Глава 2 Лагеря на Колыме

Глава 2

Лагеря на Колыме

Соперник ГУЛАГа

Лагерная тема в повседневной практике советского социализма оказалась сложнее простого и ясного образа, созданного непревзойденным русским писателем. ГУЛАГ был частью ОГПУ, одним из его управлений. Такой же частью ОГПУ стало, в соответствии с приказом Ягоды, Управление Северо-Восточных лагерей. Последнее подчинялось директору Дальстроя. Ведь Берзин продолжал оставаться штатным работником ОГПУ, только теперь его должность в этом ведомстве называлась «уполномоченный ОГПУ». Таким образом, директор Дальстроя по вопросам лагерной жизни подчинялся указаниям и приказам руководства ОГПУ (но не подчинялся руководству ГУЛАГа).

Еще один момент, подчеркивающий равноправие Севвостлага и ГУЛАГа, — четвертый пункт приказа Ягоды от 1 апреля 1932 года. Этот пункт дает Дальстрою право диктовать ГУЛАГу сроки и количество заключенных, которых тот обязан выделить для формирования Севвостлага.

Если рассматривать практику выполнения этого приказа, то мы увидим некоторые отклонения от намеченного. Изменилась дислокация управленческой структуры Севвостлага. Берзин своей властью решил, что управление всеми будущими лагерями Дальстроя ему удобней осуществлять из Нагаева, — ведь имению здесь на первых порах обосновался управленческий аппарат треста, который получил официальное наименование «Дирекция Дальстроя».

В июне началась навигация 1932 года. За месяц пароходы привезли 2804 заключенных, этого было уже достаточно, чтобы начать строительство первого лагеря. Как свидетельствуют воспоминания нескольких бывших заключенных, он возводился на полпути между Нагаево и поселком у речки Магаданки — почти сразу за гребнем сопки, поднимавшейся от нагаевских домиков, справа от просеки, если идти из Нагаево. Летом 1932 года построили несколько бараков, обнесли их нехитрой оградой.

Некоторое представление об этом дают воспоминания М. А. Лившица, назначенного первым начальником связи Дальстроя.

«В строящемся Магадане, — писал он впоследствии, — было много палаток, принимавших всех, кому не находилось постоянного места жительства. Там же располагалась центральная командировка, ставшая затем большим лагерным пунктом. Она была окружена простейшей оградой, за которой стояли бараки и палатки. Ряд заключенных, работавших в различных подразделениях Дальстроя, свободно, без охраны выходил за пределы зоны. Двое из них работали у меня на радиоузле. Один по кличке «Черный» был в свое время «королём» дальневосточных жуликов. Утверждали, что он являлся главным и в магаданском лагере»³⁹.

Первым начальником Северо-Восточного лагеря на короткое время стал В. М. Егоров. К сожалению, биография его не известна. По его служебным перемещениям в Дальстрое можно предположить, что этот человек не был специалистом по лагерной работе, и Берзину это стало ясно довольно быстро. Еще во Владивостоке, перед выходом парохода «Сахалин» в свой трудный зимний рейс, директор треста издал «Приказ № 1 по экспедиции Дальстроя». Этим документом на В. М. Егорова возлагалась обязанность помогать «по обеспечению заключенных».

Уже в Нагаево, получив приказ Ягоды об организации в Дальстрое лагеря, Берзин назначил Егорова «временно исполняющим дела начальника Севвостлага ОГПУ». В этом качестве тот прослужил всего полгода, а затем был переведен на работу управляющим делами дирекции Дальстроя.

Главной хозяйственной задачей, ради которой был создай особый трест, являлась добыча золота. Однако — и это Берзин понял очень быстро — наладить успешную и возрастающую добычу благородного металла на Колыме было невозможно без падежного снабжения приискового района продовольствием и техническим оборудованием. А для этого необходимо в кратчайший срок построить туда дорогу — не менее полутысячи километров.

Поэтому строительство дороги на прииски и организация мощного автотранспортного предприятии, способного эту трассу освоить, — такую двуединую задачу поставил директор треста перед его сложным коллективом, формирующимся из вольнонаемных и заключенных.

Строительство дороги еще только намечалось, а из Средне-кана, где был центр золотодобычи, в феврале пришло сообщение, что на приисках закончились продукты, люди голодают.

В начале марта 1932 года Берзин отправил на прииски колонну из четырех тракторов с грузом продуктов. Больше месяца добиралась она до места назначения. По итогам этого рейса директор треста издал приказ: «Штурмовая бригада тракторной колонны, преодолевая трудности пути, наледи, взяла Яблоневый хребет, 30 марта в полном составе с грузом достигла перевалочного пункта Эликчан и отбыла на сплавной пункт Хета… Тракторная колонна, руководимая товарищами Борисенко и Геренштейном, доказала на деле силу подлинного революционного энтузиазма».

Вслед за этой колонной по пробитой в снегу зимней трассе на прииски вскоре был отправлен второй, а затем и третий тракторные рейсы с продовольствием. Рабочие, зимовавшие на приисках, были спасены.

Этой же зимой недалеко от Нагаево, сразу за речкой Магаданкой, устроили первую штатную стоянку автомобильного и тракторного транспорта, которая стала основой организации здесь автобазы Дальстроя. В качестве водителей, слесарей и других квалифицированных рабочих там трудились, прежде всего, заключенные.

В то же время, надо отметить, что именно среди небольшого вольнонаемного коллектива данного автохозяйства усердно проявляли «революционный энтузиазм» местные сотрудники ОГПУ, служившие под руководством уполномоченного ОГПУ Берзина. Уже в первые месяцы жизни Дальстроя эти сотрудники занялись выискиванием «врагов народа» среди работников автотранспорта.

