Понятие о тайной разведке и виды ее

Понятие о тайной разведке и виды ее

Определение понятия о тайной разведке. Виды тайной разведки: а) политическая; б) военная и морская; в) экономическая; г) научная и техническая. Политическая тайная разведка. Центр ее – Министерство иностранных дел и его официальные представители за границей. Расшифровка донесений иностранных миссий – важный фактор политической разведки. Мнение об этом первого лорда английского адмиралтейства Фишера (1904–1910) и генерала Ронге. Пример удачной постановки политической разведки у нас в период разделов Польши. Отрицательные примеры постановки ее у нас в Русско-японскую войну, Великую войну и в Добровольческую кампанию, а у германцев – перед самой Великой войной и в период насаждения у нас большевизма. Пропаганда – главное оружие политики, как армия и флот – в стратегии. Двоякая цель пропаганды. Примеры удачной постановки политической пропаганды: англичан – в Германии и революционеров – у нас. Процесс Манасевича-Мануйлова – пробный шар революционеров перед Великой войной. Средства политической пропаганды – печать, кино, радио, варьете, различного рода общества, преследующие пацифистские цели, т. е. насаждения Царства Божия на земле. Использование большевиками и национал-социалистами Германии политической пропаганды как могучего средства перевоспитания народов.

Тайная разведка есть систематический сбор сведений о вероятном противнике. Так как война является экзаменом народов на дальнейшее их существование, захватывающее все стороны их материальной и духовной деятельности, поэтому тайная разведка делится на: а) политическую; б) военную и морскую; в) экономическую; г) научную и техническую.

А. Политическая тайная разведка. Центром политической тайной разведки является Министерство иностранных дел с его аккредитованными в иностранные государства представителями: послами, посланниками, консулами и пр. Находясь в иноземных государствах, чины посольства, естественно, чувствуют пульс их народной жизни, а вращаясь в обществе, особенно в чиновном, они невольно подмечают те неуловимые поначалу сдвиги их внешней и внутренней политики, которые потом могут превратиться в акты огромной важности. Заблаговременное, точное знание этих политических перемен и использование их в пользу своего государства и является главными задачами чинов посольства.

Для этого им нужны особые осведомители – люди, поддерживающие связь со стоящими у кормила власти лицами, т. е. нужна тайная агентура. Так как обнять чинам миссии всю многогранность современной жизни затруднительно, то им придаются специалисты в лице военных, военно-морских, торговых, а иногда и финансовых агентов. Подчиняясь главе миссии в общем порядке службы, они вместе с тем непосредственно зависят от соответствующих министерств: военного, морского, торговли и промышленности, финансов, работая по своей специальности и их указаниям.

Разрешение сложной задачи, выпадающей на долю политической разведки, в значительной степени облегчается, если будет умело организовано дешифрирование получаемых агентурным, конечно, путем телеграмм разных миссий и местных учреждений.

Первый лорд английского адмиралтейства, т. е. морской министр Фишер (1905–1910) так пишет об этом вопросе в своих воспоминаниях: «Жаль, что не только в последней войне, но также особенно в Бурской, наши шпионы и наши разведывательные пункты были не на высоте. То, что мне сказал султан, произвело на меня такое впечатление, что я сам взялся за это дело, и благодаря патриотизму некоторых англичан, занимавших высокое положение в торговле на Средиземном побережье, я смог создать в Швейцарии частное тайное центральное разведывательное бюро, а Провидение так устроило, что благодаря счастливому стечению обстоятельств я был в состоянии получать все шифрованные донесения из разных иностранных посольств и консульств, а также и ключи к шифрам» («Geheima Machte», Oberst W, Nicolai, с. 13). Не менее определенно говорит генерал Ронге о расшифровке сербских телеграмм. «Благодаря богатому опыту Балканской войны 19121913 гг. и перед Великой войной, – в своей книге “Kriegs ind Industrie Spionage” он пишет, – расшифровка сербских телеграмм уже не представляла никаких затруднений». Не расшифровкой ли австрийцами сербских телеграмм, особенно посылаемых в Петербург, следует объяснить несговорчивость Австро-Венгрии в период натянутых перед Великой войной дипломатических отношений с Россией?

Во всяком случае, в будущем научно поставленная работа по расшифровке телеграмм явится самым верным и быстрым средством освещения в руках политической разведки, главные старания которой должны быть направлены или на привлечение специалистов по разгадке шифров, или же агентов для покупки таковых какою угодно ценой, памятуя, что все для этого расходы окупятся сторицею. Само же получение шифрованных телеграмм из иностранных миссий или из местных почтово-телеграфных контор особого труда не представит.

Расцветом политической разведки надо считать эпоху Людовика XIV, а у нас – Екатерины Великой, когда в Польше, например, мы распоряжались как у себя дома.

