ПО ТУ СТОРОНУ ФРОНТА

ПО ТУ СТОРОНУ ФРОНТА

Самолет набрал высоту. По слабым огненным сполохам где-то далеко впереди Егоров понял, что там линия фронта. В тесном фюзеляже транспортного самолета Ли-2 четверо: он сам — старший лейтенант по званию и подрывник по профессии, его верный побратим и оруженосец, русый крепыш со скуластым лицом и облупленным носом, Павел Строганов (с Павлом еще в прошлом году вместе уезжали на фронт, вместе вернулись в Москву и вот теперь опять вместе летят в партизанский край), дремлет под фонарем турельной установки воздушный стрелок, а бортмеханик, немолодой уже человек с волевым лицом, прочерченным глубокими морщинами возле рта, и большими рабочими руками, не сидит на месте — то уйдет в кабину к летчикам, то снова появится в салоне, смотрит через иллюминаторы на моторы. Пол салона завален десантными мешками: здесь почта партизанам, оружие, боеприпасы, взрывчатка, питание для радиостанций — как в кузове грузовика.

Монотонно тянут свою песнь моторы. В голове — железный перезвон, словно свинцом налиты ноги.

Павел, пытаясь перекричать гул моторов, о чем-то спрашивает. Алексей покачал головой, показал на уши: мол, ничего не слышу, засмеялся и развел руками. Небось интересуется, скоро ли прилетят. А кто знает! Полет не по расписанию. Егоров посмотрел в иллюминатор. Самолет словно повис в темной пустоте. Ни звездочки вверху, ни огонька внизу. Неплохо. Может, повезет незамеченными перелететь линию фронта.

Алексей поерзал на жесткой металлической скамейке, поудобнее уперся парашютным ранцем в стенку и, засунув озябшие руки в рукава телогрейки, уставился в противоположную стенку. Потом закрыл глаза и стал перебирать в памяти события последних недель. Перед мысленным взором поплыли белые домики Геленджика, где стояла его рота. Потом вспомнился вызов к начальнику штаба отряда, его недовольное лицо: «Отправишься в Москву!»

И вот уже путешествие по военным дорогам, не столько от села до села, сколько от регулировщика до регулировщика. А где и пешком. В Джубге последний раз глянули с Павлом на Черное море и пошли на перекресток «голосовать» перед попутными машинами. А там каждый смотрит с подозрением: куда это ты, милок, с фронта подался?

Остались позади перевалы заповедного хребта. Где-то справа за дубовыми лесами гора Гунай, где прошлой осенью его рота поддерживала отряд моряков, ходивший во вражеский тыл громить станцию наведения немецкой авиации. Вредная была станция — чуть ли не на каждую повозку наводила самолеты.

Морские пехотинцы без шума снимали посты наблюдения, а его роте было приказано уничтожить саму станцию. Когда ребята густыми зарослями каких-то немыслимых колючек подобрались к немецкому лагерю, глазам своим не поверили. Умели же фрицы устраиваться с удобствами! На большой лесной поляне под широкими маскировочными сетями, натянутыми на высокие столбы, расположились большие штабные палатки. Рядом — автомашины с радиостанциями, паутина проводов, повозки, лошади. Чуть дальше загон с коровами и овцами — зажиточное хозяйство. Немцы в одних трусах ходят по своим угодьям. Ну, ребята обозлились, и, когда взлетела в воздух красная ракета, полетели ошметки всего этого «бауэровского» благополучия.

Далеким и тягостным оказался путь до Москвы. Разоренные станицы, пепелища… Вдоль дороги сдвинутая на обочину разбитая и сожженная техника. На полях кое-где быки, а иной раз и коровы тянут плуги, бороны. А за плугами — женщины. Идет машина — остановятся и долго смотрят из-под ладони.

Сталинградские степи, превращенные в свалку металлолома. Всюду развалины, голые печные трубы, землянки. Кажется, негде селиться в этих нашпигованных железом степях. Но смотришь, в старых блиндажах, землянках живут люди, вернувшиеся к родным пепелищам. Живут и готовятся к весне.

Горько было Егорову: ему ли, экономисту, не знать, чего стоит восстановить в этих местах хозяйство. Поэтому и в Москву приехал сердитый, гадая, зачем отозвали с фронта.

