Новая должность

Новая должность

Вторая военная весна была в полном разгаре. Реки освободились от полой воды и вошли в свои берега. Солнце грело по-весеннему, земля покрывалась зеленым ковром, на деревьях распускалась листва.

Отгремели пушки в придонских степях и на волжской земле. Сталинградская битва закончилась великой победой советского народа, его Красной Армии. Войска Паулюса были окружены, а затем и ликвидированы. Территория донских степей и приволжских земель, недавно служившая ареной жестоких боев, оказалась сразу в глубоком тылу, война отодвинулась далеко на запад. Советские люди налаживали здесь мирную жизнь, героически преодолевая последствия кровопролитных сражений.

В эти дни 1943 года наша 214-я стрелковая дивизия стояла в районе Масловки, под Воронежем, куда она была переброшена по железной дороге вскоре после победы на Волге. И хотя нас отделяло тогда пятисоткилометровое расстояние от мест недавних боев (в них дивизия участвовала непрерывно все 200 дней и ночей), ее воины находились еще под впечатлением блистательной победы.

В начале мая дивизия получила приказ передислоцироваться в район города Касторное, ближе к фронту. Дороги уже подсохли, но оживали они только по ночам. В полной тьме, лишь подсвечивая щелями подфарников, двигались в западном направлении тысячи автомашин, танки, артиллерия, минометы. Шли походным маршем пехотные колонны. К рассвету этот мощный поток рассредоточивался, растворяясь в лесах, оврагах и лощинах, и жизнь на дорогах опять замирала до ночи.

Военная тайна есть военная тайна — никого официально не информировали о конечной цели этого великого перемещения войск. Однако, как и год назад, когда перебрасывали нас из-под Тулы к Сталинграду, ветераны дивизии чуяли, куда дует военный ветер: Курская дуга! Там, в ее оперативной глубине, сосредоточивались резервы Ставки Верховного Главнокомандования — соединения Степного фронта. В том числе и наша дивизия. Мы получили конкретную боевую задачу — построить оборону вдоль восточного берега реки Кшень — и сразу принялись за дело.

Всем известно, что военный человек — будь то в мирное время или на войне — всегда кочевник. В его жизни города и гарнизоны мелькают, как полустанки. Но и у него есть неизменный дом и большая семья. Это воинский коллектив, в котором он служит.

214-ю дивизию мне довелось формировать, с нею я прошел через тяжелые бои на Дону и в Сталинграде, знал в лицо и по имени всех ветеранов, разыскивал их по госпиталям, помогал вернуться после излечения в родную воинскую семью.

Вот почему я был очень огорчен, когда в конце мая вдруг получил приказ сдать дивизию и отправиться к новому месту службы — в 4-ю гвардейскую армию. Всегда жаль оставлять людей, с которыми столько испытал, столько прошел.

Однако личные огорчения на службе — не в счет. Попрощался с дивизией, потом поехал прощаться с командующим 53-й. армией генерал-майором И. М. Манагаровым. Он сказал мне, что это перемещение с дивизии на дивизию временное, что меня выдвинули кандидатом на должность командира гвардейского корпуса.

С тем я и отправился к новому месту службы — в 80-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Штаб 4-й гвардейской армии, куда я сперва заехал, располагался близ города Лебедянь. В оперативном отношении район был выбран очень удачно. Отсюда армию можно было при необходимости быстро выдвинуть на любое из трех главных направлений — орловское, курское или белгородское.

Ни командующего, ни члена Военного совета в штабе не оказалось. Мне сказали, что они вернутся не скоро, и посоветовали не мешкая принимать дивизию. Так я и сделал.

Проезжая через старинный город Лебедянь, вспомнил молодость. Здесь в 1920 году начинал я службу, сперва красноармейцем, потом курсантом полковой школы. Было все — и голод, и холод, и сыпной тиф, косивший красноармейцев. Но было и другое — воскресники под Красными знаменами, великое рвение к знаниям, стремление стать образованным командиром Красной Армии…

Работа моя в должности командира 80-й гвардейской дивизии и в самом деле была кратковременной — всего лишь месяц. За этот срок удалось провести тактические учения с боевой стрельбой во всех полках и батальонах.

Любой строевой командир знает, сколько хлопот приносят молодые солдаты, которые боятся звука выстрела. Вот боец лежит на огневом рубеже. Он хорошо усвоил теорию стрельбы: надо совместить прорезь прицела и мушку, затаить дыхание, плавно нажать спусковой крючок. Но только было приладился — справа грохнула винтовка соседа, он вздрогнул, мишень ушла в сторону.

Теперь представим себе того же бойца, когда над ним свистят и разрываются где-то впереди артиллерийские снаряды, когда танки, перекатываясь через его окоп, устремляются в атаку. В этом сплошном грохоте и реве он должен быть хладнокровным, уметь ориентироваться, вовремя выбирать цель для своей пули и штыка.

Ничто не приближает так солдата к фронтовой обстановке, как тактическое учение с боевой стрельбой. Мне не раз доводилось наблюдать в бою людей, которых предварительно «крестили» в тылу. Огромная разница по сравнению с теми, кто не прошел через такие учения.

80-я дивизия готовилась к боям, когда случай познакомил меня с некоторыми особенностями характера командующего армией генерал-лейтенанта Г. И. Кулика.

В дивизии оказалось много заслуженных воинов, не отмеченных никакими наградами. Например, у командира роты старшего лейтенанта Н. Н. Зарянова было шесть красных и желтых нашивок на груди. Шесть ранений, а награды — ни одной! Я приказал командирам и политработникам разобраться в каждом таком случае и, коли человек заслужил, представить его к награде. Узнав о моем распоряжении, генерал Кулик собрался поставить на заседании Военного совета вопрос о новом комдиве, якобы разбрасывающемся орденами. К счастью для меня, в газете «Красная звезда» появилась передовая статья, в которой отмечались недостатки в наградных делах, особенно в отношении воинов, убывших из частей по ранению. На другой же день мне сообщили из штаба армии, что генерал Кулик признал мои действия правильными.