Печально работала наша политическая разведка перед Русско-японской войной, в которую мы вступили, не спросясь броду. Если бы мы отдавали себе отчет в недружелюбном к себе отношении и Англии, и С. А. С. Штатов, то, вероятно, нашли бы способ мирным путем ликвидировать политические несогласия с Японией. Также неудовлетворительно работала наша политическая разведка перед Великой войной. Если бы мы знали наперед, что в результате Великой войны будет крушение трех серединных империй, в том числе и нашей, к чему приложили руки и наши союзники, то едва ли мы начали бы эту войну, какими бы гуманными лозунгами они нас ни манили. Еще печальнее результаты политической разведки в Добровольческой армии. Для каждого участника Белого движения священны лозунги борьбы с большевиками, запечатленной кровью ее бесчисленных павших и замученных героев за дело освобождения поруганной Родины. Но совершенно с другой, чисто меркантильной, точки зрения смотрели на нашу эпическую борьбу якобы идейно помогавшие нам союзники. В июле 1919 г. на сделанный в английском парламенте запрос правительству по поводу английской политики по отношению к большевикам военный министр Черчилль дал нижеследующие разъяснения: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина, когда первый министр (Ллойд Джордж) придерживается мнения, что наше вооруженное вмешательство было бы актом величайшей глупости. Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участия в этом постыдном договоре, и они восстали против правительства, его подписавшего.

Позвольте мне сказать вам, что они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы нашу блокаду. Они получили бы доступ к хлебным запасам Дона, к минеральным богатствам Урала, нефти Кавказа. Они снабдили бы себя всем тем, чего в течение почти четырех лет наша блокада их лишала. Таким образом, Восточный фронт нами был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствия. Что же случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить к послушанию восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему по нашему наущению.

Если после того, как восставшие окраины, подвергаясь риску, оказали нам помощь, мы сказали бы им: “Благодарствуйте, мы очень благодарны вам, вы послужили нашим целям, но теперь вы нам больше не нужны и пусть большевики режут вас”, – тем самым мы высказали бы зложелательность с того момента, как мы их просили и обещали помощь, и в особенности после того, как они предприняли этот шаг и способствовали тем столь много победе союзников. Наша обязанность оказывать им помощь» («Times». 1919. 30 июля).

На выраженное некоторыми членами английского парламента опасение, не слишком ли дорого будет стоить англичанам оказываемая адмиралу Колчаку помощь, тот же военный министр Черчилль прибавил: «Эти посылаемые снаряды являются избытком запаса английской армии; продать этот избыток на рынке нельзя, если же хранить снаряды в Англии, то парламенту придется ассигновать деньги на постройку сараев и нанимать присмотрщиков за хранением, а потому такая посылка снарядов не может считаться убыточной для английской нации».

То же почти говорит английский лорд Мильнер в своем письме от декабря 1918 г. к одному английскому корреспонденту: «Вы спрашиваете, какое право имеем мы посылать наши войска для вмешательства во внутренние дела России и сколько времени это будет продолжаться после заключения перемирия? Ваш вопрос показывает, что вы ошибочно понимаете факт и деятельность английского правительства. Мы хотели как нельзя дольше воздержаться от вмешательства в дела России. Но мы имели нравственную обязанность спасти чехословаков[2], и была срочная военная необходимость помешать обширным провинциям России, боровшимся против большевиков, быть захваченными большевиками и тем устранить возможность передачи ресурсов Германии. Я не говорю уже об огромных военных запасах, нам принадлежащих и находившихся во Владивостоке и Архангельске, которые большевики хотели передать Германии. Наше вмешательство увенчалось успехом. Чехословаки были спасены от истребления. Ресурсы Сибири и Украины не попали в руки неприятеля, и мы помешали, чтобы южные порты России сделались базами германских подводных лодок. Вот те наши результаты, которые помогли поражению Германии» (см. «Journal de Geneve», 20.12.1918 г., Лондон, 19.12.1918).

Были, однако, и правдивые англичане, как автор книги «Правда об интервенции в России» («The truth of the intervention in Russia», Bern, Promachos House, 1918) Филипп Прайс, который, между прочим, говорит в ней: «Как человек, проживший эти четыре года в России и видевший страдания русского народа, я категорически заявляю, что анархия и голод, теперь (в 1919 г.) царящие в России, суть последствия преднамеренной работы европейских правительств, и в этом отношении английское правительство, а равно и германское вели себя, как коршуны одной и той же стаи, и то что Германия делала на Украине, Англия делала то же самое в Сибири и к востоку от Волги».

Вышеприведенные разъяснения руководителей английской политики министров Черчилля и Мильнера, делаемые не в тиши дипломатических кабинетов, а опубликованные в газетах и притом в период операций наших белых армий, ясно показывают, насколько убого была поставлена у нас политическая разведка.

