Под откос

Под откос

«Эра Горбачева» для людей моего да и не только моего поколения была периодом, когда мы впервые вздохнули по-настоящему свободно, вздохнули полной грудью, с верой, что оставшиеся (а их было еще немало) трудности удастся преодолеть и нормальное, приличное, более счастливое и благополучное будущее возможно.

Нельзя сказать, что приход к руководству Ельцина был воспринят обществом недоброжелательно, как грозящий ухудшениями и бедами. Ельцин – отчасти благодаря своим собственным заслугам (особенно во время августовского путча 1991 года), отчасти благодаря, как уже отмечалось, ненамеренной помощи М.С. Горбачева был встречен как продолжатель демократических перемен и реформатор. Но вскоре выяснилось, что смена лидера в данном случае сопровождалась сменой не только политического стиля, но и многих основ политики.

Отвлекаясь, хотел бы повторить, что почти о каждом лидере нашей страны можно сказать: руководителем партии и государства он стал в какой-то мере случайно. Вообще-то роль случая здесь в принципе исключать нельзя, и не только когда речь идет о нашей стране, но и о любой другой. Зрелость политической системы во многом определяется как раз тем, что она сводит эту роль случая к минимуму, равно как и последствия случайностей, то есть их воздействие на политику, а нередко и на судьбы государства.

В целом каждый политический строй создает систему, которая отбирает, воспитывает и продвигает в число лидеров людей, отвечающих потребностям этого строя. Советский строй не был исключением. Ему были нужны лидеры, не только верные его идеологии (правда, не обязательно грамотные в ее теоретических основах, философии, экономических, политических и социальных воззрениях), но и достаточно жесткие и безжалостные, чтобы держать огромную, почти всегда неблагополучную, полную проблем и противоречий страну под твердым контролем. В силу ряда исторических причин эта сторона политики и власти была у нас часто гипертрофирована.

Но по мере перемен – экономических, политических и социальных – выпестованные системой руководители, как уже состоявшиеся, так и потенциальные, становятся все менее пригодными для выполнения каких бы то ни было общественно необходимых и полезных функций, заботясь лишь о самосохранении и самообогащении.

На этом окончу короткий экскурс в сферу общих проблем. Что касается прихода к власти Ельцина, то его было бы нелепо объяснять лишь одной игрой случая, хотя и он определенную роль сыграл.

К концу лета 1991 года Б.Н. Ельцин не только выдвинулся в число лидеров, но своим мужественным поведением во время августовского путча завоевал видное место в истории страны, помог избежать еще одного постыдного и губительного поворота (пусть даже кратковременного). Я себе просто не представляю, кто, кроме него, мог бы в тот момент сыграть роль смелого и твердого руководителя политических сил, противостоящих путчистам, лишить их решимости пустить в ход военную силу.

Собственно, путчисты, ненавидя Горбачева, едва ли относились много лучше к Ельцину. Но объективно они сыграли ему на руку, расчистили дорогу к власти, подорвав авторитет Горбачева, убрав главное препятствие, преграждавшее Ельцину путь наверх. Наверное, было здесь и немало византийских, дворцовых интриг. Я, например, просто не понимал причин поспешной амнистии путчистов, кроме той, что Ельцин и пришедшие с ним к власти люди не хотели настоящего расследования антигорбачевского заговора – не исключаю того, что могли раскрыться вещи, отнюдь не выгодные Б.Н.Ельцину.

Но, как бы то ни было, в дни путча страна, народ увидели в Ельцине твердого и мужественного человека, не дрогнувшего перед наводнившими улицы Москвы танками, бронетранспортерами и солдатами, равно как угрозами штурмовать или бомбить Белый дом. Однако очень скоро все кончилось, путчисты позорно провалились и были препровождены в тюрьму. Горбачев вернулся в Москву.

