5

5

В распоряжении Андрея Евгеньевича поезд, на котором ему приходится часто переезжать с места на место. Передвижений много — мелькают названия: Тихорецкая, Камышин, Поворино, Алексиково, Воронеж, Балашов, Лиски…

31 мая на пути из Царицына в Тихорецкую узнаёт о взаимной жестокости кем-то срежиссированной «народной войны», разновидя-щих казаков в станицах Нагаевская, Верхняя Курмоярская. Суд один: «К стенке!» Убивает отец сына, убивает сын отца, братья идут на братьев. А кругом родная степь, в нескольких десятках вёрст — холмик отцовской могилы. «На мгновение мне кажется, что я приеду в Камышевку, как когда-то давно я попадал неизменно в неё со всех сторон… на душе тихо-грустно, но не тяжко: было и отжито, что делать…»

В Великокняжеской — изучение позиции от станицы Романовская до Маныча. Семь отрядов горланствующих, делами, вернее подобьями их, похожих, как близнецы: всюду боевые приказы проходят через митинг — «согласуются». Заходит разговор об артподготовке, тут дебелый матрос хвастается, как в Ростове звонарь ударил в колокол, а он с дружками по ярусу колокольни «бабахнул» из орудий. Тельняшечного церквоборца явно не хотят слушать. Снесарев видит, что неприязненное чувство матрос вызывает не только в нём.

На другой день — Тихорецкая. Штаб Калнина, главкома Красной армии Северного Кавказа. Снесаревым овладевают грустные мысли… Похвалиться нечем. Приказания не исполняются. Эшелон грузится два дня, когда он два дня назад уже должен быть участником боя. «Нельзя собрать никаких сведений: где, что, сколько…» И ни на кого нельзя положиться. Отряд в две тысячи человек может называться армией, но эту армию, как надтреснутый орех, с ходу может расколотить любой батальон, будь то белый или германский. Иногда и вовсе дело до боя не доходит: красный отряд меж станицами Торговая и Целинная, поставив чучела, покинул окопы и растёкся по полям и станицам. Да что, если и достаточно испытанные войска Сорокина и Автономова развращены картами, хмельными загулами и шапкозакидательством.

В ожидании Калнина Снесарев и Зедин пьют чай с прекрасным хлебом, маслом и сыром. Снесарев чувствует, что Зедин даже стыдится есть, видать, помня о голодающих. Он, хотя и политизирован сверх меры — участник штурма Зимнего, но человек совестливый. Не пройдёт и года, как погибнет в боях под Ригой. Латыш прямодушный и искренний — полная противоположность ловко-поворотливому Вацетису и многим его сотоварищам — «латышским стрелкам».

Калнин приезжает к вечеру. Беседа с ним не из обнадёживающих. Тьма отрядов с громкими названиями, тьма начальников, а толку нет. Отряды «подчинены Федько (начальнику по внутреннему фронту), но лишь в том смысле, что, отдавши безграмотное распоряжение (во столько-то двигаться туда одному, во столько-то другому туда — и точка), он затем мечется от отряда к отряду… связи нет, исполнительности нет: не то пошли и куда-то дошли, не то совсем не пошли», — запишет в дневнике Снесарев. Бесчинствуют анархистские шайки, вроде отряда Маруси — Маруси Никифоровой, объявленной вне закона и промышляющей в лесу к северу от станицы Кагальницкая.

Сколько было их, этих властолюбивых «марусь и машек», не щадивших ни старых ни малых! Этих «товарищей роз и розалий», жаждавших расстрельными приказами устращать Одессу, Киев, Крым, да и Каспий, Балтику, Беломорье и даже самолично «пускать в расход» врагов революции в подвалах чрезвычаек! Они во всякое смутновременье объявляются в пугающей бесчисленности. Терпимо бы, когда мужья или любовники у них, властолюбивых фурий, и только у них, подвизались на вторых ролях. А когда они, будучи у жён своих под каблуком, на вторых ролях, выпархивают в роли первых на государственную лестницу — губернаторами, министрами, президентами и т.д., то худо становится всем: и мирным, и военным, и губернии, и государству. Такая подчас злопросчитанная, подчас иррациональная режиссура!

В письме к жене от 18 июня 1918 года из Царицына Снесарев пишет, что побывал в десятидневной инспекции по своему «буйному округу» и далее — в Балашове, Камышине, Лисках, Поворино, Воронеже. Ещё сообщает, что масса работы и он закипает как в котле, но и постепенно налаживается ход огромной разболтанной машины округа.

19 июня 1918 года состоялось чрезвычайное собрание членов совета, штаба обороны, военно-казачьей секции, профессиональных союзов, фабрично-заводских комитетов, Центрального совета профессиональных союзов, Совета народного хозяйства и командиров воинских частей, на котором было принято постановление объявить город на военном положении, объявить партии меньшевиков и правых эсеров предательскими, запретить пользоваться гудками. Утверждены и более жёсткие предписания, запреты и угрозы. Нельзя находиться на улице с 10 часов вечера до 5 часов утра; сеющих панику отдавать под суд; застигнутых с оружием в руках расстреливать; из умеющих владеть оружием создать боевые единицы и отправить их на фронт. «Документы о героической обороне Царицына в 1918 г.» (1942. Книга издана в самый раз: немцы у Волги!).

Газета «Борьба» от 21 июня 1918 года изложила выступление А.Е. Снесарева: «Защита Царицына ввиду его теперешнего значения — дело всенародное. Не может быть спора о том, защищать город или нет, весь вопрос в следующем: какие силы необходимы для его защиты? Царицын — сердце всей страны, и наша задача — отстоять его».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.