Глава IV. Пребывание в порту св. Петра и Павла

Глава IV. Пребывание в порту св. Петра и Павла

Известия о судах Американской компании. – Бедное положение находящихся на оных матросов. – Описание судна «Марии» и промышленников на оном. – Получение известия о скором прибытии в губернатора. – Отбытие камергера Резанова к острову Кадьяку. – Прибытие губернатора. – Опасность, коей подвергался он на реке Аваче. – Краткие известия о поездке губернатора в Ижигинск. – Свидание его с начальником чукчей. – «Надежда» уходит из Камчатки к Сахалину для окончательного описания сего острова.

По прибытии нашем в Петропавловск нашли мы там два судна: «Феодосию» – казенный транспорт, коим командовал штурман Астафьев, и «Марию» – судно, принадлежащее Американской компании. Астафьев пришел из Охотска в октябре прошедшего года с провиантом для камчатского баталиона и живущих там казаков. Его судно было новое и первое российское, оснащенное, как бриг, в здешнем море. Прежде плавали на одних галиотах. «Мария» – также новое судно, спущенное со стапеля прошедшим летом. И оно оснащено было по образу брига, однако ни построением, ни вооружением не могло равняться с «Феодосиею».

Вскоре по выходе из Охотска оказалась в нем столь сильная течь, что командовавший им лейтенант Машин почитал опасным продолжать свое плавание к Кадьяку по назначению и принужденным нашелся зайти в Петропавловск, куда и прибыл он в сентябре прошедшего года, несколькими днями после нашего отплытия в Японию. Лейтенант Машин принят Компаниею недавно вместе с тремя другими флотскими офицерами Сукиным, Карпинским и Борисовым. Последние отправились из Охотска на Кадьяк на компанейском судне «Елизавете» немногими неделями раньше Машина, но не могли, так же как и сей, достигнуть назначенного места. Они принуждены были зайти в Уналашку и провести там всю зиму. Не имев ни спокойного жилища, ни здоровой пищи и ничего другого, чтобы хотя несколько облегчило их неприятное положение во время продолжительной зимы на сем острове, не можно было им предохранить людей своих от цынготной болезни, от которой померло лучших восемь матросов.

Лейтенанты Хвостов и Давыдов готовились к отходу в Кадьяк на компанейском судне «Мария» для принятия там начальства над двумя новопостроенными судами. Сии искусные офицеры нашего флота суть первые, которых приняла Компания в 1802 г. Начальное их плавание было на Кадьяк из Охотска. Они, вышед в последних днях августа и не заходив никуда, пришли в назначенное им место ноября 14-го. Столь поспешное окончание сего плавания было там нечто неслыханное, ибо до того употребляли на оное всегда два или три года. В следующее потом лето возвратились они в Охотск обратно и привезли груз, который ценили в два миллиона рублей. После сего отправились они немедленно в С.-Петербург, где пробыв два месяца, возвратились опять в Охотск, а оттуда вторично на Кадьяк, но принуждены были зайти в Камчатку и провести там зиму. Теперь приготовились они к отплытию в назначенное свое место.

Камергер Резанов, оставив «Надежду», перешел на судно «Марию» с намерением побывать на Кадьяке. Естествоиспытатель Лангсдорф, согласившийся сопровождать его, также оставил «Надежду».

Июня 16-го пошли мы в губу Авачинскую, чтобы запастись там водою и дровами с лучшей удобностью, нежели в Петропавловском порту.

Июня 21-го были совсем готовы к выходу в море, но при осмотре оказалось, что камбуз, или корабельный котел, требовал починки, для которой следовало послать его на берег. О непредвиденной такой потере времени сожалел я, однако, мало, потому что многие обстоятельства заставляли обождать губернатора, поспешавшего к нам из Нижнекамчатска.

Июня 23-го возвратился посланный к нему курьер обратно с известием, что губернатор прибудет в Петропавловск в следующей день непременно; итак, я решил его дождаться.

Июня 24-го ночью дошло судно «Мария» с камергером Резановым в море; ветер ему благоприятствовал, и 25-го дня поутру в шесть часов оно уже вышло из залива.

