Три исторические экспедиции

Три исторические экспедиции

Цель экспедиции на «Сибирякове» — за одну навигацию пройти Северный морской путь с запада на восток, то есть положить начало регулярным рейсам по великой заполярной морской трассе нашей страны.

Начальник экспедиции — директор Всесоюзного Арктического института, профессор Отто Юльевич Шмидт, план экспедиции был разработан под его руководством совместно с его заместителем по научной части В. Ю. Визе.

Ширшов присутствовал на заседании ученого совета института, посвященного обсуждению плана экспедиции, и ему особенно запомнилась взволнованная речь В. Ю. Визе:

— Нам выпала честь осуществить наконец мечты и планы великого Ломоносова, который еще в 1763 году писал: «Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может Российская слава, соединенная с беспримерной пользою, через изобретение Восточно-северного мореплавания…» Тем самым Ломоносов утверждал, что географическое положение России обязывало искать выходы в свободный океан прежде всего в северных морях, то есть продолжить осваивать мореплавание по Северному морскому пути…

Петра Петровича очень обрадовало сообщение, что наряду с решением транспортной задачи в план экспедиции включено проведение комплекса научных исследований по всему маршруту плавания судна[1].

П. П. Ширшов

С вполне понятным чувством волнения приехал П. П. Ширшов в июле в Архангельск, чтобы подготовить до отхода судна свою биологическую лабораторию. Там же на корабле состоялись первые встречи и знакомство с другими участниками рейса. В экспедиции такого масштаба и с такими важными задачами он участвовал впервые, и, хотя уже не был новичком в Арктике, первые дни его не покидало чувство стеснения перед корифеями полярной науки и прославленными арктическими мореходами, находящимися на борту корабля.

Наступил торжественный день, когда капитан В. И. Воронин подал с мостика команду на отход судна, — 28 июля 1932 года. Все заботы и тревоги остались позади. Начался размеренный ритм походной жизни. На борту «Сибирякова» находилось 64 человека, из них 10 научных работников. С некоторыми из них Ширшов уже был знаком ранее, с другими познакомился на судне. В первую очередь контакты установились с другим гидробиологом экспедиции — Л. О. Ретовским. Они сразу же четко распределили обязанности: Петр Петрович занимался ловом планктона, а Ретовский — сбором донных организмов (бентоса). К своему напарнику Ширшов питал чувство большого уважения и не стеснялся обращаться за советами, ведь Ретовский был старше Ширшова не только по возрасту, но и по стажу и опыту работы в Арктике. Свои исследования в Арктике он начал десять лет назад и за это время успел принять участие в нескольких полярных экспедициях.

Быстро установились связи и с другими научными работниками — большинство из них имели за своими плечами по нескольку лет полярного стажа: геолог В. И. Влодавец, гидрохимик Б. П. Брунс, гидролог А. Ф. Лактионов, гидрограф Я. Я. Гаккель… Научным руководителем экспедиции был профессор В. Ю. Визе.

Петр Петрович впоследствии не раз повторял, что считает для себя огромной удачей, что пришлось ему общаться с О. Ю. Шмидтом и В. Ю. Визе. Именно их Ширшов считал своими главными учителями и наставниками.

С большим уважением относился Ширшов и к В. И. Воронину, одному из лучших полярных капитанов того времени, смелому новатору судовождения во льдах арктических морей. Общительный характер, дружелюбие и жизнерадостность молодого ученого способствовали установлению дружеских отношений и с научными работниками экспедиции и членами экипажа, особенно с молодежью. Здесь на «Сибирякове» крепкая дружба завязалась у Ширшова с двумя его сверстниками — художником Федей Решетниковым[2] и радистом Эрнестом Кренкелем, неугомонными весельчаками, великолепными мастерами на забавные шутки, что порой вносило большое оживление в размеренный уклад корабельной жизни.

Ширшов работал с большим увлечением и пользовался каждой остановкой судна, чтобы провести сбор мельчайших организмов. Его интересовал не только видовой состав и количество собираемого планктона. Он считал планктон индикатором океанографической и промысловой характеристик района, что достаточно собрать и определить планктон, чтобы оценить, насколько выгоден этот район для организации в нем рыбного промысла.

Но не только наукой было занято время Ширшова в экспедиции. Он одним из первых включался в общесудовые работы, когда объявлялся аврал, а такие события бывали довольно часто. Первый аврал был объявлен во время стоянки у острова Диксон, когда требовалось перегрузить запасы бункерного угля с угольщика «Вагланд». Здесь Ширшов получил первый урок в новой профессии — грузчика и выдержал его успешно. А в бухте Тикси пришлось быть и строителем: здесь только что была создана полярная станция, и сибиряковцы по призыву О. Ю. Шмидта объявили субботник, чтобы помочь построить жилой дом и здание радиостанции.

Самые тяжелые испытания начались в Чукотском море. Корабль попал в ледовый плен и потерял лопасти винта, и тогда в срочном порядке потребовалось загрузить носовую часть, чтобы поднять над водой конец гребного вала и заменить винт. На авральные работы были подняты на судне все — экипаж и научный состав во главе с О. Ю. Шмидтом. Шесть суток продолжалась перегрузка каменного угля и экспедиционных грузов из кормового трюма в носовой. Петр Петрович попал в бригаду, возглавляемую журналистом Б. В. Громовым, которая соревновалась с бригадой, которой руководил судовой врач Л. Ф. Лимчер. Как и каждый член бригады Громова, Петр Петрович перенес на своей спине 1200 пудов угля — по 50 пудов, или по 800 килограммов в час!