В Москве, в маленьком старинном особнячке, где располагался Украинский штаб партизанского движения, его встретил улыбающийся Илья Григорьевич Старинов. И злости как не бывало.

— Ну, как доехал? — приветливо спросил Алексея Старинов, приглашая в свою «келью» — крошечный служебный кабинетик.

— Знатно, Илья Григорьевич, — ответил Алексей. — Десять дней путешествия по вчерашним полям войны стоят университетского курса.

— Насмотрелся? — грустно взглянул Старинов. — Ничего, это полезно, злее будешь.

— Да уж и так злой как черт.

Они сели рядышком возле письменного стола с черной дерматиновой крышкой, заляпанной чернилами.

— Отдыхать будешь с дороги или прямо к делу? — положив руку на острое колено Алексея, спросил Старинов. — А то можно небольшой отпуск, дней на десять, выцыганить у начальства. Правда, на большее не рассчитываю.

— Какой отпуск, Илья Григорьевич! Настроение не отпускное. К тому же десять суток уйдет только на дорогу. Пока доберешься до Алма-Аты, пока возвратишься — вот и все время. И потом, мне никак нельзя до победы домой возвращаться.

— Это почему же?

— А вот смотрите. — Егоров вынул из нагрудного кармана гимнастерки фотокарточку, с которой улыбались Зина и малыши. На обороте было написано: «Возвращайся скорее с победой». — Видите, условие поставлено — с победой.

— Ну, а как со званием, все еще техник-интендант?

— Месяц тому назад переаттестовали в лейтенанты. Так что покончено с интендантским прошлым. — Егоров пристально посмотрел на утомленное лицо Ильи Григорьевича. — Зачем отозвали, товарищ полковник?

— Скоро узнаешь. А с партией как?

— Недавно приняли в члены и выдали новенький партийный билет, — с гордостью ответил Егоров.

— Ну, от души поздравляю. — Старинов крепко стиснул ладонь Егорова. — Так как же ты думаешь распорядиться теми десятью сутками, что тебе сами даются в руки, а? Может, я прикомандирую тебя к школе, ты там отдохнешь и погребок выроешь?

— Что-что?! — не понял Егоров.

Старинов засмеялся.

— Да байка есть такая. Уезжал отец на ярмарку продать кое-чего, покутить, если удастся. А хозяйство на сына оставлял. Вот и наказал сыну, уезжая: «Я на ярмарку поехал, а ты тут отдохни без меня и погреб вырой».

На сей раз Егоров расхохотался.

— Какай же «погребок» вы мне предлагаете?

— Думаем, Алеша, — Старинов понизил голос, — доверить тебе очень ответственное дело. Помнишь нашу мину замедленного действия? Так вот, наша «душечка-эмзедушечка» уже работала у брянских партизан, так сказать, в порядке эксперимента. Теперь настало время ее массового применения в другом месте. И вспомнили мы тебя — ведь ты когда-то ею занимался.

— Было дело, — задумчиво произнес Егоров.

— Ты, Алексей, помнится, когда клянчил у меня, чтобы взял в школу, говорил, что рвешься на фронт, чтобы после победы было не стыдно посмотреть в глаза своим детям. — Старинов пристально смотрел на Егорова.

— Говорил.

— Вот и возьмешься за работу, которой не то что твои дети будут гордиться, а о которой песни складывать будут. В школе поработаешь вместе со своим верным Павлом — он у тебя вроде ассистента будет. До каждого винтика изучишь мину, потренируешься на полигоне, заодно «повторишь» и другие «взрывоопасные предметы». А потом полетишь выполнять специальное задание. Договорились? — Старинов встал, показывая, что пора беседу кончать. — Иди в канцелярию за документами для себя и Строганова, и поезжайте на дачу, там встретимся.

Три недели Егоров «копал погреб», пока его снова не пригласили в штаб партизанского движения.

В просторном кабинете, увешанном картами, на которых пестрели разноцветные флажки, за большим столом сидел генерал-майор Строкач, начальник Украинского штаба партизанского движения. Он что-то писал. Когда полковник Старинов ввел Егорова в кабинет, Строкач поднял на них буравчики-глаза, кивком предложил сесть. Затем отложил ручку, протянул Старинову исписанный листок, приказав немедленно отпечатать, и протянул через стол руку Егорову, поздоровавшись с ним, как с давним знакомым.