Июня 30-го в три часа пополуночи сделался ветер благополучный, я приказал сняться с якоря, ибо мне казалось прибытие губернатора, промедлившего пять дней уже сверх назначенного им к приезду срока, сомнительным; сверх сего я не хотел упустить лучшего времени года к дальнейшему описанию берегов Сахалина, но в пять часов ветер переменился и принудил нас бросить якорь против залива Раковин.

Июля 1-го в десять часов пополудни отошел ветер, дувший чрез все эти дни от 3. Мы тотчас начали сниматься с якоря, но едва отдали марсели, то ветер опять сделался южный. Сколь ни досадно было для нас сие обстоятельство, однакож оно случилось к нашему удовольствию, ибо в три часа пополудни получили мы известие о прибытии губернатора. Я поспешил немедленно в город и по свидании с ним услышал, что весеннее полноводие и быстрота рек задержали его сверх чаяния и что он не надеялся уже застать нас. Путь его от Нижнекамчатска сопряжен был с чрезвычайными трудностями и очевидною опасностью. Нижнекамчатск отстоит от Петропавловска почти на 700 верст. Большую часть сего расстояния, т. е. до Верхнекамчатска, должно проехать по реке Камчатке в самой худой лодке, в которой надобно плыть вверх по крайней мере десятеро суток.

Проезжий лежит все это время, протянувшись в лодке, а камчадалы, сменяющиеся в каждом остроге, толкают ее шестами день и ночь близ берега. Если бы езда сия совершалась в удобном покрытом судне, в коем, кроме просторной каюты, было бы место для запасу всякого рода и кухня, как то делают в Японии, Китае, Суринаме и во многих землях европейских, тогда бы проезжие, в вознаграждение за претерпеваемую ими десятидневную скуку, имели, по крайней мере, некоторый покой, но в плавании по Камчатке, сверх неприятного долговременного положения проезжего, каждое мгновение, а особенно ночью, угрожается он опасностью, ибо лодка весьма легко может быть опрокинута или сильным порывом ветра, или несоблюдением равновесия, или ударом оной о плавающие в реке во многом количестве пни и колоды. Такое несчастие приключилось действительно с губернатором на обратном пути его. Одна только любовь к нему бывшего с ним человека, жертвовавшего явно своею жизнью, спасла его от смерти.

Надобно иметь рвение к общему благу и деятельность Кошелева, чтобы часто предпринимать таковое путешествие. Он возвратился недавно из Ижигинска, который отстоит от Нижнекамчатска на 1500 верст. Сей путь совершил он на собаках, хотя и поспешно, однако с таковыми же великими трудностями и опасностями, как и водою. Он посещал сию отдаленную страну своей области для прекращения раздора между россиянами и чукчами, из коих первые подали к тому причину. Чукчи одни из всех населяющих северо-восточный край Сибири народов, которые хотя и признают над собою верховную власть России, но поныне еще не вовсе покоряются. Они просили губернатора посетить их для принесения ему жалоб своих лично. Он обещал исполнить их просьбу зимою, для чего и собрались благовременно многие из их старшин в Каменном, местечке, лежащем в 400 верстах от Ижигинска, через которое губернатору проезжать надлежало и где бывает мена или торговля между чукчами, коряками и россиянами. Он нам рассказывал, со всяким чистосердечием и не имея ни малейшего намерения себя выхвалить, о свидании своем со старшинами сего воинственного народа.

Чечро-Тума, верховная глава всего чукоцкого народа с двадцатью подчиненными ему старшинами и со знатным числом чукчей, ожидал и встретил губернатора в Каменном. Он переговаривал с ним лично. В краткой речи, говоренной им с великою благопристойностью и важностью, представил он губернатору о всех претерпенных чукчами угнетениях, которые принудили их прибегнуть к жалобе. Он просил весьма убедительно губернатора не отказать им в своем покровительстве, которое может питать их единственною надеждою к продолжению дружеского сношения между россиянами и чукчами, присовокупив к тому: «что все, что побудило нас собраться в Каменном, состоит единственно в том, чтобы испросить у тебя быть нашим защитником». «Мы слышали, – говорил он, – о твоей строгости, но слышали и о любви твоей к справедливости. Твоя добрая слава привлекла нас перед лицо твое. Два года ожидали мы тебя с нетерпением. Наконец ты перед нами. Мы видим тебя и предчувствуем, что не откажешь нам в справедливости». Чукчи жамловались более всего на некоторых промышленников Американской компании, которые всеми образами раздражали их» а больше обманами в мене товаров, и на некоторых чиновников Ижигинской округи.