В Дальстрое в этот период происходило становление наиболее эффективных структур карательных органов. Временно выявлением «контрреволюционеров» занимался 3-й отдел управления Севвостлага, куда влились и работники бывшего контрольного поста ОГПУ в Нагаево. В мае 1932 года оперативные сотрудники этот отдела завели дело о «контрреволюционной пропаганде и агитации» в коллективе автохозяйства и арестовали по подозрению в этих действиях нескольких рабочих. Что это были за «пропагандисты» из репрессированных, хорошо видно на примере одного — Василия Анатольевича Ноблина.

Он родился в 1904 году в Варшавской губернии и еще ребенком вместе с родителями переехал в Сибирь: отец его отправился туда в поисках работы. С одиннадцати лет Василий Ноблин уже батрачил. Затем окончил в Новосибирске двухклассную школу, работал в магазине. В конце 20-х годов набрался опыта горнорабочего на золотых приисках Якутии.

Еще до организации Дальстроя, в начале лета 1931 года В. Ноблин на пароходе прибыл в Нагаево и с группой рабочих отправился на Среднекан. Там занимался добычей золота. В январе 1932 года вернулся в Нагаево, где стал работать в создававшейся автобазе. 19 мая сотрудники 3-го отдела УСВИТЛа арестовали Ноблина, предъявив ему обвинение по статье 58-й пункт 10: антисоветская пропаганда и агитация⁴⁰. По представлению Берзина коллегия ОГПУ своим постановлением назначила Ноблину три года исправительно-трудовых лагерей, но с учетом зачетов за «ударный труд и примерное поведение» этот невинно пострадавший человек был освобожден уже в январе 1934 года.

Оценить деятельность Берзина на посту первого директора Дальстроя мы сможем, конечно, лишь по завершению жизненного пути этого кадрового чекиста. Здесь же лишь отметим, что пол его непосредственным руководством местные органы ОГПУ начали репрессии против выдуманных «врагов народа» в Дальстрое уже в самые первые месяцы работы этого особого треста.

Практическая организация лагерей на Колыме и Охотском побережье летом 1932 года проходила в отсутствие Берзина. 8 июня, с первым пароходом, открывшим навигацию в Нагаево, он выехал в командировку в Москву. Там он собирался проинформировать Сталина и Ягоду о первых шагах особого треста на колымской земле, а также поставить главный вопрос, который его беспокоил.

За первые четыре месяца работы Берзин пришел к убеждению, что деятельность нарождавшихся законных органов власти Охотско-Эвенского национального округа — главное препятствие на пути бесконтрольного хозяйничанья Дальстроя и ОГПУ на этой огромной территории. Именно в этот период в Нагаево развернули работу оргкомитет Далькрайисполкома и оргбюро Далькрайкома ВКП(б) по национальному округу. Они готовили выборы для проведения первого съезда Советов и партийной конференции округа. В сентябре 1932 года эти официальные собрания были проведены, сформированы выборные органы, которым предстояло осуществлять властные полномочия на территории, где начинал свою деятельность Дальстрой.

После съезда и конференции, в соответствии с Конституцией и партийным Уставом, руководители и вольнонаемные работники треста — коммунисты должны были подчиняться окружным руководящим органам. Понято, что Берзина такое положение совершенно не устраивало.

Все лето директор треста провел в Москве и добился своего: 26 октября 1932 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление с кратким названием «О Колыме». Поскольку этот документ длительное время не был доступен исследователям в оригинале, приведем его полностью:

«Все административное руководство на территории района Дальстроя осуществляет т. Берзин как уполномоченный Далькрайисполкома.

Руководство партийными организациями в районе Дальстроя осуществляет т. Берзин как уполномоченный крайкома ВКП(б).

Грузы Дальстроя по очередности на всех видах транспорта приравнять к военным.

Далькрайкому ВКП(б) поручается до 15 ноября перевести центр Охотско-Эвенского национального округа в Охотск. Все материальные ценности, принадлежащие ему в Нагаево, передать Дальстрою»⁴¹.

Подписал постановление И. Сталин.

Важнейшим положением этого документа было введение совершенно нового и абсолютно антиконституционного понятия «район Дальстроя». До сих пор вся территория СССР делилась на четкие административные единицы, зафиксированные в Конституции: республики, края, области, национальные округа. В соответствии с той же Конституцией и Уставом ВКП(б) властные полномочия на территории каждой перечисленной административной единицы осуществляли местный партийный комитет и местный Совет депутатов соответствующего уровня. Понятно, что в значительной мере номинально, но это были все-таки коллегиальные органы, командовала всем — партия. Но хотя бы декоративно подчеркивалась выборность коллегиальность органов. Они были призваны демонстрировать народовластие.

В постановлении Политбюро от 26 октября впервые выделялась огромная территория, которая исключалась из обычной системы коллегиального управления партийными и советскими органами. «Район Дальстроя» отдавался в единоличное подчинение кадровому сотруднику ОГПУ. Этот район становился, фактически, самостоятельным государством, на территории которого вместо Конституции и партийного Устава действовали лишь приказы и инструкции карательного ведомства. В таком особом государстве — Дальстрое вводилась и особая норма правления — режим личной власти Берзина.

Немаловажным было и то обстоятельство, что постановление не устанавливало четкие границы района Дальстроя; это право отдавалось Берзину.