Для уяснения истинных причин помощи противобольшевистским армиям со стороны наших союзников не надо было даже иметь дорогостоящей тайной агентуры, а лишь только систематически читать иностранные газеты. Уяснив же причины, можно было должным образом использовать выигрышность своего военно-политического положения. В самом деле, антибольшевистские армии нужнее были нашим союзникам, чем последние нам. В этой недооценке себя и заключается кардинальный недочет политической разведки антибольшевистских армий. Для суждения об удовлетворительной постановке в Германии тайной политической разведки в мирное время может служить секретный отчет о военной игре офицеров Генерального штаба 1905 г., веденной графом Шлиффеном. Политическая обстановка в ней очень близка к той, что имела место в Великую войну. Тогда уже считалось, что Италия, как член Тройственного союза, не выступит на его стороне, а будет соблюдать нейтралитет. Таковой же нейтралитет, но благожелательный по отношению к Германии будет блюсти и Бельгия. Англия не только будет на стороне России и Франции, но даже пошлет свои три корпуса на континент. Но чего не предвидела германская политическая разведка – это того, что английская пропаганда в Великую войну поднимет против Тройственного союза почти весь мир, и даже С. А. С. Штаты откажутся от своей формулы Монроэ – о невмешательстве в неамериканские дела. Не предвидела германская политическая разведка также и того, что затяжная война и физическое истощение германского народа как следствие блокады нашими союзниками приведут к революции в стране и к крушению трех серединных европейских монархий.

Еще менее того она была осведомлена о вреде большевизма для себя самой, направляя в Россию агентов с Лениным во главе, памятуя, казалось бы, мудрое правило, что на войне не все средства хороши. Будь германская политическая разведка накануне Великой войны на должной высоте и знай немцы приблизительные последствия ее, никогда они не начали бы ее с таким легким сердцем.

Да и победительница – Англия, руководившая политической разведкой держав Согласия, результатом чего и было крушение серединных империй, никак тоже не предполагала, что через 20 лет после того она сама покатится в пропасть по наклонной плоскости и ее политические деятели не раз упрекнут близорукость своей политики, особенно в период стояния у власти Ллойда Джорджа, разрушившей императорскую Россию – необходимейший фактор мира на азиатском континенте. И чем ближе будет закат английской мощи в Индии и Австралии, тем сильнее будет ее разочарование в дальновидности своих политиков времен Великой войны.

В этом отношении была права английская газета «Morning Post», еще 13 августа 1918 г. писавшая: «Наши политические деятели, которые поддерживали революцию и даже большевизм, нанесли английским интересам в России непоправимый ущерб» (Н. Е. Муров. Плоды народовластия. Париж, 1923. С. 65.).

Так же как армия и флот являются оружием стратегии, так слово или пропаганда вообще есть оружие политики, причем и стратегия, и политическая пропаганда должны работать рука об руку, имея лишь одну цель – победу над врагом.

Политическая пропаганда преследует двоякую цель – поднятие настроения среди собственного населения путем хотя бы раздутия своих успехов и преувеличения неудач противника и понижение духа своего противника непосредственным воздействием или же через нейтральные страны. Эта двоякая задача политической пропаганды видна из организации ее в Великую войну в Англии. Стоявший во главе всей политической пропаганды союзников лорд Бивербрук имел трех помощников. Одного для неприятельских стран – лорда Нордклифа, одного для нейтральных стран – лорда Розенмера и одного для пропаганды в собственной стране – лорда Киплинга («Мои военные воспоминания. 1914–1918 гг.». Эрих Людендорф, с. 356). Методы политической пропаганды должны быть чрезвычайно деликатны, дабы лозунги ее не били в глаза своей резкостью, а как бы носились в воздухе, незаметно создавая настроение масс, т. е. народное движение. Конечно, такая тонкая работа по плечу лишь недюжинным натурам, которые за плату или в погоне за создаваемой им работодателями славой творят дело политической пропаганды, развращая народные массы.

Достаточно сказать, что граф Лев Толстой, как разрушитель существовавших до него религиозных и социальных устоев русского народа, затмил собой талантливого писателя и художника, творца «Войны и мира», «Анны Карениной» и др. Еще задолго до революции яд злостной политической пропаганды разливался по всей России благодаря работе таких талантливых артистов, как Орленев, создавший тип безвольного царя Феодора Иоанновича в бывшей до конца 90-х годов под запрещением трагедии гр. Алексея Толстого того же имени; талантливого артиста Шаляпина с его романсами «Как король шел на войну», «Блоха» и пр., художественным исполнением коих нельзя было не увлекаться. А в воздухе между тем как бы сама собой носилась параллель между царем Феодором Иоанновичем и императором Николаем II; проводилась резкая грань между положением на войне царя и обыкновенного смертного и пр. А кто из нас не увлекался точно по щучьему велению идеализацией «Дна» Максима Горького и вообще отбросов человечества, песнями каторжан, сделавшимися излюбленными номерами наших увеселений! Все это делалось как-то само собой, и не было никакой возможности найти главных заправил этой систематически ведомой разрушительной работы, неустанно подрывавшей главные устои, на которых зиждилось государство российское. Взывать к печати было бесполезно, ибо она-то и являлась главною цитаделью этих разрушителей.

Выбор объектов пропаганды представляет собой тоже немало затруднений, так как, желая разрушить моральные устои страны, надо принимать во внимание и психологию народа. В этом отношении работа английской пропаганды заслуживает большой похвалы. Желая надломить боевую мощь Германии, английская пропаганда никоим образом не решается развенчивать ее народного героя фельдмаршала Гинденбурга, а все свои стрелы направляет на бывшего в тени фактического генералиссимуса ее армии генерала Людендорфа, беспощадно заливая его грязью клеветы.

