 1988 году, когда я работала у Кельвина Кляйна, мы с Дидье занялись поисками загородного жилья в окрестностях Нью-Йорка. Как и многие другие иностранцы, живущие и работающие на Манхэттене, мы прочувствовали на себе все «прелести» лета в большом городе. На улице становится так жарко, что раскаленный воздух обжигает легкие, а заточение в офисе при включенном на полную мощь кондиционере чревато обморожением. Многие из наших друзей возвращались отдохнувшие и посвежевшие после выходных, проведенных в загородных поместьях или арендованных домах Хэмптона, – так что мы тоже решили попытать счастья.

Поиски оказались долгими. Нам не хотелось уезжать далеко от города или тратиться на слишком дорогое жилье; мы не привыкли к роскоши и богемному образу жизни, как это принято в мире моды. В конце концов мы нашли идеальный домик в Хэмптоне неподалеку от моря, поскольку Дидье обожает парусный спорт. Он еще больший фанат лодок, чем я в молодости.

Дом был современным и прятался в конце тупиковой улицы в городке Уэйнскотт. К нему прилегал небольшой сад, а за садом открывался лес. Мягко говоря, постройка была ничем не примечательной. Я всегда рисовала в воображении что-то более симпатичное, наподобие тех старинных деревянных домиков, что показывают в кино. Но теперь за них просят целое состояние, да и остались они лишь вдоль оживленных и шумных автотрасс – а это табу для меня, Дидье и нашего кошачьего семейства.

Со временем загородный дом, который мы первоначально рассматривали только как привал на пути к чему-то более достойному, стал важной частью нашей подчеркнуто уединенной жизни (мы редко выходим в свет) и настоящим раем для кошек. Что же касается сада, который выдержан в типично деревенском стиле, для меня он стал островком Англии с ее буйством зелени. Мы с самого начала посадили на заднем дворе несколько бамбуковых саженцев, так что теперь, когда я выглядываю из окна кухни, передо мной шумит густой лес, в котором скрываются два небольших деревянных бунгало, увитых плющом. Одно из них служит летней столовой, а в другом останавливаются гости.

В главном здании, где я пытаюсь поддерживать порядок, несмотря на страсть Дидье к покупке книг, мне наконец удалось осуществить давнюю мечту: я повесила вдоль стен ряды полок и уставила их фотографиями в рамках – в основном черно-белыми. Это работы моих любимых фотографов прошлых и нынешних лет. Поскольку фотографии заняли все свободное пространство, несколько лет назад я начала складывать их, тщательно упаковав в пузырчатую пленку, в свободной гостевой комнате. Пришлось выстроить целый ряд шкафов вдоль одной из стен. По мере накопления фотографий – к которым прибавились несколько больших картин маслом, ковры американских индейцев, мой антикварный портновский манекен и швейная машинка – я обнаружила, что комната превратилась в кладовку, подобно родительскому дому в Уэльсе.

Недавно я все-таки попыталась навести порядок в этой комнате и разобрать фотографии, которые уже так слежались, что их невозможно разлепить; а заодно перетряхнуть и какие-то случайные предметы – вроде старомодного факса и гигантской книги о Мухаммеде Али, которую я подарила Дидье на день рождения, а также еще более внушительного тома «Сумо» Хельмута Ньютона, к которому прилагается столик-подставка. Я подумала: исполнится ли когда-нибудь моя мечта построить нечто крупнее сарая на том небольшом клочке земли, что мы купили через дорогу, и аккуратно разложить и сохранить там все красивые фотографии и предметы, которые я любовно собирала на протяжении многих лет? Но потом, как это всегда бывает, мой хозяйственный пыл угас под наплывом воспоминаний, которые каждой фотографией уносили меня назад по аллее памяти, отвлекая от сегодняшних дел…

Мода так изменилась за время моей жизни. Сегодня, бывая на показах, я нередко задаюсь вопросом: «Кто все эти люди?» Такое впечатление, что они стекаются отовсюду, и на девяносто процентов это незваные гости, праздные зеваки. Иногда мне кажется, что я «последний из могикан», кто приходит на шоу ради удовольствия посмотреть на красивую одежду, а не для того, чтобы засветиться в модной тусовке – куда меня всегда пытаются затащить, а я отчаянно сопротивляюсь. И ведь каждый норовит высказать свое мнение! До появления телевизионных интервью и кинокамер люди не были такими словоохотливыми. Но теперь, приходя на показы, они только и делают, что говорят, и говорят, и говорят. Или позируют перед камерой, отвечая на идиотские вопросы.