Постановление Политбюро поставило Дальстрой в исключительное положение и в структуре ОГПУ. До того момента в составе этого карательного ведомства все лагеря располагались в обычных республиках, краях и областях. Как правило, начальники лагерей распоряжались лишь на территориях лагерных поселков да непосредственно в промышленной зоне (лесоповал, стройка и т. п.), где работали заключенные. В Дальстрое, превращенном в особое государство, власть Берзина распространялась не только на тех, кто должен был содержаться в лагерях, но и на всех вольнонаемных — рабочих и инженеров, врачей и учителей, журналистов и артистов — всех, кто жил и работал по эту сторону колючей проволоки.

Берзин вернулся из Москвы только в конце ноября 1932 года. В его отсутствие оставшийся за него заместителем С. Я. Лившиц занимался строительством автодороги на прииски. Эту главную задачу на летние месяцы поставил перед коллективом еще весной директор треста.

Все лето пароходы везли в Нагаево этапы заключенных. В конце июня их было 2911 человек, через месяц — 3057, к 1 сентября — 4593, к октябрю — 5020, к 1 ноября — 7067 человек.⁹² Почти все они были брошены на прокладку первых километров дороги, строительство жилья, мастерских и складов в Нагаево. Занималось этим управление «Капдорстрой», созданное еще первым приказом директора 8 февраля.

К приезду Берзина заключенные раскорчевали 115 гектаров лесных массивов, сняли 10 тысяч кубометров торфяного покрова и переместили по линии дороги 20 тысяч кубометров грунта. Первый участок трассы протяженностью шесть километров от нагаевских домиков бывшей культбазы до левобережья реки Магаданки был открыт 20 августа: колонна груженых автомашин прошла по нему на высокой скорости.

В ноябре для прокладки следующего отрезка дороги были организованы два первых лагеря: на десятом километре просеки — командировка «Дорожный район № 1» и на 23-м километре — «Дорожный район № 2».

К концу 1932 года, после окончания навигации, на учете Управлении Северо-Восточных лагерей состояло 9928 заключенных⁴³. Таким образом, приказ Ягоды о выделении Севвостлагу 16 тысяч репрессированных не был выполнен, что объяснялось дефицитом пароходов, которые Владивосток выделял Дальстрою для перевозки этого специфического «груза». Лишь после постановления Политбюро «О Колыме» у Берзина появилось право требовать у владивостокского начальства морские суда для переброски этапов вне всякой очереди, это право ему давал третий пункт постановления: грузы Дальстроя по очередности приравнивались к военным.

Что касается четвертого пункта постановления Политбюро, то намеченный в нем перенос административного центра Охотско-Эвенского национального округа из Нагаево далеко на юг был очень симптоматичен. Дальстрой отобрал у округа две трети его территории, где была сосредоточена большая часть аборигенного населения. Переносить центр округа в Охотск было совершенно бессмысленно, так как ни в этом маленьком городишке, ни вблизи него аборигенные народности не жили.

После возвращения Берзина из Москвы окружные власти вынуждены были, оставив все имущество Дальстрою, перебираться на юг Охотского побережья. В качестве центра они избрали небольшой поселок Аян. Но дни национального округа были уже сочтены: в 1934 году по указанию Сталина ВЦИК принял постановление о его ликвидации. Директор особого треста добился единоличного управления огромным краем, где издревле протекала жизнь аборигенных народностей Севера.

Когда Берзин возвращался из первой командировки, он взял с собой в Нагаево семью. Его жена Эльза Яновна так вспоминала об этой поездке.

«В 1932 г. в июне Эдуард выехал в Москву для разрешения срочных вопросов. В ноябре вся наша семья выехала на Колыму.

Поездка по Охотскому морю была жуткой, был сильный шторм. Болтались в море девять суток. Когда приехали в бухту Нагаева, на пароход пришел начальник порта Лапин Э. О. и доложил Эдуарду, что во время шторма уничтожены все плавсредства, кроме одной лодки и катера. Слов нет, какое это было известие.

Пароходу пришлось ждать, пока замерзнет бухта и выгружаться на лед. Я с детьми и собакой овчаркой Джек, при еще неспокойном море, на лодке перебрались на берег и поехали на наше новое место жительства.

Местность меня не поразила. Была такая, как я себе представляла. Мало обжитая, избушки, пара стандартных домов.

Поселились в довольно просторном, но неудобном и холодноватом доме. Но все же это было хорошо. Мне даже все это нравилось. Я люблю природу, природа Колымы необычная, и жить там, когда еще имеются хорошие товарищи, неплохо. Скучать не приходилось. Домашние заботы о семье отнимали время, потом появилась общественная работа в школе.

Я считала, что жили мы неплохо, интересно — особенно для детей было лучше, чем в Москве, много свежего воздуха, простор.

Эдуард, когда не уставал, был веселый, любил шутить, любил музыку. Сам он не играл, но имел много хороших пластинок филадельфийского оркестра, которые привез из Америки. Любил симфоническую музыку Чайковского, Шуберта, Грига.

Я посоветовала Эдуарду достать бильярд. Я знала, что он любил иногда сыграть. Когда мы были в Москве у Яна Эрнестовича Рудзутака на даче, они вдвоем сражались. Я подумала, что для него будет неплохо после трудового дня поразмяться, и бильярд достали.

Приходили в выходной день еще кое-кто из любителей сыграть на бильярде, например, Лев Маркович Эпштейн, Гехтман И. Е. и другие. А в рабочие дни дома других партнеров у Эдуарда не было, пришлось мне научиться и с ним играть, а ребята уже спали.

Изредка с Эдуардом выйдем вечером вдвоем погулять, любуемся огнями Магадана, и скажет он тогда весело:

— Огни-то какие горят!

