Отдельной строкой о Трифоновых

Отдельной строкой о Трифоновых

…О тех самых, которых я уже называл в сюжете «Медовый месяц Вячеслава Старшинова» в книге «Время нашей молодости», о родителях и сестрах его прекрасной жены Раи – Раисы Ивановны. Только не получится «отдельной строкой». По долгу памяти, по велению сердца и совести я хочу особо рассказать о них, – милых, добрых, незабываемых и незаменимых: об Иване Яковлевиче и Аграфене Васильевне, их дочерях Люсе – Людмиле Ивановне и Тане…

Обо всем, что хранит память и сердце, рассказать невозможно. Их квартира в Нагатино, на улице Судостроительной, стала для нас в 60-80-е годы ушедшего в историю XX века «родным домом», а они сами навсегда остались в нашей памяти среди самых безупречных и близких людей, отличавшихся душевной красотой, нежностью и щедростью, простотой и непосредственностью. Мы бесконечно благодарны судьбе, подарившей нам встречи с ними… Расскажу о двух-трех самых памятных сюжетах из многолетней летописи наших отношений.

…7 августа 1971 года. Суббота. Это день моего 44-летия. Дата не круглая, не юбилейная. Но все равно о ней нельзя умолчать в кругу близких, прекрасных людей. И не отметить…

Спасаясь от зловредной амброзии, я уже много дней в Москве. Вдвоем с 14-летним сыном Колей, перешедшим в седьмой класс, – не только с моей кровинкой, но и безупречным другом. Живем у Трифоновых. Здесь атмосфера домашняя, самая непринужденная…

В дни футбольных матчей «Спартака» (и основного состава, и дублеров) мы с Колей – на стадионах Москвы или в Тарасовке – главной обители самой народной команды.

В том памятном 1971 году, как раз на день моего рождения, выпал финал Кубка СССР по футболу: «Спартак» (Москва) – СКА (Ростов-на-Дону). Накануне посоветовались со Старшиновыми и Трифоновыми и решили: после праздничного обеда по случаю моего дня рождения, над которым усердно хлопотала неутомимая Аграфена Васильевна, едем в Лужники. Нина тоже приурочила свой приезд в Москву к этому дню. Поезд приходил в Москву рано утром. И чтобы ее встретить, я выехал первой электричкой метро. Но все равно опоздал. Нашел Нину на платформе, к которой прибыл ее поезд: так условились по телефону. Увидел ее издали и ускорил шаг. Подошел ближе и… ахнул: «на ней лица нет». Уставшая, измученная, почерневшая; по щекам катятся слезы.

– Беда у меня, – тяжело вздохнув, тихо проговорила Нина. – И разрыдалась…

– Что случилось? – с тревогой спросил я, подумав о самом страшном – о смерти кого-то из её близких…

Но услышал в ответ: «Меня обокрали». И от сердца сразу отлегло. А Нина еще сильнее заплакала…

– Подумаешь, обокрали. Я, увидев тебя, подумал, что случилось непоправимое горе… Подумаешь, обокрали. Зачем же так изводить себя?..

Нина продолжала навзрыд плакать, не имея сил остановиться:

– Всю дорогу проплакала. Не могла успокоиться… Две ночи не спала. Ведь я осталась в одном халате…

– Ну и что? Эта беда легко поправимая. Главное – жива-здорова. Поедем сейчас на ярмарку в Лужники и все купим: одежду, обувь, чемодан. Успокойся. А чтобы «излить беду» и «облегчить душу», расскажи, что и как случилось…

– Поезд уходил из Краснодара в час ночи. Меня провожал Юра Пеницын (это мой товарищ по работе в университете, верный, надежный, отзывчивый). Он занес в вагон чемодан и поставил на мое место, пожелал счастливого пути и поспешил к выходу, забыв отдать мне билет. Я тут же спохватилась и бросилась к открытому окну: «Юра! Юра!» Но его нигде не было видно. Исчез в темноте. В вагоне тоже света не было. Темень – глаза выколи…