У каждого есть сотовый телефон или фотокамера – даже у моделей за кулисами, – так что все следят за происходящим в режиме реального времени. Никаких тайн и интриги: все уже разболтано эсэмэсками, через Twitter или электронную почту по всему земному шару задолго до того, как началось дефиле.

Помнится, когда я работала у Кельвина Кляйна, Керри Донован, которая когда-то была главным редактором Harper’s Bazaar, а к тому времени поднялась на ступеньку выше и стала модным обозревателем The New York Times, на одном из наших показов попыталась отправить за кулисы своего фотографа. Я его выгнала. Тут же прибежал Кельвин, требуя объяснить, почему я это сделала. Я объяснила, что это могло испортить сюрприз, к тому же парень мешал нам работать.

– Нет-нет, – сказал Кельвин. – Это для Керри Донован. Ты должна его впустить.

Это было началом конца. Теперь за кулисами творится бог знает что, и снимков из гримерных, наверное, больше, чем с подиума.

Раньше я старалась не пропускать ни одного показа нью-йоркских коллекций, но теперь стала более избирательной, – отчасти потому, что меня многое раздражает. Известные сплетники вроде газеты The Daily попросту не дают прохода; в девять утра уже разносят дешевое шампанское – и английские модницы накачиваются им первыми. По суете кинокамер можно определить, что в зале появилась какая-нибудь старлетка в окружении фотографов, и теперь остальные лишены возможности протиснуться к своим местам. Я этого терпеть не могу и, наплевав на всеобщий ажиотаж, уверенно иду через толпу. Перед началом шоу бывает момент, когда фотографы кричат: «Уберите ноги из прохода!» – и это меня ужасно бесит. «Да чтоб тебе пусто было!» – мысленно возмущаюсь я, потому что, если бы мои ноги действительно кому-то мешали, я бы об этом знала.

Каждый сезон «прет-а-порте» я заполняю по одному альбому на каждый город – Париж, Милан, Нью-Йорк, – плюс по одному альбому для одежды «от-кутюр», пляжной и круизной коллекций. Таким образом, за год у меня накапливаются двенадцать довольно пухлых альбомов. На показах я делаю рисунки и эскизы каждого наряда, а уже потом задумываюсь, понравились они мне или нет. Иногда я отмечаю звездочкой полюбившийся образ. Поскольку я не пишу статей о моде, то не веду никаких записей. Мне быстрее и проще зарисовать рукав «летучая мышь», чем описать его словами. Раньше, когда коллекций было не так много и большинство дизайнеров представляли не более тридцати комплектов, я, конечно, легче справлялась с этой работой.

Я особенно внимательна, если приходится зарисовывать сложный крой или интеллектуальный замысел дизайнера, как в коллекциях Prada и Balenciaga, – и ужасно злюсь, когда меня отвлекают пустыми разговорами. Сегодня мало кто делает заметки во время дефиле. Большинство предпочитают черпать информацию из Интернета, блогов и Twitter, а стилисты-внештатники и вовсе не утруждают себя присутствием на показах. Но я должна увидеть все лично. Мне легче впитывать образ вживую. На плоском экране и вещи выглядят плоскими. Не думаю, что я смогла бы оценить великолепную коллекцию, увидев ее по телевизору или в альбоме.