Своевременное награждение воина — лучший вид поощрения за ратный труд. Во фронтовой обстановке формула «Никто не забыт и ничто не забыто» неоценимое подспорье в воспитательной работе. Замечу кстати, что старший лейтенант Зарянов, о котором шла речь, вскоре вновь отличился на днепровских рубежах и был удостоен звания Героя Советского Союза.

Только месяц спустя после прибытия в 4-ю гвардейскую армию я встретился с командармом. Дивизия совершала марш из-под Лебедяни в район Тулы. Подъезжая к переправе, я еще издали увидел на высоком берегу легковую машину и возле нее, в группе военных, крупного человека в генеральской форме. Это был генерал Кулик. Оказалось, он ждал меня. Разговор наш занял не более пяти минут.

— Познакомься, — сказал он мне, — вот новый командир 80-й дивизии полковник Яковлев. Передашь ему командование, а сам поедешь принимать 20-й гвардейский стрелковый корпус. Уже есть приказ Наркома обороны.

Прямо на марше я сдал дивизию и поехал разыскивать корпус. Как обычно в таких случаях, одолевали беспокойные мысли. В общем-то они сводились к одному: как побыстрее войти в жизнь нового воинского коллектива?

В этом деле нет всеобъемлющего рецепта — многое зависит от того, где будешь служить и с кем. Однако есть правила, которые, как мне кажется, нужно, вступая в должность, соблюдать неукоснительно. В свое время, задолго до войны, когда я получил в командование полк, старшие товарищи дали мне ряд советов. Возможно, они будут полезны и для нынешней армейской молодежи. Вот некоторые из них:

— не ломай с ходу заведенных порядков; сперва присмотрись хорошенько;

— советуйся с подчиненными; толковый старшина, старожил полка, откроет тебе глаза на вещи, которых не найдешь в самых лучших отчетных документах;

— война — это потери; взводы, а иногда и роты зачастую будут возглавлять младшие командиры, готовь их к этой роли заранее;

— если подразделение успешно справилось с задачей, обязательно объяви благодарность всему личному составу; если же не справилось, есть тому конкретные виновники; никогда не порицай, особенно перед строем, всю массу бойцов и командиров.

Этими пунктами, конечно, далеко не исчерпывается тема, как быстро и верно установить тесный контакт с людьми, которыми командуешь. Любой человек с командным опытом добавит к этому еще многое, не менее важное. Не говорю уже об обязательных требованиях, которые предъявляют к офицеру наши уставы, наставления и приказы.

Все это занимало мои мысли по пути к новому месту службы.

— Впереди Теплое! — объявил Саша Плетнев — шофер, с которым мы вот уже около двух лет неразлучно мотались по фронтовым дорогам.

При въезде в большое селение, где должен был располагаться штаб 20-го гвардейского корпуса, нас встретил заместитель по политчасти полковник Ф. Г. Филинов. Он сказал, что дивизии находятся на марше и что наш командный пункт перемещается и будет развернут в селе Спешнево. От него же я получил первую информацию о 20-м гвардейском. Корпус состоял из трех гвардейских воздушнодесантных дивизий — 5, 7 и 8-й, которые до этого действовали на Северо-Западном фронте. Соединения полностью укомплектованы — до девяти тысяч человек в каждом.

Как известно, месяца через три после начала Великой Отечественной войны стрелковые корпуса были расформированы. Общевойсковая армия состояла в тот период из четырех — шести дивизий. К концу 1942 года стало ясно, что такая система уже не обеспечивает достаточную гибкость и оперативность в управлении войсками. С другой стороны, наши Вооруженные Силы накопили резерв опытных кадров, необходимый для воссоздания корпусного звена. Поэтому после Сталинградской битвы стрелковые корпуса были вновь сформированы, в их числе и 20-й гвардейский.

Приняв корпус, я уже на следующий день выехал в дивизии. Десантники произвели на меня очень хорошее впечатление. Физически сильные, сноровистые, они великолепно владели приемами ближнего боя, всеми видами стрелкового и холодного оружия. В ротах было много снайперов.

Командир 25-го гвардейского воздушнодесантного полка майор Д. В. Белорусов рассказал мне, что помимо боев в трудных условиях Северо-Западного фронта многие десантники воевали и в тылу у гитлеровцев. 25-й и 27-й полки шесть месяцев подряд вели такие бои. А первый опыт они приобрели еще в сорок первом, в горькое лето отступлений.

Я спросил Белорусова, какие же качества особенно отличают десантников.

— Десантник никогда не уйдет и не отступит, не выполнив задачи. Никогда не оставит на поле боя раненого товарища. Ни при каких условиях не бросит оружия, — ответил он не задумываясь.

И все же, несмотря на отличную подготовку и солидный боевой опыт, моим гвардейцам нужно было еще многому научиться. На северо-западе им, например, не случалось отражать массированные танковые атаки.

Так как необходимых для обучения трофейных танков у нас не было, мы обратились за помощью в Москву, в Управление трофейного оружия. И вскоре нам доставили танки. Практическое обучение началось. В ходе его я постарался использовать методы ускоренного обучения, практиковавшиеся в 214-й стрелковой дивизии.

4-я гвардейская армия пока что лишь издалека наблюдала за грандиозным сражением, развернувшимся на Курском выступе. Прошел июль, первая половина августа. Ни идеальная для действий крупных танковых соединений равнинная местность, ни спланированные по всем классическим канонам клещи — ничто не помогло гитлеровским генералам. Клещи не сомкнулись. «Сила силе доказала, сила силе — не ровня», как сказал поэт.

