Глава шестая

Глава шестая

По маршруту, разработанному Гришей Гузием, нам предстояло пройти около шестидесяти километров. Три партизана сопровождали нас, чтобы помочь перенести тяжелый груз до места базировки в степи. Наши помощники были одеты в свою обычную одежду, вооружены пистолетами, гранатами и автоматами. У нас же были только пистолеты. Оделись мы с расчетом на маскировку. Женя — в коричневом драповом пальто, в белом шерстяном платке и новых сапогах. Гриша — в черном пальто, в кепке. Я же облачился в свою нищенскую одежду, купленную в Сочи.

У каждого из нас за плечами висел вещевой мешок с литературой, боеприпасами и другими вещами, необходимыми для подполья. Женя захватила корзинку и сетку, с которыми она обычно ходила на задания.

Погода была пасмурная.

С деревьев падали пожелтевшие листья — вестники наступавшей осени. Из лагеря мы вышли в четыре часа дня с таким расчетом, чтобы до ночи подальше уйти от партизанских отрядов.

Вскоре мы подошли к знакомой нам Джеляве. Остановились на опушке леса. Вдали справа от нас чернела гора с затянутой туманом вершиной. Там находился противник.

Проходить по Джеляве засветло опасно, а ждать, пока стемнеет, нельзя: ночью легко сбиться с маршрута. Понадеялись, что в тумане нас не заметят. Но как только мы вышли на открытое место и, пригибаясь, начали перебегать, затрещал пулемет. Мы залегли. Прогремело несколько выстрелов из миномета.

— Наугад бьет, — сказал партизан Коля-словак.

Стрельба, однако, усилилась, и две мины разорвались недалеко от нас.

— Драпать нужно. — Гриша поднялся. — Окружить могут. Осторожнее — за мной.

Мы перебрались за холм, поросший кустарником, и побежали в противоположную сторону. Когда гора скрылась от нас и стрельба начала утихать, мы остановились передохнуть.

— Ребята, — обратился к партизанам Гриша Гузий, — кто хорошо знает эти места?

— Я, — ответил Коля-словак. — Мне пришлось бродить здесь три дня.

— На Иваненкову казарму дорогу знаешь?

— Ну, как не знаю!

— Будь за проводника. Я этих мест не знаю. Полагаюсь на тебя.

И Коля повел нас по каменистой открытой местности, по бугоркам и оврагам, забирая все влево и влево.

Коля был небольшого роста, круглолицый, курносый, с живыми прищуренными глазами. Он один из первых дезертировал из словацкой дивизии, пробрался к партизанам, активно участвовал во многих операциях, заслужил любовь партизан и своих сослуживцев солдат-словаков, которым он помог бежать из части в лес.

Шли мы долго. По расчетам Гриши, надо было уже быть в лесу, а леса еще не видно. Стемнело. Пошел мокрый снег. Ветер превратился в буран, остервенело хлестал в лицо, залепляя снегом глаза и пронизывая до костей. Мы потеряли направление и заблудились. Спасаясь от ветра, зашли в овраг.

— Куда ты, курносый леший, нас завел? — сердито наступал на Колю Гриша.

Коля виновато посмотрел на него, сбросил с себя вещевой мешок, молча выскочил из оврага и исчез в темноте.

— И нужно же было мне ему довериться! — с досадой ворчал Гриша, вытирая платком мокрое лицо. — Я говорил Луговому, что до Иваненковой казармы дороги не знаю. Просил дать опытного проводника.

— Почему же он не дал?

— Все проводники, говорит, ушли на задание. Вот теперь и путайся!

— А ты не волнуйся, — успокаивала его Женя. — Теперь что об этом говорить!

— Вы тоже хороши! — набросился Гриша на двух наших спутников. — Старые партизаны, неужели вы не знаете своего леса?

— Если бы пораньше об этом подумать, глядишь — и не заблудились бы, — виновато ответил один из них. — Коля сбил с толку.

Вскоре Коля вернулся.

— Дорогу нашел. Нужно забрать еще немного влево.

— Ну-ну! — погрозил ему пальцем Гриша. — Опять влево.

