Нарочно не придумаешь…
Нарочно не придумаешь…
Трудности создаются для того, чтобы затем их преодолевать…
(из области абсурда)
Один вопрос волновал в равной мере и сына, и меня. Тогда существовал такой «кадровый принцип», установленный ЦК КПСС. Преподавать общественные науки мог только комсомолец или коммунист.
Когда Коля начинал работать на кафедре марксистско-ленинской философии, ему уже исполнилось 26 лет. Фактически комсомольский возраст близился к концу. А вопрос о вступлении в партию для интеллигенции вообще, и для вузовских преподавателей, включая и работавших на кафедрах общественных дисциплин, был весьма трудноразрешимой проблемой. Несравнимо легче этот вопрос было решить во время воинской службы, рабочему промышленного предприятия, строительной или транспортной организации, доярке или трактористу. Кстати, так многие и решали эту задачу, еще до становления студентом или преподавателем. Лицам, относившимся к категории служащих или к интеллигенции любого профиля, дождаться «очереди» на вступление в КПСС было невероятно сложно. Это я хорошо знаю и по партийной работе, и по жизненному опыту…
Для рассмотрения вопроса о принятии кандидатом в члены КПСС совершенно недостаточно было ни личного желания, ни признания Устава и Программы партии, ни готовности выполнять их и активно бороться за социализм и коммунизм, ни рекомендаций комсомола и коммунистов. Главное, чтобы была выдана… именная анкета. А получить таковую было намного сложнее, чем выиграть по лотерейному билету. Все двадцать три года моей работы в Кубанском государственном университете я избирался заместителем секретаря парткома по идеологии. И не могу вспомнить случая, чтобы преподавателей кафедр общественных наук принимали в партию. Да таких и не было. Комсомольцев на общественные кафедры брать было рискованно, чтобы не подвергать трудной участи и кафедру и преподавателя. Принимали коммунистов или кандидатов в члены КПСС: в девяноста девяти из ста случаев, прием в члены партии был гарантирован.
Легче было вступить в партию студенту, чем преподавателю. И потому нередко студенты, заботясь о своем будущем, о работе на кафедре, шли на любые шаги, чтобы вступить в партию, одни переходили на заочную или вечернюю форму обучения и шли на производство по рабочей специальности, хотя бы на год-два, чтобы вступить кандидатом в члены КПСС. Другие уходили в армию и, отслужив два года, возвращались в вуз уже коммунистами…
Помнится один сверх курьезный случай. Как только было обнародовано сообщение о смерти Л. И. Брежнева, на стол секретаря партбюро факультета иностранных языков легло заявление от одного из весьма посредственных студентов: «В связи со смертью выдающегося партийного и государственного деятеля Л. И. Брежнева прошу принять меня кандидатом в члены КПСС. Отдам все силы, а если потребуется, то и жизнь, во имя продолжения того великого дела, которому посвятил всю свою жизнь Л. И. Брежнев».
Секретарь партбюро пришел с этим заявлением к декану факультета В. И. Тхорику, а тот ко мне: «Как нам поступить?»
Я высказал сомнение в искренности студента, которого хорошо знал, но посоветовал переговорить с секретарем райкома партии. Тот в свою очередь перенес вопрос в крайком КПСС. Не знаю, обращались они в ЦК КПСС, или приняли решение самостоятельно, но ответ был однозначен: «Надо принимать…»
Впоследствии поинтересовался этим «продолжателем дела Брежнева», обещавшим отдать все силы и жизнь за социализм и коммунизм. Как я и предполагал, на рубеже 80-х и 90-х годов, когда КПСС затрещала от горбачевского «плюрализма», сей «борец» за социализм и коммунизм, вместе со многими другими, себе подобными, поспешил поскорее расстаться с КПСС, чтобы войти в доверие к ельцинским «дерьмократам»…
Я убежден, что практика приема в КПСС, сложившаяся в хрущевско-брежневские годы, была порочной. Ею нередко пользовались непорядочные люди, настроенные карьеристски, для которых партбилет был «пропуском» на желанную должность. Такие, наподобие того студента, о котором я рассказал, готовы были дать любые клятвы и заверения, искали любую «щель», чтобы пролезть в правящую партию. Идейная, коммунистическая убежденность у них была, образно говоря, на «кончике языка». И когда партия оказалась перед лицом труднейших испытаний, трусливо и подло бежали из ее рядов, как «крысы с тонущего корабля».