В этой бригаде так же самоотверженно трудились радист Э. Т. Кренкель, научные работники Я. Я. Гаккель, Б. П. Брунс, В. И. Влодавец и другие.

Так в те годы приходилось работать людям в Арктике — каждый шаг к новым успехам был сопряжен с тяжелым изнурительным трудом.

Через несколько дней льдом обломило конец гребного вала, и он вместе с винтом ушел на дно. Беспомощный «Сибиряков» оказался полностью во власти ледовой стихии. Первые дни он вместе с ледяными полями дрейфовал на юго-восток, а потом вновь на запад. Нависла угроза зимовки во льдах, но люди не думали сдаваться. Шмидт с Ворониным держали совет, как вырваться из плена, а тем временем Визе с научными работниками продолжали вести наблюдения. В. Ю. Визе высказал свое суждение:

— Нет худа без добра. Наш дрейф дает интересный материал для суждения о режиме течений в Чукотском море, который мы без потери винта, конечно, не добыли бы…

А пока приходилось ждать. 27 сентября под влиянием северо-западного ветра льды несколько разрядило, и был подан сигнал всему составу на очередной аврал. Капитан приказал поставить паруса. В ход пошли корабельные и шлюпочные брезенты. Попутный ветер надувал эти необычные паруса и медленно, но неуклонно продвигал судно к Берингову проливу. Ширшов вместе с товарищами работал круглые сутки. Он участвовал в перестановке парусов, а когда корабль останавливался перед перемычкой льда, спускался вместе с подрывниками на лед, закладывал и взрывал аммонал, заводил на лед якоря. И вот настал победный миг. 1 октября «Сибиряков» вышел на чистую воду севернее Берингова пролива. На корабле наступило всеобщее ликование. Впервые в истории за одну навигацию экспедиция прошла весь путь от Белого моря до Берингова пролива вдоль северного побережья нашей страны. Подвиг сибиряковцев был высоко оценен Советским правительством. Все участники этого исторического рейса были награждены орденами СССР. Принимая в Кремле из рук председателя Президиума ЦИК СССР М. И. Калинина свою первую правительственную награду — орден Трудового Красного Знамени, Петр Петрович с глубоким волнением слушал затем проникновенные слова Всесоюзного старосты: «В мире есть только одно-единственное государство — СССР, где награда за общественную деятельность и вообще за всякую полезную работу является не столько фактором личного благополучия награжденного, сколько фактором огромного общественного значения. Поэтому получить награду в Советском Союзе и тем самым выделиться из общей массы работников нашей страны — большое счастье. Награждая, правительство отметило вас перед всеми массами Советского Союза и признало тем самым особое значение вашей работы. Пусть это послужит вам стимулом к новым достижениям!»

Успех экспедиции «Сибирякова» имел большое значение. 17 декабря 1932 года было создано Главное управление Северного морского пути. Основная задача его — «проложить окончательно морской путь от Белого моря до Берингова пролива, оборудовать этот путь, держать его в исправном состоянии и обеспечить безопасность плавания по этому пути».

Всесоюзный Арктический институт, где работал П. П. Ширшов, был передан в ведение Главсевморпути. Летом 1933 года Петр Петрович снова уходит в Арктику: он зачислен гидробиологом в состав экспедиции на пароходе «Челюскин», который должен повторить прошлогодний маршрут «Сибирякова». По сравнению с сибиряковской экспедицией на пароходе «Челюскин» отправился в плавание более многочисленный коллектив. И само судно было значительно больше «Сибирякова» — его водоизмещение составляло 7500 тонн. Ширшов чувствовал себя на судне значительно увереннее, чем год назад, сказался опыт, полученный во время трудного рейса на «Сибирякове». К тому же он попал в родную полярную семью: в числе участников рейса было 22 сибиряковца. Экспедицию опять возглавлял профессор О. Ю. Шмидт, а судном командовал тот же капитан В. И. Воронин. Радостной была встреча со старыми друзьями-сибиряковцами: гидрографом Я. Я. Гаккелем, художником Ф. П. Решетниковым, кинооператором М. А. Трояновским, радистом Э. Т. Кренкелем и другими. Не было только заботливого друга и наставника В. Ю. Визе — он в это время возглавлял другую экспедицию.

Шестнадцатого июля 1933 года жители Ленинграда и многочисленные представители прессы торжественно проводили пароход «Челюскин» в далекий, полный опасностей рейс. Участники экспедиции 1 августа прибыли в Мурманск. Там догрузили судно необходимыми запасами топлива и продовольствия, провели тщательную проверку готовности к дальнему походу и 11 августа вышли из Кольского залива и взяли курс на восток. По озабоченному виду капитана Воронина Ширшов догадывался, что рейс предстоит более сложный и трудный, чем на «Сибирякове». Действительно, «Челюскин» не был приспособлен для одиночного плавания во льдах. Он имел длинный и широкий корпус, редкие и слабые шпангоуты, а ледовые крепления в носовой части корпуса не были достаточно надежны. Не случайно капитан В. И. Воронин записал в своем дневнике в начале рейса: «Я знаю, что меня ждет, как мне будет трудно вести это суденышко через арктические льды…» Но опасениями своими Воронин ни с кем не делился, кроме О. Ю. Шмидта, но тот успокоил его:

— Мне обещали, — сказал он, — что во льдах нас будет сопровождать ледокол «Красин».

Все участники рейса горели желанием не только повторить успех «Сибирякова», но добиться еще большего. Да и план рейса был несколько сложнее — не только пройти за одну навигацию всю трассу Северного морского пути, но и выполнить несколько производственных заданий: сменить персонал полярной станции на острове Врангеля и построить там несколько новых домов, а также провести во время рейса всесторонние испытания корабля с целью определения оптимального типа грузового судна для будущего арктического транспортного флота.

