Рождение технических законов

Рождение технических законов

Прежде мне никогда не приходилось видеть стандарты. В Челябинске на заводе ферросплавов я никогда не брал в руки ни одного стандарта, а при работе в оборонной промышленности мы пользовались преимущественно техническими условиями, во всяком случае броневая сталь сдавалась военным приемщикам по совместно подписанным техническим условиям.

И вот теперь мне надлежало не только всю эту документацию изучать, но и утверждать.

Ознакомление со стандартами обнаружило много любопытного. Как археологи по отдельным предметам материальной культуры судят о том, кто населял в прошлые времена изучаемый ими район и насколько высока была культура жившего там народа, так и при изучении стандартов можно было видеть, кто насаждал в той или и пой отрасли промышленности технологию производства, откуда поступило оборудование и специалисты каких стран организовывали здесь производство.

В одном из стандартов на шелковые ткани я встретил слова «пюсиный цвет».

— Что значит пюсиный цвет? — спросил я сотрудника комитета — текстильщика.

— Темно-коричневый, — ответил он.

— Но почему же так и не записать?

— А в шелковой промышленности за тканями темно-коричневой расцветки так и укрепилось это название — ткань пюсиного цвета.

Позже я узнал, что корень слова происходит от французского «пюсе» — блоха. Русские дамы считали неприличным произносить — ткань блошиного цвета. Им, видимо, казалось, что то же самое, сказанное на французский манер, будет звучать благороднее.

В цветной металлургии много терминов было перенято из Англии. Металлургическая печь для выплавки меди, никеля и других металлов называлась ваттер-жакетом (водяная рубашка). Слиток из меди носил наименование ваейр-барса. В сочетании с русскими словами эти, часто исковерканные английские слова вели к смешным выражениям. В стандарте на медные слитки было, например, записано: «Рожа ваейр-барса не должна быть морщинистой», что должно было обозначать: «Лицевая поверхность слитка должна быть гладкой».

А ведь стандарты были техническими законами.

В первые дни работы в комитете, особенно в приемной председателя, толпилось много народа. Наркомы, их заместители, директора заводов — все шли на поиски решений. Только комитету было предоставлено право отменять стандарты и вводить в действие новые.

Нарком, руководивший рыбной промышленностью, в ведении которой находилось, в частности, производство бочек, с мольбой в голосе просил Зернова отменить стандарт на бочки.

— А почему его надо отменять? — допрашивал Зернов.

— Да по этому стандарту даже лучший бондарь страны не сможет изготовить ни одной бочки! — с возмущением объяснял нарком. — Вот смотрите, чего только здесь не записано! Диаметр бочки в середине, а также вверху и внизу, расстояние между обручами, их толщина, ширина, зазор между обручами — и на все эти величины установлены жесткие допуски. Даже в авиационной промышленности требования к точности меньше, чем здесь.

Когда мы рассмотрели стандарт, то увидели, что кто-то так перемудрил, что ни одной бочки по этому документу действительно изготовить нельзя.

— Да кто же утверждал этот стандарт? — спросил Зернов.

Нарком опустил глаза и с горечью произнес:

— Вот в том-то и дело, что я сам. Подсунули мне его вместе с другими документами — я и утвердил. А отменить его теперь не имею права.

Из Ленинграда приехал директор завода «Светлана» Восканян.

— Три дня не выпускаем радиолампы. Ни одной лампы не могли сдать. Все забраковано. Раньше никто не обращал никакого внимания на то, сколько часов лампа проработает. Установленной стандартом норме ни одна лампа не соответствовала. Это мы обнаружили, когда отдел технического контроля стал проверять показатели качества.

— В чем же дело? Почему лампы не работают положенное число часов? — спросил я Восканяна.

— Цоколь лампы изготовляется из металла фуродита. Мы штампуем его из металлической ленты. Так вот, эта лента не держит вакуум — металл очень пористый. Не металл, а марля какая-то.

— А кто вам эту ленту поставляет?

— Московский завод «Серп и молот».