— Ну как, Алексей Семенович, отдохнули?

Егоров смутился.

— Так точно, товарищ генерал.

— Ну тогда, думаю, уже можно сказать вам, что вы назначаетесь заместителем командира одного из крупнейших партизанских соединений Героя Советского Союза генерала Федорова. Слыхали о таком?

И хотя Егоров о генерале Федорове слыхал и ждал нового назначения, все же он так растерялся, что неожиданно покраснел. Строкач спокойно и невозмутимо ждал, пока схлынет предательский румянец со щек Алексея.

Наконец Егоров собрался с духом и поблагодарил генерала за высокое доверие.

— А вы честолюбивы, — с любопытством глядя на Егорова, произнес Тимофей Амвросиевич и тут же успокоил Егорова: — Но это ничего. Честолюбие, соединенное с высоким понятием долга, тоже хороший стимул в службе. Мы верим в вас, товарищ Егоров, — неторопливо и даже несколько торжественно продолжал Строкач. — Илья Григорьевич дал вам блестящую аттестацию. Он говорил мне, что в вас счастливо сочетается редкая смелость с трезвым бухгалтерским расчетом. Командир должен уметь считать, чтобы не просчитаться.

Строкач встал и стал прохаживаться по кабинету. Егоров тоже хотел подняться, но Строкач остановил его жестом руки.

— Мы знаем, вы хорошо воевали на Кавказе. Тамошнее командование дало о вас хороший отзыв и было недовольно, что мы забрали вас.

Он подошел к большой, склеенной из многих листов оперативной карте и подозвал Егорова.

— Вот здесь в лесу, неподалеку от Лельчиц, — покрутил он карандашом где-то в районе юго-западнее Мозыря, — находится на отдыхе соединение Федорова. Оно идет рейдом на запад и уже отмахало не одну сотню километров. Ему предстоит выполнить очень важное задание командования Красной Армии с применением новейшей подрывной техники, которой вы только что занимались. Вам и поручается научить минеров соединения обращению с новой техникой, а потом возглавить доселе невиданную подрывную операцию на путях снабжения противника. Соединение пока не имеет аэродрома, так что придется прыгать. Не боитесь?..

Через несколько минут в кабинет возвратился полковник Старинов. Он положил на генеральский стол отпечатанный лист бумаги. Строкач сел за стол, быстро перечитал написанное и, подписав, протянул Старинову.

— Оформляйте, не теряя времени, — произнес он. И к Егорову: — Это предписание в часть. А приказ вчера подписан и сообщен Федорову по радио. Он ждет вас.

И еще вспомнилось Алексею, как Строкач, уже прощаясь, посмотрел на лейтенантские погоны Егорова и сказал с улыбкой:

— А звание у вас для новой должности не совсем подходящее. Мы вот тут приняли некоторые меры. — Строкач выдвинул ящик стола и вынул оттуда новые погоны. — Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант. — Улыбаясь, он протянул Егорову погоны с тремя золотистыми звездочками на каждом. — Кстати, я вместе с полковником Стариновым скоро буду там, в партизанских краях. И у Федорова тоже. Так что, может, встретимся…

Самолет внезапно сильно встряхнуло.

Алексей встревоженно огляделся. Стрелок показывал за иллюминатор. Там вспыхнули и погасли несколько огненных пузырей.

Самолет вдруг ринулся вниз и в сторону, и весь груз — ящики, мешки — поехал по полу в разные стороны. А вокруг самолета небо чертили разноцветные трассы. «Заметили, окаянные», — подумал Егоров и только теперь осознал, какая опасность угрожает им всем. В самолете тонна взрывчатки и новые мины, тоже начиненные толом. Попадет хоть одна пуля, считай — конец. Алексей взял в руки упаковку с детонаторами и прижал к себе, как ребенка, словно так можно было избежать беды.

Но все обошлось. Самолет удачно сманеврировал, и огненные трассы исчезли где-то в облаках.

«Пронесло», — облегченно вздохнул Алексей, посматривая на Строганова. Тот был бледен, но задорно подмигнул: все, дескать, хорошо, летим дальше.

Егоров положил рядом детонаторы, поправил за спиной парашют и снова закрыл глаза.

