Необходимое отступление
Необходимое отступление
Жизнь давно уже могла войти в нормальное русло. Но… «из песни слова не выкинешь…»
…Работая над этой книгой, я множество раз осмысливал и переосмысливал всё, что было в эти годы со мной, что глубоко вошло в мою жизнь и оставило глубокий след в памяти. В целом жизнь сложилась так, что мне есть чем гордиться, радоваться, есть что вспомнить и рассказать.
Есть эпизоды, при том весьма значимые, вспоминая которые, очень часто возникает мысль: а надо ли об этом писать, особенно когда речь идёт о негативах, мрачных, болевых фактах и событиях, которые довелось пережить… И не только мне, но и семье моей, маме и сестре, многим моим верным друзьям-побратимам. Надо ли «ворошить прошлое»? Но тут же рождается другая, ещё более весомая мысль: а если не сказать всю правду, – не будет ли восприниматься мною написанное слишком обыденным, бесконфликтным, вроде бы «лакированным»? Ведь и сегодня ещё живут многие из тех, которые хорошо помнят, через какие тернии довелось мне пройти, что пережить, какой ценой достались мне достигнутые цели, свершившиеся желания. К тому же Карл Маркс писал, что историю нельзя писать в чёрно-белом свете; её надо писать рембрандтовскими красками. Это касается освещения и событий, и людей, их поведения и поступков. Редко кому удаётся прожить жизнь в «одном цвете», без помарок и ошибок.
К тому же, вряд ли надо писать о «безымянных» людях. Ведь я рассказываю о реальной «живой жизни». И оставлять «инкогнито» людей, о которых пишу, безымянными, – значит, порождать загадки и вопросы, которые вызовут недоумение у читателей. Но не следует и наводить «тень на плетень»…
Великое множество раз в процессе написания этой главы, в бессонные ночи я снова и снова возвращался к частному, на первый взгляд, вопросу: оставить ли безымянным краевого «идеолога» – секретаря крайкома КПСС или назвать его имя. Вопрос этот оказался для меня весьма трудным и сложным. С одной стороны, «замолчать» эту страницу из моей научной и партийно-политической биографии я никак не мог. Ибо речь шла о многих годах жизни, стоивших мне невероятных и к тому же несправедливых испытаний. И для меня, и для семьи, для всех моих близких и ученых-единомышленников, разделявших вместе со мной мою сверх трудную участь. С другой стороны, всё это уже в далеком прошлом. Слишком много воды утекло. Да и время сейчас совсем другое. И страна другая. И власть другая. И жизнь другая… Кому нужны мои научные мытарства, пережитые мною испытания? И тут же отвергаю эту мысль. Ибо в нынешней жизни на пути объективного исследования и освещения истории, да еще советского периода, или деятельности КПСС может встать не один какой-то «чиновник» от науки, а в целом правящий режим. И пусть мой трудный и горький путь в науке, в борьбе за историческую правду поможет тем, кто решил посвятить себя служению истине…
Есть действительно и частный момент, диктующий необходимость все-таки назвать имя моего, едва ли не главного «оппонента». Еще живут многие люди, знающие эту мою «историю» и имя «идеолога», основательно осложнившего мою жизнь. Не меньше и других, не осведомленных ни в том, ни в другом. У этих «других» могут появиться догадки: «Кто же этот „идеолог“? О ком речь?» И могут при этом «пострадать» другие лица, работавшие «до того» или «после того» в должности секретаря Краснодарского крайкома по идеологии.
Не могу допустить, чтобы была брошена тень на достойных, глубоко уважаемых мною людей.
В бытность моей жизни и работы в Краснодарском крае сменилось несколько секретарей крайкома КПСС по идеологии: А. Д. Дмитрук, Г. И. Кинелев, Л. А. Солодухин, И. К. Полозков, Б. Г. Кибирев. Все они относились ко мне с самыми добрыми чувствами. Но, пожалуй, больше других в этой должности работал И. П. Кикило. И, видимо, небезуспешно.