…Ездили мы всей семьей на большое событие — открытие первого моста через реку Колыму. Нас по дороге чуть не постигло несчастье. Эдуард научился править машиной и захотел какое-то время сам вести машину. Сзади я сидела в середине, Петя слева, Мирдза справа. Вдруг на каком-то повороте машина перевернулась и полетела с насыпи. Стекла повыбивались. Все молчали, боялись заговорить. Тогда Мирдза первая заговорила, сказала:

— Мама, чего ты на меня навалилась?

Тогда все заговорили. Оказались все целы и невредимы. Хотя Эдуард кивал на руль, но я уже больше не хотела, не доверяла ему садиться за руль.

Дети любили отца, и он любил их — но, к сожалению, чтобы поговорить, как они того хотели, слишком было мало времени. Большей частью встречи были утром и за обедом»⁴⁴.

Как добывали золото

Через несколько дней после возвращения из Москвы 8 декабря 1932 года Берзин созвал руководящий орган партийной организации Дальстроя — бюро парткома. Он рассказал партийной верхушке содержание постановления Политбюро «О Колыме». Подчеркнул, что теперь он не подчиняется местным органам власти и будет действовать только в соответствии с указаниями ЦК партии.

Конечно, Берзину не давала покоя золотодобывающая отрасль — главная в Дальстрое. Однако он хорошо понимал, что кардинальные перемены там могут произойти только после постройки дороги.

В летние месяцы, в его отсутствие, были вдвое расширены площади, на которых велись добычные работы. Теперь к пяти уже существовавшим приискам (Борискин, Первомайский, Юбилейный, Утиный и Холодный) добавилось пять новых: Геологический, Таежник, Оротукан, Бючанах, Три медведя.

До начала сезона в приисковом районе находился всего 301 человек. За лето 1932 года из Нагаево сюда направили еще около 600 рабочих, в том числе 34 заключенных⁴⁵. Организация груда осталась старой: рабочие делились на старательские артели по 15–25 человек вольнонаемных. Те несколько десятков заключенных, которых направили в приисковый район, были заняты на подсобных работах: в основном, заготавливали дрова. Несколько человек занимали должности специалистов.

Каждой артели руководитель прииска выделял «деляну», то есть разведанную геологами небольшую площадку, где предполагалось хорошее содержание золота. По тем временам нормальным содержанием считалось 20–50 граммов на кубометр золотосодержащей породы (она называлась «песками»), а хорошим — больше 50 граммов.

Чтобы уточнить, где проходят края золотоносной россыпи, члены артели на отведенной площадке «били шурфы», то есть копали узкие (насколько возможно) ямы. Одновременно они определяли толщину верхнего — пустого слоя почвы, который назывался «торфа». Затем эти торфа убирали в сторону. Под ними открывались «пески», которые пускали в промывку.

Технических проектов вскрыши и отработки этих крошечных площадок (они называются «полигонами») тогда никто не составлял. Зачастую артель вскрывала и отрабатывала даже не весь полигон, а лишь те его куски, где находили наиболее богатое содержание золота в песках. Таких испорченных — вскрытых и промытых лишь выборочно, клочками, а затем брошенных полигонов на каждом прииске накапливалось все больше. Однако руководители Дальстроя не считали такую работу хищнической.

В течение летних месяцев девятьсот вольнонаемных старателей добыли для Дальстроя более 700 килограммов золота⁴⁶. Осенью, опасаясь голодовки из-за отсутствия транспортной связи с Нагаево, с приисков ушли 715 старателей. Зимовать там осталось 180 человек. В том числе были оставлены все 34 заключенных. Жили и питались они вместе с вольнонаемными.

Строго говоря, в 1932 году в горнопромышленном районе лагерей еще не было. К концу года в Дальстрое насчитывалось 9928 заключенных. Почти все они, как мы видели, были сосредоточены в Нагаево и нескольких командировках вблизи Магадана на строительстве автотрассы. В этих местах уже были построены жилые бараки или поставлены палатки, созданы простейшие ограждения. Однако вся лагерная система Дальстроя еще проходила период становления: режим охраны заключенных, особенно на трассе, был щадящий. Наказание за невыработку норм почти не применялось.

Следует подчеркнуть одну особенность отношений Северо-Восточного лагеря и Дальстроя в 1932 году. В соответствии с названным приказом Ягоды по ОГПУ от 1 апреля, этот лагерь составлял единое целое о трестом лишь на самом верхнем уровне руководства: Берзину одновременно подчинялись и УСВИТЛ и трест. Однако во всех нижележащих структурах лагерные подразделения не подчинялись начальникам дальстроевских предприятий и организаций, а лишь обслуживали их. Подобная непоследовательность, конечно, создавала серьезные затруднения в использовании дешевого груда заключенных.

Особенно эти затруднения проявились в самые напряженные — летние месяцы, после отъезда Берзина в Москву. Оставшийся исполнять обязанности директора треста Я. С. Лившиц уже через пять дней вынужден был издать приказ, где попытался построить отношения производства и лагеря на системе предварительных, за день, «заявок на рабочую силу». Руководители предприятия были обязаны подобные заявки ежедневно передавать в лагерь через «секцию кадров» (которой руководил начальник управления Севвостлага). В августе еще одним приказом Лившиц повторил эту схему, а 30 октября ввел «порядок централизованных расчетов с Севвостлагом по использованию организованной рабочей силы».

На следующий день исполнявший обязанности директора треста подписал приказ, где попытался преодолеть противоречия в интересах руководителей производства и лагерной администрации:

«Отдельные работники командного состава охраны не усвоили себе, что на всех участках работы они должны являться активными помощниками руководителей работ по выполнению производственного плана, а посему предлагаю начальнику Севвостлага:

Обязать весь комсостав и состав охраны командировок, лагпунктов и т. д. беспрекословно выполнять все распоряжения соответствующих руководителей работ;

В пятидневный срок, всех рабочих из з/к разбить на командировки по производственному принципу (1-й стройучасток, Нагаевское агентство, базисные склады, транспортная контора, дорстроительство и т.д.);

Категорически запретить какие-либо изменения в личном составе бригад и какие то ни было снятия с работ без согласия соответствующего руководителя»⁴⁷.