Ширшов при каждом удобном случае поднимал сетки с планктоном, проводил в лаборатории обработку и анализ собранного материала, заполняя своим четким почерком страницу за страницей полевого журнала.

История экспедиции «Челюскина» широко освещалась в печати. Напомним только, что опасения капитана относительно поведения «Челюскина» во льдах оправдались, и уже при первых встречах со льдом в Карском море судно получило повреждения. На помощь пришел ледокол «Красин» и вывел «Челюскина» на чистую воду. Пришлось на ходу проводить ремонт и делать в носовой части парохода дополнительные крепления. Однообразие походной жизни было нарушено приятным событием: на подходах к Северной Земле неожиданно увидели остров. По карте на этом месте значилось открытое море без признаков земли. Капитан сделал точную обсервацию места острова, определил его конфигурацию, сверился по лоции — оказалось, что они подошли к острову Уединения, только он оказался на 50 миль западнее места, обозначенного на карте.

Спустили шлюпку, на остров высадилась группа участников экспедиции во главе с О. Ю. Шмидтом, среди них был и Ширшов. Челюскинцы совершили несколько маршрутов по острову, каждый выполнил работу по своей специальности: геологи собирали образцы горных пород, геодезисты делали картографическую съемку, физики проводили магнитные измерения, Ширшов собрал большую коллекцию мхов и лишайников — флоры этого одинокого, угрюмого острова, кинооператоры занимались киносъемкой. Перед возвращением на судно сложили на берегу гурий и вложили в него бутылку с запиской.

В этот раз обойти с севера архипелаг Северная Земля не удалось — путь преградили сплоченные льды. Пришлось повернуть на юг и пройти в море Лаптевых проливом Вилькицкого. Ледовая обстановка по пути корабля в море Лаптевых была легкой, зато судно изрядно потрепал сильный шторм. Восточно-Сибирское море оказалось не столь гостеприимным: путь преграждали льды, судно получило новые повреждения корпуса, усилилась течь. Как и в прошлом году, Чукотское море встретило судно тяжелыми полями сплоченного льда, преодолеть которые «Челюскин» без помощи ледокола не мог, а обещанный ледокол «Красин» поломал винт и находился на ремонте.

С большим трудом пароход дошел до мыса Якан. Капитан вместе с летчиком М. С. Бабушкиным вылетел на разведку льдов (самолет Ш-2 находился на борту корабля) — картина оказалась неутешительной: все море впереди было забито льдом. Оставалось только одно — ждать, пока изменится ветер, приведет в движение ледовые поля, образуются полыньи и пространства с разреженным мелкобитым льдом, через которые «Челюскин» сможет продвинуться дальше на восток. Через несколько дней такой момент настал — начался медленный дрейф в юго-восточном направлении, но вскоре «Челюскин» вновь застрял недалеко от острова Колючин в неподвижном льду берегового припая. Разведка показала, что на небольшом расстоянии потоки дрейфующего льда неслись к Берингову проливу. Руководители экспедиции приняли решение обколоть вокруг парохода лед, создать полынью, развернуть в ней судно, затем пробить во льду канал, чтобы вывести «Челюскин» к этому потоку. Начался очередной аврал, не прекращавшийся шесть суток.

Капитан Воронин заносит 1 октября в свой дневник следующие пессимистические строчки: «Чего можно ожидать от этой изнурительно тяжелой работы? Положительных результатов ждать нельзя было, так как своими силами вывезти 150 000 тонн льда мы, конечно, не могли. Так говорит здравый смысл». Но тут же продолжает, подсластив это горькое признание нотками оптимизма: «…но ведь нельзя же и рук опускать! Думать о зимовке еще рано. Кромка льда близко от нас, и свободная вода манит к себе…»

И Арктика отступила. Нет, не аммонал, не кирки и лопаты, не нечеловеческие усилия людей сыграли здесь роль. Переменился ветер, пришел в движение лед, появились разводья. Начался медленный дрейф ледяного поля, в котором находился «Челюскин». Но аврал продолжался: надо было расколоть этот ледяной массив и вырвать из него пароход. Наконец победа одержана, и «Челюскин» под громкие «ура!» медленно двинулся на юго-восток.

Но радость оказалась недолгой. Уже через четыре дня у мыса Сердце-Камень «Челюскин» вновь попал в ледовый плен, и его носило в разных направлениях 20 дней — с 8 по 28 октября.

Трагедия заключалась в том, что транспортному неледокольному пароходу пришлось в одиночку бороться с полярной стихией — на трассе Северного морского пути не оказалось ледокола, чтобы прийти к нему на помощь. Правда, с востока был послан ледорез «Ф. Литке», но пробиться к «Челюскину» не смог.

А «Челюскина» продолжало носить по Чукотскому морю, и с каждым днем становилось все яснее, что зимовка неизбежна, и участники экспедиции начали основательно готовиться к ней. Этот момент наступил 3 декабря, когда «Челюскин» сделал последнее, но безуспешное усилие продвинуться вперед и механики остановили машину. Шмидт созвал весь коллектив и объявил о начале зимовки. Челюскинцы не сидели без дела. Они продолжали нести вахты как на пароходе, так и возле него, создавали аварийные запасы продовольствия и строительных материалов, регулярно передавали на Большую Землю метеосводки, ученые изыскивали возможности проводить свои наблюдения. Работали различные кружки, а О. Ю. Шмидт читал курс высшей математики.