…Вся моя деятельность в должности секретаря Туапсинского горкома КПСС многократно получала высокую оценку крайкома партии. Опыт партийного руководства школами и учебными заведениями города, идеологическая работа в целом, лекционная пропаганда и партийное просвещение, работа с комсомолом и молодежью рассматривались на бюро или секретариате крайкома КПСС, в идеологической комиссии крайкома партии, освещались на семинарах секретарей горкомов и райкомов КПСС; обобщались краевой организацией Общества «Знание» и крайкомом комсомола.
Теперь же после моего вынужденного ухода с партийной работы, в связи с необходимостью завершения кандидатской диссертации и ее защиты, из уст тогдашнего заведующего отделом пропаганды и агитации, вскоре избранного секретарем крайкома партии И. П. Кикило прозвучали негативные оценки и даже осуждения этого моего шага. Он объявил его «дезертирством с партийной работы». Эта формула «от лукавого». Явно необъективная, несправедливая, оскорбительная. От партийной работы я не отходил ни на день в течение всей жизни.
В годы моей работы в Краснодарском пединституте, ставшим впоследствии Кубанским университетом, много раз избирался заместителем секретаря парткома; возглавлял научно-методический совет по историческим наукам, а затем – в целом по общественным наукам при правлении Краснодарской краевой организации Общества «Знание»; продолжал входить в состав ее правления; являлся заместителем председателя Специализированного Совета по защите кандидатских диссертаций по истории КПСС при университете.
Несмотря на сложности, создавшиеся в связи с напряженной работой по завершению кандидатской диссертации и подготовке ее к защите и перезащите, а также по выполнению в полном объеме учебных поручений по кафедре истории КПСС в должности старшего преподавателя, я в 1968–1970 годах ежегодно прочитывал не менее двухсот-трехсот лекций на общественно-политические темы на различных семинарах партийно-хозяйственного актива, лекторов и пропагандистов, политинформаторов и агитаторов, в университете марксизма-ленинизма при крайкоме КПСС и в народных университетах.
Ограничусь здесь общими словами. Но их более чем достаточно, чтобы показать полную несостоятельность обвинений меня в «дезертирстве с партийной работы». Тем более, что такой «аттестации» я удостаивался со стороны И. П. Кикило не единожды. Лично мне он не решился ни разу высказать этот упрек, ибо абсурдность и полная безосновательность его была очевидной. Но… линию дискредитации и предвзятости в отношении меня он проводил все годы, пока оставался на высоких должностях в аппарате крайкома КПСС. Вот только для примера отдельные факты такого рода несправедливой и предвзятой оценки меня и моей деятельности, которые проводились со стороны И. П. Кикило.
Логичнее предположить, что внутренне И. П. Кикило должен был радоваться моему уходу с поста секретаря горкома КПСС. Многократные проверки моей деятельности, постановки идеологической работы в городе давали обратный результат – положительный опыт и высокую оценку ее организации. Теперь можно было найти другие претензии уже как к коммунисту-преподавателю партийно-политической, идеологической кафедры. Но и их не обнаруживалось. Открытая или плохо скрываемая неприязнь ко мне со стороны И. П. Кикило, началась после моего обращения в ЦК КПСС и к Председателю КГБ СССР В. Е. Семичастному по поводу необоснованного обвинения и освобождения от должности редактора туапсинской городской газеты А. Ф. Калинкина и ответственного секретаря редакции Вадима Толкачева за публикацию материалов о попытке бегства из СССР в Италию двух десятиклассниц в 1962 году. «Репрессии» против редакции газеты были предприняты горкомом КПСС по настоянию И. П. Кикило, в то время заведующего сектором печати крайкома КПСС. Тогда его позиция была признана неправомерной. Но «жажда мести» мне за то, что осмелился «вынести сор из избы» глубоко засела в памяти и в душе И. П. Кикило.