То же самое делалось и у нас еще задолго до революции. Грубо колебать в глазах русского народа престиж монарха было бы нецелесообразно, а потому к этому адскому делу осторожно приступает революционная пропаганда сейчас же после неудачной Русско-японской войны и следовавшей за ней малой революции. Для этого она придвигает к ступеням императорского трона простого мужика, хлыста по своим религиозным убеждениям Распутина, снабдив его даже чудодейственной силой. В книге его секретаря еврея Арона Симоновича «Распутин и евреи» подробно описана встреча Распутина, возвращавшегося с богомолья в Иерусалиме к себе, в тобольскую деревню, с приехавшими помолиться в Киев великими княгинями Анастасией и Милицей Николаевными. Случайно якобы приходит к ним во двор

Распутин, им заинтересовывается великая княгиня, приглашают даже его пить с ними чай и в разговоре узнают, что Распутин умеет лечить гемофилию, неизлечимую болезнь, которой страдал наследник-цесаревич. Благодаря этому, из чувства любви матери к ее единственному сыну, Распутин вводится ими не только в царский дворец, но даже полонит душу императрицы. При содействии подкупленных лиц мистифицируются чудеса не только над А. А. Вырубовой, но и над самим наследником-цесаревичем. Достигнув этой главной своей победы, пропаганда приступает к ее эксплуатации путем распускания не столько в простом народе, сколько в кругах интеллигенции гнусных инсинуаций на государыню и ее дочерей и достигает в конце концов своей цели – расшатывания доверия народа к монарху. Особенно знаменательна в этом отношении речь П. Н. Милюкова в Государственной думе 2 ноября 1916 г., договорившегося чуть ли не до государственной измены самой императрицы.

Сила этой пропаганды была настолько велика, что даже такой, казалось бы, столп правого крыла Государственной думы, как Пуришкевич, идет в заговор с одним из лидеров кадетской партии в Государственной думе Маклаковым для убийства Распутина, этого мавра, сделавшего уже свое дело, т. е. в достаточной степени уже поколебавшего императорский трон в глазах почитавшего его русского народа. В интересах революционной пропаганды Распутин должен быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями, для чего в заговор приглашается даже член императорской фамилии – великий князь Дмитрий Павлович.

Убран был, наконец, с политической арены Распутин. Но Россия продолжала катиться в пропасть при дружном содействии своих союзников, в слепоте своей не желавших видеть, что они рубят тот сук, на котором покоится залог их победы и их будущего благополучия. Достаточно сказать, что оттяжка войны на полтора года вынудила союзников втянуть в нее С. А. С. Штаты, заплатить жизнями сотен тысяч людей и миллиарды денег для того, чтобы через 20 лет выполнять желания побежденного их злейшего врага – Германии.

Я воочию убедился в силе революционной пропаганды на бывшем в феврале 1917 г. в Петербурге процессе против состоявшего при председателе Совета министров Штюрмере чиновника Манасевича-Мануйлова, бывшего вместе с тем и секретарем Распутина. Этот установленный расследованием по приказанию главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского провокационный процесс нужен был революционной пропаганде лишь для того, чтобы убедиться в слабости правительства, а попутно через голову покойного Распутина забрызгать грязью императорский трон. Процесс этот был создан директором Департамента полиции генералом Климовичем при содействии директора Соединенного банка в Москве графа Татищева. На процессе фигурировали корифеи нашей адвокатуры Карабчевский, Аронсон и др. От пускавшейся лишь по билетам в зал суда публики ломились скамьи.

Я был допрошен первым как свидетель со стороны защиты и смело, по совести высказал свой взгляд на это провокационное дело. Желание гражданского истца Карабчевского, в свою очередь, спровоцировать меня и тем аннулировать мои показания нашло горячую и резкую отповедь с моей стороны сначала ему, а затем и ставшему на его сторону председателю Петроградского окружного суда Рейнботу. Это заставило Карабчевского и его московского коллегу прекратить постановку дальнейших мне вопросов, а во время последовавшего затем перерыва заседания суда извиниться передо мной председателю суда Рейнботу за резкость его поведения.

Подошли ко мне адвокаты защиты с Аронсоном во главе благодарить за должную отповедь Карабчевскому, который принужден был перевернуть неиспользованными несколько страниц с намеченными мне вопросами, при помощи которых он меня «загонял бы», по словам Аронсона. Я ничего не понимал во всем происходившем, и только представившийся мне после этого капитан 1 ранга из Ревеля, фамилию коего я забыл, разъяснил, какой террор царил до моего показания в зале суда; лишь я поставил на место председателя его Рейнбота, а равно своими показаниями разъяснил сущность процесса, за что он дважды меня благодарил. Судить о том, что было до меня в зале суда, я не мог, так как был допрошен на четвертый, на сколько помню, день заседания, находясь до этого в особой комнате для свидетелей.