Лишь после возвращения из Москвы Берзин уже облеченный новыми «особыми» полномочиями, смог изменить двойственность положения Северо-Восточного лагеря. 5 декабря 1932 года он издал приказ:

«Опыт работы Дальстроя показал, что существующая ныне организация его и взаимоотношения о Севвостлагом не соответствуют территориальным и ряду других условий работы треста, поэтому в целях приведения в соответствие организационной структуры с требованиями развернувшийся работы, а также в целях наиболее рациональной организации и управления хозорганами, обеспечивающей тесную организационную связь аппарата Дальстроя и Севвостлага, достижение наибольшей экономии путем ликвидации параллельных аппаратов и осуществления сверху донизу принципов единоначалия — объявляю:

Прилагаемую схему организации треста Дальстрой и Севвостлага утвердить.

Общее руководство всей работой Дальстроя и Севвостлага осуществляется мной и моим заместителем т. Я. С. Лившиц.

Начальник Севвостлага т. Васьков Р. И. является моим помощником по Дальстрою с возложением на него, помимо непосредственного руководства работой Севвостлага, также и руководства работой сектора труда и рационализации»⁴⁸.

Как видно из приказа, вместо «исполнявшего обязанности» Егорова в Севвостлаге был назначен постоянный начальник — приехавший вместе с Берзиным Родион Васьков. Он — «помощник» директора треста, подчинялся только директору. По схеме, которая утверждалась первым пунктом этого приказа, каждое предприятие в Дальстрое получало свое лагерное подразделение — «подлагпункт» или «командировку». Начальник такого лагерного подразделения теперь являлся заместителем начальника той или иной производственной единицы, при которой создано лагерное подразделение.

Если же говорить о Васькове, то это был, в отличие от своего предшественника Егорова, профессионал карательных органов. К моменту приезда в Нагаево ему уже перевалило за 40 лет. Малограмотный крестьянин, он прошел солдатом Первую мировую войну, а с 1918 года — в органах ЧК: был и следователем, и оперработником. А последние годы руководил лагерем. В лагерном руководстве работал и на Вишерской стройке с Берзиным.

Известный теперь писатель Варлам Шаламов, прошедший долгую и страшную лагерную школу, в своих книгах, конечно же, не придерживался документальной точности. Он подчеркивал, что создает художественные образы людей и событий, то есть во многом вымысливает их. Поэтому описание внешности и характера Васькова, которое Шаламов сделал в антиромане «Вишера», едва ли можно считать точным. Однако талантливый писатель способен уловить характерные, существенные черты личности человека. Возможно, ему удалось это в образе начальника Вишерского лагеря.

«Васьков, — писал Шаламов, — был красный, плотный, подвижный человек с высоким звенящим тенором — признаком великого оратора вроде Жореса и Зиновьева. Оратор был Васьков никакой. К заключенным он относился неплохо, большого начальника из себя не строил. Мучился он катаром желудка, кабинет был весь наполнен бутылками какой-то минеральной воды… Васьков не читал ни книг, ни газет и все свои выходные дни проводил одинаково: набрав в сумку патронов от мелкокалиберки, в саду около клуба стрелял в листья целый день».

Думаю, главную черту характера нового начальника Севвостлага писатель уловил верно: «к заключенным он относился неплохо». Потом мы услышим подобные слова, сказанные другими людьми о Берзине. Видимо, директор Дальстроя подбирал себе в качестве начальника лагеря человека близких ему убеждений.

Конечно, Берзин хорошо знал любимую присказку Генриха Ягоды, когда речь шла о работе заключенных: «Любой объект должен стоить дешево и должен быть построен в короткий срок. Таково указание товарища Сталина». Но помнил Берзин и афоризм, принадлежавший своему соратнику по службе в ОГПУ, начальнику Главного управления исправительно-трудовых лагерей (сокращенно ГУИТЛ, а позже — ГУЛАГ) Матвею Берману:

«Мы в лагерях принуждаем людей, не способных самостоятельно перевоспитать себя, жить советской жизнью».

Еще начиная с Вишерской стройки, в сознании Берзина крепло убеждение: лагерь — это нормальная советская жизнь. Лагерь — принуждение к такой жизни тех, кто не хочет принять ее добровольно.

Он проповедовал эту истину в устных выступлениях и докладах, в газетных статьях и приказах. Он воплощал ее в практике Дальстроя.

До обидного мало осталось свидетелей событий начала 30-х годов, когда Дальстрой и его директор делали первые шаги. Прошло ведь больше 70 лет. Тем ценнее свидетельство участника этих шагов. Лев Михайлович Тренин — топограф. В московском представительстве Дальстроя заключил договор и поздней осенью 1932 года как вольнонаемный прибыл в Нагаево.

9 января 1933 года Берзин подписал приказ о создании конторы с названием «Строительство порта бухта Нагаева»⁴¹. Тренина в этой конторе определили в группу подготовки топографических материалов для постройки первого причала в морском порту. Он вспоминал об одном эпизоде этой работы:

«— Память сохранила яркое, солнечное морозное утро. В бухте трещит подпираемый приливом береговой припай. Наша палатка гнездится на скале в десяти метрах выше уреза воды, на крутом западном берегу бухты Нагаева.