Теперь «Челюскина» несло со льдами в море уже к северу от острова Колючин. Линия его дрейфа представляла замысловатые зигзаги. Периодически происходили передвижки и сжатия льдов, на корпусе «Челюскина» появлялись новые раны. Последнее сжатие, роковое для «Челюскина», произошло 13 февраля 1934 года. Огромный вал торосистого льда высотой 8 метров обрушился на пароход, за ним другой, третий. Был объявлен аврал, на лед срочно начали выгружать аварийные запасы. Пароход стало ломать, вода начала заливать машинное отделение, каюты. Был дан приказ: всем на лед.

Ширшов вместе со всеми помогал сгружать на лед мешки и ящики с продовольствием, палатки, ценное оборудование, одежду, научные приборы. Вдруг вспомнил, что оставил в каюте свой дневник, и стремглав бросился за ним. Пробегая по коридору, он неожиданно увидел Д. И. Васильеву, которая спокойно укачивала своего ребенка. Петр Петрович закричал ей:

— Дора, почему вы не выходите на лед, ведь судно гибнет!

Васильева спокойно ответила:

— Я жду мужа, он обещал, когда будет надо, прийти за нами…

Но В. Г. Васильев был занят авральной работой. И Ширшов, забыв о своем дневнике, помог Васильевой с ребенком спуститься на лед. Через несколько мгновений пароход погрузился в воду и ушел на дно. Журналист Б. В. Громов вспоминает:

«Мела пурга, ревел штормовой ветер, густо опускались сумерки над погибавшим пароходом. Сто четыре человека неподвижно стояли на льду, с болью наблюдая агонию „Семена Челюскина“. Что ожидало нас дальше, что придется еще испытать? На этот вопрос никто бы не смог ответить…»

Не было ни паники, ни растерянности. Прошло совсем немного времени, и на льду закипела работа: люди стали разбивать палатки, устраивать свою жизнь на ледяном поле — ни один человек в те мгновения не мог знать, сколько времени продлится такая жизнь. Собирались группами, общими усилиями устраивали свое жилье. Группа Б. В. Громова: П. П. Ширшов, Ф. П. Решетников, научные работники Я. Я. Гаккель, П. К. Хмызников, кинооператор А. М. Шафран, писатель С. А. Семенов — дружно взялась за работу и вскоре установила брезентовую палатку, принесла в нее спальные мешки, теплую одежду. Едва устроились на ночлег, неожиданно появился новый жилец — радист Э. Т. Кренкель попросился к ним со своей аварийной радиостанцией. Конечно, друзья потеснились и отвели ему место. Теперь только через его рацию жители «лагеря Шмидта» (так окрестили палаточный городок, возникший на льду у места гибели парохода) могли установить и держать связь с Большой Землей.

Правительство не оставило челюскинцев в беде. Как только была получена в Москве радиограмма О. Ю. Шмидта о гибели парохода, была создана правительственная комиссия по спасению челюскинцев во главе с заместителем председателя СНК СССР В. В. Куйбышевым. На спасение терпящих бедствие людей были посланы самолеты, направлены ледоколы. В Арктику вылетел уполномоченный правительственной комиссии бывалый полярник, заместитель начальника Главсевморпути Г. А. Ушаков. Следует учесть, что дело происходило зимой, все операции надо было проводить в непривычных сложных зимних условиях. Люди жили спокойно в «лагере Шмидта», так как они знали, что Родина их не оставит в беде и день спасения непременно придет. Не было ни паники, ни уныния, каждому находилось дело. Деловой настрой исходил прежде всего от руководителя экспедиции О. Ю. Шмидта.

«В челюскинской эпопее вся его человеческая сущность проявилась особенно ярко. Шмидт ненавидел бездействие. Человек неуемной энергии, он всегда был готов к активному отпору — стихии ли, человеческой ли косности. Он всегда предпочитал не ждать помощи со стороны, а находить выход, надеясь на свои силы… Люди стремились к общению с ним, но волей-неволей шире, активнее, глубже, душевней общались друг с другом, а это не позволяло замыкаться в себе…»[3]

В эти дни, как никогда, возросла роль Э. Т. Кренкеля. В его руках была только маленькая аварийная радиостанция. Работать ему приходилось в тесной брезентовой палатке при температуре близкой к температуре наружного воздуха, а единственным источником света был фонарь «летучая мышь». Позже приняли меры, чтобы как-то утеплить палатку, сделали в ней камелек: он несколько поднимал днем температуру, но из-за постоянных ее перепадов аппаратура выходила из строя, приходилось часто ее сушить, вплоть до того, что Кренкель спал, тесно прижавшись к ней, чтобы согревать ее теплом своего тела. Кренкелю и его помощнику радисту С. А. Иванову пришлось работать в невероятной тесноте, проявлять истинно виртуозное искусство, чтобы с помощью своей маломощной рации держать связь с Москвой через промежуточные радиостанции в поселках Ванкарем и Уэлен.

Петр Петрович в те дни часто вспоминал слова В. Ю. Визе, сказанные им год назад, когда «Сибиряков» дрейфовал во льдах: «Нет худа без добра». Он регулярно опускал свои сетки, доставал и описывал планктон. Но не ограничивался только ловом планктона, а помогал другим научным работникам собирать материал, осваивая методику их работ, интересовался их результатами. Чаще всего он помогал брать пробы и описывать материал гидрологу П. К Хмызникову и гидрохимику П. Г. Лобзе. Кто-то спросил Ширшова:

— Неужели вам мало вашего планктона и вы занялись еще гидрологией и химией?