Из вышеизложенного видно, что даже представители нашей юстиции во главе с ее министром Добровольским, поставившим вопреки желанию императрицы, как это видно из ее писем государю, на суд это провокационное дело Манасевича-Мануйлова, были также заражены революционной пропагандой.

Примером удачно поставленной нами политической пропаганды является многолетняя славянофильская пропаганда, центром коей являлось Славянское благотворительное общество в Петербурге, членами коего наряду с известными славянофилами, как профессор Ламанский и др., являлись и военные: генерал граф Игнатьев, Паренсов и др. Моральный и материальный успех этого общества покоился на симпатичности русскому любвеобильному сердцу идеи защиты слабых, а особенно славян, от насилия турок и австро-венгерских правительств, приведшей нас к ряду осложнений до Великой войны включительно.

Это общество располагало значительными средствами, часть коих шла на поддержание славянофильских идей между нашими заграничными братьями-славянами. Я достоверно знаю, что лидер словаков, писатель и поэт Гурбан Ваянский, ездил в Петроград за субсидиями.

Эта пропаганда среди славян бывшей австро-венгерской монархии была чрезвычайно плодотворна, и результаты ее сказались в сотнях тысяч пленных на Юго-Западном фронте. В самом начале войны меня, однако, удивляло сравнительно малое количество пленных чехов по сравнению с другими славянскими народностями, почему я и начал было разочаровываться в продуктивности славянофильской пропаганды в Чехии. Вскоре, впрочем, этот пробел был исправлен.

Генерал Ронге очень подробно описывает перипетии смелой борьбы лидеров славян, как Крамарж, Клофач и другие, с австрийским правительством, которая в конечном результате привела к крушению австро-венгерской монархии. Немалую роль в этой борьбе сыграли сокольские общества, явившиеся тем славянофильским цементом, который связал воедино национальные стремления, главным образом, печать, а затем радио, кинематограф, театр, варьете и пр. В военное время вести пропаганду непосредственно в неприятельской стране весьма затруднительно, особенно если к этому не приняты меры еще в мирное время путем основания там своих органов печати, кино, театров и пр. Ввиду этого пропаганда должна вестись через прессу нейтральных стран, где помещение соответствующих статей сопряжено с затратой больших денежных средств. Но и эта работа должна вестись с большой осмотрительностью, дабы не возбуждать подозрения у противника. Надо и в этом отношении отдать должную дань английской пропаганде, которая, кажется, кроме Швеции, держала в своих руках всю прессу нейтральных стран, не жалея на это денежных средств. Генерал Людендорф на 370-й странице своих воспоминаний говорит об этом так: «Лорд Нордклиф был прав, утверждая, что речь английского государственного лица стоила Англии 20 тыс. фунтов стерлингов, когда немцы ее перепечатывают, и 100 тыс. фунтов стерлингов, когда они на нее не отвечают».

Кроме денежных субсидий печать можно держать в руках и при помощи контроля отпуска бумаги, красок для печатания, аренды типографий и пр., что имело место в Добровольческой армии.

Пожалуй, самым опасным средством политической пропаганды являются международные общества, преследующие якобы исключительно лишь гуманные цели – насаждение Царства Божия на земле, а не политическую работу, будут ли то масонские ложи – как смешанные по своему составу, французская, английская, американская и др., или находящиеся в той или иной зависимости от них бесчисленные пацифистские и другие общества, Общество христианской молодежи (так называемое ИМКА) (YMCA – Young Men Christian Association – Христианская ассоциация молодежи. – Ред.) и пр.

Документально обоснованными трудами профессора Сапешко, Винберга, Нечволодова, Петровского, Иванова, Маркова, Людендорфа, Свиткова и др. установлена причастность масонских лож к разрушительной политической пропаганде, хотя и прикрытой гуманными лозунгами.

Разрушительные политические, религиозные и социальные цели масонства ярко, кратко и документально изображены в окружном послании Собора архиереева (Архиерейский собор. – Ред.) Русской Православной Церкви за границей в 1932 г., перепечатанном в «Церковной жизни» 1935 г., № 2. На странице 353-й своих военных воспоминаний генерал Людендорф таким образом характеризует разрушительную политическую работу масонства в Великую войну: «Работали и ложи (масонские) всего мира, издавна руководимые Англией, работали с совсем жутким влиянием этого могущественного из тайных союзов, служа англо-саксонской и, следовательно, интернациональной политике».

Задачи и средства разного рода международных пацифистских обществ изложены в книге Анны Нильсон «ABC der Friedens bewegung», изданной в 1936 г. в Вене и Ревеле. Целями этого пацифистского движения, т. е. установления Царства Божьего на земле, служат не только бесчисленные международные общества взрослых и молодежи, но даже союзы инвалидов и религиозные общества (экуменическое движение).