Поезд тронулся. Я обернулась к своему месту – чемодана нет. Бегом к проводнице. Она мгновенно нажала «стоп-кран». Вызвала милицию. Но тут же предупредила: «Вам придется сойти с поезда. Без билета не повезу. Не имею права…» Я пыталась объяснить ей, что билет остался у провожатого. Но она и слушать не хотела: «Выходите». Помог работник милиции. Он безуспешно пытался найти чемодан в поезде. Составил протокол допроса и сказал: «Будем искать». Попросил проводницу отвезти меня в Москву. Та согласилась. Вот так я и приехала…

В чемодане у меня были все мои вещи: одежда, обувь – летняя и осенняя. А я осталась в том, что на мне: в халате и в комнатных тапочках. У меня же месячная практика со студентами в Ленинграде. В чем же я поеду? – сокрушалась Нина, продолжая плакать. Слезы градом катились по её щекам…

– А деньги? – как можно спокойнее спросил я.

– Деньги были у меня в руках. Деньги целы.

– Тогда вообще незачем горевать. Плюнь на все. Возьми себя в руки. Успокойся. Люди подумают, что я виноват в твоих слезах, чем-то тебя обидел. В Ленинград с тобой не поеду. Останусь с Колей в Москве. Значит, расходы будут меньше. А сейчас едем в Лужники. Там на ярмарке купим все необходимое: от нижнего белья до плаща. И обувь тоже…

Долго уговаривать Нину не пришлось. Она согласилась со мной. Да другого решения и не было. Я только попросил ее: «Надо позвонить по автомату Трифоновым и Коле. Они ждут нас к завтраку».

А Нина опять заговорила о своей беде:

– Я ведь взяла с собой и бутылку армянского коньяка, и закуску… – помидоры и прочее. Все осталось в чемодане… – И снова расплакалась.

– Да успокойся же. Сколько можно? Побереги сердце, умоляю тебя.

И она притихла, взяла себя в руки.

…Полчаса спустя мы уже были с Ниной в Лужниках. Оттуда я позвонил Трифоновым, в нескольких словах рассказал о случившемся и попросил не ждать нас к завтраку.

Часа за два купили Нине все самое необходимое, начиная с чемодана. И одежду, и обувь, и парфюмерию. Только после этого Нина малость успокоилась. И мы поехали к Трифоновым. Добрались к обеду. Они стали участливо расспрашивать Нину: что да как? Но это ее снова расстроило. И опять полились градом слезы… Нина продолжала оставаться в стрессовом состоянии. Чем больше ее утешали, – тем сильнее она горевала…

После обеда я решился сказать Нине:

– Сегодня в Лужниках «Спартак» играет в финале Кубка СССР. Билеты взяты. Едут Иван Яковлевич, Аграфена Васильевна, Люся; мы с Колей тоже собрались. Я ждал, что скажет Нина.

– Я тоже поеду. Может, на людях скорее успокоюсь, – без уговоров согласилась Нина. Она понимала, что для нас значит эта игра…

И вот мы в Лужниках, на Западной трибуне, заполненной до отказа. Великолепное зрелище! В летний, теплый солнечный день видеть перед собой ликующую массу болельщиков, сверкающих всеми цветами радуги… Красотища непередаваемая. Да еще на всех трибунах – море ласкающих взор красно-белых спартаковских знамен, флагов, флажков, вымпелов. Звучат трубы и барабаны…

На стадионе к нам присоединилась Рая Старшинова. Славе что-то помешало прийти и он решил смотреть матч по телевизору.

– Какое великолепие! – в один голос воскликнула вся наша «семерка». И Нина тоже…

Красота, помноженная на безграничную радость и волнение стотысячной аудитории, – это ни с чем не сравнимое состояние. А впереди – игра! – Главное на этом необыкновенном празднике… Все присутствующие спартаковские болельщики жили единым чувством, единым желанием, одним порывом: отдать свою душу и сердце любимой команде, добиться вместе с ней желанной победы…

Встреча началась без разведки. Уже на третьей минуте… ростовчане забили гол в ворота «Спартака». К счастью, спустя три минуты Галимзян Хусаинов неотразимым ударом сравнял счет. Затем весь первый тайм и начало второго прошли в тяжелой позиционной игре, при заметном преимуществе «Спартака». Но… на 68-й минуте СКА снова повел в счете – 1:2.