Я не совсем технофоб (хотя лишь недавно освоила эсэмэски и электронную почту), но компьютерные технологии меня не вдохновляют. Я обзавелась мобильным телефоном в 2006 году – и то по настоянию друзей и близких. К этому решению меня подтолкнуло еще и то, что на парижских показах я никогда не могла найти своего водителя Жана-Луи. Сотовые телефоны и текстовые сообщения – это и благо, и проклятье нашего времени. Разве не смешно, что я должна написать человеку эсэмэску с просьбой включить телефон, потому что хочу ему позвонить? Я прибегаю к подобной переписке крайне редко. Это невообразимо медленный способ связи, к тому же обезличенный – а я предпочитаю говорить голосом, а не писать. Я всегда любила приложить трубку к уху и почувствовать собеседника на другом конце провода, как если бы он был рядом, в той же комнате. Раньше по телефону проживались целые жизни – а какие завязывались романы! До того как у меня появился сотовый телефон, я договаривалась обо всех встречах до выхода из дома, придерживаясь заранее составленного расписания. Не было никаких эсэмэсок, никаких Twitter’ов. Всей этой ерунды.

Мне трудно определить, что является современным – ведь сама я ужасно несовременная. На работе я пользуюсь компьютером, потому что так надо. Торчу ли я целый день перед экраном? Никогда. Он несколько лет простоял у меня на рабочем столе, прежде чем я его включила. За это время, втайне от меня, в моем почтовом ящике накопились миллионы электронных писем, оставшихся без ответа. Теперь моя молодая, симпатичная и очень терпеливая помощница Стелла распечатывает для меня все поступающие сообщения. Она же каждое утро вычищает из моего почтового ящика охапки спама. Она пыталась научить меня, как со всем этим управляться, но безрезультатно. В этом смысле я безнадежна.

Наверное, я последний живой редактор моды, кто лично одевает модель, а не перекладывает все на ассистента. Для меня этот процесс очень важен. Гардеробная – единственное место, где ты можешь пообщаться с моделью и высказать свои идеи – как она должна встать, какое настроение передать на фотографии, – при этом не вмешиваясь в работу фотографа. Я знаю, что другие стилисты предпочитают сидеть и руководить процессом из-за камеры, только командуя ассистентам расправить каждую складку на платье модели, приподнять воротник или засучить рукава.

Я довольно критически отношусь к одежде и всегда озабочена качеством пошива. Первое, что я делаю, когда прихожу в шоу-рум посмотреть коллекцию, – это выворачиваю платье наизнанку. Дизайнеры Питер Коппинг из модного дома Nina Ricci, Марко Занини из Rochas и особенно Марк Джейкобс всегда внимательны к внутренней стороне изделия. Я редко встречала такое в Англии, где отделка всегда была ужасной, а большинство модельеров довольствовались старой подкладкой. Тем не менее я с изумлением прочитала – кажется, в каталоге музея Метрополитен – о том, что Александру Маккуину нравилось вшивать в свои изделия какие-то мелочи, будто бы для истории. Очень похоже на то, как в XIX веке джентльмены зашивали в подкладку своих костюмов локоны проституток – в качестве сувенира или трофея.

Для меня модные коллекции делятся на две категории. Одни вызывают восхищение и желание носить эту одежду; другие даже не хочется примерять, но тем не менее они стимулируют движение вперед. Именно по этой причине мне нравится Comme des Gar?ons. Все, что придумывает дизайнер Рей Кавакубо, интригует. Порой смотришь на ее коллекции и изумляешься – как же у нее хватило фантазии, как удалось из политики выкроить платье?.. А иногда она делает что-то душераздирающе красивое, как в своей свадебной коллекции «Разбитая невеста». После показа я зашла за кулисы и разрыдалась: такой романтизм после всех этих лет экспериментов и бесформенных юбок, уродующих фигуру.

Мне катастрофически не хватает места для собственных фотографий, не говоря уже о фэшн-фотографиях. Я не храню старую одежду – в отличие от своего коллеги Хэмиша Боулза, международного редактора Vogue, у которого до сих пор живы все наряды от Пуаре до Скиапарелли. Он даже сдает их в музейные экспозиции. Хэмиш такой барахольщик, что в его кабинете уже нет места для него самого. Но я ценю винтажную одежду и не могу себе простить, что не сохранила потрясающие вещи из ранних коллекций Сен-Лорана и Аззедина.