Вот на этой почве и был изобретен метод «изничтожения» меня как «дезертира с партийной работы». И хотя это была откровенная ложь, а точнее – надуманное обвинение, с ним вынуждены были считаться во всех сферах и на всех уровнях, поскольку оно звучало из уст руководителя идеологии в крае. Пора назвать факты…
Я в кабинете И. П. Кикило с предложениями о проведении городских и районных семинаров лекторов, ведущих общественно-политическую пропаганду. Знакомлю его с программой семинаров, с графиком их проведения, с кандидатурами краевых лекторов, ученых-общественников, привлекаемых для выступления на семинарах.
В самый разгар беседы в кабинет вошел «по срочному делу» ответственный секретарь краевой организации Общества «Знание»:
– Иван Павлович, – извинившись, обратился он к И. П. Кикило (прим. автора: мы с И. П. Кикило «дважды тезки», одинаковые имя и отчество). – Звонили из Москвы, торопят сообщить этот список, согласованный с Вами. – И положил на стол перед И. П. Кикило список кандидатур активных работников краевой организации Общества, представляемых к награждению правительственными наградами в связи с предстоящим юбилеем Общества «Знание».
Я сидел напротив И. П. Кикило и в одно мгновенье увидел фамилии лиц, названных в списке. В том числе и свою под седьмым номером с пометкой напротив – медаль «За трудовую доблесть»… Сердце екнуло. И в эту же минуту услышал голос И. П. Кикило:
– А этого зачем? – спросил он у стоявшего рядом с ним ответственного секретаря краевой организации Общества «Знание», указывая на мою фамилию. – Седьмого уберите. Против остальных не возражаю. Всё…
Меня обдало «холодным душем», но я не подал виду, что знаю, о ком идет речь…
И. П. Кикило тут же спохватился и бросил мне: «Да. Семинары проводите. Не возражаю. До свидания».
В тот же миг я покинул его кабинет в лихорадочном состоянии, с мыслью: «Лучше бы я не знал того, что узнал. Легче было бы…» Уходил, словно наглотался «блевотины». Было больно и грустно.
…Шли последние дни апреля 1970 года. Советский народ и все прогрессивное человечество отмечали 100-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. В ознаменование этого юбилея была учреждена специальная правительственная медаль. На заседании парткома Кубанского государственного университета ректор – член крайкома КПСС, депутат краевого Совета К. А. Новиков вручил эту юбилейную медаль по поручению крайкома КПСС и крайисполкома членам парткома…
Спустя десять минут четырнадцать членов парткома сидели со сверкающими ленинскими медалями на груди. Все, кроме меня…
И тут же все дружно среагировали: «Константин Александрович! Вы не вручили медаль Ивану Павловичу Осадчему».
– Сейчас эта ошибка будет исправлена, – взволнованно ответил ректор.
Открылась дверь. В кабинет вошла секретарь и отдала ему красочный лист. Ректор поставил на нем свою подпись и передал секретарю парткома Александру Ивановичу Бакурскому: «Подпиши…». Затем взял у него этот лист и зачитал: «За многолетнюю, плодотворную партийно-политическую и научно-просветительскую работу и в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина Осадчий Иван Павлович награждается Почётной грамотой ректората и парткома Кубанского университета»… Сердечно поздравляем Вас!
Все горячо и дружно зааплодировали. Затем члены парткома с сочувственно-виноватым видом сочли своим долгом засвидетельствовать свое искреннее уважение ко мне крепкими объятиями и теплыми поздравлениями с ленинским юбилеем и с награждением Почетной грамотой…
После заседания парткома ректор попросил меня пройти с ним в его кабинет.
– А я не знал и даже подумать не мог, что к Вам в крайкоме партии плохо относятся… Не могут простить Вам ухода с партийной работы. Считают это дезертирством.
Я нисколько не смутился, но ничего не сказал, только пожал плечами. Потом обронил, как бы между прочим: «Вряд ли все. Я часто встречаюсь со многими работниками крайкома партии. Не замечал ни отчуждения, ни осуждения. Все, как и прежде, относятся ко мне с искренним уважением и добрым чувством».
Константин Александрович тут же озвучил фамилию «недовольного» – секретаря крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило.
– Знаю. Это давняя история. Не буду о ней рассказывать, – тут же заметил я.