— Гриша, ей-богу, влево. Тут недалеко знакомый бугорок нашел.

Мы тронулись за Колей дальше. Я не отставал от Жени, стараясь не потерять из виду ее белый платок. Шли больше часа. Вдруг наткнулись на какое-то строение. Затявкала собачонка, ее поддержал дружный лай других собак.

— Что за деревня? — тихо спросил Гриша, вглядываясь в темноту. — Кажется, Ангара. Посмотри получше, Женя.

— Мне тоже кажется, что это Ангара, — ответила та. — Скорее обратно! Тут большой гарнизон.

Мы круто повернули. Позади послышались крики, шум, но погони не было. Часа через два мы пересекли какую-то широкую шоссейную дорогу. Гриша осмотрел ее и молча повел нас дальше. Вскоре показался лес. Мы вошли вглубь и повалились на траву. Было два часа ночи. Все так измучились, что не хотелось ни есть, ни курить, ни думать, ни разговаривать.

Когда я проснулся, было уже светло. Ветер стих, вершины деревьев ярко освещало восходящее солнце.

Гриша, лежавший рядом со мной, приятно потянулся, но, увидев сидящего на валежнике Колю, нахмурился.

— Виноват, товарищ командир! — Коля, краснея, приподнялся с валежника. — Не знаю, как это вышло.

— Подкачал, Коля, подкачал! — пожурила его Женя.

— Вот теперь и выводи нас на дорогу, — приказал Гриша. — Пойдем-ка осмотримся, а вы, Василий Иванович, пока подождите здесь и закусите.

Они пошли осматривать местность и скоро вернулись.

— Места незнакомые, — с огорчением признался Гриша. — Нужно быстрее найти дорогу, а то и вторая ночь пропадет.

— Не знаю, что делать с сапогами, — собираясь в дорогу, пожаловалась Женя. — Ноги, наверное, натерла. Встать не могу.

— Терпи, — Гриша помог ей встать. — Разойдешься, может лучше будет.

Долго мы бродили в тот день по горам и балкам в поисках знакомых мест. Знакомых мест не было. Коля несколько раз залезал на высокие деревья в надежде ориентироваться и спускался обратно опечаленный и молчаливый. Взбираясь на крутые горы, Женя проклинала свои новые сапоги, плакала, но не отставала от нас.

В середине дня мы достигли вершины какой-то горы. Гриша снял пальто, сапоги и полез на дерево. Он взобрался на высокий клен, долго всматривался то в одну, то в другую сторону и, наконец, радостно крикнул:

— Есть! Есть!

— Что есть? — спросил я.

— Иваненкову казарму нашел. По солнцу место нужно только запомнить. Все в порядке! — повторил Гриша, спустившись с дерева. — Теперь я знаю дорогу. Идемте отдыхать!

Он привел нас в молодой сосняк, посаженный длинными рядами, отделенными один от другого узкими проходами. Этот сосняк находился на отлете от леса, окруженный полями. Вблизи проходила дорога, и до нас даже доносился собачий лай из деревни.

— Разве здесь не опасно? — невольно спросил я у Гриши, усаживаясь под сосну и следя за тем, чтобы меня не заметили с дороги.

— Здесь-то как раз и безопасно. Немец обычно ищет нас в больших лесах, а на такие кустики не обращает внимания. Кто ж подумает, что рядом с деревней — партизаны? Теперь можно закусить и поспать, а к вечеру — дальше.

Он кинжалом открыл консервную коробку, каждому из нас дал по куску колбасы с лепешкой. Мы с удовольствием позавтракали.

— Когда же мы будем в Симферополе? — спросил я.

— Если все пойдет благополучно, завтра часика в три дня будем в городе.

Гриша осторожно снял с Жени сапоги. Она морщилась, стонала; ноги ее были растерты до крови и опухли.

— Не знаю, как я пойду, — сказала она сквозь слезы.

— Да, плохо дело. — Гриша покачал головой. — Но до города дотянуть надо, а там что-нибудь придумаем.

Наши провожатые, подложив сумки под голову и намотав на руки ремни автоматов, заснули.