А все же дурацкое положение, когда ты беззащитный пассажир и твоя жизнь целиком зависит от других. Осенью прошлого года, в самом начале боевой деятельности его роты, однажды уже было такое. Их отряд, сформированный из московских комсомольцев, недавних слушателей спецшколы, только-только прибыл на побережье Черного моря в город Поти. Стояла южная сентябрьская жара. Над городом голубело небо, с севера нависали красноватые, опаленные солнцем горы. Их вершины увенчивали сизовато-зеленые шапки лесов.

Привокзальную площадь и улички вокруг заполонили военные. Среди них много раненых: одни только что прибыли очередным санитарным поездом, другие — на судах. Над площадью висел непрерывный гул. Из порта долетали гудки кораблей — унылые, тревожные. Временами неожиданно завывала сирена — сигнал воздушной тревоги, и через считанные минуты в небе стремительно проносились стайки краснозвездных истребителей, спешивших перехватить вражеские самолеты.

С вокзала рота Егорова за несколько минут добралась до школы, отведенной для размещения отряда. Двухэтажное помещение имело непривлекательный вид: ободранные стены, в окнах выбиты стекла, в коридорах свалены парты, школьное имущество. Для роты отвели два класса на первом этаже. Не успели бойцы расположиться на новом месте, как на пороге появился майор Гриднев, вчерашний преподаватель минноподрывного дела в спецшколе, а сейчас начальник штаба их отряда.

— Построить роту! — приказал он Егорову.

Через несколько секунд все были в строю и слушали первый боевой приказ: доставить морем в один из прифронтовых портов взрывчатку.

— Путь не такой уж и далекий, но не безопасный, — предостерег майор.

…Через полчаса рота была в порту. У причала их уже ждало небольшое сухогрузное судно. К причалу один за другим подъезжали крытые брезентом большие американские грузовики. Из-под брезента выглядывали автоматчики — сопровождающие. Бойцы принялись осторожно переносить опасный груз, аккуратно размещая его в трюме. Работали всю ночь, а на рассвете судно вышло в море.

На корме бойцы роты окружили высокого матроса в стареньком бушлате и бескозырке с надписью на ленточке «Ташкент». Правую щеку матроса пересекали два свежих шрама. На руках — следы недавних ожогов. Попыхивая здоровенной самокруткой, моряк рассказывал подрывникам о последнем походе и трагической гибели своего лидера в Новороссийске.

Вдруг на корабле прозвенела трель электрических звонков, и тотчас же по радиотрансляции громко разнеслось: «Боевая тревога! Боевая тревога!» Все устремили взоры в небо. С северо-запада появилось несколько крохотных точек.

— Торпедоносцы! — безошибочно определил бывалый матрос и, стремительно кинувшись к зенитной пушке, заорал подрывникам: — Мотай отсюда все вниз, братва!

В то же мгновение по радио требовательно прозвучало:

— Всем лишним немедленно вниз!

А немецкие самолеты уже разделились на две группы и мчались над самой водой наперерез транспорту. Лихорадочно заработали машины, и Егоров почувствовал, как судно, вздрагивая, рванулось вперед.

— Орудия к бою! — пронеслось над палубой. Дальномерщик громко сообщал дистанцию до самолетов. И вот команда, резкая, как выстрел:

— Огонь!

Скороговоркой застучали зенитные автоматы, басовито зарокотали крупнокалиберные пулеметы. Навстречу вражеским самолетам понесся разноцветный рой снарядов и пуль. Торпедоносцы тотчас взмыли горкой, уклоняясь от зенитного огня, проскочили над судном и начали разворачиваться для новой атаки. И вот уже с другого борта немецкие торпедоносцы опять атакуют транспорт. На воде появились две полоски.

— Торпеды справа! — раздалось на мостике.

Разрезая волны, к судну неслась смерть. Егоров закрыл глаза. Попади торпеда, и все взлетит, потому что в трюме — тысяча тонн взрывчатки. Не страх, а скорее сожаление стиснуло сердце. Мелькнула мысль: «Неужто придется вот так бессмысленно умереть, ничего не сделав?»

То был миг, за который люди седеют… Но случилось чудо: обе торпеды прошли перед транспортом, не причинив ему вреда. Все, кто был рядом с Алексеем, облегченно вздохнули. А с мостика снова доносится голос сигнальщика:

— Торпеды слева по борту!