Вскоре, однако, секретарь крайкома по идеологии И. П. Кикило перестал прятать свою неприязнь и злобу ко мне, стал обнажать ее открыто и откровенно.
Как-то в канун очередной годовщины Великого Октября, во время поездки в Сочи, он пригласил секретаря горкома партии по идеологии и начальника управления культуры горисполкома пойти с ним в городской историко-краеведческий музей посмотреть революционную экспозицию.
Увидев фотографии активного участника гражданской войны на Кубани и Черноморье Ивана Борисовича Шевцова и его боевых соратников – членов реввоенсовета повстанческой Красной Армии Черноморья, действовавшей в белогвардейском, деникинском тылу, он возмущенно потребовал: «Немедленно уберите этих с экспозиции. Они недостойны быть здесь…».
Директор музея и начальник управления культуры возразили: «Но о них, их подвигах убедительно рассказывается в публикациях Александра Ивановича Козлова и Ивана Павловича Осадчего».
– Это не историки, – раздраженно взорвался секретарь крайкома КПСС. – Почитайте лучше книги других краснодарских историков – Красильниковой и Спиридонова. Вот они пишут правду об этих «героях», как вы их характеризуете.
– Нет, – стояли на своем неожиданные оппоненты И. П. Кикило. – Мы им не доверяем. Мы верим архивным документам, приводимым Козловым и Осадчим, изданным мемуарам С. М. Буденного и А. И. Микояна, знающим историко-революционные события в Черноморье и на Кубани, как непосредственные их участники.
Факт, говорящий о многом и ставший достоянием многих. Вскоре после этой поездки И. П. Кикило в Сочи, на выходе из Дома политического просвещения крайкома партии, что на улице Комсомольской, я встретился с ним лицом к лицу. Не поздоровавшись, он сходу в оскорбительном тоне бросил мне резкую фразу, полную негодования и неприязни:
– Ты, аспирантишка, перестань корчить из себя «жреца науки и правды». Прекрати противостоять Красильниковой и Спиридонову. Они настоящие ученые-историки. Крайком их поддерживает. Не дожидайся, пока я поставлю вопрос о твоей партийности…
И с тем ушел, не желая слушать моих объяснений и возражений.
Оказавшийся рядом консультант Дома политического просвещения крайкома А. А. Бондарев, не скрывая тревоги за меня, тут же сказал: «Я все слышал. Чего это он так взбесился? Вам не позавидуешь…».
– Да это старая история. Долго рассказывать, – только и ответил я ему.
Самое время заметить, что ни один работник крайкома КПСС за все годы моей более чем двадцатилетней работы в Кубанском университете, после ухода с должности секретаря Туапсинского горкома партии, ни единого раза не упрекнул меня в «дезертирстве» с партийной работы. В особенности, работники идеологического отдела, Дома политического просвещения, курсов партийных работников и вечернего университета марксизма-ленинизма, совместно с которыми я вел активную партийно-политическую и лекторско-пропагандистскую работу. Отдаю им должное за их принципиальность, честность и порядочность. Это мне тогда дорого стоило.
…Моя трудная, да что там трудная, жестокая научная судьба была обусловлена во многом негативной позицией тогдашнего секретаря крайкома КПСС по идеологии…
Поскольку моя многострадальная научная эпопея, составлявшая основу моей жизнедеятельности, в конечном итоге, благополучно завершилась, то мне представляется необходимым рассказать о других сторонах моей жизнедеятельности на Кубани. О некоторых сюжетах я уже рассказал, но есть вопросы, которые заслуживают внимания, о которых не могу умолчать, хотя хорошо понимаю, что полное и обстоятельное освещение более чем двух десятилетий жизни и работы в Кубанском университете и в Краснодарском крае возможно в отдельной объемной книге. Но для этого сейчас нет ни сил, ни времени, ни возможности. Да и большой необходимости тоже нет. Не те интересы общества. Не то само общество. Не та жизнь…
Мне не хотелось бы ограничиться сплошным негативом, который сопровождал мою научную жизнь и который основывался и подогревался прежде всего и главным образом неприязненным, откровенно несправедливым и даже жестоким отношением ко мне со стороны бывшего секретаря крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило. Но были и другие сюжеты с его участием, которые позволят получить более полное представление и о нем, и о моей работе. Одним словом, это тот случай, когда точку ставить рано…
Как-то, еще в бытность работы секретарем Туапсинского горкома партии, я узнал, что мой товарищ по комсомолу в Таганроге, в 1946–1947 гг., бывший секретарь комитета комсомола Таганрогского железнодорожного узла Женя – Евгений Владимирович Зайцев является заместителем заведующего Отделом культуры ЦК КПСС. Он не мог не помнить меня. Два года мы активно работали в составе бюро Орджоникидзовского райкома комсомола города Таганрога. Мне он запомнился не только успешными комсомольскими делами, но и рассудительностью, добропорядочностью, скромностью, принципиальностью, – качествами, которые украшают любого хорошего человека.