Советские войска перешли в контрнаступление. Уже освобождены Орел и Белгород, бои идут за Ахтыркой и на подступах к Харькову. Битва вступает в свой последний этап.

Наш 20-й гвардейский снова на марше. Наконец-то мы идем к линии фронта, а не параллельно ей, по рокадным дорогам, как бывало не раз до этого.

Солнце поднялось уже высоко, когда, закончив проверку дивизий, отдыхавших после ночного марша, я ехал с полковником Филиновым вдоль южного берега Ворсклы. Несколько дней назад здесь прошла 27-я армия генерал-лейтенанта С. Г. Трофименко. Изрытые снарядами поля, десятки подбитых танков и самоходных орудий. А по обочинам дороги — кучами и в одиночку — немецкие автомашины и тягачи, обгорелые, раздавленные, сброшенные в кюветы наступающими советскими войсками.

Полковник Филинов с живейшим интересом осматривается вокруг. Это ведь его первые фронтовые впечатления. Он прибыл в корпус незадолго до меня из Москвы.

Поле и дорога замусорены бумажной макулатурой. Тут найдешь все — от оперативных донесений до порнографических фотоснимков и аккуратно пронумерованной личной переписки. Не ищи только классиков мировой литературы — они у фашистов не в моде.

Впереди над зелеными кронами показались черепичные крыши — город Грайворон. На главной его площади мы увидели толпу, в ней были и военные.

— Товарищ генерал, осматриваем новые немецкие танки! — доложил старший из офицеров.

Танки и в самом деле были новехонькие — словно только что с конвейера.

Тут ко мне подошел начальник штаба корпуса полковник М. И. Забелин. Он сообщил, что через офицера связи получена важная информация о положении на фронтах.

Михаил Иванович Забелин, как и Филинов, прибыл в корпус недавно. Несколько лет он работал военным советником в нашем посольстве в Китае, а до этого был начальником штаба кавалерийского корпуса. Словом, человек опытный. Это чувствуется по его докладу — неторопливому, лаконичному.

— Воронежский и Степной фронты продолжают успешно продвигаться, говорил Забелин. — Однако в районе Ахтырки — неприятности. Танковая группировка противника нанесла сильный контрудар и овладела городом. Армия генерала Трофименко, по следам которой идет наш корпус, ведет там тяжелые бои. В связи с этим Ставка передала нашу армию Воронежскому фронту, под начало генерала армии Ватутина.

Корпусу было приказано к утру 17 августа скрытно, ночными маршами выйти в район сел Екатериновка, Воскресеновка, в тыл 27-й армии, и создать там оборонительный рубеж.

Вы знакомы с товарищем Ватутиным? — спросил меня Забелин, когда мы сели в машину.

Я ответил, что видел его лишь однажды, в декабре 1940 года, во время большой военной игры на картах, организованной новым Наркомом обороны маршалом С. К. Тимошенко. Маршал С. М. Буденный руководил группой, решавшей задачи за командиров корпусов, а Ватутин был его помощником.

Мне, тогда еще молодому командиру дивизии, эти занятия показались очень интересными. «Противник» первым нанес удар. Затем он был либо окружен и уничтожен, либо отброшен с большими потерями.

В ходе игры тылы наших корпусов и армий работали бесперебойно, противовоздушная оборона успешно отражала вражеские попытки воздействовать на линии снабжения. Дивизии считались полностью укомплектованными. И в обороне и в наступлении они получали полосы, строго соответствующие уставным.

Примерно так рассказывал я Забелину, и мы оба, наверное, думали об одном и том же: полезно, когда штабная игра нацеливает на благоприятное развитие боевых действий, ставит перед командирами задачу решительно преследовать и уничтожать отступающего противника, но трижды полезно, если предусматривается также и тяжелая борьба — оборона малыми силами на широком фронте, встречный бой без средств усиления, прорыв из тактического и стратегического окружения. Ведь подобные ситуации хорошо воспитывают командирскую инициативу, смелость, чувство особой ответственности за исход борьбы.

Утром 18 августа я приехал на командный пункт 27-й армии, в село Воскресеновку. Дежурный офицер проводил меня к командующему. Штабной автобус стоял в большом фруктовом саду. Войдя внутрь, я увидел генерала Трофименко. Он сидел в кожаном кресле у столика и говорил по телефону. Темноволосый, крупноголовый, со строгими чертами лица, Сергей Георгиевич показался мне очень сильным человеком. Во всей его повадке чувствовалась недюжинная воля и решительность.

Генерал был так занят телефонным разговором, что сперва не заметил меня. Разговор, видимо, был не из приятных. Положив трубку, он склонился над картой.

Потом, словно почувствовав постороннего, обернулся. Я представился.

— Один или с корпусом? — спросил он.

— С корпусом.

— А где он? Сейчас где находится?

— Здесь и здесь, — показал я на карте. — Готовим оборону.

— А что у вас есть? Состав?

— Три гвардейские воздушнодесантные дивизии.

— Вот это хорошо! Четвертая гвардейская армия?

— Да. Двадцать первый корпус идет следом за нами. Видимо, сюда же. Возможно, прибудет еще и танковый корпус.

— Ну, я теперь, как говорят, у Христа за пазухой, — сразу повеселел Трофименко. — А то такая, брат, обстановка… Десятые сутки в непрерывных боях, а фриц все подбрасывает силы. До четырех танковых дивизий против меня. Сдали мы Ахтырку… Вот сейчас имел крупный разговор с начальством.

Телефон звонил непрерывно — ведь там, впереди, километрах в десяти отсюда, шел жестокий бой; поэтому мы условились о взаимной связи, об обмене информацией, и я уехал.

Побывав на командном пункте 27-й армии, поговорив накоротке с ее командующим, я, естественно, не мог оценить всей сложности обстановки. Разобрался в ной много позднее, когда познакомился с архивными документами.