Дело доходило до того, что иные партийные работники, в чьей власти была «заветная анкета», открывавшая «зеленый» свет для вступления в партию, злоупотребляли этим.
В 80-е годы в КПСС и в стране было широко известно нашумевшее «дело» председателя контрольной партийной комиссии Краснодарского крайкома КПСС Карнаухова, который за «взятку» решал вопросы и приема в парию, и восстановления в партии исключенных. Другой партийный деятель – секретарь Краснодарского крайкома КПСС Тарада за взятку решал любой «кадровый вопрос», включая и вопросы награждения «нужных» лиц государственными орденами и медалями…
Да разве только этими двумя партийными руководителями творились мерзкие дела, подрывавшие авторитет партийного работника и всей партии. Справедливости ради, надо сказать, что и Тарада, и Карнаухов, и им подобные получили сполна и по Уставу КПСС, и по Уголовному Кодексу СССР.
Увлекся я, однако, этим вопросом. Хотел ведь рассказать только о том, каким трудным и сложным был путь в КПСС для нашего сына. И не только для него…
Согласно Уставу КПСС в партию принимали с 18 лет. Молодежь комсомольского возраста – только через Комсомол.
Коле исполнилось 18 лет в 1975 году, когда он учился на первом курсе МГУ. Был избран секретарем курсового комсомольского бюро, а на старших курсах – секретарем комитета ВЛКСМ философского факультета.
Вопрос о вступлении кандидатом в члены КПСС встал перед Колей уже на втором году обучения. К этому были все основания: школу окончил с золотой медалью; первый университетский курс – тоже отлично; руководил школьной комсомольской организацией; являлся секретарем курсового комсомольского бюро.
Но в партбюро ему тактично объяснили, что вопрос о приеме его кандидатом в члены КПСС может быть рассмотрен только на старших курсах. Причина одна: в партию желают вступить все студенты-комсомольцы, но выделяют в год всего несколько анкет. По этой причине их отдают наиболее отличившимся старшекурсникам, так как для получения ими работы на кафедре марксистско-ленинской философии необходимо быть коммунистами.
Коля продолжал отлично учиться, руководить комсомольской организацией, летом работать в стройотрядах, активно участвовать во всей общественной жизни, и тем самым готовить себя к вступлению в партию.
И вот уже Коля на выпускном курсе. Пишет заявление, получает рекомендации факультетского бюро ВЛКСМ и двух коммунистов, знающих его по учебе и общественной работе. Приходит с этими документами в партийное бюро факультета. А там ему в самой категоричной форме говорят: «Для вашего курса выделена одна анкета, персонально для „Энского“. Оформляйте на него все документы»…
Огорченный Коля тут же рассказал об этом комсомольскому бюро. Весь его состав возмутился, и снова повторно представил кандидатуру Коли и решительно возразил против «Энского», не имеющего никаких оснований для рекомендации его в партию: «Ничем себя не проявил». Но в партбюро ответили ультимативно: «Рекомендуйте „Энского“. Никого другого партбюро принимать не будет…»
Спустя десять лет, когда Коля уже возглавлял краевую коммунистическую организацию, где-то в 1993 году, я рассказал об этом бывшим членам парткома МГУ – профессору Б. С. Хореву и доценту В. Т. Калтахчану – ученым-марксистам РУСО и членам Общественного Объединения «В защиту прав коммунистов». Возмутился, естественно, такими «принципами отбора» студентов в КПСС.
