7 Вроде бы отдельная вещь, но... Или: "Сможешь выйти на площадь?..."

7 Вроде бы отдельная вещь, но... Или: "Сможешь выйти на площадь?..."

Я долго думал, писать ли об этом. Решил, что стоит. Потому что один очень неглупый человек поставил мне настолько же неглупый диагноз делирия, который в просторечье называется "белкой". Дело в том, что я после долгого перерыва попил, попил, да и стал примечать вдруг призраков, прикрытых одеялами: мелькнут - и исчезнут, да как будто и не было их; и еще они оставили по себе три стакана с остатками разноцветных фруктовых соков, которых я не пил, а потом клавиатура в ноутбуке вдруг утонула так, что буквы стали кубами, желтыми и зелеными, совершенно невозможно писать роман. Потом я заклеил себе пластырем левую бровь, попросил ложками вычерпать из носа дым и выразил желание идти на Сенатскую площадь. Что я там намеревался совершить, остается загадкой. Лично я не имею об этом ни малейшего представления. Но дело ведь в принципе! Помните, как строго спрашивал Галич: "Сможешь выйти на площадь?" Да запросто.

В общем, я допился до чертей, а эта перспектива светит, насколько я понимаю, очень многим моим читателям. Тем, кому не светит, можно дальше не читать - не будет ничего ни приятного, ни почетного. Но раз уж я дохтур и обязался по-павловски записывать за собой все, даже распад, то должен полезать груздем в кузов. Особенно оказавшись в роли пациента - совершенно для меня новой и неожиданной.

Как ни странно, я плохо представлял себе, где находится Сенатская площадь. Я полагал, что она расположена прямо за углом, где распивочная "Ева", и рвался туда так, что родным приходилось меня сдерживать. Поговорив кое с кем по телефону, они усадили меня в такси и повезли-таки в направлении Сенатской площади, но я остался к ней совершенно равнодушным и даже вообще не обратил на нее внимания. Вдобавок побаливали разбитые где-то лоб, локти и колени.

Меня везли умирать на Васильевский остров и привезли в место, которые я не знал, что бывают. А я повидал довольно много медицинского говна.

Это была наркологическая больница для синяков и торчков, которых держали вместе, в границах одного отделения. Синяки были тихие, как и сам я стал тихий, а торчки тихими отнюдь не были, но и о тех, и о других речь пойдет впереди.

Некоторые, однако, похваляются сочетанием в себе обоих качеств.

Представьте себе красное кирпичное здание, что-нибудь вроде арсенала, казармы или тюрьмы. Решетки на окнах, амбарные замки на дверях. Мобильные телефоны и прогулки запрещены.

О звонке домой по служебному телефону через девятку молил на коленях.

Палаты на 10 человек без дверей; интересы: "В субботу вечером", "Кривое зеркало", Новые Русские Бабки и Петросян, да еще: плакаты "Пепси", "Мадонна с младенцем", странный Диплом за изготовление какого-то мороженого. Телевизоры старенькие, потому что денег нет ни на лекарства, ни на белье; телевизоров нет даже в одноместных палатах-люкс, где и не жил никто. ВИЧ-инфицированные и гепатит С, все вместе, одна процедурная; общая ванная, работает раз в неделю. Санитаров нет, полы моют пациенты в режиме трудотерапии; иногда их моет буфетчик. Поразительно малочисленная популяция тараканов, чего не скажешь о комарах. Облупленные стены: протечки, известка, поганочные грибные пятна, плесень. Обоев нет и следа. Санитарам надо платить, а зачем платить, когда за кусок хлеба может работать мой сосед, который лежит там уже девять месяцев, будучи выгнан женой и тещей.

Из-под кроватей выгребают бумагу, измазанную говном.

У наркотов, татуированных куполами и перстнями, ножи; героин не переводится, отработанный чифир вываливается литровыми банками. Все контакты и встречи с этими людьми происходят в сортире, которого не сыщешь и в Верхней Вольте, даже вооруженной ракетами.

- Олень, блядь!...

- Ты не мимо ссышь?...

С сортиром, который курилка, я познакомился только на следующий день. В первый же мне впороли такое, что у меня из головы вылетели и Сенатская площадь, и весь Санкт-Петербург.