Введенная в бой в начале августа 27-я армия успешно продвигалась. Глубоким клином врезавшись в немецкий фронт, ее соединения участвовали в разгроме борисовской группировки противника. Гитлеровское командование спешно предприняло ответные меры. Оно бросило сильную танковую дивизию на острие клина 27-й армии и в то же время ударило по его основанию с севера.

План противника был прост: срезать клин клином.

И вот в 8.30 18 августа, то есть за несколько часов до нашего разговора с генералом Трофименко, группировка в составе моторизованной дивизии «Великая Германия», 10-й моторизованной дивизии, двух отдельных батальонов танков «тигр», четырех полков самоходной артиллерии, а также отдельных частей и подразделений 7, 11 и 19-й танковых дивизий атаковала 27-ю армию.

Удар значительной частя сил этой бронированной массы первой приняла на себя 166-я стрелковая дивизия. Два ее полка сразу же попали в окружение, из которого вышли только на четвертый день ожесточенных боев.

Танковый клин врага вошел наискосок в тело 27-й армии и продвигался через Ахтырку на юго-восток. Советское командование знало о планах гитлеровцев. Именно поэтому оно заранее двинуло в угрожаемый район 4-ю гвардейскую армию. Наш корпус должен был первым вступить в дело.

Пока я ездил в 27-ю армию, в корпусе прошли митинги. Филинов успел побывать в нескольких частях и с удовлетворением рассказывал о торжественной, почти праздничной атмосфере, в которой гвардейские полки готовились к сражению. На митингах выступило много солдат и сержантов. Мысли гвардейцев, пожалуй, точнее и проще всех выразил ветеран 25-го полка младший сержант Бровкин, который сказал:

— Мы долго ждали. Дождались. Позади нас война, впереди — тоже война. Давайте же окоротим ее здесь, на этих полях. Покажем фашисту, на что способна гвардия!

В полдень на командном пункте корпуса собрались старшие офицеры управления. Начальник разведывательного отдела подполковник В. А. Соловьев доложил, что разведчики из 8-й дивизии уже наблюдают сильный бой впереди, в районе совхоза «Ударник». Черный дым от горящих танков поднимается к небу. Из Ахтырки на юго-восток выдвигается большая танковая колонна (позже стало известно, что в ее составе было до 80 танков и самоходных орудий).

После Соловьева свои соображения изложил начальник оперативного отдела полковник А. И. Безуглый. Они касались выполнения только что полученного приказа командарма — выдвинуть вперед 8-ю дивизию генерал-майора В. Ф. Стенина, создать в ее полосе устойчивую противотанковую оборону и подготовиться к переходу в наступление.

То, что мы знали тогда о положении под Ахтыркой, никак не вязалось с приказом ввести в действие только часть сил корпуса. Я позвонил командующему 4-й гвардейской армией.

— Там нет ничего, — ответил генерал Кулик. — Нехай дивизия идет с развернутыми знаменами.

Насчет знамен он, конечно, пошутил, но факт оставался фактом: против бронированного кулака выдвигалась одна развернутая на широком фронте дивизия.

И только поздним вечером 18 августа поступили новые указания, согласно которым уже весь корпус, имея в первом эшелоне 8-ю и 7-ю дивизии, а во втором 5-ю, должен был занять рубеж обороны. Нам сообщили также, что завтра к трем часам пополудни 3-й гвардейский танковый корпус сосредоточится за нашими позициями. Слева и несколько позади нас уступом шел 21-й гвардейский корпус. Таким образом, вся 4-я гвардейская армия как будто бы вступала в дело.

Нет необходимости подробно рассказывать, что было предпринято для выполнения нового приказа. Штаб корпуса оперативно справился с большим объемом работы, вызванной перенацеливанием дивизий.

Сведения, поступавшие в ночь на 19 августа из 8-й дивизии, становились все конкретнее. Бой придвигался к ее переднему краю. Тревожило то, что вступаем в соприкосновение с противником, почти не имея средств усиления. Было только два противотанковых артиллерийских полка.

Днем последовал еще приказ: 8-й дивизии не позднее 17.30 начать наступление в направлении совхоза «Ударник», одновременно очистить от противника северо-восточную окраину Каплуновки. Опять-таки удар должна была нанести одна дивизия на фронте шесть километров.

Если осматривать сверху район, где нам предстояло наступать, то увидишь слегка холмистую равнину, поля и поля с островками мелколесья, кое-где пересеченные ручьями и речушками. Такая местность удобна для действий крупных танковых соединений, но никак не для пехоты, которая готовится навязать этим танковым соединениям встречный бой. Если же к этому прибавить еще недостаток противотанковых средств, а главное — времени для подготовки наступления, то легко понять, что нам было над чем призадуматься.

Это минусы нашего тогдашнего положения. А плюсы? Помимо чисто военных, которые каждый командир, даже в самой невыгодной для своих войск обстановке, стремится создать соответствующей расстановкой сил, были плюсы и общего порядка: хорошая укомплектованность соединений, обученность войск, оснащенность боевой техникой, надежное взаимодействие.

На стол мне кладут армейскую разведывательную сводку. Читаю. Ба! Старые знакомцы: 7-я и 19-я танковые дивизии! 7-я «крестила» нас в июле сорок первого под Витебском, а через боевые порядки 19-й мы прорывались близ Великих Лук. Вот, думаю, и довелось опять повстречаться — только в другом качестве. С удовлетворением отмечаю, что одна из этих дивизий уже сведена в боевую группу. Значит, крепко потрепали. Насчет второй нам придется похлопотать. Что же, теперь это но нашим силам, теперь можно. А то ведь как бывало в сорок первом — навалятся скопом, танковой ордой, проломят оборону и валят по дорогам. Пиликают на губных гармошках, распевают песенку про красавицу Мадлен или про храброго Франца. Русский поход казался гитлеровцам простым повторением пройденного — походов но западноевропейским странам. Да и как не показаться, если у нас на дивизию приходился фронт в 40–50 километров. Не оборона — ниточка. А в полках только по 500–600 штыков. Днем ведем сдерживающие бои, а к ночи — уже окружены.

