ГАДАНИЕ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ

ГАДАНИЕ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ

Яков уехал в Феодосию в самом мрачном настроении, в чем-то разочарованный, что-то потерявший. Вернулся же он совсем иным.

— Тебя вроде подменили в доме отдыха, — пошутил я.

— А что? Заметно что-нибудь?

— Еще бы, очень заметно. У тебя сейчас такой вид, словно ты нашел под Генуэзской башней сундук с несметными сокровищами итальянских купцов.

— А может, нашел, — рассмеялся Яков. — Я везучий.

— Тогда давай делись.

— Не выйдет. Помнишь: «Чур, что потерял, то наше, что нашел, то мое». Лучше я тебе историю одну расскажу, очень грустную. Хочешь?

— Грустную? — недоверчиво переспросил я. Мой друг был переполнен какой-то огромной радостью. А когда человек в таком состоянии, он, как мне думалось, не в силах представить себе, что где-то существуют горести и печали. Но история, рассказанная Чапичевым, была действительно грустной, хотя начал он свой рассказ несколько легкомысленно:

— Гуляю как-то по Феодосии. Дело было вечером, делать было нечего. Вру, конечно, дело было днем. Но все равно делать было нечего: какие могут быть дела у отдыхающего!

— А ты бы рыбу поудил, — запоздало посоветовал я. — Там с волнореза бычок хорошо ловится и кефаль иногда попадается.

— А на кой мне рыба. Нас в доме отдыха три раза в день этой кефалью кормили — и жареной, и пареной. Взвоешь от такой пищи. И вообще терпеть не могу удильщиков. Психи какие-то. Сидят с утра до вечера и лупят глаза на поплавок. Как это можно? Тут и нормальный с ума сойдет. Нет, это не по мне. Я предпочитаю прогулки. Иду однажды к морю, напеваю что-то и вдруг встречаю… Догадайся кого? Никогда не догадаешься. Гальку нашу встретил. Галю Свешникову. Старшую пионервожатую. Помнишь?

— Как помню! Хохотушка такая.

— Еще какая. На весь Джанкой ее смех звенел, как колокольчик серебряный. А щеки ее помнишь? Такого румянца я больше не видел. Огонь. Помнишь, ребята, бывало, шутили: «Разрешите, барышня, прикурить от вашей щечки».

— Да, румянец редкий. Красивая она, Галя Свешникова…

— Была красивая. Вся она была, как яблочко налитое. А сейчас, не поверишь даже, ничего этого нет.

— Что же случилось с ней? Она, кажется, вышла замуж за Бориса Забелина, директора заготконторы.

— Да, за него. Сейчас я все расскажу. Значит, встретились мы… Галя меня первая окликнула. Я, может, и не узнал бы ее. Не то, что она постарела сильно за эти пять лет. Тут совсем другое. Вылиняла она как-то. Понимаешь, краски не те, и человек уже не тот. И голос тоже вылинял, обесцветился. И смех. Уже не звенит колокольчик, словно его ватой обложили. И так мне стало жаль Галю, что я растерялся. Стою и не знаю, что сказать. К счастью, она сама заговорила. «Ты, — говорит, — здорово изменился, Яша». А я думаю: «Зачем она это? Сама ведь так сильно изменилась. Не замечает, разве? Ну и пусть лучше не замечает». «В какую сторону изменился, — спрашиваю. — В плохую?» Глуповатый, конечно, вопрос, но я, знаешь, и в самом деле сразу поглупел. «Наоборот, — говорит она. — Был ты парнишка, комсомоленок, а сейчас мужчина, видный, красивый». «Преувеличиваешь», — говорю. А она смеется, задает мне вопросы, неизбежные при такой встрече: «Как живешь, Яков? Где работаешь? Доволен ли? Счастлив ли? Женат ли?» Ну и тому подобное. Отвечаю ей полусерьезно, полушутя и все думаю: рано или поздно нужно будет спросить: «Как живешь, Галя?» А мне не хотелось спрашивать, и так видно было, что плохо она живет.

Но хотелось не хотелось, все же спросил: «Ну, а ты, Галя, как? Как твой муженек, Борис Аркадьевич? Где он теперь директорствует?»