Я стал вспоминать. Ведь мы изучали производство фуродита в Германии — на заводах Круппа и Рохлинга. За техническую помощь Советским Союзом были уплачены большие деньги. Кто же изучал это производство? Я вспомнил: инженер Фрид с московского завода «Серп и молот».

Я позвонил директору завода Ильину и спросил, работает ли у них еще Фрид.

— Работает.

— Нельзя его направить к нам, в Комитет стандартов?

— Когда?

— Если можно, то сейчас же. Мы разбираем очень важный вопрос. Он нам может помочь в этом.

Через несколько часов Фрид был у нас в Комитете.

— Вы ведь изучали производство фуродита в Германии.

— Да, изучал.

— Чем вы объясните, что лента из фуродита, изготовляемая вашим заводом, такая пористая?

Фрид стал нам подробно объяснять особенности кристаллизации сталей этого типа.

— Для уменьшения величины кристаллов, как вам хорошо известно, — сказал Фрид, обращаясь ко мне, — на заводах Круппа и Рохлинга в такую сталь вводят азот. Они производят у себя для этого азотированный феррохром. Но азотированный феррохром необходимо специально изготовлять, а это довольно сложное дело. Так вот, для упрощения производства работники нашего завода решили изготовлять фуродит на обычном феррохроме без азота. Это первое отступление от сложившейся мировой практики. Но есть и второе. Содержание углерода в фуродите должно быть очень низким, а у нас решили увеличить его содержание вдвое против норм, принятых на всех европейских заводах. С предложениями повысить содержание углерода в фуродите и исключить из его состава азот директор завода обратился в Наркомат черной металлургии. Там связались с заместителем наркома электротехнической промышленности И. Г. Зубовичем и предложили ему внести в действовавший тогда стандарт указанные поправки. Как мне рассказывали, присутствующие при разговоре с Зубовичем работники Наркомата черной металлургии заявили: «Если вы откажетесь принять наши условия на фуродит, то совсем ничего не получите. Ваши мудрецы с нашими теоретиками из лаборатории такие технические условия выдумали, что по ним ни один завод не сможет работать». Зубович дал согласие. Новые условия поставки ленты из фуродита были подписаны. Завод «Серп и молот» стал выполнять план по фуродиту и поставлять его заводу «Светлана», а завод «Светлана» — изготовлять из негодной фуродитовой ленты негодные лампы. Тевосяна в это время в Москве не было, он бы этого не допустил, — закончил свое объяснение Фрид.

Как досадно все это слушать! Еще десять лет тому назад мы изучили производство фуродита и умели изготовлять его не хуже немецких заводов. Зачем же в погоне за упрощением технологии производства снижать качество?

Вопрос о фуродите стал предметом разбирательства в Совнаркоме. Начальники, изменившие стандарт, были наказаны, а заводу был дан месячный срок для восстановления прежней технологии производства.

…Примерно через две недели после опубликования Указа об ответственности за качество продукции председателя комитета Зернова вызвал Молотов.

— Очень неприятный разговор был, — сказал мне Зернов, возвратившись из Кремля. — Когда я вошел в кабинет Молотова, я застал там еще генерального прокурора. Они с Молотовым до моего прихода вели, видимо, какой-то разговор. Молотов, обращаясь ко мне, сказал: «На вас жалуются, вы не помогаете прокуратуре. До сего времени никто не привлечен к ответственности. Что у нас в стране исчез брак и промышленность сразу же преобразилась? Бракоделов не стало, что ли?» А прокурор, кивая в мою сторону, говорил о том, что в комитете собрались какие-то академики, оторванные от жизни. Они, кроме документов, ничего не видят. Я сказал, что нам в первую очередь надо как можно скорее навести порядок в самих стандартах — это дело очень запущенное. Разве можно кого-либо привлекать к ответственности, когда в документах такой беспорядок?

В эти дни я познакомился с одним из представителей прокуратуры, оказавшимся очень разумным и человечным.

За выпуск нестандартной продукции к ответственности привлекли директора Пышменского завода Каллистова. На заводе он работал с февраля 1935 года мастером и начальником смены, затем заместителем начальника цеха, потом начальником цеха. В 1937 году, когда ему было всего двадцать шесть лет, его назначили директором завода.