Просматривая как-то материалы той поры, я взял на выдержку 30 советских дивизий. Из них только 5 избежали окружения, когда отходили на восток. Остальные 25 попадали в окружение и выходили из него от одного до трех раз. Никакой солдат не выдержал бы такого отступления. А наш — смог. Уже в то трудное лето он преподал генералам фюрера жестокий урок настоящей войны, никак не похожей на ту, какую они привыкли вести на Западе.

«Поведение русских в окружении, даже безнадежном, было в корне противоположным поведению их западных союзников. Они не сдавались в плен…» «Тот, кто встретился с русским солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему уже незачем учиться воевать…»

Подобными признаниями буквально пестрят ныне мемуары бывших гитлеровских генералов. Конечно, тогда, двадцать лет назад, они не смели высказываться так открыто, но, чем дольше шла война, тем яснее вырисовывались и для генералов, и для всей фашистской армии признаки близкого и окончательного поражения. И в этом отношении огромную роль сыграла битва на Курской дуге. Она надломила моральный дух нашего врага, и никакие потуги геббельсовской пропаганды уже не могли поднять его.

Вместе с тем моральный дух наших войск неизмеримо возрос. Под Ахтыркой это выразилось, например, в том, что танковый клин фашистов вот уже вторые сутки пробивался через расположение 27-й армии и никак но мог пробиться. Активность ее соединений, в том числе окруженной 166-й стрелковой дивизии, не позволяла немецким танкам вырваться на оперативный простор.

На командный пункт нашего корпуса приехал заместитель командующего армией генерал-майор Г. Ф. Тарасов. Молодой, общительный, энергичный, он располагал к себе с первых же минут знакомства.

Я поделился с ним впечатлениями о поездке в 27-ю армию, доложил, как выполняется приказ командарма о подготовке к наступлению. Тарасов попросил рассказать подробнее о неприятном случае, имевшем место у нас прошлой ночью.

Выполняя довольно простую задачу — ночной марш в назначенный район, командир 8-й дивизии генерал-майор Стенин потерял управление войсками. Началось с того, что при подготовке марша штабы «съели» много лишних часов. Подразделения выступили без предварительной разведки пути. В темноте некоторые командиры приняли за дорогу следы, оставленные случайным транспортом, и проблуждали до рассвета. Оборонительный рубеж не был своевременно подготовлен. Положение исправили только утром с помощью офицеров-операторов корпусного управления.

Стенин перешел на строевую работу недавно. До этого служил начальником тыла в другой армии и, как явствовало из аттестации, справлялся с делом. Он не обладал внешностью и повадками прирожденного командира — что ж, все это можно приобрести со временем. А вот обладает ли командирским характером? Надо надеяться — да. Так мы с Тарасовым рассудили — и ошиблись. Ближайшее же будущее показало, что Владимир Филиппович Стенин оказался не на своем месте…

Из штаба армии позвонили по телефону. Говорил генерал Кулик:

— Как выполняете задачу?

Докладываю, что сделано, что намерены сделать. Настоятельно прошу добавить хотя бы немного времени на подготовку наступления. Надо помочь Стенину, поработать с ним и с артиллеристами на местности.

— Нехай дивизия выдвигается сейчас, — ответил командарм. — В семнадцать тридцать, и ни минутой позже, переходите в наступление. Понятно? — И положил трубку.

— Герман Федорович, — обратился я к Тарасову, — позвоните командарму. Убедите его, что так нельзя.

— Уже пробовал. Бесполезно. Не переубедишь. Настоять на своем считает делом престижа.

В 17.30, как было приказано, 8-я гвардейская дивизия атаковала противника. Правда, первое боевое столкновение произошло еще утром. Батальон старшего лейтенанта Г. Н. Дудкина заставил группу танков противника отойти. На поле боя остались два подбитых «тигра». К вечеру вошли в соприкосновение с гитлеровскими войсками правофланговый 27-й и левофланговый 25-й полки. Завязался встречный бой с типичными для него атаками, быстрыми отходами и контратаками. Артиллеристы и минометчики 27-го полка метким огнем внесли расстройство в боевые порядки врага и заняли совхоз «Комсомолец».

Упорной была борьба на левом фланге — за высоту 181.4 и село Чемодановку. Отлично проявил себя здесь батальон под командованием капитана С. Н. Ивлева. Этого офицера вся дивизия знала еще по Северо-Западному фронту, где его подразделение овладело плацдармом на реке Ловать. И вот к старой славе прибавилась новая.

Батальон быстро захватил высоту, но тут же был контратакован автоматчиками, которых поддерживали танки. Возникла опасность окружения. Тогда Ивлев вышел вперед вместе со своим заместителем по политчасти М. Сазоновым. Это был именно тот момент на войне, когда мало только приказать — надо увлечь людей собственным примером. И они увлекли! Буквально на плечах бежавших в панике автоматчиков батальон ворвался в Чемодановку. Ивлев был ранен, но не ушел с поля боя.

Так же отважно действовал батальон капитана В. М. Быкова. Атаковав Каплуновку, он успешно «выкуривал» немцев, засевших в окраинных домах, когда, ревя мотором, стреляя в упор из 88-миллиметровой пушки, на улицу ворвался «тигр».

Каждый, кто встречался с этой громадиной весом шесть десятков тонн, знает, как трудно подбить ее даже из орудия, не говоря уж о противотанковом ружье. А вот старший сержант Клименко сумел это сделать. Лучший агитатор полка, он, как и полагается, в бою агитировал делом — два выстрела из бронебойки обезвредили танк.