Вот здесь и проявился знаменитый спартаковский характер и неудержимая воля к победе. Спартаковцы непрерывно мощно атаковали, и армейцы, игравшие осторожно и расчетливо, явно на удержание счета, – с большим трудом сдерживали натиск спартаковцев. К тому же, на стотысячном стадионе девять из десяти были спартаковские болельщики.

Азарт игры и фанатизм болельщиков, напряженная ситуация на поле взяли «в плен» и Нину. Я был очень рад и отметил для себя, что игра захватила ее. Позабыв о беде, она жила одним настроением со всеми спартаковскими болельщиками, неукротимой жаждой победы любимой команды. Футбол вывел её из стресса…

Но, чтобы победить, спартаковцам надо было сравнять счет. А мяч, словно заколдованный, не шел в ворота СКА…

До конца игры осталось десять минут… Осталось пять минут… Пошла последняя минута игры. А счет на табло оставался тот же – 2:1 в пользу СКА…

Стадион неистово ревел. Последние минуты вся стотысячная аудитория смотрела игру стоя: девяносто тысяч болельщиков «Спартака» надеялись на чудо, на его способность сравнять счет; десять тысяч болельщиков СКА уже жили победой их команды…

Таяла последняя минута матча. Оставались считанные секунды. И… О, Счастье! Чудо свершилось! За 20 секунд до финального свистка! Правый защитник «Спартака», многоопытный Геннадий Логофет прорвался по своему флангу и ударил почти с нулевого угла… Вратарь армейцев Кудасов, видимо, собирался выйти на перехват. Но просчитался… Дело в том, что Логофет относительно вратаря бил в нижний угол, около противоположной штанги… – 2:2! Неповторимый, фантастический гол!!! Ликует стадион! В шоке СКА и его болельщики. И… двадцать секунд до конца игры. Обескураженные ростовчане начинают с центра поля. И тут же звучит свисток арбитра, извещающий об окончании основного времени матча. Но не финальной кубковой встречи…

В дополнительные полчаса (два тайма по пятнадцать минут) счет не изменился. На следующий день была назначена переигровка. Но после случившегося в первом матче, психологическое преимущество было на стороне «Спартака».

Уходить со стадиона никто не хотел. Все ждали продолжения Чуда. Стадион ликовал. Болельщики обнимались, целовались. Пели. Плясали. Скандировали: «Спартак молодец!», «В Союзе нет еще пока команды лучше „Спартака!“» Радовались и мы. Обнимались, целовались. Вместе со всеми кричали «Ура-а-а!!!»

…В радостном настроении возвращались домой. Вечер стал для нас двойным праздником. Во-первых, его подарили спартаковцы. Во-вторых, отмечали мой день рождения.

Все Трифоновы – люди высочайшей порядочности, душевной красоты, бесхитростной искренности и подкупающей непосредственности…

Тон задавали старшие: Иван Яковлевич и Аграфена Васильевна. Мы боготворили их. И они нас, как мне казалось…

О беде Нины как-то все словно забыли и не вспоминали. И она тоже.

Сколько раз – не упомнить! – футбол излечивал недуги и погашал беды…

За вечерним застольем я повел разговор о завтрашней переигровке финала Кубка. Трифоновы в один голос сказали: «Нет. В понедельник – рабочий день. Посмотрим по телевизору». Но наше «К.И.Н.О.» дружно решило: «Конечно, едем…»

Рано утром мы отправились с Колей в Лужники, в кассы стадиона. Билеты взяли без особого труда, хотя очередь была километровая. Работали все кассы. Вернулись домой. Подкрепились. И уже втроем отправились на стадион. В победе «Спартака» в повторном матче мы не сомневались. Но футбол, как показал и вчерашний субботний матч, – игра не предсказуемая.

