КЛИЧ В ДОЛОРЕС

КЛИЧ В ДОЛОРЕС

15 сентября 1810 года по запыленной дороге, ведущей из города Керетаро в селение Долорес, мчался всадник. Это был капитан королевских войск Игнасио Альенде. Час тому назад он узнал, что испанские власти напали на след заговорщиков, готовившихся провозгласить независимость Мексики, и отдали приказ об их аресте. Теперь Альенде, активный участник тайной патриотической организации, спешил с этой тревожной вестью к своему другу и единомышленнику Мигелю Идальго-и-Костилья, приходскому священнику в Долорес.

Альенде прибыл в Долорес поздно ночью. Почти одновременно с ним прискакал туда и другой участник заговора, капитан Альдама. В доме у Идальго патриоты — их собралось одиннадцать человек — держали совет.

— Хотя наше выступление было намечено на декабрь, — сказал Идальго, — раскрытие испанцами наших планов заставляет нас взяться за оружие немедленно. В противном случае нас всех переловят, и мы погибнем в застенках инквизиции, а с нами погибнет и святое дело независимости. Призовем же народ к восстанию против испанских угнетателей, он нас поддержит…

Под утро 16 сентября тревожно загудел церковный колокол в Долорес. Оповещенные патриотами жители селения и индейцы-пеоны окрестных асьенд быстро заполнили площадь перед церквушкой.

— Друзья мои и соотечественники! — сказал им Идальго. — Для нас нет больше ни короля, ни податей. Эта позорная дань, которая подобает лишь рабам, выплачивалась нами в течение трех веков и была символом тирании и порабощения. Настало время освобождения, пробил час нашей свободы. Согласны ли вы попытаться вернуть себе земли, украденные триста лет назад у наших предков ненавистными испанцами?

Толпа зашумела, закричала:

— Согласны! Долой дурное правительство! Смерть гачупинам![1]

— Да здравствует Мексика! Независимость или смерть! К оружию! — закончил свою краткую речь Идальго.

В тот же день 600 повстанцев, вооруженных большими ножами — мачете, пиками и дубинами, двинулись на юг и заняли городок Сан-Мигель-Эль-Гранде. Оттуда они направились к крупному провинциальному центру Селае, из которого в панике бежали местный испанский гарнизон и власти.

Клич, раздавшийся в Долорес, мощным эхом отозвался по всей стране. К повстанцам стали стекаться крестьяне — индейцы, горняки и ремесленники. Силы патриотов росли не по дням, а по часам. В конце сентября войско Идальго насчитывало уже 20 тысяч человек. Вскоре оно освободило города Гуанахуато и Вальядолид, где к повстанцам присоединился местный гарнизон. Месяц спустя Идальго уже во главе 80-тысячной армии подошел к столице вице-королевства Новой Испании — Мехико. К тому времени Идальго был провозглашен генералиссимусом повстанческой армии, а Альенде был назначен генерал-капитаном — командующим.

На подступах к столице колониальные власти сосредоточили крупные военные силы. Идальго не смог преодолеть их сопротивления и вынужден был повернуть обратно на северо-запад.

В течение последующих месяцев патриоты продолжали с переменным успехом сражаться с испанскими властями. Им удалось освободить несколько крупных провинциальных центров, поднять на борьбу широкие крестьянские массы. Идальго отменил рабство, распорядился возвратить индейским общинам захваченные у них помещиками земли. И все же Идальго потерпел поражение. Против него объединились испанские власти, церковники, богатые негоцианты, креолы — обладатели огромных асьенд. Все они боялись потерять с победой патриотов свою власть, земли и привилегии.

Католическая церковь, верный пособник колонизаторов, владела в Мексике почти третью всех обрабатываемых земель. Большинство церковников составляли испанцы, меньшинство — креолы, уроженцы колоний испанского происхождения. Среди последних были широко распространены патриотические настроения. Многие из священников-креолов находились под влиянием освободительных идей французской революции 1789 года, с увлечением читали энциклопедистов, с надеждой взирали на молодую, соседствующую с Мексикой республику — Соединенные Штаты, победа которых в войне за независимость служила им вдохновляющим примером. Именно из этой среды вышел священник Мигель Идальго, за действиями которого давно уже следила колониальная инквизиция. Инквизиторы обвиняли Идальго в том, что он превратил свой приход в Долорес в «маленькую Францию» — рассадник «подрывных» идей французской революции. Этот скромный и мужественный человек был отлучен от церкви. Священники — сторонники испанцев ежедневно предавали его с амвонов анафеме, угрожая верующим за поддержку патриотов всеми муками ада.