Я вышел из палатки совершить утренний туалет — обтереться до пояса снегом. Собрался будить своего напарника топографа Вольку Шавлова. Вдруг слышу — скрип полозьев, пофыркивание лошади, людской говор. Из-за близкого мысочка вынесся возок с двумя седоками. Один, видно, кучер. Другой — в волчьем тулупе, в пушистой длинноухой шапке. Возок остановился чуть ниже палатки.

Тормошу Вольку. Набрасываю на себя полушубок и бегу навстречу гостю. Он, сняв тулуп, в кожаном реглане поднимается к нам по ступенькам, вырубленным в снегу. На лице улыбка.

— Кто здесь живет? — мягкий прибалтийский говор.

Объясняю: нас двое вольнонаемных и семнадцать зе-ка. Топографическая группа. Ищем место для причала — промеряем глубины в бухте.

Приглашаю гостя в палатку. Волька на карачках шурует буржуйку и оглядывается. Глаза его округляются. Шепчет мне:

— Берзин!

Эдуард Петрович от завтрака отказывается. Интересуется техникой изысканий:

— Май не за горами. Причал очень нужен.

Заверяем, что успеем к сроку.

— Что тормозит?

Говорим откровенно: слабосилье рабочих. Голодная пайка хлеба, камса, морская капуста. В результате — цинга. Труд тяжелый, многие не выносят. Лежат вповалку, полубосые, обмороженные, в струпьях.

На листке из блокнота Эдуард Петрович пишет распоряжение — о выдаче нашей группе десяти полярных пайков, желает успеха. Натягивает красочные вязанные рукавицы. Медленной уверенной поступью, плотный и властный, спускается вниз. Садится в возок.

Приветствует нас взмахом руки. Через секунды — скрывается в набежавшей с моря туманной дымке.

На другой день отоварили десять полярных пайков — привезли целый воз ценнейших продуктов. Началось спешное откармливание работяг»⁵⁰.

В это время, зимой 1932–33 года, на Дальстрое работало почти 10 тысяч заключенных: десять тысяч без 72 человек. Конечно, это еще не так много: даже в Вишерских лагерях у Берзина в конце 20-х годов их было более 20 тысяч. В стране же в целом в лагерях той зимой содержалось 268 тысяч заключенных⁵¹. За год их число выросло на двадцать пять процентов.

А с началом навигации 1933 года стали прибывать новые этапы. Севвостлаг к концу года вырос до 27 390 заключенных⁵². Несмотря на значительное увеличение дармовой рабочей силы — почти в три раза — большинство их Берзин бросил опять на строительство трассы, Нагаевского морского порта и жилья в «столице» Колымы.

Еще зимой была проложена просека до 196-го километра. «Командировки», то есть временное жилье, возводилось на 47-м, 74-м, 152-м километрах. А в конце зимнего «проезда» (как тогда называли подобные временные дороги) на 196-м километре возник даже небольшой поселочек. Назывался он Эликчан — по имени крошечной горной речушки, около которой стоял. Кроме жилья здесь построили склады, где предполагалось хранить привезенные из Нагаево грузы для последующей их перевалки с автомобилей на тракт ора. На всех этих командировках, стоявших по автотрассе, было сосредоточено свыше 11 тысяч заключенных.

Таким образом, и в 1933 году золотодобывающие прииски были оставлены с уже привычной для них старательской системой организации труда. Заключенных там по-прежнему почти не было, немногим более ста человек работали на заготовке дров и строительстве примитивных избушек для жилья.

Правда, вновь расширился фронт работ старателей: к десяти уже имевшимся приискам добавилось еще семь. Все они были объединены в три «групповых управления»: Среднеканское, Утинское, Оротуканское. Их названия — это названия притоков Колымы. Самым крупным стало Оротуканское управление: к концу промывочного сезона здесь работало 532 человека. В Утинском — 443 человека, в Среднеканском — 263. Таким образом, в горной промышленности тогда было занято немногим более 1200 человек.

Чтобы хотя бы приблизительно представить себе жизнь колымских старателей тех лет, обратимся к отчету Среднеканского группового управления за 1932 год. В нем говорится:

«Приисковое население расположено на четырех участках: Стан Среднекан, Рудная разведка, Борискинское смотрительство, смотрительство на Геологическом. От Стана Среднекан до устья Среднекана начата постройка грунтовой дороги протяжением 15,3 километра и шириной полотна в 6 метров. За год на всем протяжении вырублен лес, произведена раскорчевка и расчистка. На 11 километрах снят мох, наведены шесть временных стеллажных мостов…

Половина имеющихся жилых помещений не отвечает требованиям санитарной медицины. …Испытывалась острая нужда в прачечных. Имеющиеся бани (на Стане Среднекана постройки 1929 года) совершенно не удовлетворяют потребности — теснота, дым, холод и т. п. Красные уголки уютны, обставлены же до крайности бедно. Клуб имеется только на прииске Геологическом… Столовые организованы на Стане Среднекан: ИТР и рабочих. На других участках столовых нет. Пропускная способность их — 40 человек… Пользуются столовыми до ста человек. Теснота, «хвосты», недостаток посуды, неумение поваров использовать продукт заставляет многих перейти на домашнее приготовление пищи»⁵³.

Конечно, малыми силами добыть большое количество золота было невозможно, поэтому в 1933 году Дальстрой получил его всего 1200 килограммов. Эта неудача так объяснялась руководством треста в отчете за 1933 год:

«В отсутствие свободного проезда от Нагаева до Колымы не представлялось возможным перебросить необходимое механическое оборудование от базы снабжения до приискового района. Поэтому опытная золотодобыча — подобно тому, как то было в предшествующем 1932 году — могла производиться только трудом вольных старателей и лишь в ничтожных размерах хозяйственными работами, с использованием труда организованных рабочих из з/к Севвостлага»⁵⁴.