Им «крыть было нечем». Виновато смотрели на меня: «Разве могли мы знать, что произойдет с КПСС, и кем станет Ваш сын». Именно это можно было прочитать в их глазах…
«Потому, – добавил я, – и растаяла в одночасье двадцатимиллионная КПСС, что она состояла в своем большинстве из „энских“».
Конечно, не только поэтому, но «энские» – «горбачевы», «ельцины», «яковлевы» – по такому же принципу, оказались в партии, а потом и во главе её.
За восемь лет учебы и активной комсомольской работы в МГУ Коля так и не был принят в партию. Потребовались еще годы «испытаний», прежде чем он стал коммунистом. На его начавшемся трудовом пути барьеры возникали один за другим.
В Кубанском государственном университете Коле пришлось поработать немного. Год спустя он обратился в партком университета с просьбой рассмотреть вопрос о приеме его кандидатом в члены КПСС. Там отнеслись внимательно и тут же запросили в Советском райкоме КПСС г. Краснодара для него анкету. Но не тут-то было. Секретарь райкома КПСС по идеологии Т. А. Рязанова буквально «встала на дыбы»: «Это за какие заслуги? Он всего год проработал. Пусть проявит себя в деле…» И тут же добавила: «Видимо, отец „нажимает?“» И хотя секретарь парткома пытался разубедить её, она «гнула» свое: «Пришлите мне отца. Я с ним разберусь…»
«Разборка» последовала незамедлительно, чуть ли не в тот же день:
– Что Вы себе позволяете? – набросилась на меня секретарь райкома, едва я переступил порог её кабинета. – Или у Вас сын лучше всех? Другие по много лет ждут своей очереди, а Ваш сын всего год проработал… Прекратите «давление» на партком. Райком не допустит, чтобы Вашего сына «вне очереди» приняли в партию…
Я, конечно, не ожидал такой незаслуженной брани в свой адрес и был обескуражен. Но взял себя в руки и спокойно ответил:
– Татьяна Алексеевна, я не могу принять Ваши упреки и обвинения. Ни на кого я не «давил» и никого не просил о каких-то поблажках для сына, о внеочередном приеме его в партию.
Но, честно говоря, мне больно за сына. На протяжении восьми лет в МГУ он не раз обращался в партком с просьбой рассмотреть вопрос о приеме в партию, имея для этого все основания. Он закончил школу с золотой медалью, отлично учился на философском факультете МГУ; в школе и на философском факультете университета являлся секретарем комсомольской организации, ежегодно работал в стройотрядах, активно участвовал в общественной жизни. Вопрос о его партийности в МГУ так и не был решен. Тогда, в конце пребывания сына в МГУ, комсомольская организация и коммунисты философского факультета дали ему рекомендации для вступления кандидатом в члены КПСС.
В парткоме Кубанского государственного университета не стали рассматривать его заявление, предложили год поработать, чтобы увидеть его в деле. И вот теперь, год спустя, сын снова обратился в партком с той же просьбой…
Мои доводы не повлияли на позицию «принципиального» секретаря райкома КПСС. Она продолжала с еще большим гневом бросать в мой адрес обвинения и оскорбления, снова и снова повторяя одно и то же: «Райком партии не позволит, чтобы для Вашего сына было сделано исключение. Запомните это и сыну своему скажите…»
До боли в сердце и до «комка в горле» довела меня секретарша райкома. С трудом добрался домой и рассказал сыну об этой «выволочке». Решили больше не форсировать вопрос о его вступлении в партию, продолжать в полную силу работать и участвовать в комсомольской и общественной жизни…
Не могу умолчать о том, что пройдет не так уж много времени, когда КПСС, измордованная горбачевской «перестройкой», «гласностью» и «плюрализмом», окажется в сложнейшем положении, начнется ее крушение. Партия оказалась во власти «палача», в роли которого выступил один из недавних «видных деятелей КПСС», кандидат в члены Политбюро Б. Ельцин. Под его ударами каждый двадцатый коммунист, состоявший в Компартии РСФСР, торопливо расстался с нею.