Но не угрозы церковников и даже не мощь испанцев, располагавших в Мексике крупными военными силами и поддержкой богатых креолов, были причиной поражения патриотов, а их неорганизованность, недостаток военного опыта, отсутствие четкой политической программы. Первые же поражения породили уныние и растерянность в рядах повстанцев, началось дезертирство, появились предатели. Один из них, полковник Элисондо, переметнулся на сторону врага и 21 марта 1811 года захватил в плен Идальго и его ближайших сподвижников. Испанцы расстреляли руководителей восстания — Идальго, Альенде, Альдаму и Хименеса, а затем отрубили им головы и выставили их в железных клетках для устрашения народа в городе Гуанахуато.

После гибели вождей повстанческая армия распалась на небольшие партизанские отряды, продолжавшие сражаться с испанцами.

Приблизительно такая же картина наблюдалась и в других испанских колониях Америки, где в 1810 году местное население, воспользовавшись оккупацией Испании французами и пленением испанской королевской семьи Наполеоном, поднялось на борьбу с колонизаторами. Так же как и в Мексике, после начального успеха патриоты, за исключением Буэнос-Айреса, повсеместно терпели поражения. Они переходили к партизанской войне, в горниле которой рождались новые вожди, накапливался военный и политический опыт…

Было, однако, существенное отличие между движением за независимость в Мексике и в остальных испанских колониях Америки. Оно заключалось в том, что в Мексике это движение, опиравшееся на широкие крестьянские массы, носило ярко выраженный социальный характер. Особенно рельефно это проявилось в действиях Хосе-Марии Морелоса, возглавившего борьбу за независимость после гибели Идальго. Морелос тоже был приходским священником, на которого освободительные идеи французской революции оказали свое животворное влияние. Сын бедного плотника, в жилах которого текла кровь испанцев, индейцев и негров, Морелос закончил духовную семинарию, где преподавал Идальго. Убежденный республиканец, Морелос считал народ носителем суверенных прав нации. Он призывал патриотов к борьбе со знатью, с крупными чиновниками, будь то испанцы или креолы. Их имущество, по распоряжению Морелоса, подлежало немедленной конфискации. Одна его половина шла на военные нужды патриотов, а другая — распределялась среди неимущего населения. Морелос высказывался за конфискацию церковной собственности и за ликвидацию латифундий. Деятельность Морелоса обеспечила ему поддержку широких масс населения, в первую очередь крестьянства, что позволило патриотам на протяжении четырех лет успешно сражаться с испанцами.

24 ноября 1812 года войска Морелоса с боем вошли в Оахаку, столицу одноименной провинции. В Оахаке, как и повсюду в Мексике, жители разделились на два враждебных лагеря. Высшие церковные иерархи, испанские чиновники, помещики-креолы поддерживали колониальный порядок, а священники местного происхождения, ремесленники, трудовой люд мечтали о свержении испанского ига и провозглашении независимости.

Когда раздался клич в Долорес, епископ Оахаки объявил Идальго «слугой Сатаны». Вскоре в городе были схвачены посланцы патриотов Армента и Лопес, явившиеся с поручением генералиссимуса Америки поднять население на борьбу с испанцами. По распоряжению испанского командующего местным гарнизоном генерала Регулеса их казнили в центре города, на улице, которая была впоследствии названа их именами. С освобождением Оахаки войсками Морелоса на том же месте патриоты казнили схваченного ими генерала Регулеса.

Провинция Оахака была населена индейцами народности сапотеков, достигшими еще до завоевания Мексики испанцами весьма высокого уровня развития. Под владычеством испанцев древняя самобытная культура сапотеков пришла в упадок. Сапотеки, как и другие индейские племена, населявшие Мексику, были порабощены европейскими колонизаторами. Движение за независимость породило в них надежду на избавление от гнета завоевателей. Сапотеки приветствовали освободительную армию Морелоса. Многие из них вступили в ее ряды и сражались за общее дело.

Среди сапотеков, присоединившихся к армии Морелоса, были и жители горного индейского селения Сан-Пабло-Гелатао, расположенного в горах на востоке от Оахаки. Здесь, 21 марта 1806 года, родился герой нашей книги Бенито-Пабло Хуарес, третий ребенок Марселино Хуареса и Бригиды Гарсии.