Знал ли Ельцин, что делать дальше, думал ли он вообще об этом, исключая его несомненное желание отстранить от власти Горбачева? На сей счет у меня были и остаются серьезные сомнения. Я помню первую встречу с ним после путча, когда я решился сказать, что, надеюсь, он понимает, насколько радикально изменилась обстановка. И сейчас пора «слезать с танка», с которого он в разгар путча произнес смелую и важную речь. Пришло время вернуться в кабинет, сесть за письменный стол и заняться делами, может быть более скучными, но в данный момент крайне важными. И, что особенно существенно, – окружить себя людьми, которые могут помочь в решении этих будничных дел, настоящими специалистами, хотя, может быть, они и не мастера говорить зажигательные речи на массовых митингах на площадях.

Ельцин не возражал, только спросил: а не предадут ли они, эти люди, его, как предали Горбачева некоторые в прошлом близкие ему деятели? Я ответил: в том-то и дело, что личные привязанности в политике не играют такой уж большой роли и путч это еще раз показал, продемонстрировав измену ряда людей, не только всем Горбачеву обязанных, но и слывших его личными друзьями.

Со сколько-нибудь ясной программой Ельцин так тогда и не выступил. Единственный лейтмотив его речей был – борьба против привилегий; лозунг неплохой, хотя он так и остался лозунгом. Даже когда Борис Николаевич попытался сдобрить его кое-какими другими популистскими предложениями, а в период своей опалы и продемонстрировал серьезность своих намерений посещением районной поликлиники вместо «кремлевки», использованием в качестве средства транспорта скромный «москвич» вместо ставшего для него уже привычным «членовоза».

Вряд ли на первых порах это ставилось ему в вину – и другие лидеры не баловали нас внятными, умными и привлекательными программами. Да и образование, и прошлый опыт жизни и работы не давали общественности повода ждать от Ельцина в этом плане очень многого. Это, естественно, огорчало, но не могло слишком уж сильно разочаровывать.

Сужу по себе – первые серьезные разочарования принесли не ельцинские планы на будущее и программы (вернее, их отсутствие), а его реальные действия, его политика. Что он сделает что-то важное сам, едва ли кто-нибудь тоже ожидал. Но надеялись на то, что он окружит себя толковыми честными советниками и консультантами, вообще попытается возместить какие-то из собственных слабостей профессиональным и интеллектуальным качеством своего окружения.

Можно полагать, что необходимость в этом ощущал и сам Ельцин. Так он создал при себе Высший консультативный и координационный совет – название несколько высокопарное и не совсем понятное, но стало ясно, что он просто хотел иметь около себя группу толковых советников, а это было уже хорошо. В совет поначалу вошли академики Заславская, Богомолов, Рыжов, Емельянов, автор этих строк, писатель Данин, режиссер Захаров, мэры Москвы и Санкт-Петербурга Попов и Собчак, профессор Левада и ряд других уважаемых людей, несомненно способных принести пользу руководству, если бы оно пожелало их слушать.

Впрочем, не прошло и года, как состав совета радикально изменился – из него были удалены наиболее известные, самостоятельно мыслящие и смелые люди. Зато начались приток и выдвижение людей совсем другого сорта – людей, в большинстве даже без биографии, неизвестно откуда взявшихся и по какому принципу подобранных. Вначале главным фаворитом и временщиком стал Геннадий Бурбулис – в прошлом преподаватель научного коммунизма на заочном отделении одного из малоизвестных свердловских институтов. Для него даже изобрели особую должность «статс-секретаря». Но под его начало помимо многих обязанностей «наперсника» главы государства попали иностранные дела (и курирование МИДа), кадры (в том числе военные) и многие другие важные вопросы. С его подачи «экономическими царями» стали Егор Гайдар и его команда, правда, на время короткое, но достаточное, чтобы, пользуясь экономическим невежеством президента, протолкнуть программу «шоковой терапии» – экстремистско-либеральной экономической реформы, нанесшей за десять лет народному хозяйству России больше ущерба, чем десятилетия разорительной гонки вооружений и холодной войны.