Т. А. Рязанова была среди тех, кто бросил партию на произвол судьбы, поспешил «откреститься» от неё…
Вслед за отказом в приеме сына в партию, в Кубанском университете нам были уготовлены новые испытания и треволнения…
Я уже был доктором наук, профессором, когда в повестку дня, по инициативе отдела науки крайкома КПСС, встал вопрос о выдвижении меня на должность заведующего кафедрой.
По времени это совпало с начавшейся «кампанией» крайкома КПСС по борьбе с «семейственностью» в вузах.
И вот я на беседе у ректора В. А. Бабешко. Всегда, сколько помню, он относился ко мне с подчеркнутым уважением. Так было и на этот раз. Владимир Андреевич напомнил мне об острой постановке крайкомом партии вопроса борьбы с «семейственностью». И затем сказал:
– В нашем университете эта проблема очень болезненная: семейными узами связаны 128 преподавателей. Я уверен, что Вы с пониманием отнесетесь к её решению. У ректората и парткома нет никаких претензий ни к Вам, ни к сыну. Коллектив университета хорошо знает Вас. С наилучшей стороны проявил себя и сын. Оба – ученые со степенью: Вы – доктор, сын – кандидат наук. Оба – достойные работники и оба нужны университету. Но с «семейственностью» надо повести решительную борьбу. Она очень вредна для дела… – И, помолчав, добавил:
– Поймите правильно, ректорат и партком решили, что начинать надо с Вас. Вы должны стать примером для всех. Если Вы или сын уйдете из университета, у других не будет никаких оснований сопротивляться. Вы должны задать «тон» в разрушении «семейственности».
Я ответил: «С пониманием отношусь к вопросу борьбы с семейственностью. И хотя мне очень жаль расставаться с коллективом университета, в котором прошел путь от аспиранта до профессора, готов перейти в другой вуз. Но очень прошу Вас оставить сына в университете. Ему, молодому преподавателю и ученому, конечно же, лучше работать на университетской кафедре философии».
Ректор поблагодарил меня за взаимопонимание, но тут же сказал: «Райком и партком за то, чтобы „выросший“ у нас профессор остался в университете. Профессорами не разбрасываются…»
Я решительно возразил против перевода сына – молодого дипломированного остепененного философа из университетской кафедры в какой бы то ни было другой вуз края.
На том и закончилась эта моя первая беседа с ректором о борьбе с «семейственностью». Но проблема осталась. За дело взялся отдел науки крайкома КПСС. Сначала там приняли мой вариант и начали делать одно предложение за другим: должность заведующего кафедрой «на выбор» в одном из трех краснодарских вузов. Я отказался от заведования кафедрой в любом из предложенных вузов, а ректор университета не согласился отпускать меня в другой вуз на должность профессора.
Тогда в отдел науки крайкома был приглашен Коля, ему было предложено перейти на кафедру философии медицинского института. Поскольку преподаватели общественных наук входили в номенклатуру крайкома, – ему пришлось согласиться…
Замечу, что с переводом Коли в другой вуз, – борьба с «семейственностью» в университете прекратилась. «Кампания» дала сбой…
Этот «перевод»-«переход» Коли в медицинский институт – снова отодвигал, по меньшей мере, на год решение вопроса о вступлении в партию…
В новом вузе взялись проверять Колю «в деле»: как преподавателя, по работе в составе комитета комсомола института, куда он был избран, на других общественных делах.
И только в 1987-м, на тридцатом году жизни, парткомом медицинского института и Октябрьского райкома КПСС Коля был принят кандидатом в члены КПСС. А в следующем, 1988-м, – в члены КПСС. Но и здесь нежданно-негаданно Коле было уготовано еще одно, совершенно несправедливое испытание.