Сан-Пабло-Гелатао было убогим селением, в нем не имелось даже церквушки. Жили в нем в то время всего лишь двадцать индейских семейств. Как и их предки, сапотеки выращивали кукурузу, занимались овцеводством. Из шерсти овец ткали пряжу, которая шла на выделку знаменитых саране — плащей-накидок, спасавших индейцев от дождя и холода. Мясо возили на продажу в Оахаку.

Мать Бенито умерла при очередных родах, когда ему едва исполнилось три года. Еще раньше скончался отец. Осиротевшего мальчика взяли на воспитание родители отца, а его сестер распределили среди других родственников. Две из них некоторое время спустя умерли, а третья, Мария-Хосефа, отправилась в Оахаку, где поступила в кухарки в семью одного купца. Через пару лет умер дедушка, а потом и бабушка Бенито, и он перешел в дом своего дяди по отцу — Бернардино Хуареса.

Сан-Пабло-Гелатао. Здесь родился Хуарес.

Как и все жители селения, Бернардино трудился на своем клочке земли, выращивая маис. У него было несколько овец и коз, пасти которых помогал ему Бенито. Бернардино был знаком с грамотой, по крайней мере умел читать по-испански. Свои скудные знания он пытался передать племяннику, настойчиво доказывая, что, только овладев грамотой, человек может добиться чего-либо в жизни.

В автобиографии («Заметки для моих детей»), написанной в пятидесятилетием возрасте, Хуарес сообщает следующее об этом периоде своей жизни: «Так как мои родители не оставили мне состояния, а дядя добывал пропитание себе трудом, с тех пор как я помню себя, я трудился, насколько позволял мне мой юношеский возраст, в поле. В небольших перерывах в работе дядя учил меня грамоте. Он доказывал мне, насколько было бы полезным и ценным для меня изучить испанский язык. В то время было исключительно трудно для бедных людей, в особенности индейцев, получить образование. Тогда этого можно было достигнуть, только посвятив себя духовной карьере. Дядя убеждал меня учиться на священника. Его желание и пример тех из моих одноплеменников, которые умели читать, писать и говорить на испанском языке, а также пример священников (а ведь ими являлись Идальго и Морелос. — И. Л.), пробудили во мне такое страстное желание учиться, что когда дядя спрашивал меня урок, я сам подавал ему розгу и просил наказать меня, если не знал заданного назубок».

Несмотря на жажду знаний, учеба с трудом давалась молодому Бенито. Ведь он не понимал по-испански. В селении школы не было. Сапотеки отсылали своих детей в Оахаку служить в богатые семьи. Там хозяева вместо платы учили их читать и писать.

Поселиться в Оахаке, поступить в услужение в дом богатого сеньора и научиться там грамоте — стало мечтой молодого Бенито. Дядя хотя и не возражал против таких проектов, но племянника в город не отпускал. Мальчик тоже привязался к своему опекуну и без его согласия не решался покинуть родное селение. «Однако, — вспоминает Хуарес, — моя страсть к учению пересилила мои чувства, и 17 декабря 1818 года, когда мне было 12 лет, я бежал из дядиного дома и направился пешком в Оахаку, куда прибыл ночью того же самого дня».

Между Сан-Пабло-Гелатао и Оахакой почти 60 километров пути. Нельзя не удивляться упорству и выносливости маленького индейца, преодолевшего это расстояние за неполные сутки.

Мы не знаем, какое впечатление произвела на мальчика Оахака. В противоположность экспансивным испанцам индейцы замкнуты, сдержанны, молчаливы. Это вовсе не означает, что коренные жители этих земель лишены воображения или бесчувственны, они только не афишируют свои переживания, не выставляют их напоказ. Эти черты были присущи и характеру Хуареса. В его автобиографических заметках, в многочисленных письмах и выступлениях личные эмоции занимают скромное место. Предельно деловитый и целеустремленный в жизни, Хуарес оставался таким же, когда брался за перо, выступал публично или беседовал с друзьями и родными. Но это не был холодный и бесстрастный человек, ничто человеческое ему не было чуждо, хотя говорить об этом он считал излишним. Теперь же, спустившись с гор в этот город, хозяевами которого были покорившие его родину испанцы, он был одержим только одной страстью — овладеть грамотой, во всепобеждающую силу которой он будет верить всю свою жизнь.