В 1940 году завод начал осваивать производство медных слитков в соответствии с требованиями действовавшего тогда стандарта «рожа ваейер-барса не должна быть морщинистой».

И вот теперь молодой, энергичный и честный директор, пользовавшийся уважением всего заводского коллектива, отвечал за несоблюдение безграмотно составленного стандарта. В правительство поступило коллективное письмо от рабочих завода, которые писали, что браком является не продукция, изготовляемая заводом, а сам стандарт.

Прибывший к нам в комитет работник прокуратуры, рассказав мне всю историю, задал вопрос:

— Скажите, может быть, действительно стандарт является недоброкачественным и им нельзя пользоваться? Тогда директор не виноват.

Из библиотеки комитета мне принесли ОСТ на медные слитки. В глаза бросилась неряшливость и двусмысленность многих записей.

Я вызвал секретаря и в присутствии представителя прокуратуры продиктовал решение: стандарт номер такой-то отменить, разрешить Наркомату цветной металлургии сдавать потребителям медные слитки по временным, согласованным с потребителями техническим условиям. В месячный срок представить в комитет новый проект стандарта.

Когда я подписал этот приказ, представитель прокуратуры сказал мне, что этим документом я отменил не только негодный стандарт, но и возвратил доброе имя человеку. В решении по делу Каллистова было записано: «Судебная коллегия по уголовным делам, ознакомившись с заключением технической экспертизы и материалами предварительного расследования, установила, что ГОСТ-193-41 устранил недостатки ранее действовавшего ОСТа и что было пороками по старому документу не являются пороками и не дают основания считать продукцию браком».

Лично с Каллистовым я встретился значительно позже, когда он был уже директором одного крупного завода. В настоящее время его грудь украшает Золотая Звезда Героя Социалистического Труда.

В Комитете стандартов постепенно образовался коллектив квалифицированных сотрудников, больших специалистов в своей области. С ними стали считаться работники промышленности. Правда, были и люди, которые становились в тупик, когда складывались необычные обстоятельства.

Огромное большинство проектов на стандарты поступало в комитет с разногласиями: некоторыми показателями были недовольны производители продукции, другими — потребители, а нередко и те, и другие.

Работники комитета, занимающиеся соответствующей отраслью, собирали заинтересованных лиц и рассматривали эти разногласия. Постепенно у некоторых из сотрудников сложилось представление, что главная их задача — ликвидация разногласий. Они считали большим достижением, когда им удавалось добиться согласованных решений. До сего времени у меня перед глазами стоит один из таких недалеких людей, которые, к несчастью, до сего времени еще не перевелись в наших учреждениях. Назовем его Сидоровым.

Сидоров получил как-то проект стандарта, полностью согласованный между производителями и потребителями того изделия, стандарт на который устанавливался. Сидоров растерялся: как быть? Если б возникли разногласия, он собрал бы людей и стал рассматривать эти разногласия, пытаясь убедить стороны прийти к какому-то соглашению. Ну, а если разногласий нет, что делать тогда? В чем должна заключаться его роль?

Сидоров обратился ко мне:

— Мы получили проект стандарта, никто никаких замечаний по нему не сделал. Как же нам быть? Может быть, организовать разногласия?

Я вначале даже опешил.

С тех пор выражение «организовать разногласия» стало ходить по комитету.

Иногда грубые ошибки в документах пропускали крупные специалисты, и их обнаруживали сотрудники комитета, не имеющие специального образования.

В разработке стандарта на котельно-топочные листы принимали участие несколько десятков крупных специалистов. Проект стандарта наконец поступил в комитет. Он входил в перечень стандартов, утверждаемых не комитетом, а правительством, и его необходимо было направить на утверждение Совнаркома. Комитет подготовлял только проект. Ввиду особой важности документа мы решили создать экспертную комиссию и поручить ей еще раз тщательно просмотреть разработанный проект стандарта. В состав экспертной комиссии входили два академика, пять главных инженеров основных заводов, производящих этот тип стали, четыре профессора — в общей сложности семнадцать экспертов, и все они, ознакомившись с документом, поставили под ним свои подписи.