Она посмотрела на меня исподлобья и тихо, почти шепотом спросила: «А ты ничего не слышал? Правда, не слышал?» «Ничего не слышал, — говорю, — ничего не знаю. Мы же пять лет не виделись». «Да, пять», — сказала она и заплакала. Лицо ее сморщилось, подурнело, слезы ручьем побежали. А сама она все что-то искала в сумочке, в карманах жакета. Я прямо обалдел от ее слез и не сразу сообразил, что ей платок нужен. Дал ей свой и начал упрашивать: «Ну успокойся, Галя, как тебе не стыдно, нельзя так, ты не ребенок. Да и что у вас в самом деле стряслось? С должности сняли твоего Бориса?» Она покачала головой. «Заболел?» — «Нет». — «Умер?» — «Нет, не умер, — сказала Галя. — Хуже, предал меня Борис». И еще горше заплакала. А вокруг люди. Курортники, они любопытные, черт их побери. Кто-то уже спросил: «Что тут происходит?» Кто-то возмутился: «Почему он издевается над женщиной, безобразие!» Представляешь мое положение? Огляделся я, и как раз позади меня вход в кофейную. Ну ты знаешь эти кофейные — их немало в Феодосии. А я в них до этого как-то ни разу еще не заглядывал. Турецкого кофе я не пью, а чего-нибудь другого в них не бывает. А тут что сделаешь? Куда мне деваться с плачущей Галей? Схватил ее за руку, затащил в кофейную. А там дым коромыслом — накурено, шумно. Оказывается, пировала какая-то компания — дюжие такие дядьки в брезентовых робах, не то рыбаки, не то портовые грузчики. Странно они пировали: перед ними стояли крохотные чашечки с черным кофе и больше ничего. Тем не менее все они были «под газом», и немалым. Потом я уже заметил, что бутылки с водкой у них под столом стояли. А сперва не понял: что за пьянка без вина. Орали они, как в кабаке. Правда, увидели меня с женщиной, немного притихли. Сели мы с Галей за угловой столик, я ее спиной от людей загородил. Сразу подошла девушка, армянка лет двадцати, с подносом в руках. Подала нам кофе. Я говорю Гале: «Пей, может, легче станет, и, может, я тебе чем помогу». «Нет, — говорит, — никто уж мне не поможет». Все-таки выпила она свой кофе, наполовину слезами разбавленный, чуть-чуть успокоилась и рассказала о своей беде. У нее с этим Борисом Аркадьевичем все как будто хорошо сложилось. Как будто! Понимаешь? Ну, любовь, восторги. Потом родилась девочка. Соней ее назвали. А мать Солнышком прозвала. Только недолго светило Гале это маленькое солнышко: на третьем году — двухстороннее воспаление легких, и конец. Сам понимаешь, какой это для матери удар. Ну Борис Аркадьевич, конечно, утешал ее: «Не отчаивайся, мол, Галя, мы с тобой еще молоды, у нас еще будут дети». Легче ей немного стало. Поверила, что счастье еще впереди. Но тут новый удар. На этот раз письмо по почте. Печатные буковки и подпись: «Доброжелатель». Клялся, что только из желания сделать добро хочет ей открыть глаза на подлое поведение Бориса. Что ни строчка, то нож в сердце. Оказалось, что Борис изменял Гале чуть ли не с первого дня женитьбы, а потом спутался с одной и прижил с ней ребенка. Галя показала письмо Борису. Он ничего не стал отрицать, только пожал плечами: думай, как хочешь. И тогда она не выдержала, закричала: «Выбирай — или я или она». А он спокойно ответил: «Выбирать? Ну что ж, тогда она. Тем более что нас с тобой уже ничто не связывает». Ну, видал такого мерзавца?

— Да, мерзавец, — сказал я. — Но история довольно обычная.

Яков рассердился:

— Обычная? Я тебе, дорогой товарищ, не романчик модный пересказал. Это с Галей с нашей случилось, понимаешь, с Галей. Так что ж, по-твоему, это для нее обычное?

— Извини, Яков, как-то я не подумал.

— То-то же, а то ляпнул: обычное. У нее жизнь кончилась, понимаешь? Рухнула вера в человека, в людей. И ко всему интерес пропал — она даже из комсомола механически выбыла. Она мне так и сказала: «Вот живу, а зачем, не знаю. Видно, потому, что нет сил покончить с собой». Представляешь теперь, до чего она дошла? Ну я, понятно, попытался ее успокоить. Говорил ей разные хорошие слова, хотя сам понимал, что все это не то, не то. А тут подошла наша официантка, спрашивает: «Вам еще кофе?» Я не понял вначале, о чем она спрашивала. К своему кофе я даже не притронулся. А девушка ждет ответа. И вдруг я вспомнил, что в кофейнях этих гадают на кофейной гуще. А мне хотелось чем-нибудь развлечь Галю. Я сказал ей: «Погадайте, пожалуйста, моей приятельнице». Девушка смутилась: «Что вы, что вы! Я не умею. Это тетя Айкануш у нас гадает, только она сегодня выходная. А я даже не верю, я же комсомолка!» «Ну ладно, — говорю, — раз не веришь, принеси нам еще кофе». Принесла. И на этот раз не ушла. Уставилась своими большими глазами на Галю, вздыхает и вдруг говорит: «Если хотите, я вам все-таки погадаю. Я приглядывалась к тете Айкануш, немного научилась, хотите?» Присела она к нашему столику и начала колдовать над Галиной чашкой. Гадают, как ты знаешь, по узорам, которые кофейная гуща образует на стенках чашки. «Смотрите, смотрите, какой узор», — обратилась девушка к Гале. Я тоже посмотрел. Да, действительно, причудливый узор. Но ничего, конечно, не понял. А девушка рассмеялась, даже в ладоши захлопала. «Смотрите, видите, это ваше горе утонуло в море, а это ваше новое счастье из моря выходит, как утреннее солнышко, видите?» «Нет, — сказала Галя, — ничего не вижу. Откуда мне, милая, счастье? Нет».