— Да, — отвечал Ширшов, — одного планктона мне мало, ведь в природе, в том числе и в море, все процессы взаимосвязаны. Развитие планктона зависит от среды, в которой он обитает: от температуры и солености воды, от ее химического состава, даже от динамики водных масс. Зная эти показатели, я смогу заранее сказать, благоприятны или нет эти воды для обитания и развития планктона. Ведь планктон — пища многих морских организмов. Следовательно, она может служить для оценки биологической продуктивности той или иной морской акватории. Поэтому я стою за комплексность исследований, так как и планктон, и гидрология или гидрохимия сами по себе еще мало о чем говорят, а их надо рассматривать и изучать во взаимосвязи в едином комплексе…

Так в экспедициях на «Сибирякове» и «Челюскине» у Ширшова окончательно созрело и сформировалось представление о необходимости комплексного изучения явлений и процессов в море, — идея, которую он претворял в жизнь в последующие годы, когда стал во главе советской океанологии.

Научные работники часто собирались в палатке Шмидта, где проходили горячие дискуссии по различным научным проблемам. Не раз в этих беседах обсуждался вопрос о возможности организации временных научных станций на дрейфующих льдах с использованием опыта жизни и работы челюскинцев на льду. Активным участником этих импровизированных научных симпозиумов был П. П. Ширшов. Он говорил своим товарищам:

— Фритьоф Нансен предлагал забросить самолетами несколько человек в высокие широты Арктики и оставить их зимовать на дрейфующем льду в специальном домике-палатке. Дрейф челюскинцев доказал справедливость идеи Нансена. Мы на собственном опыте убедились, что из случайного материала, которым располагаем, можно построить жилище, пригодное для существования и работы на льду даже в условиях полярной ночи. Поэтому надо создать конструкцию домика-палатки для доставки самолетом. Опасность зимовки на дрейфующем льду? Это преувеличенно. При сжатии льда такой домик и продовольственные склады можно переносить на более прочное место. Единственное, что тревожит, — это доставка на лед людей, продовольствия и топлива и снятие их через год самолетами. Их страна пока не имеет, но, верю, что такие самолеты будут. Научные работники в течение всего периода дрейфа проводят ценные исследования «белого пятна» Полярного бассейна, циклонов, течений, атмосферы неведомого до сего времени района Мирового океана. Я давно мечтаю быть участником такой зимовки…

Тема создания на льду дрейфующей станции не раз обсуждалась и в палатке Шмидта, и в жилище научных работников. Вот так и получилось, что в повседневном общении и работе на льду в «лагере Шмидта» окончательно созрел план первой воздушной экспедиции на Северный полюс и создания там на дрейфующем льду научной станции. В реальности этого плана никто не мог сомневаться, дело было только за самолетами, способными долететь до полюса, а их страна пока не имела.

— А такие самолеты у нас будут, даже раньше, чем мы предполагаем, — говорил Шмидт. — И тогда последняя проблема будет снята с повестки дня.

Дни шли за днями. Кренкель и Иванов по нескольку раз в день ловили в эфире вести о продвижении на Чукотку самолетов спасательных операций, — о движении кораблей. Зимняя Арктика ставила свои преграды, обрушивала на смельчаков снежные штормы, туманы, ураганные ветры — все это затрудняло продвижение самолетов, задерживало их на аэродромах, но не могло заставить их повернуть обратно. День спасения неумолимо приближался. Челюскинцы готовились к встрече летчиков и в который раз уже расчищали «аэродром» от торосов и снега, засыпали льдом и снегом трещины, возникавшие в результате разрыва ледяного поля, упаковывали самое ценное, что надо было спасти и вывезти на материк.

Петр Петрович был назначен бригадиром одной из аварийных бригад и долгие часы проводил на «аэродроме», где внимательно следил за подвижками льда и появлением трещин, и, когда возникала необходимость, возглавлял работу бригады по ликвидации разрушений, нанесенных очередной подвижкой льда. А по подсчетам коменданта «аэродрома» А. Е. Погосова (он ехал работать на остров Врангеля на должность моториста), пришлось за два месяца существования «лагеря Шмидта» заново создать тринадцать «аэродромов».

Погосов так рассказывает о Ширшове:

— Руководил Петр Петрович очень своеобразно и действенно. По натуре вежливый и интеллигентный, он не употреблял грубых слов. Не командовал, не торопил, а воздействовал на свою бригаду личным примером: распределив работу и дав задание, он брал пешню или лопату и молча шел работать сам. Он был всегда там, где труднее всего. Помогал отстающим, подменял уставших. Первым начинал и последним заканчивал…

Самолеты находились на исходных базах. Но нелетная погода, штормовые ветры и снежная пурга не позволяли им сделать последний воздушный прыжок к «лагерю Шмидта». Получив из Ванкарема радиограмму, что к челюскинцам готов вылететь Ляпидевский, на «аэродром» прибыла группа полярников во главе с О. Ю. Шмидтом. У Ширшова сразу прибавилось несколько помощников. Отто Юльевич осмотрел «аэродром» и выразил большую благодарность бригаде Ширшова за хорошую подготовку посадочной полосы к встрече долгожданных гостей. К сожалению, в этот день встреча с летчиками не состоялась — плохая видимость помешала им обнаружить лагерь челюскинцев, и они вынуждены были вернуться в Ванкарем. Зато следующий день — 5 марта — оказался счастливым. Ляпидевский долетел, успешно посадил самолет на лед и вывез в Уэлен десять женщин и двух детей. Но погода снова испортилась и на длительный срок прервала полеты авиации. К тому же льды пришли в движение, сломали подготовленный «аэродром», нанесли повреждения и лагерю, и аварийные работы велись почти каждый день. Петр Петрович продолжал выполнять работы на взлетно-посадочной полосе, а вечером в палатке Шмидта либо в деревянном бараке принимал участие в беседах и дискуссиях. Главная тема, вокруг которой велся оживленный обмен мнениями, — какие корабли должны быть созданы для транспортного освоения Северного морского пути. Высказал свои соображения и Ширшов. По его мнению, наряду с постройкой ледоколов надо одновременно на побережье морей Северного Ледовитого океана создавать базы, оснащать полярную авиацию совершенными самолетами с утепленными кабинами, привлекать в нее опытных летчиков и техников.