Эта реформа была не только подсказана, но в известной мере и навязана (в частности, обещаниями щедрой экономической помощи) Западом и его главными финансовыми организациями – Всемирным банком реконструкции и развития и Международным валютным фондом. Москву наводнили западные финансовые и экономические советники (наиболее громогласными и беззастенчивыми из них были американец Джеффри Сакс и швед Андреас Ослунд). Они быстро состыковались и работали в постоянном тандеме, при этом ни для кого не было секретом, что наши либералы, как только над кем-то из них сгущались тучи, бежали за помощью к американцам, и те не стеснялись, давая понять, что размеры финансовой помощи будут зависеть и от того, останутся ли угодные им люди на ключевых экономических постах.

Зато с нашими экономистами (а в это время среди них уже выросла группа знающих, умных и безупречно честных специалистов, таких как Шаталин, Петраков, Абалкин, Заславская, Явлинский, Богомолов, Львов, Шмелев и др.) не посчитали нужным посоветоваться, так же как с общественностью. Вообще готовилась реформа, и планы ее осуществления – в глубокой тайне. Что касается упомянутых специалистов (в основном работавших в Академии наук СССР), то их гайдаровская группа постаралась загодя опорочить, изображая оторванными от жизни догматиками и недоумками.

Пустили в ход еще одну версию – будто «шоковой терапии» Гайдара и его команды нет приемлемых альтернатив. Это чистая выдумка. Они были уже тогда, начиная от программы «500 дней» Явлинского.

Экономические итоги «реформы» оказались плачевными – объем производства снизился больше чем наполовину, инфляция измерялась тысячами процентов. Сельское хозяйство почти что приказало долго жить.

Вот как оценивает эти последствия в одном из интервью академик Львов: «…Ситуация, которую мы с вами переживаем сегодня, является закономерным итогом тех реформ, которые на протяжении последних семи лет проводились в России. Курс был сформулирован в конце 1991 года, потом так называемая либерализация цен, и мы стали свидетелями огромной ошибки, допущенной правительством. Господином Гайдаром было запрограммировано повышение цен приблизительно в три раза, а на самом деле они подскочили в сотни и тысячи раз. Разве можно проводить эксперимент, не имея достаточно обоснованных цифр и расчетов? И сегодня мы переживаем не экономический кризис, а социально-политический обвал, и совсем недостаточно сказать, мол, была недостаточно обоснованная политика – все нужно называть своими именами, иначе мы никогда не сможем выйти из подобных состояний. Общество потерпело крах, и потребуется немало времени, чтобы как-то преодолеть последствия этой страшной катастрофы…»

Невиданных размеров достигла поляризация общества – разница между наиболее богатыми, составляющими десять процентов населения, и наиболее бедными выросла до десяти, а по некоторым подсчетам – до двадцати с лишним раз. В условиях, когда большая часть населении была отброшена за черту бедности. Москва оказалась первой среди столиц по числу «Мерседесов-600» и казино. Непрерывно росли отток капиталов на Запад, объемы недвижимой собственности и накопления на счетах «новых русских» за рубежом. Все это усиливало социальную напряженность.

Одновременно невиданных масштабов достигла коррупция. Большая часть богатств, доставшихся стране от природы и созданных напряженным трудом нескольких поколений россиян, была бессовестно расхищена коррумпированными чиновниками, бесчестными коммерсантами и криминальными элементами.

Воровство и коррупция стали в глазах широкой общественности одной из острейших (если не самой острой) проблем страны, тем более что господствовала почти полная безнаказанность, убеждавшая, что эти социальные пороки уводят очень высоко, если не на самый верх общества.

Никто, правда, не мог с фактами в руках обвинить в подобной практике самого Ельцина. Но количество косвенных улик непрерывно множилось. Начиная с того, что на верхушке власти сформировалось нечто вроде царского двора, получившее почти официальное наименование «семьи». В нее входили не только «сам» с супругой и дочками (одна из них была даже им официально назначена его советником), но и руководитель президентской администрации и наиболее доверенные ее члены, а также самые близкие из олигархов, Борис Березовский, а затем и Роман Абрамович. Они активно участвовали в политике и своей деятельностью давали основания подозревать в коррупции самого президента.