Живописный колониальный городок, расположенный в плодородной долине, где до испанского завоевания находились религиозные и культурные центры индейцев мицтеков и сапотеков, — Оахака еще до завоевания испанцами славилась добычей золота и чудесными изделиями из этого металла. Древние золотые поделки по сей день находят на соседней горе Албан и в районе Митли, где некогда возвышались храмы индейцев, разрушенные конкистадорами.

Испанский король отдал весь этот богатейший район Эрнану Кортесу в награду за завоевание Мексики, присовокупив к этому царскому подарку еще и титул маркиза Долины Оахаки.

Здания здесь воздвигались из толстых стен, хотя и приземистые из-за частых землетрясений, в испано-мавританском стиле, с веселыми андалузскими патио — двориками, разукрашенными разноцветными асулехами — керамическими плитками, с вечно журчащими фонтанами в центре, с шумливыми попугаями и певучими канарейками в клетках.

В центре Оахаки на главной площади — Пласа Майор — высился кафедральный собор, уменьшенная копия столичного. Он строился около двухсот лет. Рядом — резиденция испанского губернатора, а в четырех кварталах — один из богатейших монастырей Мексики — монастырь св. Доминика, основателя доминиканского ордена. Монастырь в стиле барокко славился многочисленными скульптурными изображениями святых, обильно покрытых позолотой. Говорят, что строительство этого монастыря обошлось «нищенствующим» монахам в 12 миллионов старых колониальных песо, сумма фантастическая по тем временам.

Вблизи монастыря св. Доминика в просторном доме с живописным патио проживал со своей женой негоциант кошенилем — карминовой краской — дон Антонио Maca. В Дверь этого дома поздней декабрьской ночью 1818 года несмело постучал смуглый худощавый мальчик в запыленной убогой одежонке. Ему открыла кухарка сеньора Масы Мария-Хосефа. Велико было ее удивление, когда в ночном визитере она узнала своего родного брата Бенито.

Дон Антонио и его жена весьма благосклонно приняли 12-летнего горца. Ему предложили работать на складе кошениля, пока он не присмотрит себе более подходящего занятия. Кормиться ему разрешили на кухне вместе с сестрой Марией-Хосефой.

Политическое положение в Мексике в то время было весьма неопределенным. Движение за независимость, возглавляемое Морелосом, не смогло преодолеть объединенные силы испанцев и богатых креолов. Получив подкрепление из Испании, где после свержения Наполеона был восстановлен на престоле тиран и мракобес Фердинанд VII и была отменена демократическая кадисская конституция 1812 года, колониальные власти нанесли ряд серьезных поражений патриотам. Морелоса постигла участь Идальго. Он был пленен, инквизиция предала его анафеме, а военно-полевой суд приговорил к смертной казни. 22 декабря 1815 года испанские солдаты под покровом ночи расстреляли Морелоса близ города Мехико.

С гибелью Морелоса движение за независимость лишилось своего самого талантливого руководителя. Теперь в далеких от крупных населенных пунктов и труднодоступных местах сражались против испанцев только небольшие партизанские отряды. И все же положение испанцев было далеко не таким прочным, как могло показаться на первый взгляд. Идальго и Морелос пробудили страну к борьбе, и население только ждало удобного случая, чтобы вновь взяться за оружие. К тому времени в Южной Америке патриоты одержали ряд значительных побед и знамя независимости уже гордо реяло над Буэнос-Айресом и Сантьяго. Испанская колониальная империя разваливалась под мощными ударами войск Боливара и Сан-Мартина, успехи которых вселяли уверенность в мексиканских патриотов, что и их дело увенчается в конечном итоге победой.

В Оахаке, где в течение двух лет власть находилась в руках сторонников Морелоса, большинство креолов и индейцев враждебно относилось к испанцам. Но террор испанских властей здесь, как и в других местностях Мексики, был столь велик, что патриоты не решались открыто высказывать свои взгляды. Особенно отличались в преследовании патриотов церковники. Они шпионили за населением, выдавая властям заподозренных в сочувствии делу независимости. В церквах денно и нощно отслуживались молебны в честь испанского короля Фердинанда VII и за победу его оружия над мятежниками. Ежедневно с этой целью устраивались уличные шествия с хоругвями и образами. Оахака походила на огромный монастырь, в котором, казалось, люди занимаются только замаливанием своих грехов.

Некоторые испанцы не одобряли расправ над патриотами, опасаясь, что в случае победы сторонников независимости им придется расплачиваться за зверства властей. Были среди испанцев и сочувствующие республиканской форме правления, сторонники демократической кадисской конституции 1812 года, были и противники церковного засилия, зачитывавшиеся Вольтером и другими просветителями.