А девушка все говорила и говорила. И слова все такие добрые, утешительные, хотя и наивные. «Вот видите, ваша новая светлая дорожка, все вверх и вверх». «Нет, — снова сказала Галя, — это не моя дорожка, моя все вниз и вниз». «Но так же нельзя», — возразила девушка. И тут у них пошло уже не гадание, а самый настоящий спор начался. Девушка уверяла Галю, что жизнь прекрасна, а Галя все возражала: «Нет и нет». Потом подошел к нашему столику один из той веселой компании. Я ему только хотел было сказать: «Отваливай, браток», а он уже хвать своей огромной лапищей Галину чашечку и загрохотал басом: «Пардон, мадам, мы в этом деле тоже разбираемся. Ого! Да вам тут такое выпало». И на полном серьезе вывалил перед Галей, как из бездонного короба, целый ворох самых счастливых предсказаний. Галя что-то хотела ему возразить, а он ей слова не дал сказать. «Что, не верите? А ну, хлопцы, что же вы молчите? Поддержите своего бригадира», — обратился он к сидевшим за соседним столом товарищам. Ну, конечно, хлопцы рады стараться. Окружили наш столик, чашечка пошла по рукам, начались «комментарии» и «вариации», как говорит наш начальник штаба. Один всего несколько слов скажет, другой десять, а кто и целую речь произнесет. Столько хорошего они напредсказывали Гале, что самых несчастных женщин можно было сделать счастливыми. И понимаешь, подействовало. Галя сказала сквозь слезы: «Спасибо. Вы добрые люди, я рада нашему знакомству». Тогда бригадир ихний — они оказались грузчиками из порта — весело крикнул: «Такое знакомство надо вспрыснуть» — и подмигнул своим ребятам. Те сдвинули столы. Откуда-то появился коньяк, ликер, твердое как камень миндальное печенье и, конечно, кофе.

Посидели мы вместе часа два. И хочешь верь, хочешь нет, на моих глазах переменилась Галя. И не то, чтобы они как-то особо старались ее развеселить. Этого не было. Они просто говорили о своей работе и жизни: кого-то хвалили, кого-то ругали, над кем-то смеялись — и все это как будто между собой и для себя, а не для Гали. Но она вся сразу прониклась их жизнью: они улыбались, и она улыбалась, они смеялись, и она смеялась. И вдруг я услышал в ее смехе тот прежний серебряный колокольчик. Я нагнулся к Гале и оказал: «А ты рассмеялась сейчас, как раньше, как в Джанкое». — «Да? Ты заметил? Я и сама еще не понимаю, но у меня как-то легче стало на душе». — «Поверила в гадание?» «Нет, — она рассмеялась, — гаданию я не верю, я ведь тоже была комсомолкой. Просто я снова поверила в людей, Яша, снова начинаю верить в них».

— Вот и вся история, дружище. Вот тебе и гадание на кофейной гуще, — закончил Яков.

— Ну, слава богу. Значит, будет жить.

— Будет. Счастье ей непременно улыбнется. — Посмотрев на меня веселыми глазами, Яков добавил: — А мне оно уже улыбнулось.

— Нагадали?

— Нагадали… Нагадали красивую, распрекрасную жену. И вот сбывается. Скоро на свадьбу приглашу. Женюсь.

Слушая его рассказ, я почему-то ожидал именно такой концовки. Не знаю почему, но именно такой.

— На Гале? — спросил я.

— Нет. У Гали своя судьба, у меня своя. Мою ты скоро увидишь. Смотри, только не влюбись, я ревнивый.

Я был на свадьбе у Якова. Да, видно, ему верно нагадали в припортовой феодосийской кофейне. Его жена была действительно красивая: высокая, статная, пышноволосая, черноглазая, словно царевна из русской сказки.

Свадьба была веселой. Мы изрядно выпили, расшумелись и притихли только тогда, когда Яков стал читать стихи, посвященные любимой. Хорошие это были стихи. Я сидел рядом с молодой женой Якова и спросил ее:

— Вам нравится?

— Конечно. Это же про меня. — И, подумав немного добавила: — Правда, идейные у него лучше получаются.

Я не стал с ней спорить и только сказал:

— Яша очень способный, но ему надо много работать. Если у него будут условия…

— Будут, — сказала она. — Об этом не беспокойтесь. Мы уже договорились с ним: с завтрашнего дня — за учебники, а осенью — в артучилище.

Всем нам молодая жена Якова понравилась, но мы, кажется, не очень пришлись ей по душе. Все реже и реже становились наши встречи с Яковом. Все больше и больше отрывался он от нас. Возможно, жена действительно засадила Якова за учебники и строго берегла его время, а может, она просто ревновала Якова к его прежним друзьям.

Такое тоже бывает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.