Все шире распространялись слухи о приобретении в собственность олигархами недвижимости для Ельцина. Уверенность в том, что и он пользовался своим положением в корыстных целях, выросла, когда начался процесс отбора преемника. Ибо быстро выяснилось, что главный критерий – это не способность руководить страной, а надежность в плане преданности «семье», и прежде всего готовности отстаивать ее пожизненный иммунитет от любых расследований и обвинений в преступлениях. Если такой приоритет даст возможность скрывать происходившее, значит, есть что скрывать.

Все это имело и внешнеполитические последствия – роль Запада в «шоковой терапии» была настолько очевидна, что подорвала доверие общественного мнения России к намерениям Запада. В ход была даже пущена версия, что все это был сознательный заговор, имеющий целью подрыв экономической мощи, политического влияния и международного авторитета России.

Как определил известный американский исследователь Советского Союза Стивен Коэн – это был запланированный и осуществленный Западом «крестовый поход» против Советского Союза (России).

В этих условиях, естественно, урезались и раньше-то довольно скудные ассигнования на образование, здравоохранение, науку, культуру и социальные нужды. Под угрозой оказались и социальные достижения, которыми по праву гордился Советский Союз и которые нашли признание практически во всем мире – общедоступные образование и здравоохранение. Параллельно с социальной напряженностью, а отчасти и в связи с нею обострились межнациональные отношения в Российской Федерации, временами достигая интенсивности конфликтов, а в случае с Чечней – и кровопролитных войн.

Инфляции подверглись не только деньги, но и моральные, нравственные ценности.

За реформой стояла ясная цель – вернуть страну в лоно капитализма. И это было сделано. Но здесь возникает важный вопрос: какого капитализма? По многим параметрам – изначального, дикого, времен Адама Смита, весьма красноречиво описанного Чарлзом Диккенсом. Капитализма, который не мог не породить рабочее движение и революционеров и в полном соответствии с предсказаниями марксистов рано или поздно должен был рухнуть. И спасли его от гибели, заставили пойти на серьезные реформы, как ни странно это может звучать, именно внутренние кризисы и парадоксальным образом реальный социализм, хотя и далеко не такой, каким его видели основоположники революционной теории.

Капитализм, осознав угрозу революции, довольно рано уяснил необходимость реформ. И тот капитализм, который существует сегодня, так же сильно отличается от капитализма XVIII–XIX веков, как военный коммунизм от советской власти времен НЭПа или перестройки. Если бы не кризис, с одной стороны, и страх перед большевизмом и революцией – с другой, консервативный конгресс США сорвал бы планы перехода к «новому курсу» Рузвельта, который не только помог США выйти из кризиса, но и стал огромным шагом вперед в стабилизации экономического и социального развития этой страны.

То же самое происходило в Европе. Уже благодаря усилиям социал-демократии, а после войны – опять же из-за страха правящих кругов перед революцией. Известно, что революционная ситуация сложилась в те годы во Франции и Италии, и лидеры коммунистов обеих стран, Морис Торез и Пальмиро Тольятти, даже спрашивали у Сталина совета – не следует ли им воспользоваться этой ситуацией для революции. На что Сталин ответил решительным «нет», поскольку понимал, что остальной капиталистический мир, и прежде всего США, не остановится ни перед чем, дабы не допустить перемен, которые привели бы к радикальному изменению социальных и политических сил в мире в пользу коммунистов, социализма, Советского Союза.

Как бы то ни было, мы благодаря экономическому невежеству ельцинского руководства, самоуверенности и нахальной нахрапистости Е. Гайдара и его команды хотя и пошли в том направлении, которое избрали архитекторы «шоковой терапии», но привели страну не туда, куда планировалось. Как в некоторых фантастических романах о машине времени, мы высадились на век-полтора (если не миллион веков) раньше и попали в окружение динозавров, а говоря конкретно, в окружение реликтовых, неработающих устоев архаического капитализма и исчезающего типа капиталистов.

Пожалуй, за всю новую и новейшую историю, исключая разве что период Отечественной и Гражданской войн, наша страна не несла таких потерь, не переживала такого регресса, как за декаду девяностых годов. Вдобавок к экономическим, политическим и нравственным потерям обострились демографические проблемы из-за роста смертности и сокращения рождаемости, происходит сокращение населения на полмиллиона человек в год.