Я также завизировал проект. Документ поступил на регистрацию, где ему должны были присвоить номер. Регистрацией стандартов у нас занималась Иванова. Человек умный, с сильным характером, она в высшей степени добросовестно выполняла порученное ей дело. Когда стандарт поступил к ней на регистрацию, Иванова, хоть и не была специалистом, все же внимательно прочитала его, а затем вместе с проектом стандарта пришла ко мне.

— Стандарт нельзя направлять на утверждение правительства, — заявила она.

— Это почему же?

— А им нельзя будет пользоваться, здесь записаны невыполнимые требования, — уверенно ответила она.

Между нами началась перепалка.

— Вот еще новый специалист по металлургии объявился. Стандарт смотрели крупнейшие ученые страны и считают его хорошим, а вы не признаете.

— А вы не шумите и посмотрите сами, что здесь написано.

Действительно, в методах испытания было, в частности, указано, что из стального листа для проверки пластических свойств стали должна вырезаться проба длиною шестьдесят миллиметров и сечением десять на десять миллиметров.

— Прочитали? — спросила Иванова с чувством превосходства в голосе. — Ну, а теперь посмотрите на таблицу, из листов какой толщины необходимо вырезать эти пробы. — В таблице стояло шесть миллиметров, восемь и так далее. — Хотя я и не специалист, но все-таки разбираюсь, что из шести- и восьмимиллиметрового листа нельзя вырезать пробу сечением десять на десять миллиметров… Надо все-таки смотреть, что подписываете!

Чувство раздражения у меня моментально улетучилось. Ну какой же она молодец! Все проглядели, а она заметила, но не допустила до ошибки, уничтожавшей весь документ.

— А как же в старых стандартах было? — спросил я Ивапову.

— В старом стандарте было сделано примечание о том, что этот вид испытания не относится к листам толщиной шесть и восемь миллиметров. А кто-то это примечание исключил.

После этого случая для меня окончательно потеряло значение деление работников на ответственных и рядовых. Нет, такое деление для нас не подходит.

Однако случалось, что работники комитета допускали промахи и ошибки. Как-то к нам обратились из Наркомата рыбной промышленности с предложением изменить стандарт на маринованную кильку. По действующим правилам в маринад должна подаваться свежевыловленная килька. Но в 1940 году уловы были очень большими и емкость чанов для маринада оказалась недостаточной. Рыбники предложили часть улова засаливать, а затем уже соленую кильку мариновать. Из Наркомата рыбной промышленности в Комитет стандартов явилась группа специалистов. Рассмотрение этого предложения происходило в кабинете Зернова. Он категорически отказался поддержать рыбников.

— Почему вы возражаете, хоть объясните нам, — говорили специалисты.

— Нельзя, — твердил Зернов, — мы должны поднимать качество, а не снижать его.

— А мы и не снижаем. Уверены, что по вкусовым качествам вы не отличите свежемаринованную кильку от соленомаринованной.

Я репликами поддерживал председателя, а в душе сомневался, правильно ли мы решаем вопрос. Ведь иногда жена покупает соленую селедку, затем ее маринует и получается очень вкусная маринованная сельдь. Почему же мы не можем разрешить также поступать с килькой? Тем более что другого выхода нет, новые чаны быстро не установишь, а рыба ждать не будет.

Но Зернов упорствовал, и наши просители ушли.

На следующий день пришла новая делегация во главе с наркомом рыбной промышленности. На этот раз они принесли с собой две банки килек. На этикетке одной из банок было написано — свежемаринованные; на второй — маринованные после засола.

Обе банки вскрыли.

— Вы хотя попробуйте вначале, чтобы знать, что отклоняете, — улыбаясь, сказал нарком.

— Тут и специалистом быть не надо. И так ясно, что свежемаринованные кильки вкуснее и нежнее, — сказал Зернов.

Мне казалось, что разницы нет, но я все же и на этот раз поддержал Зернова.