В сортире у наркотов налажены "дороги": клянчат и крадут нитки, спускают банки куда-то на третий этаж через решетку; потом эти банки возвращаются, наполненные чем-то. В первый же день у меня сперли тесемку с брюк, и вскоре я видел, как ее уже ладят под "дорогу": "коня" засылать. Подобрев, прикармливают воробьев моченым хлебом.

Банка внизу постукивает о подоконник адресата, колеблемая штормовым предупреждением...

Но в моей палате подобрались милые, алкогольные мужики. Ничего не могу сказать. Обычные мужики, каких миллионы и миллионы, а я уже видел у них все диагнозы и перспективы.

Типичные алкогольные разговоры:

- Я здесь третью неделю. Сейчас бы граммчиков 100-150 - да, Леша?

Сосед по койке:

- Я что - опять заснул?

- Так это ж хорошо (я ему).

- Да я понимаю, что неплохо.

Вот - квинтэссенция! Вообще говоря, умение местной публики спать поражало. Поверьте - мне скармливали и впарывали не меньше, да еще и таблетки изволь выпивать в присутствии сестры, но все же, все же... А уж наколят некоторых! Заваливаются в сортире, в постороннем ссанье, или ползут по коридору. Один, плача, интересовался: а какой здесь срок лечения? Ответ: ты, главное, не хавай этих таблеток и уколами не порись, а то пиздец тебе... Сосед говорил про такого новенького: есть такая категория - ванька-встанька; хуй уложишь, пока сам не угомонится. Ванька-дедок предлагал, ползая, культурный обмен: он, дескать, упал с седьмого этажа, и все деньги высыпались, а ему очень нужна маленькая - вот он и соединит в ТВ зеленый и красный кабели, так что станут видны все каналы, а за это ему - маленькую.

Сестры, пожалуй, там такие же, какие везде. Воскресная напилась к вечеру. Сестринское коридорное погавкивание - вообще особенная реальность. И знаете, кем я себя представлял? Одуревшим Макдауэллом из фильма "Цареубийца", где он сидит в дурдоме и послушно слушает телевизор, как Антонов поет: "Только в полетах живут самолеты..." ...В какой-то момент я начал беспокоиться за судьбу этих записей, их могли неправильно истолковать.

Но разговоры в сортире-курилке оставались самым занимательным. Очень ругали Саммит Восьмерки:

- Ебаная пиздобратия! Просил у врача прогулку, он мне - хуй!

Наркоты отличались особенно.

- Выписался через 10 дней, так ширанулся четвертью дозы - перло весь день!

- После этой больницы от барбитуры придется 2 месяца отходить...

- Такое впороли, что полночи туалет искал, как в компьютерной игре; обоссался - вон, трюли сохнут...

- А сколько на нее (на жену) записано, теперь все отберут, блядь, овца дырявая! - И кулаком в дверь, где хозяйственный инвентарь. Треск.

Раздача лекарств. Сестру отвлекает телефонный звонок. От двери сразу ползет писклявый голос:

- Алло! Это из Главного Фармацевтического Управления! Помогите нам разгрузить ящик трамала!...

А вот нечто новое: наркот просит меня стряхивать ему в ладонь папиросный пепел. Он бодяжит его и пьет вместо соды - утверждает, что много лучше... Папиросы хватает вполне.

Еще один наркот: смотрит телеигру. Поражается:

- Бля, какая у людей память на имена! Тут три раза повторишь и хуй запомнишь!

Но было и привычное, родное, знакомое по родной больнице, где когда-то работал. Ну хотя бы: по весне на 8 отделении вывесили Карантин по Гриппу и забыли снять. Никого до сих пор не пускают.

...Давеча с утра я отказался принимать лекарства и пищу, потребовал звонка домой. Я сказал, что уползу, вцепившись в кого-нибудь зубами - битый, истерзанный, закованный в цепи, но уползу. Видения мои забылись, они отступили, ошарашенные. Они сменились новыми, которые уже не покинут меня никогда.

Я вернулся домой похудевшим кило на десять, что и неплохо; заросший черной бородой от самых глаз, абсолютно деморализованным и готовым расплакаться по ничтожному поводу.

Берегите себя, друзья. Доктор знает, что говорит. Хотя сидевшие люди посмеются надо мной.

2005-2006