Шмидт умело направлял ход дискуссии и в заключение сказал:

— Только при условии постройки крупных ледоколов и создания по всему сибирскому побережью хорошо оснащенных авиационных баз можно успешно решить проблему плавания транспортных судов без вынужденных зимовок. С обслуживанием радио проблема уже решена: на побережье океана создана сеть мощных радиостанций, а теперь перед нами задача создать постоянно действующую авиационную линию вдоль северного побережья страны. Без этого мы не сможем сказать, что освоили Арктику. А что касается флота, то уже сейчас идет подготовка к строительству мощных ледоколов, более сильных, чем наш самый крупный ледокол «Красин»…

В апреле погода улучшилась, со дня на день снова ждали самолетов. И они наконец прилетели. Какое поистине виртуозное искусство проявили советские летчики при посадках и взлетах с ледового «аэродрома» и полетах над ледяными просторами Чукотского полуострова и Чукотского моря! Это отдельная специальная тема, и по ней уже издана большая литература.

В первую очередь вывозили больных, слабых, пожилых. Вылет Петра Петровича намечался с одной из последних партий. Наконец подошла и его очередь.

Ждали очередного самолета из Ванкарема. Вот на льдину опустился самолет Р-5, и из пилотской кабины высунулся Водопьянов:

— Могу взять четырех человек, — крикнул он. — Скорей на посадку…

Погосов громко называл фамилии, среди них и Ширшова. Трое челюскинцев быстро заняли места в кабине самолета, а Ширшова не было. Погосов выкликнул его еще раз и бросился на поиски. Он нашел его в дальнем конце «аэродрома», где Ширшов усиленно долбил лед пешней.

— Петрович, скорее! Твоя очередь лететь, — крикнул ему Погосов.

Ширшов бросил пешню, побежал к самолету и, едва отдышавшись, быстро влез в кабину, а Погосов сунул ему его чемоданчик.

— Саша, следи внимательно за аэродромом, — крикнул ему на прощание Ширшов. — Прижимные ветры кончились, наступило затишье. Льды скоро будут расходиться, появятся трещины…

Когда же на следующий день в Ванкарем прилетели последние челюскинцы, и среди них Погосов, то Петр Петрович сразу бросился к нему с вопросом:

— Как «вел себя» аэродром?

Погосов рассказал ему о последнем беспокойном дне на льдине, о появлении свежих трещин на ней.

— А я так беспокоился, всю ночь не мог заснуть. Наступает резкая перемена погоды, а это грозит быстрым разрушением аэродрома.

К счастью, летчики уже успели вывезти на материк всех сто четырех челюскинцев.

За время спасательных операций самолеты израсходовали значительную часть запасов бензина. Расчеты показали, что горючего не хватит, если перебросить в Уэлен по воздуху всех оставшихся в Ванкареме челюскинцев. Поэтому три партии наиболее молодых, сильных и выносливых мужчин были отправлены в Уэлен на нартах. Собак для упряжек любезно предоставило местное чукотское население. С ними также отправились чукчи в качестве проводников. А тех, кто остался в Ванкареме, должны были перебросить самолетами — до Уэлена было около 500 километров. Но гарантии не было, что горючего и для этой операции хватит. Тогда Ширшов предложил выход из создавшегося положения: сформировать еще одну внеплановую сухопутную партию и отправиться пешком в Уэлен. Вызвались восемь добровольцев, в их числе Решетников и Погосов. Бригадиром был назначен Ширшов, а бригаду назвали комсомольской, так как большинство составляли комсомольцы.

Для бригады Ширшова нашлась только пара собачьих упряжек, но собаки выглядели очень уставшими, так как не успели еще отдохнуть после перевозок бочек с горючим. Поэтому решили на нарты погрузить только вещи, а весь путь совершить пешком.

Сопровождать челюскинцев и быть каюрами отправились двое чукчей.

Как потом писал П. П. Ширшов, «вышли сверх плана, отказавшись от переброски на самолетах, чтобы освободить их для больных, чтобы посмотреть берега Чукотки и поближе познакомиться с бытом чукчей, наконец, чтобы просто „проветрить свои ноги“, как говорит Саша Погосов…».

В первый день прошли 30 километров до мыса Онман. Переход не был тяжелым. Молодые, сильные люди со свежими, еще не израсходованными силами бодро шагали по ровному снежному насту. Ясный морозный день придает бодрости, глаз радуют пейзажи зимней Чукотки после двухмесячного сидения на льду в однообразном окружении льдов. Ширшов с Погосовым даже свернули в сторону и взобрались на крутой склон мыса Онман, чтобы полюбоваться с его высоты открывшейся картиной.

Первый ночлег в ярангах в чукотском селении с трудным названием Вальхвэквэсин, первое знакомство с бытом гостеприимных чукчей. Следующий дневной переход — с семи утра до пяти вечера, путь пролегает по льду вдоль высоких черных обрывов скалистого берега. В селении Нутепенемен, где путники остановились на второй ночлег, их ожидала неприятность: так как бригада Ширшова была внеплановой, то созданные здесь запасы продовольствия были уже использованы предыдущими партиями, а Петру Петровичу с его спутниками при отправке из Ванкарема был выдан только двухдневный запас продуктов с расчетом пополнения на созданных по маршруту базах. В результате у них осталось только немного муки на несколько дней.