Преимущество «Спартака», игравшего с достоинством, собранно, ответственно, надежно и с хорошим настроением, воплотил в трудовой гол полузащитник Николай Киселев, успевший к неудачно отбитому вратарем мячу, и ударил наверняка. Гол оказался единственным в игре. В дальнейшем спартаковцы не выпускали игру из-под контроля и довели до победы. Хрустальный Кубок получил капитан «Спартака» Галимзян Хусаинов. На круге почета «Кубок» передавался игроками из рук в руки, пока не дошел до главного «виновника» – главного героя матча Геннадия Логофета.

Кстати, шесть лет назад, в августе 1965 года, именно он был капитаном «Спартака», и ему был вручен Кубок СССР по футболу. Нес он его, совершая круг почета, сильно прихрамывая. В той игре, в 1965 году, он, получив серьезную травму, как настоящий боец, не покинул поле. Тогда финал Кубка тоже был двухдневный. Стало это известно только в конце первого, субботнего матча, который закончился с ничейным счетом – 0:0.

А на воскресенье была назначена свадьба Геннадия, куда приглашались все родственники его и невесты, и вся спартаковская команда. Из-за переигровки свадьбу пришлось отменить. Так что еще невестой избранница Геннадия поняла, что футбол «требует жертв». Но все же чаще дарит радость и вдохновение. Его приносят победы любимой команды. Как было и на этот раз, в августе 1971 года…

Жаркое лето 1972 года. Копаново, на Оке. Безошибочно помню, что 1972 год отметился неимоверной жарой. По всему Подмосковью полыхали пожары: горел лес и торфяники. Москва много дней была окутана дымом. Дышать было нечем. Спасения от жары и угарного дыма нигде не было. Убегая от краснодарского пекла, мы приехали в Москву. Но попали, точно как в известной поговорке: «Из огня да в полымя…»

Обычно, собираясь в отпуск, мы заблаговременно определялись: где и как его провести. В Подмосковье или в самой Москве. На этот раз какая-то «спица в колесе» дала сбой и внесла замешательство в наши планы.

Перед отъездом из Краснодара, как это было не раз, я созвонился с Леонидом Васильевичем Шовским, начальником Главного Управления вагонного хозяйства Министерства путей сообщения СССР, бывшим руководителем Туапсинского отделения Северо-Кавказской железной дороги и членом бюро Туапсинского горкома КПСС. Он в считанные минуты забронировал нам номер в гостинице на стадионе «Локомотив» в Черкизове, как я и просил. Там мы и поселились. Но пробыли всего ночь: за окном гостиницы круглые сутки громыхали поезда. Уснуть было невозможно… Мы вынуждены были искать другую гостиницу.

Много раз приходил нам на помощь Геннадий Михайлович Гусев в решении гостиничной проблемы в Москве и в Ленинграде. На этот раз чуть было не случилась осечка. Как никогда московские гостиницы оказались переполнены. И «экспромт» получился с трудом. В гостинице «Минск» была бронь для приезжавших на похороны родственников и друзей умершего писателя. Фамилию его я уже не помню. Вот в эту «бронь» Геннадий Михайлович включил нас. Поселили в «Люксе». Дороговато, но со всеми удобствами. Однако в первые же часы мы поняли, что в этом номере, выходившем окнами на главную улицу Москвы, носившую тогда имя Максима Горького (ныне Тверская), – нам не то что уснуть, но даже смотреть телевизор было невозможно. Круглые сутки с ревом и грохотом непрерывным потоком шли машины. От Охотного ряда к площади Маяковского улица идет на подъем. Невыносимый шум заглушал телевизор. Даже разговаривать было трудно: друг друга не слышали. Не только мы, взрослые, не могли уснуть, но и пятнадцатилетний Коля. В результате скоро все трое маялись головными болями, не зная, где найти спасение.