Решительные и умелые действия батальона Быкова помогли с малыми потерями выполнить задачу — захватить и удержать северо-восточную окраину Каплуновки.

Когда над полем боя зажглись звезды и утихла перестрелка, мы подвели итоги первого дня наступления. Несмотря на то что интенсивность борьбы за ахтырский плацдарм была достаточно высокой, а инициатива и мужество десантников вызывали восхищение, общий итог оказался скромным. Слишком скромным по сравнению с затраченными усилиями. Дивизия овладела лишь совхозами «Комсомолец» и «Осетняк» и грядой высот к западу от них, остановив на этом рубеже продвижение противника.

Причины те же: растянутость фронта, поспешность в подготовке атаки и недостаток противотанковой артиллерии, который остро ощущался в полках в течение всего боя. Кроме того, В. Ф. Стенин явно не справлялся с обязанностями командира дивизии.

Докладывая ночью генерал-лейтенанту Кулику, я повторил просьбу прислать средства усиления. На этот раз он охотно откликнулся:

— Будут у тебя средства усиления. Наверное, и Вовченко[1] введем в твою полосу.

Видимо, командующий армией понял, что недооценил силы противника и переоценил свои. Вообще-то говоря, и обратная ситуация, то есть переоценка возможностей противника, не лучший помощник на войне. Всегда нужно искать золотую середину. Опыт показывает, что хороший командир, даже если разведывательные данные скудны, принимает верное или близкое к верному решение, руководствуясь своим теоретическим багажом, интуицией и здравым риском.

С рассветом 20 августа огневой бой возобновился на всем фронте 8-й дивизии. Когда мы уже готовились переместить командный пункт корпуса вперед, к Каплуновке, приехал генерал Кулик. Любое соображение, которое я пытался изложить более полно, чем позволил наш телефонный разговор минувшей ночью, встречало одинаковый ответ: «Это я знаю…»

— Слухай сюда, — сказал он. — Нам приказано, взаимодействуя с частями первой гвардейской танковой армии, ликвидировать ахтырскую группировку противника. Удар наносим через совхоз «Ударник». Ты будешь действовать вместе с танкистами генерала Вовченко. Средства усиления прежние. Начнешь наступать сегодня в семнадцать ноль-ноль… Понятно?

Затем командующий армией приказал отвезти его в 8-ю дивизию. Поехали. Сбивчивый доклад Стенина очень рассердил командарма. Не выслушав командира дивизии до конца, он отдал несколько распоряжений и вернулся на свой КП.

Для подготовки наступления корпуса у нас осталось четыре часа. Очень мало времени. А ведь нам еще нужно увязать свои действия с танкистами. 7-я и 8-я дивизии должны были взаимодействовать с двумя танковыми бригадами, выделенными для поддержки генералом Вовтенко. И хотя командующий армией, вняв доводам, отодвинул начало атаки на час, готовилась она все-таки в спешке.

В военном деле, как в любом другом, бывает, что командир и его подчиненные вынуждены действовать без подготовки. Если соединение уже закалено, есть шансы справиться со всякими неожиданностями. Если же люди не обстреляны по-настоящему, штаб не слажен, то поспешное вступление в бой, мягко говоря, не помогает соединению встать на ноги.

На мой взгляд, старший командир должен в таких случаях помнить две вещи: по возможности не создавать перегрузки, пока весь сложный механизм управления не приработается, и опять же по возможности стремиться сделать первый бой успешным. Успех, даже если он небольшой, оказывает огромную помощь в становлении молодого военного организма — будь то полк, дивизия или корпус.

В тот раз условия подготовки к наступлению были очень трудными. Из-за недостатка времени я не мог чаще встречаться с командирами дивизий и поддерживающих нас соединений, а работники штаба корпуса ив могли подготовить необходимую письменную документацию. Им пришлось сразу же выехать в дивизии и там прямо на карту продиктовать оперативную обстановку, поставить задачи. Подготовительную работу облегчило, правда, то, что 7-й дивизии не нужно было развертываться — она стояла в боевых порядках километрах в пяти от назначенного ей рубежа.

Словом, штаб корпуса сделал все, что от него зависело. И если мы, начав наступление, не сумели разгромить противостоящие нам силы, то это зависело от иных причин. Когда нет времени на серьезную разведку, на увязку действий с поддерживающими танками, то, будь у штаба, как говорится, хоть семь пядей во лбу, успеха добиться трудно. Позже стало известно, например, что 13-я танковая бригада вступила в бой, не успев организовать разведку, без артиллерийской и авиационной поддержки, без связи с соседом слева.

Но как бы там ни было, гвардейцы-десантники и гвардейцы-танкисты в назначенное время перешли в наступление. Противник оказывал сильное сопротивление, и мы продвигались вперед медленно.

Уже несколько часов подряд на крайнем левом фланге подразделения 25-го полка под командованием майора Д. В. Белорусова выбивали немецких автоматчиков из Каплуновки. Село это расположено на высотах, окружено оврагами. Каждый его дом и двор стал объектом ожесточенной борьбы. Когда батальоны С. Н. Ивлева и В. М. Быкова ворвались в центр села, противник предпринял сильную контратаку. Пятнадцать танков и бронетранспортеры с пехотой устремились к Каплуновке с юго-запада, но полковая батарея старшего лейтенанта И. М. Подколзина опередила врага. Галопом выскочив к околице, она с расстояния 150–200 метров фланговым огнем расстреляла два танка и заставила фашистов отступить.

Уже в сумерках близ того же села едва не напоролась на танковую засаду батарея старшего лейтенанта Н. С. Науменко из приданного нам истребительно-противотанкового полка. Заметив врага, артиллеристы замаскировались, а ночью тихо выкатили свои пушки. Едва забрезжил рассвет, храбрецы выстрелами в упор уничтожили три «тигра». Однако из-за строений выполз четвертый танк. Башня его повернулась, орудийный ствол уставился на батарейцев. Но они и тут не растерялись: мгновенно развернули одну из пушек и — благо она была заряжена — первым же выстрелом подбили и эту машину.