Собрались на совет: как быть? Выход предложил Ширшов.

— Надо сократить дорогу, чтобы скорее добраться до следующей базы, — сказал он. — Я предлагаю идти не по берегу, как обычно, а через залив на остров Колючин и дальше по льду на мыс Джинретлен. Дорога, конечно, труднее, но зато короче километров на двадцать — двадцать пять…

Возражений не последовало. С наступлением утра двинулись по этому маршруту.

Идти стало значительно тяжелее. Метет пурга, все окутано белой пеленой.

— Как в молоке идем, — доносится до Ширшова голос кого-то из его спутников.

Ширшов так вспоминал впоследствии этот переход:

«Снег под ногами, снег над головой, снег перед глазами — всюду белая пелена снега. Но, что хуже всего, слишком много снега под ногами, то и дело проваливаемся по колено. Сразу начинаешь чувствовать десять часов почти непрерывной ходьбы. В десятый раз ребята спрашивают у каюров, скоро ли Колючин? И неизменно в ответ: „Колючин чум-ча“. Это значит — Колючин близко. Ох уж это „чум-ча“. Оно измеряется у чукчей по крайней мере десятком километров… Лишь поздно вечером в темноте, в пурге неожиданно вырастает перед нами темной стеной остров Колючин…»

К усталости подключилось еще и чувство голода — ведь утренний завтрак был очень скромным.

Никогда еще маленький поселок — семь яранг на прибрежной косе острова Колючин — не видел столько гостей: там оказалась одна из партий челюскинцев в составе восьми человек, задержавшаяся в пути, и экипаж самолета Ляпидевского, потерпевшего аварию близ острова. Местные чукчи оказались радушными хозяевами, накормили проголодавшихся путешественников бригады Ширшова и разместили всех гостей в семи ярангах — в тесноте, да не в обиде.

На Колючине задержались два дня: усилилась пурга, каюры отказались выходить в путь, боясь заблудиться. Весь следующий день Ширшов провел в тревожном ожидании. Велико было желание идти вперед, идти как можно скорее, но разбушевавшаяся Арктика сдерживала этот порыв. А впереди был самый трудный переход: предстояло пройти до мыса Джинретлен за сутки 70 километров. За ночь пурга немного утихла, и в четыре часа утра группа Ширшова двинулась в путь. Первые километры пути оказались очень тяжелыми: толстый слой снега покрывал лед залива, ноги глубоко проваливались в нем. Через четыре часа вышли наконец на более ровный лед, но пройденный путь настолько вымотал людей, что они стали уже выбиваться из сил. Ширшов понимал, что в таком состоянии его отряд сможет пройти только полпути, а ночевка на льду посреди залива под открытым небом не сулила ничего хорошего. А ведь на нем, как на бригадире, лежала ответственность за всех людей. Какой же может быть выход? И Петр Петрович принял такое решение: часть путников садятся на нарты и уезжают вперед на два-три километра, затем слезают с саней и, уже отдохнувшими, идут дальше пешком, а нарты ожидают остальных. Отдохнувшие собаки везут подошедших два-три километра, обгоняя по пути первую группу, ушедшую ранее. И так все время — часть пути на нартах, часть пешком. Кто-то из ребят предложил поставить на нарты парус — так и сделали. Попутный ветер надувал парус, и измученные собаки сразу получили облегчение.

В 12 часов сделали короткий привал, и снова в путь, не дождавшись даже, пока закипит вода в чайнике — ведь пройдена только половина пути. Ширшов тщательно разделил на равные части полученный в дорогу запас лепешек и баранок и выдал каждому его норму — мало ли что может еще произойти в походе. Только к ночи добрались наконец до мыса Джинретлен, отыскали в темноте четыре одиноких яранги у подножия мыса и, почти падая от усталости, неожиданными гостями ввалились в них. Их обитатели оказались такими же гостеприимными хозяевами, как и во всех других чукотских поселках: быстро вскипятили чай, напекли лепешек, накормили гостей и уложили их спать.

Утром снова в поход. Погода улучшилась. Путь лежит по краю ровного плато тундры, на южном горизонте — контуры холмов, за ними — горный хребет. Высоко в небе прогудели моторы трех самолетов.

— Это наши, — поясняет Ширшов, — летят из Ванкарема в Уэлен.

— Вот, черти, — вздыхает кто-то из ребят, — они за три часа весь путь сделают, а нам десять дней топать надо…

Ясная солнечная погода принесла свои неприятности. Твердая снежная корка подтаяла, стала мягче, ноги стали глубоко проваливаться в снег, движение постепенно замедлилось. К тому же от солнечной радиации у Погосова воспалились глаза, и он брел вслепую. Ширшов отдал ему свои более совершенные солнцезащитные очки, но слепота пока не проходила, и еще два дня Ширшов и Гуревич по очереди вели Погосова вперед за руку.

Путь лежит мимо острова Иддиль. Петр Петрович говорит товарищам:

— Нам, сибиряковцам, так памятно это место. Здесь мы потеряли винт, отсюда начался наш дрейф туда, к мысу Сердце-Камень. А вот там, дальше наш «Челюскин» попал в ледовый плен, от которого уже не смог освободиться…

Вот наконец и мыс Сердце-Камень. База челюскинцев находится в просторной яранге норвежца Воола — бывшего матроса зверобойного судна, живущего здесь уже 32 года. Организатор базы — молодой учитель комсомолец Зорин с большой теплотой встретил группу Ширшова. С каким удовольствием наши путешественники умылись и впервые после гибели «Челюскина» ели с тарелок столовыми ложками и вилками. Здесь же Зорин сообщил радостную весть: указом Президиума ЦИК СССР все челюскинцы были награждены орденами Красной Звезды.