О своей политической пропаганде в лагерях русских военнопленных в Австро-Венгрии открыто говорит секретарь Общества христианской молодежи (ИМКА) Ю. Ф. Геккер в книге «Христианский союз молодых людей». Если даже не углубляться в область политической пропаганды, все же вред всех вышеупомянутых международных обществ виден из того, что центр управления ими находится вне пределов воюющих государств, обыкновенно в С. А. С. Штатах или же в Швейцарии, и контроль над их служебными сношениями почти невозможен. Между тем, находясь в воюющих государствах, члены этих обществ невольно впитывают в себя настроения народных масс, что является особенно ценным в моменты надлома войны, и, помимо даже своей злой воли, легко могут поделиться впечатлениями с коллегами за границей, т. е. нанести тем существенный вред интересам той страны, где они работают. Этим обстоятельством и следует объяснить закрытие во всех странах, где национальное чувство народов достигает надлежащей высоты, масонских лож, за которым логически должно следовать и воспрещение действий всякого рода международных пацифистских обществ, как разрушающих воинственный дух народов. Ярким примером тому могут служить Германия, Италия и другие государства. Следует иметь в виду, что в императорской России масонские ложи были закрыты еще в начале XIX столетия, а из международных общественных организаций было разрешено открыть незадолго до Великой войны под контролем правительства и духовенства Общество христианской молодежи под названием «Маяк», воспретив ему, однако, примыкать к международному комитету.

Более радикальным в этом отношении является национал-социалистическое правительство Германии, которое ведет энергичную борьбу с католической религией отчасти и потому, что высший центр духовного управления католической части германского народа находится не в самой стране, а за границей.

Результаты политической пропаганды союзников в Великую войну были настолько велики, что не только жители нейтральных стран, но и самой Германии все более и более убеждались в агрессивных ее стремлениях, совершенно забывая, что причиной войны являлась борьба между Англией и Германией за морскую гегемонию, остальные же союзники, не исключая и России, были лишь статистами.

Если победа на стороне Антанты, то это надо приписать главным образом искусно веденной ею политической пропаганде через тыл разложившей и фронт армии. Ллойд Джордж знал, что делал, говорит генерал Людендорф, когда благодарил лорда Нордклифа по окончании войны от лица Англии за веденную им пропаганду. Это был художник в деле влияния на массы («Мои военные воспоминания», с. 354).

Огромное значение политической пропаганды в деле крушения тыла серединных империй, приведшего к крушению и на фронте, учли и большевики, и немцы. Первые не жалеют средств, чтобы пропагандой держать в неведении истинно русские народные массы, делая из советского ада недосягаемый для всего остального буржуазного мира «земной рай», действуя по поговорке «клевещите, клевещите, что-нибудь останется». Политической грамоте ими отводится поэтому такое же место при обучении солдат, как и строевым занятиям.

Не менее талантливо использовало печальные для себя результаты политической пропаганды во время Великой войны и германское национал-социалистическое правительство, упорно и систематически перевоспитывая свой народ под руководством талантливого министра пропаганды Геббельса. Только этой главным образом пропагандой и надлежит объяснить неслыханные до сих пор результаты народных голосований, дающие почти 100 % голосов за правительственные предложения. Это достигается трудом огромных кадров пропагандистов, для обучения коих, говорят, основана в Гамбурге особая академия с трехгодичным курсом на 15 000 слушателей. Этим единодушием германского народа вместе с блестящим состоянием вооруженных сил Германии надлежит объяснить небывалые успехи ее внешней политики в наши дни.

Из вышеизложенного вытекает, что Великая война наряду с огнестрельным оружием выдвинула в равное с ним положение и психическое[3] оружие – слово, явившееся могучим средством политической пропаганды, действующее на моральный элемент народов, – главный фактор, по словам Наполеона, победы над врагом.

Б. Военная и морская тайные разведки. Начало чистой военной тайной разведке кладет Наполеон I, а создает ее во Франции Наполеон III в виде специальной полиции. Отрицательный пример постановки ее у нас в Русско-японскую войну и положительный после нее. Краткий исторический очерк развития у нас военной тайной разведки. Войсковой и тыловой районы тайной разведки. Оценка результатов ее нашими противниками: генералами фон Франсуа, Ронге и полковником Николаи. Морская тайная разведка и отличие ее от сухопутной.

Раньше военная и морская тайные разведки соединялись с чисто политической разведкой, являясь ее пасынками, со всеми присущими этому положению недостатками. Лишь Наполеон I отводит должное место тайной разведке, привлекая для этого трудного дела выдающихся агентов, не считаясь с денежными затратами на нее. Можно с уверенностью сказать, что блеск наполеоновских побед в значительной мере был обязан рациональному использованию результатов тайной разведки.

Франции же в лице Наполеона III принадлежит инициатива постановки разведывательного дела на твердые основания путем учреждения декретом от 22 февраля 1855 г. специальной железнодорожной полиции – Police speciale des chemins de fer. Первоначальное назначение ее было: наблюдение за служащими частных железных дорог и выполнение паспортных формальностей на границах государства, а затем эта полиция все более и более входила в контакт со вторым отделением военного министерства, т. е. с разведывательным отделением, особенно с 1875 г., когда Франция была накануне войны с Германией. В войне 1870–1871 гг. эта специальная полиция, разбросанная по всей Франции, явилась главной базой разведывательной службы французов.