Тридцатые и сороковые – моя любимая эпоха. Некоторый отрезок пятидесятых тоже был очень романтичным. Я ненавидела подкладные плечи восьмидесятых, они просто отвратительны. Женский деловой костюм – и того хуже. (Фильм «Деловая женщина» с Мелани Гриффит служит напоминанием об одном из самых уродливых периодов моды.) Отличительной деталью образа сороковых был квадратный крой плеча, и единственный дизайнер, который правильно повторил ее в наше время – я имею в виду, уловил дух сороковых, – это Ив Сен-Лоран. Мне нравилось все, что делал Карл для Chlo? в начале своей карьеры, а потом и для Chanel couture. Мне доставляло удовольствие наблюдать за работой ранних японцев. Их шоу были подобны красивому театру. Я обожала сумасшедшие дефиле Кензо в семидесятые – красочные и новаторские; хотя он не создавал японскую одежду; это был японский взгляд на европейскую моду. Английский дизайнер Оззи Кларк вытворял что-то невероятное в шестидесятые и семидесятые, это были удивительные модели с легким дыханием тридцатых годов.

Я всегда любила косой крой. Благодаря нему одежда получает легкость, никогда не смотрится «в обтяжку», и ткань ложится идеально, если крой сделан правильно. Джон Гальяно и Оззи – великие мастера косого кроя. Аззедин Алайя – гений, я говорю об этом вполне серьезно. Я обожаю одежду Николя Гескьера. Его коллекции для Balenciaga абсолютно бескомпромиссны; в его одежде нет ни одной лишней складки или вытачки, все продумано и просчитано. Он – перфекционист и источник вдохновения для других. Его бесконечно копируют те, кому не хватает мужества, чтобы сделать свой первый шаг.

Хотя рядом с моим именем в выходных сведениях Vogue значится «креативный директор», я креативна исключительно в том, что касается моды, поэтому предпочла бы называть себя стилистом. Правда, в наши дни это понятие размылось, и теперь стилистами называются все кому не лень.

Анна довольно часто приглашает меня пообедать вместе. В последнее время я начинаю заранее готовиться к этим встречам – как и к тому, что могу услышать: «Наверное, пришло время. Ты перетрудилась. У тебя усталый вид. Думаю, тебе надо немного отдохнуть». И это будет прелюдией к вежливой просьбе подать в отставку. Во время нашей последней встречи я осмелилась признаться:

– Я думала, ты собираешься предложить мне уйти.

Анна рассмеялась.

– Ну уж нет. Пока я здесь, тебе никуда не деться.

В детстве у меня никогда не было настоящих праздников в честь дня рождения. Как и любые важные мероприятия, они заставляют меня нервничать. Конечно, торт и подарки – это замечательно, но ведь к ним неизбежно прилагается шумное сборище друзей с воздушными шарами? Нет, это невыносимо. Но какие бы тревоги я ни испытывала в возрасте семи лет, они усилились десятикратно, когда я достигла семидесятилетия и начались разговоры о мега-вечеринке по этому случаю.

Неумолимо приближалась весна 2011 года – а с ней и важный день. Однажды Анна сказала:

– У тебя скоро юбилей, и я хочу устроить большой праздник. Выбирай место и приглашай всех, кого захочешь.

(Забавно, как она любит праздновать чужие дни рождения, но игнорирует собственные!) Двадцать лет прошло с тех пор, как она устраивала мое пятидесятилетие в ресторане Indochine. Тогда мы только начинали работать в Vogue и могли смеяться, что вместе уйдем на пенсию.

Затем Анна подошла к Дидье и предложила ему роль хозяина вечера – вероятно, понимая, что это единственный способ заставить его выйти в свет. Я разработала меню, праздничный торт и эскиз приглашения, на обложке которого был мультяшный рисунок Анны в Prada и Дидье в смокинге. Я не смогла удержаться, чтобы не добавить изображения наших кошек, разодетых в пух и прах: Барт в смокинге, как у Дидье, а Тыква в платье от Balenciaga. По странному совпадению, Анна появилась на празднике именно в этом платье.

В офисе Анна выразила надежду, что я не стану возражать, если мы отпразднуем мой день рождения на неделю раньше. Она не хотела совмещать его с ежегодным гала-вечером в Институте костюма музея Метрополитен. Не годится устраивать два грандиозных мероприятия почти одновременно. Я, конечно, согласилась. Но меня охватило беспокойство. С каким же размахом она собралась отмечать мой день рождения?