Как ни приятно отдохнуть после тяжелого пути, но нельзя расслабляться — скорее, скорее в путь. И как только забрезжило утро — они снова в походе. И так день за днем. Редко выпадали часы хорошей погоды. Почти все время мела пурга, норд-вестовый ветер силой пять-шесть баллов подгонял путников. Из путевых записок Ширшова, посвященных этому переходу, видно, что его мысли были заняты не только тем, как скорее и легче пройти очередной этап, как лучше разместиться на ночь в очередном чукотском поселке, как сытнее накормить ребят. Он с интересом рассматривает ландшафты, лежащие на пути, наблюдает, как добывает себе корм из-под снега стадо оленей, встреченное ими, а в поселках знакомится с устройством яранг, их обстановкой, нравами и обычаями чукчей.

Труднее всего оказалось преодолеть языковой барьер. Из всей бригады никто не знал чукотского языка, а как только приходили на ночлег, Ширшову надо было объясняться, чтобы разместить на ночлег людей, накормить их, узнать наилучший путь. Здесь ценным помощником бригадиру оказался художник Федя Решетников. Там, где не хватало слов и жестов, он пускал в ход карандаш, излагал вопросы на бумаге в виде рисунков, и общий язык находился.

Как и было запланировано, на десятый день путники достигли Уэлена, пройдя пешком по снежным равнинам и льду более 400 километров, и только 80–90 километров проехали на санях в собачьей упряжке. В Уэлене их поджидал Леваневский — на своем самолете он быстро перебросил бригаду Ширшова в бухту Лаврентия, где собрались уже все остальные челюскинцы в ожидании подхода пароходов «Сталинград» и «Смоленск», которые должны были доставить героев ледовой эпопеи на Родину. Затем триумфальный путь через всю страну по железной дороге в специальном поезде из Владивостока до Москвы, когда на каждой станции челюскинцев приветствовали толпы восторженных людей, затем трогательная встреча в Москве, торжественный митинг на Красной площади, теплый прием в Кремле. На груди Ширшова появился орден Красной Звезды — вторая награда правительства за героизм, проявленный во льдах далекой Арктики. А за выдающиеся работы по гидробиологии морей Арктики ему была присуждена ученая степень кандидата биологических наук без защиты диссертации.

Экспедиция на «Челюскине» знаменовала собой новый шаг советских полярников в познании законов природы морей Арктики. Авторитетный советский полярный ученый, профессор Н. Н. Зубов отмечает: «Замечательно, что за все время пребывания на льду челюскинцы не прекращали своих научных наблюдений. Особенно интересны полученные ими данные о поведении льдов в зависимости от ветра, морских течений и приливов»[4].

В эти успехи внес свой заметный вклад участник Челюскинской эпопеи научный работник Петр Петрович Ширшов. Более подробно о его работах в экспедиции читатели могут узнать из книги, написанной им совместно с гидрологом П. К. Хмызниковым[5].

Зиму 1934/35 года Петр Петрович провел в Ленинграде за обработкой материалов экспедиции в лабораториях Арктического института, а когда природа пробудилась от долгого зимнего сна и в городе на Неве настала наконец весна, у Ширшова с неукротимой силой возникла «охота к перемене мест». Он считал, что экспедиции на «Сибирякове» и «Челюскине» положили начало новому этапу научных работ в Арктике, а она поставила так много проблем, что теперь надо только работать и работать.

Настойчивые обращения к дирекции института увенчались наконец успехом. Его включили в число участников комплексной арктической экспедиции на ледоколе «Красин», и Ширшов не мешкая выехал во Владивосток.

Экспедиция 1935 года на «Красине» не сопровождалась таким шумным вниманием в прессе, как на «Сибирякове» и «Челюскине». Да и планы ее были значительно скромнее: обследовать только один регион в Арктике — Чукотское море.

В связи с планами народнохозяйственного освоения самых восточных окраин нашей страны морские пути в Чукотском море в те годы приобретали весьма важное значение. Возглавил экспедицию крупнейший знаток морей Восточной Арктики Г. Е. Ратманов.

Участники экспедиции успешно выполнили океанографическую съемку Чукотского моря, чему в значительной степени способствовала благоприятная ледовая обстановка. Ширшов на каждой станции опускал в глубины моря планктонные сетки. Он настойчиво проводил в жизнь свои убеждения о том, что успеха в исследованиях можно достигнуть, только если знать характеристику среды, в которой обитают живые, организмы моря. Ледовые условия позволили ледоколу обойти остров Врангеля с севера и достигнуть рекордной для того времени широты 73°30?. Ученые были немало удивлены, когда их батометры принесли с глубин 100–120 метров относительно теплую воду.

— Несомненно, мы обнаружили здесь проникновение атлантических вод, — говорил Ширшов. — Доказательством этому служат также мои планктонные сборы: сетки принесли с этих глубин организмы, обитающие в Атлантическом океане. Теперь перед будущими исследователями Северного Ледовитого океана возникла новая интересная задача: проследить пути и определить районы проникновения атлантических вод и их влияние на общий режим арктических морей.

Некоторое разнообразие в жизнь экспедиции внесла высадка на труднодоступный остров Геральд. Год назад тот же ледокол «Красин» подходил к Геральду, и участники рейса даже высаживались на остров, но за короткое время пребывания на нем не смогли сделать многого. В этот же раз геодезисты провели маршрутную съемку всего острова, установили геодезический знак и уточнили на карте правильное положение острова. Петр Петрович был в числе участников высадки и собрал коллекции мхов и лишайников.