После недолгих раздумий я написал ему, напомнил о совместной работе в комсомоле. Евгений Владимирович очень скоро отозвался теплым, душевным письмом и высказался за встречу. Мы обменялись с ним несколькими письмами, поведали друг другу о прожитых годах и нынешних работах-заботах и семьях. Нас сближало то, что из того нашего таганрогского круга только мы двое прошли хорошую школу многолетней комсомольской деятельности, стали партийными работниками. Мечтали о встрече. Прав Константин Симонов: «В письмах всё не скажется и не всё напишется. В письмах нам всё кажется, что не так услышится…»
И вдруг неожиданный звонок секретаря крайкома партии И. П. Кикило. К моему удивлению, он уважительно поздоровался и сообщил: «В Краснодар приезжает Евгений Владимирович Зайцев. Просил тебя пригласить на встречу с ним. Приезжай. Гостиницу заказал…» И, немного помолчав, продолжил: «Что же ты не говорил, что твой старый друг работает в ЦК да еще в должности зам. зава?…»
Я поблагодарил за сообщение и приглашение. Но на слова о старом друге, работающем в ЦК, не среагировал…
Тут же поставил в известность первого секретаря горкома партии Я. Г. Швыдкова о звонке И. П. Кикило. Он ответил мгновенно: «Обязательно поезжай. Это важно для города. Могут возникнуть вопросы, связанные с развитием сети культпросветучреждений. Подумай над этим и посоветуйся со своим старым другом…»
Утром следующего дня я уже был в Краснодаре. И. П. Кикило включил меня в группу встречающих цэковского гостя в аэропорту, у трапа самолета. Евгений Владимирович увидел меня, сходя по трапу, и сразу направился ко мне. Мы надолго застыли в крепких, дружеских объятиях.
– Почти не изменился. Хорошо, что приехал. Я очень рад встрече, – взволнованно сказал Женя. В унисон ему ответил и я…
Прошли в гостевой кабинет начальника Краснодарского аэропорта. Там, за накрытым столом число встречающих выросло до двадцати человек.
Евгений Владимирович ограничился общим «Здравствуйте!» и, взяв меня за руку, усадил рядом с собой: «Хоть пообщаемся с тобой…»
Так мы и просидели в своих дружеских разговорах всё двухчасовое застолье.