Тогда нарком рыбной промышленности вынул из портфеля протокол, под которым стоял ряд подписей, и показал его нам.

— А теперь ознакомьтесь вот с этим документом.

В протоколе было записано, что подписавшие его лица удостоверяют, что на банках с кильками этикетки перемещены. Там, где стояло «свежемаринованные кильки», в действительности находились маринованные после засола.

— Ну, а теперь что вы скажете? Упорствовать будете или примете наше предложение?

Мы сдались.

…В комитет поступали поручения правительства по рассмотрению споров между отдельными наркоматами и ведомствами, касающиеся технических условий на поставляемую продукцию. Мы были верховным арбитром по многим вопросам техники.

В течение нескольких лет, например, шли споры между наркоматами нефтяной промышленности и резиновой. Нефтяники поставляли заводам резиновых изделий так называемое зеленое масло — одну из фракций перегонки нефти. Из него резинщики готовили сажу, являющуюся наполнителем каучуков.

Зеленое масло на заводах резиновой промышленности сжигалось в особых печах. Оно поступало тонкой струйкой в чугунные чаши, вмонтированные в печи. Процесс горения регулировался так, чтобы происходило не полное сгорание. Печные газы увлекали образующуюся сажу, которая улавливалась в специальных аппаратах.

По мере работы печи на дне чугунной чаши накапливался кокс, постепенно заполнявший всю чашу. В этом случае печь останавливали. Чашу вытаскивали и зубилами очищали ее от кокса. Операция чистки чугунной чаши была трудной и неприятной.

Предметом спора двух наркоматов являлось допустимое содержание коксового остатка. Нефтяники предлагали вдвое большую величину по сравнению с тем, на что соглашались резинщики.

Во время шумной дискуссии, которая происходила в комитете, мне стало ясно, что разумное решение можно найти только в том случае, если детально ознакомиться с производством сажи. Мы прекратили рассмотрение представленных наркоматами материалов и направили на Ярославский завод одного из толковых инженеров-химиков.

Вернувшись с завода, он подробно рассказал о виденном:

— Когда я подошел к печам, где сжигают зеленое масло, у рабочего, руководившего процессом, белыми были только белки глаз и зубы. Он был очень удивлен, когда узнал, кто я, и с горечью сказал: «Сюда к нам инженеры не заходят — видите, какие здесь условия для работы». Дело, конечно, не в стандарте на зеленое масло. Надо переделать конструкцию печей, где происходит его сжигание, чтобы механизировать все работы по очистке чугунных чаш от кокса. Я внес на заводе предложение, как это сделать. Со мной согласились. Думаю, что все будет в порядке, и разговора о зеленом масле больше не будет.

Инженер оказался прав. Вскоре стандарт был принят всеми без возражений.

Помимо стандартов комитету приходилось заниматься рассмотрением некоторых технических вопросов, не имеющих прямого отношения к стандартизации. Помню поручение Совнаркома — дать заключение по предложению Мечерета.

В комитет из правительства поступила объемистая папка документов. По мере ознакомления с ними постепенно выплывало неприглядное лицо дельца, умевшего ловко использовать в корыстных целях советское законодательство, поощряющее рационализаторов и изобретателей.

По образованию Мечерет был инженером-механиком. После окончания в начале 20-х годов института он отказался поехать на завод, куда его направляла комиссия по распределению молодых специалистов, и стал промышлять тем, что читал лекции по вопросам механизации трудоемких работ.

На одном из заводов он внес предложение о наиболее рациональном способе передачи грузов из одного пролета цеха в другой. Предложение было принято, а Мечерет за рационализацию получил премию.

Это и определило его дальнейший путь. Мечерет сообразил, что свое предложение он может вносить на многих заводах Советского Союза, занимающихся самым разнообразным производством, ибо везде имеются тяжести, которые нужно перемещать. Прием у него был стандартным. Он обычно являлся к директору или главному инженеру завода и излагал суть своего предложения. Заканчивал он свои речи обычно так:

— Я хотел бы по этому предложению сделать сообщение среди ваших инженерно-технических работников.