Вот как оценивает сложившуюся ситуацию наш известный экономист академик Абалкин: «…Мечтали о рынке, а на самом деле получили нечто отвратительное, за которым ничего рыночного и в помине нет. Смотрите: не может быть такого параметра в экономике, как «дефицит денег»… Другое: мы начали приватизацию с самых эффективных предприятий и отраслей. «Газпром», нефтяные компании, никелевые и алюминиевые комбинаты и другие, то есть те предприятия, которые стабильно приносили государству большую прибыль. Приватизация началась там, где Россия всегда получала огромный доход. Зачем менять форму собственности там, где предприятия хорошо работают! В нормальных странах изменяется форма собственности там, где предприятия убыточны, на них нужно проводить санацию… И теперь мы видим, что в промышленности две трети предприятий являются нерентабельными. Не парадокс ли это! Сменили собственника, а в результате получили неработоспособную промышленность… В нормальной экономике эффективность основного капитала выше, чем оборотного и финансового. У нас же опять не так: господствует финансовый капитал, и его эффективность в десятки раз выше – вот основа для всевозможных финансовых «пирамид»…»

Сделано это было без подготовки, без создания механизмов, способных хотя бы смягчить последствия этой политической импровизации. Другими словами, сделано воистину по-большевистски.

С журналисткой Еленой Волковой поделился своим мнением лидер фракции «Яблоко» Г.А. Явлинский:

«Вопрос. Неужели нет никаких положительных результатов?

Ответ. Видимый результат 1992–1993 гг. в том, что насытился товарный рынок. В 80-е годы на Черемушкинском рынке в Москве всегда можно было купить практически все, потому что там были запредельные, или, говоря в экономических терминах, запретительные цены. Купить можно было все, что угодно, но далеко не каждый мог себе это позволить. В такой рынок превратили сначала всю Москву, а потом всю страну…»

Провальная экономическая реформа была лишь первым из шагов Ельцина, имевших для страны катастрофические последствия. Вторым стала ликвидация Советского Союза как союзного государства.

В конце 1991 года волею трех лидеров славянских республик, входивших в Советский Союз (России, Украины и Белоруссии), Союз был распущен и заменен аморфным (до сих пор неработающим и неизвестно, способным ли вообще работать) образованием Содружество Независимых Государств (СНГ). Одним махом разорваны налаживавшиеся десятилетиями экономические, культурные, оборонные и демографические связи, тоже «по-большевистски».

Вслед за этим последовала кровавая схватка президента Ельцина с парламентом, где, чтобы не изменить правде, тоже хватало негативно настроенных людей, создавшая дурной прецедент и означавшая чувствительный удар по неокрепшим еще институтам демократии.

А вскоре началась кровавая, нелепая и по своим целям, и по исполнению война в Чечне. Вначале – первая, окончившаяся договором, а затем – вторая, случайно, а может, по чьему-то умыслу ставшая частью избирательной кампании выдвинутого президентом Ельциным своим преемником В.В. Путина.

В целом же период правления Ельцина стал одним из самых тяжких и печальных в российской истории XX века. Приведу в подтверждение лишь одну из многих цитат. Я решил, что в этом случае будет вполне уместно сослаться на Солженицына, хотя по многим вопросам его взгляды расходятся с моими да и просто не являются прогрессивными, но никто не заподозрит, что его критика нынешней ситуации продиктована ностальгией по прежним временам. В интервью «Новой газете» (11–14 мая 2000 года) А.И. Солженицын говорил: «В результате ельцинской эпохи разгромлены или разворованы все основные направления нашей государственной, народно-хозяйственной, культурной и нравственной жизни. Мы буквально живем среди руин, но притворяемся, что у нас нормальная жизнь… Мы слышали, что у нас проводятся великие реформы. Это были лжереформы, потому что они оставили в нищете более половины населения страны. Продолжаем реформы. Как это понять? Продолжаем разграбление России до конца? Не дай бог те реформы продолжать до конца».