Все наперебой предлагали новые рестораны. Строго говоря, некоторые из них не были даже «новыми», потому что Анна больше всего любит заведения, которые еще не открылись. Но в конце концов, как и двадцать лет назад, выбор пал на Indochine. Ресторан переживал бурное возрождение, и еда там была поистине великолепной.

Вечеринка имела оглушительный успех. Пришли все, даже владелец Cond? Nast С. Ньюхаус; Кэри Маллиган, актриса, которую я обожаю; Хельмут Ланг, который редко покидает свой дом на Лонг-Айленд; мой прежний босс Кельвин Кляйн; Сет Майерс, который однажды на съемке рассмешил меня до колик; Артур Элгорт; Брюс Вебер; Крейг Макдин; толпы дизайнеров из Нью-Йорка и Европы; все мои любимые модели; редакции моды и искусства в полном составе; десять моих бывших помощниц из британского и американского Vogue. Я была настолько ошеломлена, что все словно расплывалось в тумане. Впрочем, такое творится со мной каждый раз, когда я нахожусь в центре внимания.

Хэмиш Боулз и бывшая модель, а ныне певица Карен Элсон исполнили «Happy Birthday to You». Брюс, Марк Джейкобс, Дидье и Джессика Дил (одна из моих бывших помощниц) выступили с добрыми словами. Дидье отпустил несколько остроумных комментариев в мой адрес, снова напомнив всем: «Я долго ждал, пока она меня признает». А еще: «Грейс всегда права, что подтвердят ее многочисленные друзья и коллеги».

Анна тоже произнесла речь.

– Грейс, – шутливо начала она, – наступает самая приятная для тебя часть вечера, когда мы будем говорить только о тебе. Для меня ты всегда будешь сердцем и душой журнала, его стражем у ворот, его маяком и знаком качества. На протяжении всех этих лет на посту редактора Vogue один-единственный человек – Грейс Коддингтон – вдохновляет меня на то, чтобы каждый день приходить на работу…

Меню, приглашение и банкетные карточки для вечеринки по случаю моего семидесятилетия, 2011.

Я лишилась дара речи. И это говорит женщина, от которой никогда не дождешься комплимента? Как я могла отреагировать на эти слова? Наверное, я могла бы скинуть каблуки и запрыгать или кувыркнуться, но мои регулярные занятия пилатесом все-таки не настолько эффективны. Я могла бы смеяться и плакать от мысли, что за столько лет кропотливой работы заслужила такое уважение. Я могла бы исполнить шимми на танцполе, зная, что есть еще порох в пороховницах.

Пока эти мысли проносились у меня голове, я окинула взглядом всех, кто собрался вокруг: фотографов, парикмахеров, визажистов, арт-директоров, редакторов, своих помощниц, – и впервые подумала о том, что среди моих друзей нет никого, кто не работал бы в модном бизнесе. Что меня вполне устраивает.

Так что же – я по-прежнему в моде и по-прежнему очарована ею? Пожалуй, да. Прослужив моде более полувека, я счастлива от того, что мой мир не съежился, а наоборот, стал шире. Мода открыла мне множество возможностей за пределами печатной страницы, а будущее дает шанс попробовать себя в чем-то новом: например, в иллюстрации (мне было так весело рисовать эту книгу), мультипликации (конечно, о кошках) или документальном кино (скорее всего, о моде).

Что бы это ни было, я надеюсь, что мне удастся привнести в свои работы личное тепло и участие; к сожалению, современный фэшн-редактор зачастую лишен такой возможности. Недавно я участвовала в фотосессии, где модель заменяла дублерша. Чудеса фотошопа позволяют фотографировать только голову модели, а потом сажать ее на плечи «живого манекена». Для меня это нонсенс.

Но я понимаю, что жизнь не стоит на месте и не стоит об этом горевать. В работе для меня главное – дарить людям то, о чем можно мечтать – так же, как когда-то мечтала я, ребенком разглядывая красивые фотографии. Я до сих пор мечтаю, находя вдохновение везде, где только можно, и продолжаю искать романтику в реальном, а не виртуальном мире.

Одно я знаю наверняка: если останусь в моде, то моя голова всегда будет крепко держаться на моих плечах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.