И опять все замерли в ожидании неминуемого. Глухо, как сквозь вату, пробивается в уши грохот зениток и пулеметов. Судно кренится так, что, кажется, вот-вот опрокинется. К счастью, и на этот раз торпеды проходят мимо.

— Вот и не верь в чудо. — раздался чей-то голос.

— Не чудо, а мастерство, — возразил Егоров. — Вон они, чудотворцы-то, — показал он на командира, сигнальщика, зенитчиков. Те, торопливо смахнув пот рукавами форменок и бескозырками, вновь приникли к прицелам пушек и пулеметов.

Бой продолжался. Теперь каждый из невольных пассажиров судна, бойцов роты Егорова, стал различать, что делают люди на транспорте, и оценивать их выдержку и незаурядное боевое мастерство. Ощетинясь ежом и выбрасывая во все стороны яростные очереди огня, не смолкали зенитки, встречая подкрадывающиеся вражеские самолеты. Вот один потянул за собой дымный хвост. Видно, отличился кто-то из зенитчиков. Но еще яростнее пикируют на одинокое судно вражеские самолеты. Они делают один заход за другим, стремительно проносятся над самой палубой, поливая ее свинцовым дождем. Сбит флагшток, но уже мчится кто-то из матросов под огнем к мачте — закрепить Военно-морской флаг. Сквозь грохот орудий слышен протяжный крик — кого-то ранило. Не умолкают зенитки, рвутся бомбы. Подбит еще один вражий самолет, — потеряв управление, он резко пошел вниз и бултыхнулся в воду. Остальные отвалили и скрылись за горизонтом.

Бой длился всего десять — двенадцать минут. Но каких минут! Егоров впервые в жизни с глазу на глаз встретился со смертью, по-настоящему ощутил, что такое война…

Открылась дверь кабины, и в салон вышел второй пилот.

Он подошел к Егорову и, пытаясь перекричать шум моторов, гаркнул ему в самое ухо:

— Приготовиться к прыжку!

Алексей посмотрел в иллюминатор: внизу светились три огонька. Встречают! На душе стало легче. С помощью пилота он закрепил на груди упаковку с детонаторами и пожал руку летчику.

Над дверью зажглась зеленая лампочка. Пора! Первым должен был прыгать Егоров. Он встал и вставил руку в резинку вытяжного кольца. Спотыкаясь о разъехавшиеся по полу мешки с грузом, Алексей подошел к двери и остановился. Глянул на Павла. Тот тоже поднялся, опираясь одной рукой о стенку салона, а другой судорожно захватив кольцо. Алексей хотел улыбнуться Строганову, но улыбка не получилась. Распахнулась дверь, и в кабину ударила тугая волна холодного воздуха. Рядом — бортмеханик. Легкий толчок в спину — и Егоров нырнул в темноту, отсчитал положенные три секунды и рванул кольцо.

Уже вися на стропах, пытался хоть что-то разглядеть, сориентироваться. Да где там: кругом ни огонька, и даже костры исчезли. Подумал о Павле: как у него прыжок получился? Встреча с землей оказалась неожиданной. Вернее, не с землей, а с болотом. Алексей соображал, лежа в вязкой грязи, что где-то неподалеку должен быть лес. Так, по крайней мере, значилось на карте, которую разглядывал на аэродроме перед вылетом. Встал, подтянул стропы и освободился от лямок. Выбрался на кочку посуше и посмотрел вверх, в небо, как будто мог увидеть самолет, гудевший в вышине. Машина делала круги над местом приземления Алексея. Сбрасывали груз.

Егоров свернул и уложил парашют в чехол, уселся на него и приготовился ждать. Где-то рядом должен приземлиться Павел. Прислушался — ни звука. Никаких признаков, что кто-то есть поблизости. А ведь должны встречать. Егоров расстегнул телогрейку и вынул из внутреннего кармана маленький охотничий манок — пищик. В штабе перед отлетом предупреждали, что хотя Федоров находится в партизанском крае и кругом будут свои, но береженого бог бережет: лучше не криком давать о себе знать, а условными сигналами. И дали этот пищик. Он свистит как ночная болотная птичка. Прислушался — никакого ответа. «Куда же мог деться Строганов?..»

Прождав минут тридцать, Егоров решил выбираться из болота. Взвалив на спину парашют, тяжело зашагал. Время от времени останавливался, свистел в пищик и прислушивался. Наконец донесся слабый свист, но совсем не в той стороне, куда шел. Видно, сбился малость.