Малопросвещенное и сумбурное управление страной в период президентства Ельцина имело и негативные внешнеполитические последствия. Не только в том смысле, что ввергнутая в глубочайший кризис, подтачиваемая изнутри безудержной коррупцией и преступностью Россия заметно утратила международный авторитет.

Как отмечалось, Запад и его финансовые организации очень активно вмешались в осуществление реформ в России, а потому, естественно, в глазах российского общественного мнения несли и немалую ответственность за ее результаты. А поскольку они оказались плачевными, родились и серьезные сомнения в истинных намерениях Запада – действительно ли он хочет помочь России или ведет другие, настораживающие политические игры. Более дальновидные американские специалисты по советским делам давно уже предвидели эти опасности. Например, Джордж Ф. Кеннан еще в 1951 году, имея в виду близящийся, как он считал, закат советского коммунизма, предостерегал своих соотечественников: «Давайте не будем судорожно искать решения за тех людей, которые придут позднее, не будем поминутно вытаскивать лакмусовую бумажку, решая, соответствует ли их политическая физиономия нашим представлениям о «демократии». Давайте дадим им время, дадим им быть русскими, дадим возможность решать их внутренние проблемы по их собственному усмотрению и выбору… То, как та или иная страна устанавливает у себя достойное и просвещенное правление, относится к самым глубоким и интимным процессам народной жизни. Нет ничего более трудного для иностранца, чем понять это, и ни в какой другой области иностранное вмешательство не принесло бы меньше пользы, чем здесь»[30].

В последнее время, надо сказать, в США и других странах Запада начинает пробивать себе дорогу трезвая оценка подсказанной, а отчасти и навязанной Западом России «шоковой терапии», а также много более осмотрительный, осторожный взгляд на попытки грубо влиять на внутренние дела и процессы, развертывающиеся в постсоветский период в нашей стране. В качестве примера могу привести изданные в США и России книги группы российских и американских специалистов, содержащие критический анализ «реформы Гайдара», а также недавно выпущенную московским издательством «АНРО» книгу Стивена Коэна «Провал «крестового похода» США и трагедия посткоммунистической России», книги итальянского публициста, исследователя Советского Союза и России Джульетто Кьезы «Прощай, Россия» (М., 1997) и «Русская рулетка» (М., 2000). Не знаю, как они повлияют (и повлияют ли вообще) на нашу политику. Очень трудно признавать ошибки, за которые стране, обществу, всему народу пришлось так дорого заплатить. То, что даже распад советской системы не положил конец злоключениям России, выносит этой системе особенно жесткий и, пожалуй, окончательный приговор. Поскольку весь этот период упадка СССР и России связан с именем Б.Н. Ельцина, руководившего с конца 1991 года страной, хотел бы также коротко поделиться своими впечатлениями об этом человеке.

Даже на фоне своих предшественников и коллег Ельцин выделялся своим невежеством и самонадеянностью. Естественно, это отразилось как на его политике, так и на окружении, людях, которых он привлек «во власть». Вину за это нельзя целиком возлагать на него. Он – типичный партийный аппаратчик, которого выбрала для продвижения и продвигала – вплоть до руководства всей страной – существовавшая система.

Ельцин был предельно властолюбив. Мне часто казалось, и у него это иногда проскальзывало в разговорах, пусть нередко в виде шуток, что он начал себя видеть абсолютным монархом, «царем». Под влиянием таких взглядов сверстал новую Конституцию, дававшую ему неограниченные права за счет ущемления прав других ветвей власти.

Но даже созданный на такой основе слабый парламент он не смог долго терпеть; уже в 1993 году окончил дело конфликтом, вывел против парламента танки, расстрелявшие само здание парламента, и арестовал всех, с ним не согласных.

Притом что внешне Ельцин хотел отличаться от других лидеров вежливостью, уважительностью к людям – ко всем обращался на «вы», по имени и отчеству, что его действительно отличало от других лидеров, но это была внешняя, так сказать, «показная» часть. В самом отношении к людям он оставался хамом, барином, не считавшимся с человеческим достоинством.