Произошло оно на бюро Октябрьского райкома партии города Краснодара при рассмотрении вопроса о приеме его из кандидатов – в члены КПСС. Кем и для чего была устроена «пытка» для Коли – я не знаю. Только оставила она в его душе и в памяти, и в моей памяти очень болезненную зарубку. Факт сам по себе необъяснимый.
Коля наидобросовестнейшим образом прошел «испытательный срок», каким являлся кандидатский стаж: активно работал в комсомоле, старательно овладевал преподавательским опытом, выполнял все общественные поручения. О знании Устава и программных документов партии и говорить нечего. Он знал их обстоятельно и глубоко осмысленно. Но отдельные члены бюро райкома КПСС были «вне себя», стремясь доказать «непригодность» и «недостойность» Коли быть коммунистом. Сколько горьких и несправедливых слов услышал он на том «памятном» заседании бюро райкома партии. Сколько пережил и долго не мог ни понять, ни объяснить, с какой целью и по чьему злому умыслу была устроена эта пытка…
Но самое главное (и самое возмутительное), что этих членов бюро райкома партии, боровшихся за «чистоту КПСС», давно уже нет в рядах коммунистов края. В одночасье они «перевернулись», «преобразовались» в антикоммунистов, оказались в рядах «демократов», нынешней правящей партии, главной политической опоры теперешней российской власти…
Их имена с презрением произносят «истинные коммунисты» края, чьим лидером является уже почти два десятилетия Николай Осадчий, которому в течение многих лет отказывали в праве быть коммунистом.
Тем временем КПСС, как и вся страна, оказалась в состоянии острейшего кризиса. В КПСС, измордованной ренегатско-предательской «перестройкой» и пресловутым плюрализмом, началось брожение «умов», её разложение и разрушение; вся «карьеристская», приспособленческая масса стала покидать терпевшую бедствие партию. Для её спасения потребовались «истые» коммунисты, идейно убежденные, стойкие, неколебимо верящие в социализм.
…В мае 1991 года молодые коммунисты Николай Осадчий и Анатолий Барыкин, прошедшие многолетние трудные испытания на пути в партию, были приглашены на работу в краевой комитет КПСС, за три месяца до августовских событий, спровоцированных Горбачевым и Ельциным с целью прекращения (запрещения) деятельности КПСС и Компартии РСФСР. Николай и Анатолий были в числе небольшой группы инициаторов образования организации коммунистов Кубани, вошли в состав её руководителей. После восстановления Коммунистической партии Российской Федерации она стала Краснодарским региональным отделением КПРФ. С тех пор, более двух десятилетий, его возглавляет сын, – теперь уже коммунист с 25-летним стажем…
В Компартии РСФСР в момент её образования в июне 1990 года было свыше девяти миллионов членов. В августе 1991 года осталось немногим более шести миллионов, а в феврале 1993-го в возрожденную КПРФ встали на учет всего немногим более полумиллиона. Вот она разница между членами партии и «истыми» коммунистами.
…Написал. И вдруг, впервые и совершенно неожиданно пришла мысль: а может, правильнее судить о людях не по наличию партбилета, а по их верности идеалам социализма?
Я знал в советское время и знаю сейчас многих людей, которые никогда не состояли и не состоят в Коммунистической партии, но они – убежденные приверженцы социализма, Советской власти. Таких в советское время называли «беспартийными большевиками». Очень хорошее звание. Нередко «беспартийные большевики» – несравнимо надежнее иных «уставных» членов партии. Именно благодаря им, беспартийным приверженцам социализма, Компартия РФ имела фракцию во всех Государственных Думах и региональных законодательных собраниях; именно благодаря им, по всей России проходят массовые манифестации, митинги и демонстрации, протестные выступления; именно благодаря им, живет и будет жить социалистическая идея; будет жить и множиться армия борцов за народовластие, социальную справедливость и социализм.
Вопрос этот, конечно, не бесспорный. Ибо политический авангард – политическая партия – необходим для организации и руководства борьбой трудящихся за народовластие, за возрождение социализма…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.