Гриша лежал с закрытыми глазами, но при каждом шорохе поднимал голову и прислушивался.

В такой непривычной обстановке уснуть я не мог.

— Василий Иванович, — прошептала Женя, — спите. Когда нужно будет — разбужу.

— А вы сами почему не спите?

— В дороге днем я всегда бываю за сторожа и никому эту должность не доверяю.

Я немного забылся. В четыре часа Гриша поднялся, прошел к дороге и осмотрел местность. Прислушался. Дал команду готовиться. Женя сняла чулки и, обернув ноги тонкой портянкой из парашюта, с трудом натянула сапоги. Мы пошли.

Быстро перебегая открытые поляны, мы вышли на хорошую дорогу в лесу и зашагали по ней.

Приходилось итти с большими предосторожностями, чтобы не столкнуться с врагом. Гриша шел впереди нас метров на двадцать, держа пистолет наготове. На повороте дороги он останавливался, осторожно всматривался вперед и, сделав нам знак следовать за ним, шел дальше.

На одном из поворотов он дал нам знак укрыться в лес.

— Противник! — проговорил он, подбежав к нам. — Обойдем-ка его тихонько.

Углубившись в мелкий орешник, мы свернули налево и, прячась за кустами, тихо пошли параллельно дороге, по которой навстречу нам двигались оккупанты.

Когда голоса затихли, мы снова вышли на знакомую дорогу и, прячась за деревья, продолжали наш путь. Лес становился реже, пролеты увеличивались, и, наконец, впереди себя мы увидели широкую степь. Залегли, ожидая, когда стемнеет.

— Ну, ребята, — шопотом предупреждал нас Гриша, — лес кончился. Противник особенно бдительно охраняет эту дорогу, чтобы не выпускать нас из леса. Будьте настороже. Не кашлять и не курить. В случае появления ракеты или прожектора немедленно ложитесь врастяжку и не двигайтесь. Тут, имейте в виду, очень опасно.

Когда стало совсем темно, мы вышли на знакомую нам дорогу и снова гуськом зашагали по направлению к Феодосийскому шоссе.

Кругом было тихо, небо звездно. Небольшой встречный ветер хорошо освежал нас. Сердца тревожно колотилось. Впереди шел Гриша, за ним Женя и я. Колю, обладающего хорошим зрением и слухом, Гриша выслал вперед как разведчика, а остальные два партизана шли за мной.

Начали взлетать ракеты. Мы падали на дорогу и следили за ними. Одни ракеты, быстро взлетая вверх, превращались в огневой фонтан, освещая окрестность. Другие повисали в воздухе, ослепляя, как большой электрический фонарь. Огни потухали, мы с минуту еще оставались лежать. Потом поднимались и быстро шли дальше. В это время я не думал, дойду или не дойду. Все мои мысли были целиком поглощены самим процессом движения.

Послышался конский топот. Мы сбежали с дороги и залегли в ковыль. Проехал конный патруль. Мы выждали, пока топот затих, и снова зашагали по дороге. Около трех часов ночи я заметил кпереди огоньки; в темноте они, казалось, налетали друг на друга и поспешно разбегались в разные стороны. Это двигались автомашины по Феодосийскому шоссе. Наконец-то!

Мы свернули в кукурузное поле и сели, следя за горящими фарами. До места базировки грузов было еще далеко, но мы решили отпустить партизан; они опасались, что до рассвета не успеют снова пройти открытую местность.

Груз, который несли партизаны, мы сложили в наши мешки и, тяжело навьюченные, перешли Феодосийское шоссе. Километров через пять Гриша отыскал заросшие бурьяном окопы, где мы и устроились на ночевку. Было ветрено, морозно. После утомительной дороги мы сильно вспотели и сейчас быстро начали мерзнуть. Партизанские лесные лагери вспоминались на степном ветру как теплый рай.

Поднялись чуть свет. Вокруг нас расстилалась покрытая инеем степь. Гриша раздвинул бурьян: обнаружилась неглубокая яма. Он высыпал в яму толовые шашки. На них сложил магнитные мины, гранаты и тщательно укрыл все травой. Газеты, запальники для мин и пистолеты мы взяли с собой — в земле запальники могли отсыреть, а литературу и пистолеты с нетерпением ожидали в городе подпольщики.

