Зарубежная жизнь
Зарубежная жизнь
В Берлине Владимир Владимирович вёл себя так, словно у него вообще не было никаких дел и обязанностей: дни напролёт играл в карты, покидая гостиничный номер лишь для посещения ресторана и для участия в не очень частых литературных встречах.
Бенгт Янгфельдт:
«Пока Эльза и Лили целые дни проводили в музеях, магазинах и танцевали, Маяковский коротал время за ломберным столом. "Мечтала, как мы будем вместе осматривать чудеса искусства и техники, – вспоминала Лили. – Но посмотреть удалось мало. Подвернулся карточный партнёр, русский, и Маяковский дни и ночи сидел в номере гостиницы и играл с ним в покер"».
Эльза Триоле отреагировала на эту игру с ещё большим недовольством, написав потом в воспоминаниях:
«С Володей мы не поладили с самого начала… В гостинице, в его комнате, шёл картёж…постоянные карты меня необычайно раздражали, так как я сама ни во что не играю и при одном виде карт начинаю мучительно скучать. Скоро я сняла две меблированные комнаты и выехала из гостиницы.
На новоселье ко мне собралось много народа. Володя пришёл с картами. Я попросила его не начинать игры. Володя хмуро и злобно ответил что-то о негостеприимстве. Слово за слово… Володя ушёл, поклявшись, что это навсегда, и расстроил мне весь вечер».
Лили Брик тоже вскоре покинула гостиницу. Об этом – Янгфельдт:
«Лили, которая больше месяца вела в Лондоне беспечную и самостоятельную жизнь, быстро устала от Маяковского, от его ревности и от необходимости постоянно ему переводить».
Что же касается увлечения Маяковским игрой в карты, то его современники, а вслед за ними практически все его биографы, объясняли это пристрастие азартом, присущим характеру поэта. Так, Эльза Триоле утверждала:
«Володя был азартным игроком, он играл постоянно и во что угодно: в карты, в ма-джонг, на бильярде, в придуманные им игры».
И всё равно поведение Маяковского странно до удивления. Впервые приехать в самый центр Европы и, ни на кого не обращая внимания, резаться в карты!
Но возникает вопрос, а не была ли это роль придумана «сценаристами» с Лубянки? Ведь когда поэт приехал в Латвию, его встретили, что называется, в штыки, считая, что он агент ГПУ. Необходимо было срочно менять это представление. И гепеушные «спецы» могли предложить Маяковскому показать себя с другой стороны – этаким стихотворцем, витающим где-то в облаках, азартным картёжником, а также любителем хорошо и плотно поесть.
Лили Юрьевна писала:
«… обедать и ужинать ходили в самый дорогой ресторан «Хорхер», изысканно поесть и угостить товарищей, которые случайно оказались в Берлине. Маяковский платил за всех, я стеснялась этого, мне казалось, что он похож на купца или мецената. Герр Хорхер и кельнер называли его «герр Маяковски», стараясь всячески угодить богатому клиенту».
Бенгт Янгфельдт:
«Маяковский всегда заказывал огромные порции. „"Ich funf Portion Melone undfunf Portion Kompott", – произносил он на немецком, которому Рита пыталась обучить его летом. – „Ich bin ein russischer Dichter, bekannt im russischen Land, мне меньше нельзя“. Он также часто брал сразу два пива, „Geben Sie ein Mittagessen mir und mainem Genie“…“
В переводе с немного исковерканного немецкого эти фразы означают: «Мне пять порций дыни и пять порций компота», «Я русский поэт, известный в русской стране», «Принесите обед для меня и моего гения».
Разве подобный чудак со странностями мог быть агентом ГПУ?
Для усиления производимого эффекта со своей особой ролью выступал и Осип Брик. Янгфельдт пишет:
«… о том, что Брик служит в ГПУ, знали и в России, и среди эмигрантов».
Ваксбергдобавляет:
«Осип тешил друзей кровавыми байками из жизни Чека, утверждая, что был лично свидетелем тому, о чём рассказывал. А рассказывал он о пытках, об иезуитстве мастеров сыска и следствия, о нечеловеческих муках бесчисленных жертв. „В этом учреждении, – говорил Осип, – человек теряет всякую сентиментальность“; признавался, что сам её потерял.
"Работа в Чека, – констатировал Якобсон, – очень его испортила, он стал производить отталкивающее впечатление"».
Итак, перед нами – как бы две роли, которые Брик и Маяковский разыгрывали в Берлине: первый изображал матёрого чекиста, одного из тех, кого называют заплечных дел мастерами, второй – инфантильного стихотворца, гурмана и картёжника.
Кстати, не потому ли оба «актёра» задержались в Москве на целый месяц, что им пришлось репетировать эти роли, придуманные на Лубянке? И кто знает, не было ли возмущение Лили и Эльзы картёжником Маяковским тоже наигранным? Не играли ли сёстры в ту же чекистскую «игру», помогая
Владимиру Владимировичу создавать необходимый для разведчика образ?
Вероятно, была ещё одна причина задержки отъезда Маяковского и Брика из Москвы – надо было подготовиться к граду вопросов, которые явно должны были обрушиться на них в связи с тем, что в Европе появились те, кого большевики из страны своей изгнали.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.