У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится к периоду создания по примеру Германии самостоятельной должности начальника Генерального штаба, т. е. ко времени после Русско-японской войны 1904–1905 гг. Ввиду этого часть организации у нас тайной разведки принадлежит первому начальнику Генерального штаба генералу Палицыну.

До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ, на который приходилось по две трети границы с Германией и Австро-Венгрией, отпускалось 2–3 тысячи рублей в год. Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведущих лиц, то можно себе представить в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.

Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, постоянных резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали. Служа в 1904–1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное. Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен его у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись, имелся лишь в штабе главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.

Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец-русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это поистине благое дело миллион рублей. К великому сожалению, генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотни миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую. Главным источником осведомления у нас был опрос пленных, которых было не так-то много.

Чтобы заполнить этот недостаток, действительной тайной разведке пришлось обратиться к ее суррогатам в виде не ответственных за нее комиссаров трех провинций – наших офицеров Генерального штаба и отдельных офицеров-любителей. Получаемый из этих источников буквально сырой, непроверенный материал слался в штабы армии, загромождая их этим хламом.

Ведь главное достоинство донесений – их достоверность, что может определить лишь лицо, пославшее агента, а это как раз и не имело здесь места.

Печальный опыт постановки тайной разведки в Русско-японскую войну дал толчок на верхах к созданию ее на рациональных началах. На запрос начальника разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба полковника Адабаша штабы военных округов разработали подробные планы, как, казалось бы, следовало организовать это новое, буквально ни на верхах, ни на низах неведомое дело. Даже книги о тайной разведке Клембовского нельзя было достать, а потому все приходилось создавать по наитию свыше.

За основание тайной разведки была принята сеть постоянных резидентов, поселенных в наиболее важных в стратегическом отношении пунктах неприятельской территории, связь между которыми и разведывательными отделениями штабов военных округов поддерживалась при помощи агентов для связи. Был принят приблизительный прожиточный минимум для резидентов и агентов связи, что определяло главные статьи расхода на тайную разведку. К этому пришлось прибавить некоторые ассигнования на приобретение документов, случайные расходы и пр., что сразу же подводило финансовый фундамент под рациональную постановку этого нового дела.

Бывший тогда начальник штаба Варшавского военного округа, герой Русско-японской войны, генерал-лейтенант Самсонов одобрил разработанные мною на вышеизложенных основаниях предположения, и мы стали ожидать их утверждения начальником Генерального штаба. Взамен этого пришло оттуда указание составить такое же предположение и по организации контрразведки, т. е. борьбы с неприятельскими шпионами. Это ставило и вторую, пассивную область тайной разведки – контрразведки на должное место, поручая это дело военному ведомству, а не жандармскому сыску, как то имело место до сих пор, о чем подробнее будет упомянуто в отделе контрразведки.

Не ожидая утверждения Положения о тайной разведке, что имело место после съезда в Петербурге начальников разведывательных отделений пяти западноевропейских военных округов: Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского и Одесского, Главное управление Генерального штаба одобрило в принципе предложенные штабами округов Положения и с каждым годом увеличивало отпуск денежных средств на тайную разведку. В частности, в Варшавском военном округе увеличение этих расходов на тайную разведку шло крупными шагами: 10 000, 15 000, 25 000, 35 000 и, наконец, 55 000 рублей – максимальное годичное ассигнование на тайную разведку (но без расходов на контрразведку) перед Великой войной. При этом было указано, что размер этих ассигнований может быть увеличен лишь по статье на приобретение секретных документов. Эту сумму в 55 000 рублей для важнейшего военного округа – Варшавского нельзя было почитать чрезмерной, но ее совершенно было достаточно для работы мирного времени, и штаб Варшавского военного округа ни разу не обращался за ее увеличением, невзирая на обилие приобретаемых им секретных документов.

На это обстоятельство надлежит обратить внимание, вопреки ходячему мнению, поддерживаемому и иностранными специалистами по тайной разведке, о колоссальных якобы у нас на нее ассигнованиях и нередко о расходовании их не по назначению. Полковник Николаи на странице 34-й своего труда «Тайные силы» («Geheime Machte») говорит, что в то время как Германия на тайную разведку расходовала в год 450 000 марок, или 216 000 рублей, Россия израсходовала на это дело в 1912 г. 13 миллионов рублей, а за одно полугодие 1914 г. – 26 миллионов рублей. Если отпуски денежных средств на ведение тайной разведки в России были значительнее, чем в Германии, то не надо забывать, что императорская Россия, занимая одну шестую часть земного шара, раскинулась на двух материках, а потому и тайная ее разведка должна была вестись в мировом масштабе.

В то время как максимальное ассигнование на тайную военную разведку Варшавскому военному округу было 55 000 рублей, таковое же для Виленского военного округа, на долю коего приходилась одна треть границы с Германией, было 35 000 рублей, для Киевского, на долю коего приходилась лишь одна треть границы с Австро-Венгрией, – 55 000 рублей.