Лишь изредка Евгений Владимирович реагировал короткой репликой на приветственные речи и тосты И. П. Кикило и других, адресованные ему. Женя поднял отдельный тост за меня, своего старого комсомольского друга. Секретарь крайкома почтительно присоединился к нему: «За встречу старых комсомольских друзей…»
По завершении этой «трапезы», И. П. Кикило, уловив момент, когда Евгения Владимировича окружили руководители главных учреждений культуры края, отозвал меня в сторону, повелительным тоном сказал: «Теперь ты всегда будешь в этом кругу, в кругу моих самых близких друзей. Не отрывайся и не отдаляйся от меня…»
Извинившись перед встречающими, Евгений Владимирович сказал: «Все деловые разговоры завтра», усадил меня с собой в машину и повез в крайкомовскую гостиницу, предназначенную для высоких гостей, размещавшуюся, если мне не изменяет память, в каком-то старинном особняке на улице Ленина…
Следующий день у Евгения Владимировича был заполнен деловыми встречами. Встретились мы с ним только вечером. И только вдвоем. В его комфортабельном гостиничном люксе…
Несколько часов провели в задушевных дружеских разговорах о наших старых комсомольских друзьях-товарищах, о прожитом и пережитом. И о сегодняшних проблемах: о его работе в ЦК, об атмосфере цэковской жизни, о настроениях, о плюсах и минусах, которые рождает его должность в аппарате ЦК КПСС. И о многом другом…
На третий день Евгений Владимирович улетал. Группа провожающих, сформированная персонально И. П. Кикило, была почти в том же составе. Она пополнилась, по желанию Евгения Владимировича, несколькими видными, известными в крае и в стране деятелями культуры…
Короткое застолье в том же гостевом кабинете начальника аэропорта с благодарными словами и напоминаниями о самых важных вопросах, которые были приняты на рассмотрение на вчерашних деловых встречах, и добрыми пожеланиями в адрес цэковского гостя. Евгений Владимирович простился со всеми на выходе из здания аэропорта и, взяв меня под руку, сказал провожающим: «К самолету мы пойдем вдвоем с Иваном Павловичем. Очень хочется побыть вместе еще несколько минут. Когда еще увидимся?..»
Спустя полчаса мы взволнованно простились у трапа самолета, выражая самую сердечную радость за встречу и высказывая самые добрые пожелания друг другу и семьям на будущее…
Когда я вернулся в здание аэропорта, «провожающие» уже суетились, готовые к отъезду. И. П. Кикило усадил меня в свою машину и дорогой еще раз напомнил о том, что я теперь «свой» в кругу его друзей и могу рассчитывать на его внимание, всемерную помощь и поддержку: «Звони. Заходи. Обращайся по любому вопросу…»
…Случилось так, что больше с Евгением Владимировичем встретиться нам не довелось. Прошло совсем немного времени, и стало известно, что он назначен первым заместителем министра культуры РСФСР. Я тут же послал ему письмо с добрыми пожеланиями успехов на новом трудном и беспокойном посту. Хотя понимал, что всё, видимо, не так просто с этим его перемещением из партийного цэковского аппарата в государственный. Вспоминал его слова о сложностях, возникавших у него в отношениях с заведующим Отделом культуры ЦК… Впрочем, вопрос этот так и остался для меня без ответа, как остались безответными и несколько моих писем, посланных Евгению Владимировичу на домашний адрес… А вскоре и я, оставив пост секретаря горкома партии, перешел на работу в Краснодарский пединститут.
Поведал я об этом не только для рассказа о памятной встрече со старым комсомольским другом, а скорее для того, чтобы дорисовать портрет И. П. Кикило. Каким было его отношение ко мне в дни приезда Е. В. Зайцева в Краснодар, и какими лицемерными оказались его обещания помогать и поддерживать меня по любому вопросу, – я уже достаточно убедительно рассказал. Я был нужен И. П. Кикило постольку, поскольку являлся другом «зам. зава» Отдела ЦК и до тех пор, пока он оставался в этой должности.
…Еще один оригинальный эпизод из области отношения ко мне И. П. Кикило произошел в середине 70-х годов. К этому времени, преодолевая неимоверные трудности на научном пути, я уже защитил кандидатскую диссертацию, получил звание доцента и такую же должность на кафедре истории КПСС Кубанского университета. Но трудности и испытания в моей научной деятельности не ушли в прошлое. Они продолжались с нарастающей жестокостью, сопровождали всю мою многолетнюю работу теперь уже над докторской диссертацией.
Я все так же с полной самоотдачей занимался учебно-педагогической и общественно-политической работой в университете, оставался первым заместителем секретаря парткома университета, председателем Совета по общественным наукам при правлении краевой организации Общества «Знание». Почти каждодневно выступал с лекциями на различных краевых, городских и районных семинарах лекторов, пропагандистов, агитаторов и политинформаторов, в трудовых коллективах; на краевых курсах партийного, советского, комсомольского, профсоюзного активов. Без права на ошибку, тем более ошибку партийно-политического характера. Надо мной постоянно висел «дамоклов меч» бдительного секретаря крайкома КПСС по идеологии.