Обычно с ним соглашались. Через несколько дней после доклада Мечерет обращался в отдел изобретений и рационализации с просьбой выплатить ему вознаграждение.

Он нигде не работал, ничего не изобретал, а лишь ездил по стране, эксплуатируя идею о передаче грузов путем переустройства движения тележек мостовых кранов. Позже выяснилось, что и идея-то эта была не его. Он вычитал об этом в одном из немецких журналов. Завод Демага в Германии пытался осуществить эту идею, но она оказалась непрактичной, и немцы от нее отказались. За «рационализаторское предложение» Мечерет получил тысячи рублей, хотя нигде и никто на протяжении многих лет его предложение по рационализации не осуществлял.

Его пытались разоблачить. В печати как-то появилась большая статья, написанная крупным специалистом по подъемным транспортным машинам профессором Кифером. Отмечая технические недостатки предложенного метода транспортировки грузов, автор статьи указывал, кто и когда впервые это предложение внес.

Мечерет на некоторое время притих. Но вскоре о статье забыли, и он вынырнул вновь, но уже не один. К своему «бизнесу» он привлек приятеля — юриста. Лично сам Мечерет делал только доклады и вносил предложения. Все остальное завершал юрист. Он появлялся через неделю после очередного доклада и предлагал директору завода выплатить причитающиеся Мечерету деньги наличными или перевести их на его текущий счет. Если строптивый директор отказывался это сделать, юрист обращался в судебные органы, и со счета завода по решению суда снимали положенную сумму денег.

В полученной комитетом папке с документами было изложено много историй о том, как Мечерет пожинал богатый урожай, ничего никогда не сеявши. Рассмотрение материалов говорило о невнимательности многих руководителей к оценке некоторых технических предложений и отсутствии достаточной настойчивости в борьбе с лжерационализаторами.

Комитет стандартов дал подробное заключение о практической непригодности предложения Мечерета. Вопрос мы считали законченным. Но через несколько лет я вновь встретил имя Мечерета в одной из наших газет. Он, как клоп, заполз в щель и замер, выжидая, когда условия позволят ему выползти вновь. Я не знаю, жив ли он или и по сей день где-то, что-то рационализирует.

…Шли дни. Комитет постепенно укреплялся, рос численно, и вырабатывались методы работы над стандартами.

Зернов был очень хорошим организатором. Он умел подбирать людей и устанавливать с ними правильные отношения. В первые месяцы нам приходилось работать не только дни, но и ночи. Запущенность дела стандартизации и суровость мер наказания за несоблюдение стандартов вызывали необходимость принятия быстрых решений.

Когда волна срочных дел схлынула и все начало входить в нормальную колею, мы смогли ввести плановость и в свою работу. Появились наметки, что следует в первую очередь разрабатывать и поправлять.

Научно-технические материалы, на основе которых создавались стандарты, поступали от наркоматов и ведомств, и нередко в тех сведениях, которые мы получали, чувствовалась необъективность и ведомственный подход. Это вело к тому, что споры относительно того, что необходимо записывать в стандарт для объективного суждения о качестве, превращались в схоластические дискуссии, отнимали много времени и мешали принятию разумных решений.

Мы постоянно опирались на исследовательские институты и конструкторские бюро и установили обширные связи с основными научными учреждениями страны. Вопросы качества волновали всех. Многие понимали, какие огромные дополнительные резервы можно будет использовать, если ликвидировать брак и удлинить срок службы изделий промышленности.

К работе в комитете было привлечено много талантливых специалистов, пользовавшихся большим уважением в тех отраслях промышленности, откуда они к нам пришли. Их связи с промышленностью и исследовательскими организациями давали обильный и ценный материал для разработки научно обоснованных норм и правил.

На коллегии комитета обсуждались перспективы дальнейшей стандартизации и необходимости укрепления научной базы для проведения исследований, связанных с разработкой стандартов. Готовились предложения об организации своего исследовательского института.

Но в это время за рубежами нашей страны вынашивались другие планы. В воздухе пахло грозой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.