В три часа ночи пошли к администратору и слезно упросили перевести нас из этого жестокого «люкса» – куда угодно – хоть в подвал, хоть на чердак, в любой номер, выходивший во двор. Дали нам одноместный на троих. Матрац стащили на пол и улеглись на нем все трое. Однако очень скоро нас, не успевших уснуть «мертвым сном», как нам хотелось, достал какой-то грохот. Оказалось, что наш номер – над рестораном, где гудят мощные холодильники. А с пяти утра стали приезжать машины с продуктами. Шум, крики. Ужас…

Дождавшись утра, мы сбежали из этой комфортабельной гостиницы…

Куда? – Конечно, к Трифоновым. На наш звонок ответила Аграфена Васильевна:

– Хватит вам «дурью маяться» по гостиницам. Сейчас же приезжайте к нам. Я завтра уезжаю в деревню, на Оку, к сестре Ивана Яковлевича. Хотите – оставайтесь в Москве, в нашей квартире и живите, сколько вам надо. А хотите – поедем вместе на Оку. Приезжайте, решим, как вам лучше…

– О чем думать? – Едем с Вами.

Путь в Копаново, в деревню, где жила одинокая сестра Ивана Яковлевича – Матрена Яковлевна – не простой. Из Москвы до Рязани – электричкой. Из Рязани – каким-то ночным пригородным поездом до Шилова. Там пересаживаемся на теплоход и на нем по Оке – до места назначения. В общей сложности добирались полтора суток.

В Москве основательно запаслись продуктами. Не только колбасой, консервами, сыром, маслом, но и сахаром, крупами, макаронами. «Все пригодится в деревне», – пояснила Аграфена Васильевна. Так что сумок, рюкзаков, чемоданов хватило с избытком на всех четверых, по два-три места на каждого.

Матрена Яковлевна встретила нас приветливо, с душевной крестьянской простотой: «Живите сколько угодно. Отдыхайте. Всем, что в саду и в огороде, – пользуйтесь как своим. Только молоко придется покупать у других. Я корову не держу…» – извинившись, завершила она свою приветственную речь…

Копаново – деревня и крестьянская, и «дачная». Испокон веков сюда приезжали горожане на отдых. Многие «дачники» здесь уже купили домики, в которых жили в летние месяцы. А кое-кто – и круглый год. Но большинство жителей – крестьяне. И Матрена Васильевна тоже. Она в Копаново – знатная женщина. Во время Великой Отечественной войны председательствовала в местном колхозе. Но после объединения с соседними колхозами здесь остались только две бригады: полеводов и животноводов…

А вообще – место изумительное. Деревня – на берегу широкой, полноводной Оки. Вокруг – лесные массивы. Тишина. Свежий воздух. Благодать…

Места у Матрены Ивановны хватило на всех. Одна была беда: несметные полчища комаров, голодных и злых. Обитали они, видимо, круглый год в подполе. И оттуда, особенно ночами, обрушивались на нас. Ад! Но… деваться некуда. От них нигде спасения не было.

Ничего. Перетерпели это зло. Досыпали днем на Оке или на лесной поляне. Да и в избе днем комары были не столь наглые…

Во всем другом – месяц в Копаново запомнился с наилучшей стороны. Не только природой и тишиной. Но и крестьянской едой. И варениками с вишнями Матрены Яковлевны. И молодым картофелем со свежими и малосольными огурчиками и помидорами с ее же огорода. И вкуснейшим парным молоком, которое ежедневно брали у местных жителей. И рыбой, которую покупали у рыболовов. И не только покупали, но и сами ловили. Удочками на червяков. Правда, удача пришла только раз Нине. Принесла трех хороших окуньков (один – больше ладони. Два других – поменьше). До сих пор сомневаюсь, что Нина их поймала. Может, у рыбаков купила.

– Нет, – клянется. – Я сама наловила…

Не столь важно.

…За месяц деревню и окрестности изучили хорошо. Весь уклад жизни Копаново. Сложилось впечатление, что у всего трудоспособного здешнего населения, помимо приусадебного участка, два основных вида работы: женщины – доярки; мужчины – механизаторы. На каждую дойку женщины направлялись через Оку на лодках и так же возвращались домой. Туда и назад – с песнями. А мужчины занимались механизаторскими делами. На закате дня те и другие отдыхали – веселились на берегу Оки. Изрядно подвыпивши. Но так, мирно. Без драк и ругани…

Многие жители Копаново держали не только коров, но и коз, овец, кур, гусей. Забавно было видеть и слышать, как расходился по своим дворам скот, возвращавшийся вечерами с пастбищ.