Объяснение последнего увеличенного ассигнования заключается в том, что по не понятным для меня причинам кроме официальной тайной разведки штаба Киевского военного округа таковая велась там еще лично генералом Сухомлиновым по должности начальника штаба Киевского военного округа, помощника командующего войсками и, наконец, командующего войсками этого военного округа, а затем это перешло и на его преемника генерала Иванова.

Это ненормальное дублирование, вопреки мнению штаба Киевского военного округа, ведения тайной разведки принесло огромный вред и оказалось впоследствии провокацией, о чем подробнее будет сказано в отделе работы при помощи фиктивных документов.

Положением о тайной разведке были поделены районы ее между соответствующими военными округами, причем границы разведок ограничивались обыкновенно меридианами столиц соответствующих иностранных государств: Берлином, Веной и пр.; границы эти не соприкасались, а накладывались, т. е. заходили одна на другую. Так в район разведки Варшавского военного округа входил и Львов, Киевскому военному округу надлежало разведывать крепость Перемышль, что объяснялось условиями выполнения первоначального плана войны. Что лежало за этими районами, т. е. глубокий тыл неприятельской армии, это являлось объектом тайной разведки Главного управления

Генерального штаба. Таким образом, меридианы столиц разграничивали войсковой район тайной разведки, подлежавший ведению штабов военных округов, от тылового, подведомственного Главному управлению Генерального штаба.

Положение о тайной разведке, окончательно принятое на съезде начальников разведывательных отделений пяти западно-европейских округов, положило резкую грань между прежней бессистемной, анемичной тайной разведкой и поставленной после Русско-японской войны на прочные научные основания, причем ведение ее было обеспечено отпуском достаточных денежных средств – этого главного нерва надежной подготовки к войне.

Последующая блестящая работа нашей тайной разведки в мирное время вполне оправдала возложенные на нее надежды и сопряженные с этим расходы, чем в первую очередь обязана она генералу Палицыну и полковникам Адабашу и Монкевицу как представителям Генерального штаба, и полковникам Свечину (Петербургский военный округ), Вицнуда и Ефимову (Виленский военный округ), Галкину, Духонину (Киевский военный округ) и Ростковскому (Одесский военный округ) как начальникам разведывательных отделений западных пограничных округов.

Следует при этом заметить, что дело тайной разведки создано исключительно русским умом и без всякого указания или давления нашей союзницы Франции. Никаких положений или инструкций в этом отношении мы от нее не получали, вопреки утверждениям германских и австро-венгерских специалистов этого дела, а своим тяжелым опытом, учась на своих собственных ошибках, мы творили это новое, далеко не легкое и очень деликатное дело. В Великую войну мы вступили вполне подготовленными в военно-разведывательном отношении, удачно разрешив все поставленные на период мирного времени тайной разведкой задачи, и повторяю, достигли этого своим собственным умом, нередко делясь даже результатами своих достижений со своей союзницей. От нее же разведывательное, например, отделение, во главе коего я стоял почти десять лет, ничего не получило. Несомненно, то же самое имело место и у моих соседей.

В заключение я хочу привести мнение командира 1-го германского корпуса (Кёнигсберг) генерала фон Франсуа о работе нашей тайной разведки в мирное время, не говоря уже о похвале ей моих бывших противников. На странице 128–129 своей книги «Сражение на Марне и Танненберге» генерал фон Франсуа так характеризует работу нашей тайной разведки перед Великой войной:

«Шпионская деятельность русских с каждым годом усиливалась. Во всех пограничных гарнизонах Восточной Пруссии, а также в малых пограничных городах находились неприятельские тайные агенты, которые, часто прикрываясь личиной учителей и учительниц языков, так ловко действовали, что к ним трудно было придраться. Когда я осенью 1913 г. прибыл в Кенигсберг, число шпионских дел в военных судах было очень велико. Самое скверное было то, что старшему писарю кавалерийской инспекции удалось сфотографировать почти все секретные бумаги несгораемого шкафа, между коими были «Указания охраны границы и распоряжения по стратегической разведке», и продать все это неприятельским агентам. Также имелись данные о государственной измене бывшего полкового писаря Кирасирского (третьего) полка, который после военной службы работал чиновником в политической полиции».

Германской службы полковник Николаи на странице 36-й своей книги «Geheime Machte» пишет: «В 1912 г., когда русская разведка усилила свою деятельность против восточных немецких крепостей, в Торнскую крепость был поселен старший писарь в целях охраны секретных планов и документов в самом помещении штаба этой крепости. Немного времени спустя русские шпионы это установили. Разведывательное отделение штаба Варшавского военного округа под руководством особенно энергичного и успешно работавшего Генерального штаба полковника Батюшина заагентурило себе этого предназначенного для охраны писаря. Снабженный фотографическим аппаратом, писарь этот выдавал все, к чему имел доступ. Полковник Батюшин не боялся даже приезжать для личного инструктирования в Торн, а также в Бреславль, где он также имел у себя на службе писаря в крепости».

Должен сказать, что я никогда не ездил на свидания со своими агентами на неприятельскую территорию, но очень часто бывал там проездом, и неизменно под своей фамилией и никогда со мной не было там никаких недоразумений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.