Зашагал увереннее. Восточный край неба заметно побледнел. Скоро рассвет. Вот впереди между деревьями мелькнул слабый огонек. Наверное, костерок. Пошел напрямик, и вдруг:

— Стой, кто идет?

Ответил: «Свои, свои», но остановился за стволом дерева. Подходили двое.

— Товарищ Егоров?

Обрадовался, вышел из-за дерева. Всмотрелся. Люди в потрепанной одежде, с автоматами на груди. На шапках ленточки. Один — среднего роста крепыш в матросском бушлате и черной кубанке, нахлобученной так низко, что уши казались оттопыренными. Другой — круглощекий подросток в латаном пиджачке, перепоясанном немецким солдатским ремнем, в черной смушковой шапке, в остроносых сапогах домашнего пошива. Молча постояли, посмотрели друг на друга.

— Ну, что ж, товарищи, пошли к костру.

Высокий могучий партизан в длиннополой милицейской шинели при свете костра долго всматривался в серую фотографию на служебном удостоверении Егорова, время от времени поднимая глаза на него самого. Потом так же тщательно прочитал предписание, вернул документы Алексею и только после этого с достоинством представился:

— Садиленко, командир минноподрывного взвода. — И крепко пожал руку Алексею.

— Товарищ Садиленко, — попросил Егоров, — организуйте поиск и сбор грузов, сброшенных с самолета. И поищите второго парашютиста. Со мною был Павел Строганов. Прыгал после меня. Почему-то на сигналы не откликнулся. Боюсь, не случилось ли чего.

— Грузы уже собирают, — ответил Садиленко. — А поиск вашего напарника сейчас организуем. — Денисов! — обратился он к партизану в матросском бушлате. — Пройди с Колей, — кивнул он на подростка, — на болотину, пошукайте там, а мы тут со старшим лейтенантом подождем. Располагайтесь у огонька, — пригласил он Алексея, — утром здесь сыро, знобко.

Улеглись на траве возле костра. Садиленко привстал, дотянулся рукой до сухого хвороста и бросил его в костер. Пламя взметнулось вверх, в лицо пахнуло жаром.

Алексей незаметно задремал, а когда открыл глаза, уже было совсем светло, у костра сидели и лежали несколько партизан.

— Проснулись? — улыбнулся Садиленко, заметив, что Егоров смотрит на него. — Грузы, кажется, все собрали, а вот товарища вашего не нашли.

— Беда… — вздохнул Егоров. На душе у него было беспокойно. — Придется докладывать в штабе.

Алексей поднялся с земли, собираясь отправиться в штаб соединения. Но Садиленко удержал его, предложив позавтракать вместе со всеми печеной картошкой. Молодой широкоплечий партизан, в лихо сдвинутой на правое ухо суконной фуражке, с орденом Красной Звезды на гимнастерке, начал ловко выкатывать прутиком картофелины из золы.

— Как там наша матушка-Москва? — спросил он Алексея, протягивая ему большую картофелину. — Я сам москвич.

Егоров присел на корточки, перебрасывая горячую картофелину с ладони на ладонь.

— Да я почти и не видел город-то. Но общее впечатление — на улицах чисто, лица москвичей спокойные. Даже улыбаются. Значит, уверены, что скоро победа. Только на бульварах и во дворах грядки: видно, скудновато с питанием. А на окраинах — картофельные поля…

— А правда, товарищ старший лейтенант, что мы идем на запад открывать второй фронт? — Юный Коля доверчиво смотрел на приезжего начальника. — Говорят, туда идут вместе с нами еще несколько партизанских армий. У границы мы соединимся и откроем в тылу у немцев второй фронт.

Егоров задумался. Как ответить на этот наивный вопрос подростка? Он вспомнил карту на стене кабинета Строкача, утыканную красными флажками, за каждым из которых партизанский отряд, а то и соединение. Вспомнил и недавний разговор в спецшколе с одним из преподавателей.

— Видишь ли, Коля, — обратился Алексей к пареньку, — партизаны с самого начала открыли этот второй фронт. Я вот недавно слышал от одного сведущего человека, что немцы держат против партизан не один десяток дивизий. Чем не второй фронт!