— Без «подарков» от штаба партизан, — сказал Гриша, — к подпольщикам лучше не показываться.

В случае расспросов решили говорить, что идем в Симферополь из деревни Кирке. Деревню эту Женя хорошо знала. До ухода в лес она работала там учительницей. Я возвращаюсь в город от своего зятя, районного агронома. Женя мне подробно описала его. Гриша и Женя идут в Симферополь на базар. Меня они не знают. Встретились мы на дороге случайно.

— Все хорошо, — сказал я, — но тут пропуска требуются?

— А как же! — ответил Гриша. — У немцев без пропуска шагу нельзя шагнуть.

— У вас они есть?

— Нет.

— Как же быть?

— Ничего, проскочим, — успокаивал меня он. — Мы всегда ходим без пропусков. Если засыплешься с нашим грузом, все равно никакой пропуск не поможет. Будем отстреливаться.

— Надо не засыпаться.

— Конечно. Это я так, на всякий случай. Мы пойдем проселочными дорогами, где редко кто бывает.

И мы двинулись в Симферополь. Вскоре вышли на широкую дорогу, ведущую прямо в деревню, раскинутую в лощине по обеим сторонам небольшой реки. Гриша предупредил меня, что нам придется пройти через эту деревню, так как при обходе стороной можно вызвать подозрение.

В это время нас догнал румынский обоз с сеном. Дорога шла под гору, и лошади бежали рысью. Румыны по одному-два лениво лежали на возах и, обгоняя нас, пристально посматривали на наши мешки, корзину. Кто-то из них попросил яблок. Мы отрицательно качали головами и отвечали, что яблок у нас нет. Румыны быстро спустились под гору, проехали через мост к начали медленно подниматься из деревни на противоположную от нас горку.

Мы в это время только входили в деревню. Людей на улицах не было. Встретился лишь один старик. Мы поздоровались с ним, он мельком взглянул на нас, приподнял фуражку и пошел дальше. Это обрадовало меня. Раз крестьянин не обратил на нас внимания, значит мы хорошо замаскированы и не вызываем сомнений. Пройдя деревню, мы поднялись на горку и тихо пошли той же самой дорогой, по которой впереди нас двигался румынский обоз. Вдруг обоз остановился. Румыны слезли с возов, сгрудились у дороги и посматривали в нашу сторону.

— Чорт их возьми, — сказал я, — зачем они, дьяволы, остановились?

— Неприятно, — согласился Гриша. — Не останавливайтесь. Спокойно вперед.

— Как бы они у нас яблок не стали искать, — высказал я опасение.

— Ничего, — ответил Гриша. — Идем прямо на них. И мы с пистолетами и литературой стали смело сближаться с румынскими солдатами.

Было их человек двадцать. Женя, опередив нас, первая подошла к солдатам и кокетливо улыбнулась:

— Возьмите меня с собой на телегу, а мужики пусть одни идут.

Румынам шутка понравилась, они засмеялись.

— Садись, садись! — крикнул один из них, с нашивками на рукаве.

Женя продолжала болтать с солдатами, а мы с Гришей не спеша прошли мимо и остановились поодаль. Гриша крикнул:

— Пойдем! На базар опоздаем.

Как бы нехотя, Женя подошла к нам, мы свернули на другую дорогу и скрылись от румын за холмом. Солнышко поднималось из-за горизонта, теплело, иней исчез. Зазеленела просторная степь. Странно чувствовал я себя. Несколько часов назад мы прятались за каждый кустик, прислушивались к каждому шороху. А теперь идем днем по открытой местности, точно нет никакой опасности. За пазухой у нас — оружие, а за спиной — советская литература.

Шли мы степью довольно долго. Смеялись над нашими лесными приключениями в Джеляве, над Колей, вспоминали румын, которых Федоренко захватил в плен. Нам было весело, мы радовались, что пока все у нас проходит благополучно.