Батарея Науменко славилась своей высокой огневой и строевой подготовкой еще под Тулой, когда мы стояли в резерве. На боевых стрельбах она была, как правило, в числе лучших, и генерал Кулик досрочно присвоил ее командиру звание старшего лейтенанта. Так что нынешняя победа была естественным следствием предыдущей учебной работы.

Успехи артиллеристов в первых же столкновениях с вражескими танками это, конечно, хорошо, однако общая картина боя на фронте 8-й дивизии Стенина не радовала. Сам он действовал вяло, и это невольно передавалось подчиненным. В результате противник упорно держался в Каплуновке, да и дальше к северу наше продвижение было незначительным.

Требовалось ввести в дело второй эшелон корпуса — 5-ю дивизию. Ее 16-й полк направили в глубокий обход Каплуновки с юга. День был уже на исходе, но я надеялся, что командир полка майор Ф. М. Орехов — спокойный, решительный офицер — сумеет выполнить ночной маневр. Так оно и вышло.

Обходя Каплуновку, этот полк встретил упорное сопротивление гитлеровцев. Связав боем их главные силы, майор Орехов выдвинул вперед, в направлении совхоза «Пионер», полсотни автоматчиков во главе со своим заместителем по политчасти капитаном Н. П. Лапшиным.

Еще в темноте отряд Лапшина углубился в тыл противника километров на шесть. Тут автоматчики натолкнулись на батарею противника. Огнем и гранатами орудийные расчеты были перебиты, а пушки приведены в негодность.

Перед самым рассветом лапшинский отряд оседлал дорогу, ведущую из совхоза «Пионер» на запад. После того как бойцы уничтожили бронетранспортер, автомашину с боеприпасами и мотоцикл, движение по дороге прекратилось.

Потом отряд захватил совхоз «Пионер» и занял в нем круговую оборону. Капитан Лапшин приказал вести только прицельный, ограниченный огонь, так как патроны подходили к концу.

Гитлеровцы, видимо, считали, что к ним в тыл зашли значительные силы, и спешно, оставляя группы прикрытия, отходили с переднего края, обтекая стороной совхоз «Пионер».

Так инициативные действия группы Лапшина переросли в крупный тактический успех на левом фланге корпуса.

Утром 21 августа наши войска, дерущиеся в Каплуновке, увидели, что в рядах противника замешательство, и немедленно воспользовались этим. 25-й полк майора Д. В. Белорусова и 1-й полк подполковника И. Г. Попова бросились в атаку и окончательно очистили село.

Когда командир батальона капитан В. Г. Мыльников получил боевую задачу, он повел свой батальон в атаку на южную часть Каплуновки. Разгорелся жаркий бой. Мыльникова ранило. Находившийся вблизи от него парторг батальона старший лейтенант Г. К. Протопопов скорее почувствовал, чем увидел, что случилось с деятельным комбатом, и тут же передал по цепи: «Слушай мою команду!» Батальон продолжал вести бой. Протопопов отбил у гитлеровцев орудие и громил врага его же снарядами. Даже раненный, этот отважный офицер продолжал руководить батальоном. Протопопов был награжден орденом Ленина. О героизме парторга вскоре была сложена песня, которую до сих пор поют пионеры села Каплуновка.

Однако главные события вечера и последующего дня произошли на правом фланге корпуса. Здесь наступала 7-я дивизия генерал-майора М. Г. Микеладзе.

Как только он доложил по телефону, что 29-й полк, наступая, попал в районе совхоза «Ударник» в окружение, я приехал на командный пункт дивизии. С находившегося поблизости стога сена открывалась панорама боя. Совхоз «Ударник» и все подступы к нему были окутаны пылью и черно-желтым дымом рвущихся снарядов. По всему полю горели стога. Их пытались использовать для маскировки и засад как наши танкисты, так и фашистские. Каких-либо естественных укрытий, кроме мелких лощин и редкого кустарника, на этом участке не было.

Проводная связь с 29-м полком прервалась, а радиосвязь работала с перебоями, и судить о том, что произошло, мы могли главным образом по рассказам вышедших из окружения одиночных бойцов. Однако опыт подсказывал, что руководствоваться подобными сведениями нецелесообразно, и вот почему.

Сам я не раз бывал в окружении, многократно слышал рассказы окруженцев и должен отметить одну характерную деталь: если человек выбирался из окружения в одиночку или в составе небольшой группы, он часто уверен, что его часть совершенно разбита. То есть тут мы имеем дело с односторонней оценкой большого события, со своей точки зрения, из своего окопа.

Так было и в этом случае. Вопреки мрачным прогнозам пробившихся из окружения одиночек, 29-й полк продолжал вести бой. Вскоре с помощью разведчиков нам удалось восстановить с ним живую связь и получить объективные сведения о том, что и как произошло.

Хорошо подготовленной ночной атакой гвардейцы овладели совхозом «Ударник». Не успели они закрепиться, как последовала контратака. На раннем рассвете около сорока танков противника и полк мотопехоты окружили этот населенный пункт.

Танки, среди которых были и огнеметные, навалились на батальон капитана Е. С. Гудименко, выбывшего из строя, как только разгорелся бой. Они крутились над неглубокими окопчиками, раздавливая их и выжигая там все живое, но разорванная на очаги оборона снова смыкалась, и батальон снова отбрасывал мотопехоту. В самый разгар боя солдаты услышали чей-то звонкий молодой голос:

— Ребята, покажем «тиграм» путь в преисподнюю!

Грохнул взрыв, за ним другой. Два танка загорелись.