Пастухи сопровождали скотину до окраины деревни, а дальше она большей частью самостоятельно, без хозяев, находила свой двор.

Один только баран, которого я нарек «Керей», до полуночи блудил по деревне, точно беспризорный, и блеял в поисках своего двора…

Летние дни – длинные. Много часов на речном пляже ежедневно в течение целого месяца не пролежишь. Тянуло в тень, в лес. И почитать что-нибудь…

У меня в отпуске всегда была работа: я брал с собой чемодан архивных документов и материалов. И с ними отводил душу. Сочетал приятное (отдых) с полезным – научной работой.

У Нины всегда, и в отпуске тоже, «забот полон рот»: готовить завтраки, обеды, ужины; стирать, гладить, убирать…

А Коле было скучно. Взятые книги за неделю он прочитал. А что дальше? В Копаново библиотеки не было. Узнали у Матрены Яковлевны, что библиотека есть в деревне Свинчус, в десяти километрах от Копаново. Туда и ходили. Десять километров туда, десять – обратно. Дважды побывали в Свинчусе: один раз брали книги, другой раз – сдавали их.

…Но самым интересным отдыхом был футбол. Мяч мы привезли с собой. Всего нас было четыре игрока. Поделились на две команды. Нина и я выполняли роль вратарей и защитников. Коля и Аграфена Васильевна – в нападении. Любо-дорого было смотреть, как виртуозно Аграфена Васильевна обращалась с мячом: умело обводила, обыгрывала; точно и смело била по «воротам». Удержать ее и уберечь «ворота» было практически невозможно. А ведь ей шел уже шестой десяток.

– Аграфена Васильевна, где Вы научились так здорово обращаться с мячом, играть в футбол? – не раз спрашивал я.

Она отшучивалась, отмахивалась от моего вопроса, но однажды все же рассказала:

– Я вырастала в небольшом городе. И во дворах мяч был едва ли не единственной забавой. И мальчишек и девчонок. Неважно, какой – тряпичный или резиновый; и даже не мяч, а какая-нибудь обструганная деревяшка или обглоданная косточка. Там и научилась…

Прошли десятилетия с той поры. Но все помнится… И Ока, и лес, и изба Матрены Яковлевны. И она сама. И беспризорный «Керя». И парное молоко, и вареники с вишнями, и молодой картофель с настоящими, вкуснейшими помидорами и огурцами, которых сейчас нигде не отыщешь: все отравлено, испоганено; гибридное, импортное…

Таким запомнилось мне жаркое лето 1972 года. И деревня Копаново на Оке, между Рязанской и Горьковской (Нижегородской) областями…

Счастливой стала для нас квартира Трифоновых и летом 1975 года. Этот год для нашей семьи был особо волнующим и значимым: Коля поступал на философский факультет МГУ. И хотя в активе у него была золотая медаль за среднюю школу, и потребовалось сдавать только один экзамен по истории СССР, все равно и он, и мы, родители, не меньше сына переживали за исход экзамена. Об этом я уже рассказал подробно в главе «Слово о сыне». Здесь упоминаю потому, что к успеху причастны и Трифоновы. На лето все они разъехались на отдых кто куда. А квартира была предоставлена нам в полное распоряжение…

Сколько лет и событий, хороших и разных связано с этой гостеприимной квартирой. Были и грустные дни, когда меня именно отсюда «скорая помощь» увезла в тяжелом состоянии с высокой температурой и с предварительным диагнозом «брюшной тиф» в инфекционную больницу. К счастью, диагноз не подтвердился. Но квартиру Трифоновых – и мебель, и постель санэпидстанция успела «обработать» так, что едкий запах держался много дней…

Но это был исключительный случай. В абсолютном большинстве своем семья Трифоновых и их квартира дарили нам радость и хорошее настроение…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.