Либеральные веяния

Одним из важных итогов 1933 года было окончательное преодоление нечеткости в отношениях лагеря и производства. В отчете за тот год, направленном в ЦК партии, Берзин докладывал об этом так:

«В целях приближения лагерных подразделений к производству лагерные подразделения включены в состав управлений и предприятий, которые они обслуживают рабсилой. При этом Управлению СВИТЛа передано руководство всеми вопросами в области организации труда, планирования рабсилы, технического нормирования, регулирования зарплаты и подготовки кадров»⁵⁵.

Надо отметить, что в этот период, в первой половине 30-х годов, нормы выработки заключенных и оплата их труда были весьма либеральными. Такого порядка требовал последний, девятый пункт уже названного здесь приказа Ягоды от 1 апреля 1932 года. Он гласил:

«Оплата рабочей силы из заключенных производится Дальстроем по ставкам, существующим для вольных рабочих этого района, за вычетом стоимости их содержания».

В течение 1933 года Берзин и Васьков издали целую серию совместных приказов, где реализовали это указание Ягоды в конкретные формы. В одном из приказов указывалось, что нормы выработки «для з/к устанавливаются на основе единых всесоюзных норм с соответствующими поправочными коэффициентами». Если заключенные недовыполняют или выполняют установленную норму выработки, то «получают на руки десять процентов от своей выработки». Если же они норму перевыполняют, то получают оплату «десять процентов от установленной нормы и девяносто процентов от своего приработка» (то есть, от превышения нормы).

Как ни странно это сегодня покажется, но еще меньшими в ту пору в Дальстрое были различия в продовольственном обеспечении вольнонаемных рабочих и заключенных. Тем и другим полагалось ежедневно 800 г хлеба. Месячная норма для заключенного: мяса 1,3 кг, рыбы 6,5 кг, а для вольнонаемного: мяса 1,4 кг, рыбы 7 кг. Крупы и сушеных овощей заключенный получал даже больше, чем вольнонаемный: 2,7 кг и 800 г в месяц (вольнонаемный: 2 кг и 600 г). Остальных продуктов (сахар, растительное масло, сухофрукты, мясные консервы) вольнонаемные получали примерно в два раза больше.

Понятно, что мы говорим лишь о том, что должны были получать содержащиеся в лагере люди. Если им выдавали эти продукты сухим пайком — так поступали обычно в тех случаях, когда заключенный получал разрешение проживать вне лагеря, — то паек доходил до человека полностью. Если же заключенный содержался в лагере и получал питание (как правило, три раза в день из лагерной кухни), то фактически до него доходила половина нормы, а в иных случаях и того меньше. Самые ценные продукты разворовывали прежде, чем они попадали в котел. Тащила лагерная администрация. Затем немалую часть забирали себе повара, хлебопеки, раздатчики и другие работники кухни, а также их дружки и прихлебатели. Как правило, это были уголовники. То есть именно они вместе с лагерным начальством обворовывали политических заключенных.

Если же заключенный, работавший на производстве, в течение месяца не выполнял нормы выработки, то он не мог рассчитывать даже на такое питание: его переводили на питание по «пониженным нормам для штрафника».

Подхлестывание заключенных путем изменения норм питания считалось обычным делом в практике руководства лагерем. Ведь лагеря недаром назывались «исправительно-трудовыми». Начальники лагерной системы считали: чем больше трудится заключенный, тем быстрее и надежнее он исправится.

На основе этой бесстыдной и циничной теории в лагерях с заключенными должны были проводить так называемую «культурно-воспитательную работу». Ее примитивные приемы сводились к стимулированию более напряженной работы, перевыполнению норм выработки с помощью повышенной нормы питания и других подобных поощрений.

Среди таких поощрений в конце 1932 года в системе лагерей ОГПУ была введена новинка: возможность заключенному перейти на положение колониста.

Идея так называемой колонизации труднодоступных северных территорий вынашивалась в правительстве еще с середины 20-х годов. Заместитель председателя ВСНХ СССР Г. Д. Пятаков 10 ноября 1925 года по этому вопросу направил специальную записку Ф. Дзержинскому. Он писал тогда:

«…Я пришел к заключению о необходимости организации в некоторых местах принудительных поселений создания мало-мальски элементарных культурных условий работы. Вероятно, с точки зрения разгрузки мест заключения, эти вопросы точно так же имеют некоторый интерес. Я просил бы поручить ГПУ заняться этими вопросами…»⁵⁶.

И вот в начале 30-х годов пятаковская идея «принудительных поселений» была ОГПУ реализована в виде «Положения о колонизации». Это положение Берзин ввел в Дальстрое в декабре 1932 года.

Для усиления «воспитательной» работы среди заключенных директор треста создал специальную газету «Верный путь». Она должна была распространяться только в лагерях и выходила еженедельно[14]. Первый номер газеты, издававшейся УСВИТЛом, вышел 22 января 1933 года. Именно в нем заключенных известили о возможности для «отличившихся в труде и поведении» перейти на положение колониста. Вот текст этого извещения:

«От второго декабря 1932 года приказом по Северо-Восточным лагерям ОГПУ разрешена колонизация заключенных на началах:

Право колонизации предоставляется всем заключенным, пробывшим в лагерях не менее одного года, а особо отличившимся — шесть месяцев.

Колонисты работают на предприятиях Дальстроя в качестве вольнонаемных, получая полностью заработную плату по роду выполняемых работ.

Колонистам предоставляется право переселить к себе свою семью с оплатой проезда за счет Дальстроя.