Подошли ко второй деревне, расположенной, как и первая, в лощине, по берегам реки.

— Лучше бы все-таки обойти эту деревню, — предложил я Грише.

— Не можем обойти, да и не к чему. Здесь у меня знакомые. Зайдем, узнаем об обстановке в городе. Немцев тут нет.

Подойдя ближе, мы с горы увидели посреди улицы грузовую машину. Возле нее копошились люди.

— В чем дело? — Гриша пристально вглядывался. — Складывают на грузовики вещи и сажают людей. Очень странно.

Останавливаться на горе было невозможно, так как нас уже видели из деревни. Мы продолжали путь.

Машина проехала мимо нас и скрылась. Сидевшие в ней немцы не обратили на нас внимания. Это еще раз убедило меня в том, что замаскированы мы хорошо.

Мы присели на крыльце крайнего домика, положив мешки на землю. Из дома вышла пожилая женщина.

— Здорово, хозяйка! — приветливо сказал Гриша.

— Здравствуй, касатик. Будто знакомый?

— Забыла? В городе у сапожника встречались.

— Теперь помню. Подметку он тебе подбивал.

— Вот, вот. А мужик-то где?

— Придет сейчас.

— Как живете? — спросила Женя.

— Ох, родные мои, плохо! Машину-то видели? Сам комендант приехал и объявил, что всех жителей будут куда-то вывозить из села.

— Почему?

Женщина нагнулась к нам:

— Красные, говорят, к Перекопу подходят, — прошептала она. — Немцы боятся. Утром лошадей со всей упряжью забрали. Говорят, народ вывозить.

— Вот как! — изумился Гриша. — Ну, и что ж вы думаете?

— Известно что: кому охота из родного дома уходить!

Я спросил:

— А кого они повезли в машине?

— Это семейство старосты, полицейского и других, кто оставаться боится.

— А вы не боитесь?

— У меня два сына в Красной Армии. Чего нам от своих детей бежать!

Гриша засмеялся:

— Это правильно, мамаша. Дай-ка водички, пить хочется.

Через раскрытую дверь видна была груда спелых помидоров, лежавших в сенях, на полу. Давно мне не приходилось их пробовать. Я вошел в сени вслед за хозяйкой и попросил продать мне немного.

— Чего продавать-то! — Она искоса оглядывала меня. — Кушай на здоровье. Чай, они у нас не купленные.

Она подала мне соль, кусок хлеба. Я с жадностью начал уплетать сочные, яркокрасные помидоры, а несколько штук положил в карман для своих спутников. Хозяйка молча поглядывала на меня, забрала кружку, ведро с водой и пошла поить Гришу.

Скоро пришел и хозяин, мужчина лет пятидесяти, плотный, сумрачный, обросший бородой. Он сразу узнал Гришу и Женю. Начал осторожно говорить о положении в селе. Народ с немцами ехать не хочет. Ушли бы в лес, да как семью бросишь?

— Придем в город, узнаем, что там делается. На обратном пути скажем, — уходя, пообещал Гриша.

За деревней Женя, лукаво улыбаясь, спросила меня:

— Что вы там с помидорами натворили?

— А в чем дело? — Я не понял ее вопроса. — Я просто обрадовался, что увидел помидоры, с удовольствием поел их и вам захватил.

Женя и Гриша расхохотались.

— Что тут смешного?

— А вы знаете, что получилось? — сказала Женя. — Хозяйка принесла нам воды и говорит: «Что это за крестьянин, ваш старик? Сам в деревне живет, а меня просит помидоров продать. Накинулся на них, будто сто лет их не едал». Я сказала ей, что старик с причудами, просто из ума выжил.

Тут только я понял свою оплошность. Вспомнил, как в Керчи я не учел наблюдательности Клавы, и мне стало очень неловко перед моими молодыми друзьями.

По дороге мы нагнали пожилого крестьянина. Он вел на поводу хромую лошадь.

Мы присоединились к нему, чтобы больше походить на местных жителей. Мужчина оказался словоохотливым. Осторожно, но очень ясно выражал он свое недовольство немцами.