Занималось утро. Для Алексея начинался первый день в партизанском крае. Волновало все: и как пойдут здесь дела, и первая встреча с генералом Федоровым, крупным партийным работником, депутатом Верховного Совета, Героем. Как еще он встретит и примет в свои заместители его, вчерашнего лейтенанта, по сути дела, новичка в партизанской войне? Очень тревожила и пропажа Строганова. Так и не дождавшись его и попросив Садиленко оставить здесь на всякий случай людей, Егоров собрался в штаб соединения. Сопровождать его пошел подросток Коля.

Влажной лесной тропинкой они вышли на заброшенную заросшую просеку. Здесь их встретила партизанская застава. Новая проверка документов. Егорову понравилась эта суровая бдительность людей, живущих в окружении врага.

Скоро справа и слева от просеки Алексей увидел довольно большой лагерь. Всюду под деревьями стояли повозки, у коновязей пофыркивали лошади. Под навесом в немецкой полевой кухне повариха готовила завтрак. От кухни тянуло дымом и запахами пищи. По краю поляны выстроились полушалаши-полуземлянки, сооруженные наспех. Егоров знал, что соединение Федорова остановилось здесь на недолгий отдых.

За лагерем они свернули с просеки и вновь вышли на тропинку, петлявшую между старых замшелых деревьев. Но вот впереди показалась новая поляна. С краю ее, под кроною старого дуба с длинными корявыми ветвями, еще не покрытыми листвой, белел невысокий сруб над землянкой, возле входа в которую стоял часовой. Крыша, как и у всех землянок, была забросана для маскировки кучами хвороста. К маленькому окошку тянулись провода телефонной линии. Рядом с землянкой стоял легкий рессорный тарантас на узких колесах с литыми резиновыми шинами.

— Вот и штаб, — проговорил провожатый. — Подождите, пойду доложу.

Часовой посторонился, и партизан исчез за тяжелой дверью из грубо отесанных плах. Вскоре он вышел и пригласил Егорова войти.

Алексей переступил порог и очутился в темноватой «прихожей». Возле оконца за грубо сколоченным столом, заставленным телефонными аппаратами, сидели два телефониста. Они с любопытством разглядывали Егорова. Вторая часть землянки была отгорожена пологом, сшитым из нескольких пятнистых немецких плащ-палаток. Оттуда позвали:

— Заходите, товарищ Егоров.

Вторая «комната» была значительно больше. Потолок и стены обтянуты парашютным шелком. От этого здесь казалось светлее, чем в «прихожей», хотя в оконце тоже едва брезжил свет.

За большим столом с керосиновой лампой сидели трое. Один из них, грузный немолодой человек в черном суконном, «обкомовском» кителе с отложным воротником, с широким усатым лицом, покрытым тяжелыми складками морщин, встал навстречу Егорову.

Алексей догадался — генерал Федоров — и доложил:

— Старший лейтенант Егоров прибыл в ваше распоряжение. — И протянул Федорову предписание, выданное Строкачем.

Федоров энергично пожал гостю руку и, не выпуская ее, довольно долго всматривался в своего нового заместителя, словно оценивал. Алексею даже показалось, что он прочел в глазах его сомнение: «Квелый ты, человече, для такого бремени. Тяжеловато придется». Затем молча показал Егорову на табурет.

— Дмитрий Иванович, возьмите предписание, — протянул он бумагу вставшему навстречу Алексею молодому человеку с задорным курносым лицом мальчишки-забияки.

— Рванов, начальник штаба, — протянул тот Егорову руку.

— Дружинин, Владимир Николаевич, комиссар, — представился третий — коренастый мужчина с жестковатым лицом, на котором запоминались узкие глаза и упрямо сжатые тонкие губы.

— Как долетели? — спросил, усаживаясь, Федоров.

— Да в общем нормально. Правда, случилось чепе.

— Что такое?!

Егоров рассказал о загадочном исчезновении Павла Строганова.

— Ах ты, беда какая! — с досадой поморщился Федоров. — Что ж, будем разыскивать, человек не иголка. — И обернулся к Рванову: — Надо сообщить в Москву.

— А мы, по правде говоря, вас с нетерпением ждали, — заговорил командир соединения после паузы. — Радиограмму о вашем назначении получили еще несколько дней тому назад, а вас все нет…

Егоров развел руками:

— На аэродроме ждали плохую погоду, чтобы незаметно проскочить фронт. Ведь на борту — тонна взрывчатки.