Дон Антонио Maca, сам родом из Генуи, весьма критически относился к действиям колониальных властей, не одобрял тиранического режима Фердинанда VII, осуждал религиозный фанатизм.

Нельзя считать случайным, что когда сеньор Maca более внимательно пригляделся к юному индейцу и внял его настойчивым просьбам учиться грамоте, то определил его в ученики к известному в городе своими либеральными взглядами переплетчику Антонио Салануэве.

Учитель Хуареса состоял членом францисканского ордена терциариев. Третий орден св. Франциска отличался от первых двух тем, что его члены жили в миру, зарабатывая себе на пропитание физическим трудом. Члены ордена пользовались различными привилегиями: не платили налогов, свободно передвигались по стране, могли читать запрещенные церковью книги. Для Салануэвы последнее представляло особую важность: ведь он работал переплетчиком, его скромное жилище всегда было забито книгами, его услугами пользовались все книголюбы Оахаки, многие из которых были сторонниками патриотов. Салануэва был поклонником испанского просветителя Фейхоо (1676–1764), который, как впоследствии писал о нем в своих автобиографических заметках Хуарес, «вел войну против предрассудков и невежества своих сограждан» и был «инициатором реформы просвещения в Испании». По счастливому совпадению, кумира Салануэвы — Фейхоо, как и Хуареса, звали Бенито, что сразу расположило переплетчика к своему ученику.

7 января 1819 года, то есть двадцать дней спустя после своего появления в Оахаке, страстное желание молодого Хуареса обучаться грамоте осуществилось. В этот день он поселился у Салануэвы, где стал помогать своему новому хозяину переплетать книги взамен за кров, еду и уроки испанского языка.

Не прошло и года, как он уже писал и читал по-испански, поглощая запоем и без разбора книги, которыми был заполнен дом Салануэвы. Переплетчик с гордостью сообщал об успехах своего ученика клиентам, местным книголюбам и поклонникам народного просвещения. Для них этот молодой индеец-сапотек, влюбленный в грамоту, как бы олицетворял пробуждающуюся к новой жизни Мексику. Друзья Салануэвы уговорили его послать Хуареса в местную начальную школу, где он, как они считали, мог пополнить свои знания по испанской грамматике. Но в школе учитель принял индейца-сапотека враждебно. Он высмеивал «деревенское» произношение Хуареса, ругал за ошибки в диктанте, не объясняя, в чем они заключаются.

«Эти несправедливости глубоко меня оскорбляли, — писал Хуарес в «Заметках», — в равной степени как и отсутствие равенства в преподавании, ибо если учитель в другом помещении старательно учил детей из так называемых «порядочных» семейств, то юноши бедного происхождения, подобно мне, перепоручались его помощнику, который совсем не был подготовлен к этой работе, зато по жестокости был равен своему патрону».

Хуарес с согласия Салануэвы прекратил посещения начальной школы. Он не слишком об этом жалел, в доме переплетчика ему не приходилось скучать. Переплетчик любил поговорить со своими заказчиками о редких книгах, о знаменитых произведениях испанской и мировой литературы, об именитых писателях. Нередко заходил разговор о древней Мексике, о конкисте и жестокостях конкистадоров, о французской революции, падении Бастилии и Наполеоне. А некоторые посетители Салануэвы вспоминали героические подвиги Идальго и Морелоса, передавали все новые и новые подробности их гибели.

Внимательно прислушивался к этим разговорам молодой сапотек. Многое из слышанного было ему непонятно, но это только побуждало его с еще большим рвением выполнять поручения своего учителя, который неустанно повторял ему, что знания откроют ему все секреты жизни, все тайны окружающего его мира, широко распахнут перед ним дверь в грядущее и наградят славой, уважением и любовью сограждан.

В конце 1819 года переплетчик стал поговаривать, что было бы неплохо его подопечному поступить в местную церковную семинарию — единственное среднее учебное заведение в Оахаке, где индеец мог рассчитывать на бесплатное образование. Можно было бы впоследствии стать священником, ведь это обеспечило бы Хуареса верным куском хлеба, дало бы ему известную независимость и положение в обществе. Тогда он смог бы успешно служить своей родине, следуя примеру Идальго, Морелоса или того же Фейхоо, этого неутомимого пропагандиста научных знаний в Испании, пера которого боялись даже инквизиторы.