— Конечно, — поддакивала Женя, — зачем нам с немцами уходить, хозяйство разорять.

— Если бы дорогу в лес знали, — сказал крестьянин, вопросительно посматривая на нас, — кое-кто ушел бы.

— А разве партизаны еще есть? — спросил Гриша. — Говорят, что всех уничтожили.

— Брешут! — ответил тот. — У меня румыны стоят в доме. Как в лес итти, в штаны напускают. А полицаи только о партизанах и говорят! Недавно в одной деревне старосту убили и надпись приклеили: «То же будет с каждым предателем». Не мешало бы и нашего убрать: сука первейшая!

— Раз он такой, — заметил Гриша, — сами бы с ним рассчитались. Вас много, а он один.

— Нельзя самим-то. Немцы узнают, всех постреляют.

— А я знаю такой случаи, — сказал Гриша. — В одной деревне был староста, похожий на вашего. Вдруг пропал. Никто не, знает, куда он девался. Приехали немцы, начали следствие. А мужики говорят — сбежал куда-то, в последнее время у него, мол, только и разговор был: «Не хочу служить немцам!»

— Может быть, он и вправду сбежал? — спросил крестьянин.

— А кто его знает! Немцы потолкались, потолкались и ушли ни с чем. Так и не нашли старосту.

— Понятно, — протянул крестьянин задумчиво. — Там, значит, народ дружный.

Мы подошли к Симферополю со стороны Красной горки.

Попрощавшись с нами, крестьянин свернул на узенькую безлюдную тропинку и побрел дальше.

— Где наша квартира? — спросил я у Гриши.

— Здесь недалеко, на краю города.

Тут я рассказал Грише и Жене, что в связи с предстоящей работой я в лесу маскировался. Теперь меня нужно звать не Василием Ивановичем, а Иваном Андреевичем и по возвращении в лес пустить слух, что я убит при выполнении задания.

Мы решили послать Женю вперед. Если на конспиративной квартире все благополучно, пусть выйдет к воротам кто-нибудь из хозяев дома. Если там неблагополучно, то мы пройдем к другому подпольщику. Женя передала нам свой пистолет, корзину, мешок и быстро зашагала вперед. Мы присели на траву у дороги. Я начал переобуваться. Гриша свернул цыгарку и закурил. Мимо нас пробегали машины и мотоциклы с немцами.

— Есть ли у немцев посты при входе в город? — спросил я.

— Центральные дороги все патрулируются, и там обязательно проверяют документы. А на этой дороге раньше никакого поста не было. Обычно мы с Женей входили в город на рассвете, когда немцы спят. Завтра базар, из деревень кое-кто приезжает в город, пройдем и мы.

Через полчаса мы двинулись дальше. Гриша пошел впереди меня, а я заковылял с палочкой по другой стороне дороги, следя за ним.

Вошли в город. Возле небольшого домика у калитки стояла девочка. Гриша подошел, поцеловал ее и скрылся вместе с ней во дворе.

У меня отлегло от сердца. Значит, все в порядке. Следом за ними вошел во двор и я. Там меня поджидала встретившая Гришу худенькая девочка лет двенадцати с не детски серьезными карими глазами. Около калитки лежала лохматая собака на цепи.

— Не бойтесь, дедушка, — сказала девочка. — Шарик русских не трогает. Он только на немцев бросается.

— Вот какой! Кто же его этому обучил?

— Сами немцы. Ногу ему перебили, он и не любит их.

— Как тебя звать-то?

— Саша. Идемте за мной. Голову не разбейте.

Через темные сенцы она ввела меня в дом. В маленькой кухне без окон при свете коптилки пожилая женщина разжигала лучинами плиту. Через открытую дверь я увидел вторую комнату, похожую на сапожную мастерскую.

— Вот и дедушка! — сказала весело Саша.

— Милости просим! — Женщина внимательно поглядела мне в лицо. — Проходите в горницу. Саша, пойди погуляй возле хаты. Заметишь что, приди сказать.

— Знаю без тебя, — серьезно ответила та и вышла из дому.

Итак, я был в Симферополе.