Колонисту выдается на обзаведение необходимым имуществом безвозвратная ссуда.

Члены семьи колониста пользуются правом первоочередного получения работ на предприятиях Дальстроя.

Колонист работает»⁵⁷.

Чтобы заработать право на колонизацию, заключенный должен был на общих работах (то есть самых тяжелых — физических) постоянно перевыполнять нормы выработки. Понятно, что это не всегда было под силу даже молодым и очень крепким физически людям.

Да и не всегда они были согласны оставаться на Севере после выхода из лагеря. Поэтому за год в Дальстрое было оформлено всего 403 колонистов.

Всех их сгруппировали в трех новых поселках, которые создали на Охотском побережье. Здесь климатические условия мягче, чем в горнопромышленном районе Колымы. Они позволяют вести выращивание нескольких видов овощей, прежде всего, картофеля и капусты. Здесь также возможна организация небольших ферм для молочного животноводства, свиноводства, птицеводства. Именно с этой целью и были организованы поселки колонистов: Ударник — невдалеке от села Ола и Темп — на 80 км западнее Нагаево по побережью. Третий колонопоселок, получивший название Веселая, был организован вблизи Магадана, на берегу бухты Гертнера. Его жители стали заниматься ловом и засолкой рыбы (сельдь, лососевые), которая затем шла в пищевой рацион заключенных и вольнонаемных треста.

Чтобы у читателя не сложилось искаженного представления о составе работавших в Дальстрое с его первых шагов на колымской земле, следует сказать, что этот состав всегда складывался здесь из трех категорий населения.

Первая — вольнонаемные, куда входили, прежде всего, руководители разных уровней и часть специалистов (другая часть должностей специалистов, как мы видели, была замещена заключенными). Сюда же относились работники ОГПУ и Севвостлага. Хотя, например, часть охранников в лагерях с первых дней набиралась из заключенных-уголовников или осужденных за бытовые преступления. В 1933 году число вольнонаёмных в Дальстрое было невелико — 1974 человека.

Вторую категорию работников Дальстроя составляли бывшие заключенные. Формально они были тоже вольнонаемными. Но всегда на Колыме к ним было особое отношение. Их жизнь до конца дней была под контролем специальных отделов карательных органов. Кроме того, для многих из этих людей, особенно специалистов, доступ к работе по специальности был закрыт. (Хотя в то же время, как мы увидим несколько позже, целый ряд специалистов — бывших заключенных, причем осужденных по политическим статьям, при Берзине занимал в тресте очень высокое положение.) В 1933 году в Дальстрое работало 1015 бывших заключенных⁵⁰. Из них 403 человека являлись жителями колонпоселков Веселая, Ударник и Темп.

Понятно, что третью — самую многочисленную и основную категорию работников Дальстроя составляли заключенные. К концу 1933 года их число достигло 27 390 человек. Абсолютное их большинство было арестовано и осуждено не на Колыме, а в других краях и областях России, а также в других республиках СССР. Поэтому с первых: дней существования Северо-Восточных лагерей в них содержали людей практически всех наций и народностей, живших в Советском Союзе. В эти лагеря попадали не только русские или украинцы, но и поляки, венгры, финны, выходцы из других стран.

Конечно, большинство заключенных было занято тяжелым физическим трудом. Однако условия содержания в лагерях, которые в 1932–1933 годах еще только организовывались, режим и питание были весьма сносными. Поэтому в памяти многих заключенных тот период сохранился как «золотой век» Колымы, а Берзина некоторые из них воспринимали как «доброго царя» этого огромного особого острова.

Вот как вспоминает о том времени А. Ф. Гудименко, которого в 1932 году в Белгороде ОГПУ репрессировало по политическому обвинению и направило в Севвостлаг.

«В бухту Нагаева я прибыл летом 1933 года на пароходе «Волховстрой»… На берегу бухты Нагаева мы провели только одну ночь. Переспали в палатках, затем нас подняли, построили, и мы двинулись вверх к невысокому перевалу. Перейдя через него, увидели Магадан. Тогда это был небольшой строящийся поселок. Выделялись разбросанные от нас слева (по движению) несколько двухэтажных сборных домов. На подходе к центру стояли одноэтажные дома и среди них только одна двухэтажка. В ней, как нам сказали, жил первый директор Дальстроя Эдуард Петрович Берзин вместе со своей семьей. Справа также находились одноэтажные дома, несколько бараков. Еще правее от них была «зона» — отдельный лагерный пункт, где находились заключенные»⁵⁹.

Гудименко еще до ареста окончил курсы шоферов и уже имел опыт работы на автомашинах. На Колыме такие рабочие были очень нужны. Поэтому его оставили в Магадане работать на автобазе водителем грузовика. Эта специальность была в 30-е годы очень престижна в Дальстрое. Гудименко так вспоминал об этом:

«О Берзине я был наслышан с первых дней приезда на Колыму, а лично встретился с ним только в 1934 году. Произошло это тогда, когда директор Дальстроя ехал по трассе и остановился в нашей бригаде, которая была известна стабильными успехами в перевозке грузов. Поговорив с нами, расспросив о планах и трудностях в работе, узнав, что мы страдаем во время распутицы без хорошей обуви, он приказал всем выдать болотные сапоги с длинными голенищами. А их не так-то легко было выбить у снабженцев.

— Носите на здоровье, — сказал Эдуард Петрович и шутливо добавил: — Но только не думайте, что главное в труде — это лишь ноги.

Честно скажу, я был поражен его манерой разговора, той простотой, с которой он держался не только с бывшими заключенными, но и отбывавшими заключение, причем в основном осужденными не по политическим статьям».