Когда противник был отброшен, батальон узнал имена своих героев. Сибиряк лейтенант Федор Березовский и уралец Дмитрий Фукалов, парторг и комсорг батальона, как сообщалось в политдонесении, погибли.

Так мы все считали — и ошибались. Березовский был тяжело ранен, засыпан землей и пришел в сознание в госпитале лишь много дней спустя. Судя по письму, которое я от него получил, его отыскали санитары действовавшего вместе с нами 3-го танкового корпуса.

А не так давно встретился я и с Дмитрием Ивановичем Фукаловым. Сперва о нем сообщили школьники города Тальное — красные следопыты. А потом приехал в Москву из Воронежа (на совещание профсоюзных работников сельского хозяйства и заготовок) и сам Дмитрий Иванович. Он рассказал мне подробности ночного боя под совхозом «Ударник», о том, как отбивали вражескую танковую атаку на рассвете, как был тяжело ранен и вывезен в тыл.

В этом бою смертью героев погибли командир полка майор Г. В. Кочетков и командир батальона М. П. Тараканов. Убиты были и многие другие офицеры, но 29-й гвардейский, окруженный и обезглавленный, строго экономя боеприпасы, твердо держал оборону. Накатывались, откатывались и опять накатывались вражеские танки, а совхоз «Ударник» — ключевой пункт боя оставался в наших руках.

В один из самых критических моментов полк увидел своего знаменосца. Старшина А. Д. Юрьев, высоко подняв алое полотнище, шел на врага. «Товарищи, знамя!» — крикнул кто-то. И тотчас из растерзанных окопов, где, казалось, не осталось ничего живого — лишь перемешанная с осколками земля, — поднялись солдаты…

Однако вражеские танки уже проникли в совхоз, и борьба шла за каждый дом и двор. В этой труднейшей обстановке отлично проявил себя батальон капитана И. П. Чехова. Сам комбат твердо управлял боем, его подразделение стало как бы краеугольным камнем всей обороны полка. Восемнадцать часов непрерывных атак не сломили гвардейцев. Перед их окопами фашисты оставили до трехсот солдат убитыми, восемь сгоревших танков и самоходных орудий, десятки мотоциклов.

Гвардии лейтенант А. Огийченко рассказывал мне, что в первой атаке гитлеровцев поддерживали пятнадцать танков. Наши гвардейцы встретили их дружным, организованным огнем. В ход были пущены все средства борьбы. Три вражеских танка сразу же загорелись. Один из них с первого же выстрела из бронебойки подбил сержант В. Глазков. А гвардеец В. Лемеш успевал стрелять не только из противотанкового ружья, но и из винтовки. Во время этой танковой атаки он подбил танк и уничтожил десять автоматчиков.

Успешно отразили гвардейцы и следующую неприятельскую атаку, подбив еще две машины. Но тут появились танки, которые стали поливать наши окопы огнем из огнеметов. Десантники стойко выдержали и этот натиск. Гитлеровцам так и не удалось прорваться через рубеж совхоза «Ударник» в сторону Белгорода.

Когда я приехал на командный пункт генерала Микеладзе, тот уже принял меры, необходимые для вызволения полка из вражеского окружения. Он договорился о взаимодействии с командованием 3-го гвардейского танкового корпуса и направил к совхозу свой резерв — две батареи противотанковых орудий и стрелковые подразделения. Батареи повели заместители командира 8-го отдельного гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона капитаны В. М. Старых и М. Н. Холодков (командир дивизиона перед этим выбыл из строя по ранению).

Первая батарея с ходу, развернувшись, вступила в бой с двенадцатью вражескими танками и сразу же подбила три «тигра». А артиллеристы другой батареи, воспользовавшись тем, что четыре танка противника были скованы боем с соседней танковой частью, вручную перекатили орудия на огневую позицию и ударили с фланга, подбили еще несколько фашистских танков. Враг здесь был остановлен. Полк Кочеткова получил ощутимое облегчение.

Микеладзе сообщил мне также, что Знамя 29-го полка уже вынесено из окружения и принято начальником штаба Гладковым.

В спасении Знамени активное участие приняла врач полка старший лейтенант медицинской службы М. И. Медведева. Она была награждена за это орденом Красной Звезды. Марина Ивановна прошла в рядах нашей армии через все бои и испытания до самой Австрии. Ветераны корпуса по праву гордятся этой самоотверженной русской женщиной, гордятся тем, что среди многочисленных ученых, вышедших из 20-го гвардейского, значится теперь и имя доктора медицинских наук Марины Ивановны Медведевой.

Сотни гвардейцев дивизии Микеладзе отличились в этот день, но я расскажу еще лишь о двоих — капитане А. Н. Тарине и рядовом Белобородове.

Старая пословица утверждает, что на миру и смерть красна. Не раз доводилось и мне быть свидетелем, как человек, отнюдь не герой по складу характера, сражался стойко, если рядом были товарищи. А эти двое были из той породы бойцов, что образцово выполняют свой воинский долг в любых условиях.

Когда фашисты окружили 29-й полк, группа солдат во главе с капитаном Тариным оказалась отрезанной от главных сил. Засев в каких-то развалинах, она до вечера отбивала атаки танков и автоматчиков. Потом Тарин был ранен в грудь осколком снаряда и очнулся только ночью. Никого вокруг не обнаружил и пополз на восток, держа пистолет в левой руке, так как правая не действовала. Пробираясь в высокой траве, капитан буквально уткнулся лицом в залегшего фашиста. Тот — то ли часовой, то ли разведчик — сперва растерялся, потом стал отталкивать капитана, пытаясь развернуть свой автомат. Тарин выстрелил первым и убил гитлеровца. Забрав его документы, он пополз дальше. Полз много часов, временами терял сознание. На рассвете его подобрали дивизионные разведчики. Они с трудом разжали пальцы капитана, сжимавшие забитый землей пистолет…