В колониальной Мексике индеец имел только одну-единственную возможность выбиться в люди, овладеть грамотой, знаниями — надев рясу священника. Все другие пути «наверх» — дворянство, торговля, государственная служба, офицерские звания — были для него наглухо закрыты. Или оставайся навсегда слугой креолов и испанцев, или надевай рясу. Таков был выбор, стоявший перед Хуаресом. Хотя он чувствовал естественную неприязнь к церковной карьере, главным образом из-за связанного с нею обета безбрачия и целомудрия, страсть к знаниям взяла верх, и Хуарес согласился поступить в семинарию.

Салануэва принялся усиленно готовить юношу к экзаменам. Уроки следовали за уроками, но в конце года ученик стал наблюдать в своем учителе некоторые странности. Переплетчик проявлял беспокойство, рассеянность. В городе чувствовалось какое-то напряжение, нервозность, точно перед грозой. Жители передавали друг другу под большим секретом ошеломляющие новости. Говорили, что Чили, Буэнос-Айрес, Венесуэла добились, наконец, независимости. В феврале 1820 года по городу разнеслась весть, что в Испании, в Кадисе, восстал ожидавший отправки в колонии карательный корпус. Восставших поддержал народ. Опасаясь лишиться трона, Фердинанд VII согласился на созыв кортесов (парламента), восстановил демократическую конституцию 1812 года и распространил ее действие на колонии.

Эти известия породили новые надежды у патриотов на избавление от испанского гнета и вызвали настоящую панику среди церковников, колониальных чиновников и помещиков-креолов. Ведь возрождение конституции 1812 года грозило духовенству упразднением его традиционных привилегий, могло привести к отмене инквизиции и предоставлению демократических свобод населению колоний. В этих условиях движение за независимость одержало бы, несомненно, победу и к власти пришли бы радикалы, сторонники передовых идей Идальго и Морелоса. Тогда индейцы получили бы равные с богатыми креолами права, помещики же лишились бы своих огромных поместий.

Пытаясь во что бы то ни стало спасти старый порядок, колониальные власти вкупе с богатыми креолами, церковными иерархами и высшими армейскими чинами решили порвать с метрополией и самим провозгласить независимость Мексики. Заговор возглавил Агустин де Итурбиде вместе с инквизиторами Монтенегро и Тирадо и прелатом Пиментелем. Сын богатого помещика, Итурбиде, как Идальго и Морелос, учился на священника. Однако в отличие от них примкнул к лагерю испанцев, стал профессиональным военным. Он преданно служил колонизаторам, участвуя в подавлении освободительного движения, за что был отмечен высшими испанскими наградами. Самолюбивый и жестокий, Итурбиде мнил себя креольским Наполеоном. Он рвался к власти, мечтая возложить на себя корону императора Мексики.

24 февраля 1821 года Итурбиде, руководивший на юге операциями по подавлению партизанского движения, опубликовал в городе Игуала манифест, в котором призывал население выступить в поддержку религии и независимости, гарантировал испанцам и церковникам сохранение всех их привилегий и прав и обещал установить в Мексике конституционную монархию во главе с Фердинандом VII или другим представителем династии Бурбонов. «План Игуалы», такое название получил манифест Итурбиде, охотно поддержали испанцы и духовенство.

Несмотря на явно реакционный характер программы Игуалы, цель которой заключалась в сохранении старого колониального режима, Итурбиде удалось обещанием провозгласить независимость и привлечь на свою сторону руководителей патриотического повстанческого движения Висенте Герреро, Гуадалупе Викторию[2], Николаса Браво и некоторых других. Их отряды присоединились к войскам Итурбиде, который направился в Мехико, легко преодолевая на пути крайне нерешительное сопротивление испанских гарнизонов.

24 августа Итурбиде подписал в городе Кордобе с испанцами соглашение, согласно которому Испания признала независимость Мексики, корона которой сохранялась за Фердинандом VII. Соглашение гарантировало испанцам и церкви их прежние права и привилегии.

23 сентября испанские войска оставили Мехико, куда вступила армия Итурбиде, а 28 сентября 1821 года образованная под его председательством правительственная хунта провозгласила независимость страны.

Дело мексиканской независимости восторжествовало. Но власть продолжала оставаться в руках тех самых сил, тиранию которых одиннадцать лет тому назад призвал свергнуть Мигель Идальго-и-Костилья…