В этой связи вспоминается еще один эпизод, который мог стать для меня роковым. Но, к счастью, не стал…
В здании краевого театра шел съезд работников культуры. Главным должностным лицом на нём был секретарь крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило. К моему удивлению, мне как делегату съезда от краевой организации Общества «Знание» и научной общественности края Кубани, было предоставлено слово для десятиминутного выступления. В своей речи я сосредоточил внимание на содержании лекционной пропаганды, идеологической и культурно-просветительной работы, которая искала пути преодоления «проблем», накопившихся в идейно-политической области в хрущевские годы.
Особо беспокоило нас, ученых и лекторов, да и всех работников идеологического фронта, что общенародное государство, пришедшее по воле Хрущева на смену государству диктатуры пролетариата, исчерпавшего, по его мнению, свои функции, – не нашло себя в борьбе с ростом антиобщественных, антисоциалистических явлений: стяжательства, низкопоклонства, частно-собственнической психологии, тунеядства, инакомыслия («диссидентства»). Общедемократическое государство не стало надежным, эффективным инструментом в борьбе со всеми этими негативами.
Перечислив все пороки, которые стали набирать силу и процветать в советском обществе, разъедать, словно ржавчина, его идейно-нравственные устои и разрушать социалистические ценности, я высказался за необходимость осуществления функций «диктатуры пролетариата» современными государственными органами и общественными институтами, особо подчеркнув при этом, что все пороки, названные мною, и их носители, – это антисоциалистические элементы, чуждые по самой сути своей советскому, социалистическому строю.
Свою речь я завершил строками из поэмы известного советского поэта Сергея Смирнова «Свидетельствую сам», удостоенной Государственной премии РСФСР имени Максима Горького за 1969 год:
Я считаю личными врагами
Тех немногих, кто у нас порой —
По своей охоте и программе
Хает мой и наш советский строй.
Кто, как кот, до сливок славы лаком,
Кто, как сплетня, зол и языкат,
Чья стряпня приемлется со смаком
За пределом наших баррикад.
И могу сказать определенно
Это стало видного видней,
Что понятье – «пятая колонна»
Не ушло с повестки наших дней.
И пока смердят сии натуры
И зовут на помощь вражью рать,
Дорогая наша диктатура,
Не спеши слабеть и отмирать!..
Последние слова моей речи утонули в шквале аплодисментов тысячной аудитории делегатов и гостей съезда.
Опешивший на минуту секретарь крайкома партии перехватил меня, идущего с трибуны: «Подойди-ка сюда».
– Откуда такое взяли? Не верится, чтобы за такие слова, противоречащие теоретическому выводу партии, давали Государственную премию. Как Вы на это решились, да еще в такой аудитории? Завтра принесите мне источник. И перепечатку этих строк…
Утром следующего дня сборник стихов Сергея Смирнова и распечатку строк из его поэмы, приведенных мною во вчерашней речи на съезде работников культуры, – я вручил секретарю крайкома. Он сверил отпечатанные строки с оригиналом, вернул мне сборник: «А распечатку оставьте, – сказал он. – Я поговорю об этом с работниками идеологического Отдела ЦК. Как это понимать? Как нам вести идеологическую работу? В духе решения партийного съезда и Программы КПСС или с позиций поэта?»
По тону, каким были сказаны эти слова, я почувствовал, что секретарь крайкома партии скорее разделяет позицию поэта, чем осуждает ее, ибо она отражает реальности советского общества. Судя по той буре аплодисментов, которыми были сопровождены потрясающие строки смирновской поэмы, делегаты съезда были солидарны с ним, одобряли его смелую, принципиальную позицию, его призыв к руководству КПСС и советского государства услышать тревожное предупреждение об опасных антисоциалистических явлениях, нарастающих в советском обществе…
– Обошлось на этот раз. Даже здорово получилось. Пусть поразмыслит и он сам, и идеологи в ЦК. Но ведь правда на стороне талантливого и думающего поэта-коммуниста, – размышлял я, выходя из кабинета секретаря крайкома КПСС…
Делегаты III съезда Всесоюзного Общества «Знание» от Краснодарского края. Во 2-м ряду крайний справа К. А. Новиков, ректор Майкопского педагогического института; рядом с ним – А. Ш. Туов, проректор Майкопского педагогического института; крайний слева – И. П. Осадчий, автор книги.