Он внезапно назначал на большие посты людей, появившихся «из ниоткуда» и часто никак не ожидавших такого назначения. Но точно так же с ними и расставался. Не сказав ни слова, ничего не объяснив, просто подписав указ об освобождении от должности. И так до самого верха – вплоть до министров и даже самого премьер-министра, не говоря уже о помощниках и советниках, среди которых, как казалось, были и лично близкие ему люди (очень, кстати, переживавшие такие свои увольнения). Нередко использовал он против людей, в том числе близко с ним работавших, компрометирующие материалы из необъятных «отстойников» КГБ.

Мне как-то с этим тоже пришлось столкнуться. В ноябре или декабре 1992 года у меня была назначена встреча с Ельциным. Хотелось с ним поговорить вот о чем: меня беспокоили растущая нетерпимость президента ко всяким признакам несогласия с ним и в связи с этим усиливавшаяся, как мне виделось, угроза его конфронтации с Верховным советом России и ее Конституционным судом. Поздоровавшись, я сразу сказал, что мне хотелось бы поговорить на серьезную тему. Ельцин ответил: «Да-да, мне тоже, я бы хотел, в частности, задать вам вопрос о вашем сотрудничестве с КГБ». – «Простите, – сказал я, – я просто не знаю, что вы имеете в виду». Тогда он вытащил бумагу и зачитал: «В ЦК КПСС и лично тов. Л.И. Брежневу. Считал бы целесообразным…» (Андропов, как видно, писал от себя лично как от члена политбюро, а не от КГБ – ведомства, которое он возглавлял.) И далее такой текст: «Считал бы целесообразным поручить тов. Арбатову Г.А., используя его авторитет в США и обширные связи, провести беседы с Киссинджером и другими видными деятелями с целью ускорения советско-американской встречи на высшем уровне».

Я сказал Ельцину, что впервые узнаю об этой инициативе Андропова. Мне о ней раньше ничего не говорили, но вместе с тем это предложение представляется мне весьма лестным, это, мне кажется, не сотрудничество с КГБ, а доверие высшего руководства страны. Ельцин ничего не возразил, только вспомнил, что Андропов был в то время членом политбюро, то есть входил в высшее руководство страны. Сказал затем, что не хочет называть мне того человека, который нашел и принес ему этот документ («Зачем, мол, портить ваши отношения»). И на этом разговор закончился. Так что мне до сих пор не ясно, ради чего он затевался.

Как правило, Ельцин не мог долго терпеть на высших постах и в своем окружении умных и самостоятельно мыслящих людей и безо всяких объяснений их увольнял.

Зато поразительную терпимость он проявлял к людям не только неумелым и бездарным, но и нечистым на руку.

У старой («советской») системы принятия решений было много недостатков, но при Ельцине никакой системы просто не существовало. Решения принимались, скорее всего, по его прихоти, без основательной проработки и даже обсуждения. Не была отменена «номенклатура» – просто одна была заменена другой. То же самое относится к системе привилегий многократно выросшего в числе начальства.

Большим заблуждением было и распространенное на Западе мнение о Ельцине как стороннике демократии. Наоборот, это была авторитарная личность, нагребающая себе все больше прав и не желающая ни за что нести ответственность.

Словом, и в силу старых традиций, и в силу особенностей его политики и его личности Ельцин оставил своим преемникам страну в значительно большем беспорядке, чем она была, когда он пришел к власти.

Я уже упоминал о том, что при выборе преемника Ельцин руководствовался скорее заботой о неприкосновенности и благополучии «семьи» и самого себя, нежели о необходимости скорейшего вывода страны из тяжелого и, как многим начало представляться, беспросветного кризиса. Не исключено, что это обстоятельство сыграло роль и в том, что выбор остановился именно на Путине.

Конечно, такие страны, как Россия, так легко не гибнут, и у нас достаточно большие материальные и интеллектуальные ресурсы, чтобы преодолеть нынешний острый кризис и выйти на путь нормального развития и благоденствия. Это – лишь вопрос времени и цены. Можно надеяться, что они окажутся умеренными и терпимыми. А зависит это прежде всего от мудрости политики и политиков, а также от темпов политического созревания народа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.