— Ну, этого добра — плохой погоды — сколько угодно, — улыбнулся Дружинин.

— Не скажите, — возразил Егоров. — Когда надо, не дождешься.

— Откуда родом? — продолжал расспрашивать генерал. — Семья где?

Алексей коротко рассказал о себе.

— Что ж, будем откровенны. — Федоров закурил, разрешив курить и остальным. — Сперва присмотримся друг к другу. Мы вас, а вы нас не знаете. Правда, Старинов очень хорошо о вас отзывался, когда мы с Дружининым зимой были в штабе. Участок, на который идете, очень серьезный, можно сказать, главный, особенно теперь, перед большими событиями.

Алексей с интересом слушал. Какие события имеет в виду генерал? Сам он знал только о том, что в районе Харькова и Орла немцы стягивают крупные силы.

Генерал пододвинул к себе карту.

— Люди Дроздова — это наш начальник дальней разведки, с ним познакомьтесь в первую очередь, вам работать вместе, учтите, — отмечают усиленное движение воинских эшелонов врага от Бреста на Гомель и от Ковеля через Овруч на восток.

Федоров откинулся на спинку стула, полуприкрыл глаза и рассказал своему молодому заместителю о задачах, поставленных перед соединением Центральным Комитетом Компартии Украины и штабом партизанского движения в этом рейде.

— Впереди перед нами Ковель. А что такое Ковель для фронта, я вам скажу. — Федоров положил руку на двухкилометровку. — Это узел пяти железных и стольких же шоссейных дорог. И нам его предстоит закрыть.

Федоров накрыл на карте ладонью Ковель и линии дорог, расходящихся от города.

В разговор вмешался Дружинин.

— Вы не слыхали, Алексей Семенович, что говорят о нашем рейде партизаны?

— Да нет. Я их почти и не видел еще. Спросил только один бойкий паренек, мой провожатый, правда ли, что идем на запад второй фронт открывать.

Все засмеялись.

— Вот-вот. А ведь в этом есть что-то похожее на истину. Мы на самом деле должны тут немцам устроить второй фронт. — Дружинин задорно посмотрел на собеседников.

Федоров еще долго рассказывал о предстоящем наступлении партизан, имеющем кодовое название «Ковельский узел». Все в соединении будет подчинено диверсионной работе на дорогах. Главная задача рейда: все сделать, но не пропустить на восток ни один эшелон врага.

Заговорили о людях. Егорову было приятно, что все трое хорошо знали подрывников и ценили их. Но все трое дружно потребовали навести порядок в минноподрывном взводе.

— Партизанщины там много у Садиленко, — сказал Дружинин.

— К сожалению, — согласился Федоров, — поэтому — ближе к делу, а то у нашего главного подрывника создастся впечатление, что собрались здесь говоруны. Да и голова небось уже кругом пошла. А, Алексей Семенович? С чего начинать-то собираешься?

— С учебы, Алексей Федорович. Если вы говорите, что надо для операции вдесятеро больше подрывников, значит, курсы нужны и база для учебы.

— Какая еще база? — настороженно спросил Рванов. — Лес велик — учись где хочешь!

— А вот какая, — ответил Егоров. — Полигон нужен для практики и тренировок минеров, жилье нужно, чтобы курсанты не разбредались на ночь по своим подразделениям, питание нужно, а то натощак наука не воспринимается. Много чего нужно. А прежде всего, товарищ генерал, думаю, надо из взвода минеров сделать роту — ваш резерв — и учебную базу.

— Что ж, это, пожалуй, верно, — заметил Федоров. — Дмитрий Иванович, займись-ка этим и подготовь с Егоровым к вечеру проект приказа. Кого предложите командиром роты?

Рванов, не задумываясь, ответил:

— Командиром можно оставить Садиленко. Если с него требовать построже, справится. А вот комиссаром… Кого предложишь, Владимир Николаевич?

Дружинин тоже не замедлил с решением:

— Думаю, Денисова Николая. И подрывник хороший, и коммунист принципиальный. Надеюсь, бюро обкома поддержит.

— Обсудим. Все, товарищи. — Федоров поднялся и посмотрел на часы. — Обедать пора, а мы еще и не завтракали.

Все четверо потянулись к выходу из землянки.

Посвящение Егорова в партизаны состоялось.