«Нам не трудно было, – продолжал старец Тума, – отмстить обиду свою убиением оскорбивших нас россиян, но мы не хотим расторгнуть дружеской связи с Россиею и желали лучше терпеть и ожидать твоего правосудия, о коем столь много нам рассказывали». Губернатор, по точном исследовании дела, нашел жалобы чукчей основательными и сделал им совершенное удовлетворение. Тогда пришел Чечро-Тума с подчиненными ему старшинами опять к губернатору и, по изъявлении глубочайшей благодарности, просил его принять несколько дорогих мехов в подарок.

Губернатор выслушал их с великим удовольствием, но подарков не принял, кроме безделицы, которую он, наконец, взял, чтобы не огорчить достойного Туму. Он одарил, напротив того, сам чукчей горячим вином, холстиною, сукном и другими вещами, которые частью привез для того с собою, а частью купил на месте. Такой поступок, свойственный Кошелеву, удивил чукчей несказанно. «Каждый россиянин, – сказал достойный Тума, исполненный удивлением, – наипаче же имеющий хотя малое начальство, думает быть в праве требовать от нас подарками и при малейшем в том сопротивлении нас обижает и нередко даже грабит, но ты – верховный повелитель во всей обширной сей стране, не только не приемлешь из приносимого тебе с желанием от всего сердца благодарными чукчами ни малейшего дара, но и одаряешь их еще драгоценнейшими вещами.

Мы этого никогда не видали, никогда даже и не слыхивали». Потом вынул Тума из ножен кинжал с концом преломленным: «Смотри, великий генерал, – продолжал он, – вот сей самый кинжал обещался я покойному дяде (которому следовал Тума преемником в верховной власти над чукчами) не изощрять никогда против россиян. Здесь торжественно повторяю мое обещание и говорю, что конец кинжала сего не будет во всю жизнь Тумы изощрен против твоих соотечественников. Объяви о сем своему императору».

Губернатор во время пребывания своего в Каменном пригласил однажды Чечро-Туму к своему обеду. Тума отговаривался сначала от сего приглашения и отвечал, что сия честь для него слишком велика. «Генерал, – сказал он, – есть человек знатный, как могу я обедать с ним вместе, а особливо будучи нехристианином? Его единоверцы-соотечественники презирают того, кто не носит креста как знака христианина». Генерал отвечал на то, что рад будет сердечно обедать за одним столом с верховною главою храброго народа чукчей.

При прощании с губернатором все чукчи просили его усердно посетить их еще будущею зимою, но когда он представил им невозможность исполнить их просьбу, тогда начали они просить его прислать к ним вместо себя своего брата, который, говорили они, должен быть верно такой же, как ты, добрый. не обманывались в том нимало. Сей любви достойный офицер, бывший с нами в Японии, как уже мпрежде упомянуто, одарен всеми теми качествами, которые к брату его привлекали всеобщую любовь в сей обширной области, им управляемой[109].

Благосклонный губернатор провел с нами то короткое время, которое мы еще оставались на якоре. Он на другой день поутру, по прибытии своем, приехал к нам на корабль и оставался у нас до после обеда следующего дня. Потом поехали мы с ним на берег на небольшое пиршество, им приготовленное по обычаю камчадалов. Все офицеры, кроме тех, которые не могли отлучиться, участвовали в оном, быв привлечены не самым балом, но желанием провести последние минуты с почтенным губернатором и его братом. Я позволил при сем также и третьей части служителей быть зрителями сего камчатского празднества. В час пополуночи возвратились мы на корабль. Ветер в то самое время сделался северный. Мы подняли гребные суда, снялись с якоря и в четыре часа утра 5 июля находились уже вне залива.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.