Гаврила Петрович ИВАНОВ, первый проректор КГУ, профессор.
Иван Иванович Алексеенко, зав. кафедрой истории КПСС Кубанского университета, профессор и его жена – Мария Федоровна Алексеенко, кандидат филологических наук, доцент.
Коллектив кафедры истории КПСС Кубанского университета. В центре: И. И. Алексеенко – зав. кафедрой и И. С. Казюкин – зам. зав. кафедрой, доцент.
Мария Кузьминична ФРОЛОВА.
Владимир Павлович ФРОЛОВ, зав. кафедрой философии КГУ.
Семья Фроловых.
Фроловы:
Светлана Владимировна Фролова и сын Володя.
Юрий Андреевич ПЕНИЦЫН, доцент кафедры истории КПСС Кубанского университета.
Научно-методический совет по истории краевой организации Общества «Знание».
Константин Матвеевич МАРТЫНЕНКО, доктор исторических наук, профессор.
Владимир Ильич ТХОРИК, декан факультета иностранных языков Кубанского государственного университета Никита Родионович.
БАЛАЦКИЙ, бывший редактор туапсинской газеты «Рассвет» с сыном Андреем.
Идет научная конференция. 2-й справа – П. П. Измайлов, рядом с ним И. И. Алексеенко. Выступает И. С. Казюкин.
В президиуме краевой конференции Общества «Знание»: Слева направо: Г. И. КИНЕЛЁВ, секретарь крайкома КПСС; В. П. МАЛЫШЕВ, председатель краевой организации Общества «Знание».
В 3-м ряду справа налево краснодарские ученые: Б. С. СОЛОДКИЙ, И. П. ОСАДЧИЙ, И. Н. РЕМИЗОВ
Ветераны комсомола – участники конференции «Ленин и молодежь». В верхнем ряду 2-й слева – И. П. Осадчий; перед ним Б. Н. Пастухов – 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ
Идет экзамен по истории КПСС на юридическом факультете…
Иван Павлович Осадчий, зав. кафедрой научного коммунизма Кубанского государственного университета, доктор исторических наук, профессор (1985–1990)
Слушатели факультета повышения квалификации в Московском технологическом институте пищевой промышленности (1972 г.). В 1-м ряду 2-й справа – профессор Л. Я. Ауэрман, зав. кафедрой хлебопечения МТИПП; далее – преподаватель Краснодарского политеха Н. Т. Осадчая; 5-й справа – профессор Н. Ф. Гатилин, ректор МТИПП; рядом с ним (слева) – Л. И. Пучкова, профессор кафедры хлебопечения МТИПП; в 3-м ряду 1-я слева – Рауза Гирфановна Рахманкулова, доцент кафедры хлебопечения МТИПП, научный руководитель Н. Т. Осадчей по кандидатской диссертации.
Нина Тимофеевна Осадчая, доцент кафедры хлебопечения Краснодарского политехнического института с дипломницами.
Н. Т. Осадчая в лекционной аудитории.
Школьные годы сына
Коля Осадчий, ученик 6-го класса.
Коля Осадчий, 12 лет (фото на память)
В Краснодарской средней школе № 4
Коля Осадчий в годы учебы в детской футбольной школе при команде «Кубань».
Сцена из спектакля «Любовь Яровая» в постановке школьного драмкружка.
На природе. Крайний слева во 2-м ряду – Коля Осадчий; перед ним в 1-м ряду – Миша Кирилов и Сережа Аралкин.
Друзья на всю жизнь… Слева направо: Сережа Аралкин, Сережа Щеголев, Валера Бугаев, Коля Осадчий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.