Рейд по тылам

Рейд по тылам

Один день еще мы стояли в Романувке. Подтянули запасы горючего, пополнили боекомплекты, приняли меры к восстановлению поврежденных в бою танков. Командир корпуса приказал быть готовыми к новым наступательным боям. Офицеры штаба по карте изучали районы предстоящих боевых действий, намечали маршруты, организовывали сбор данных о противнике, заботились об обеспечении войск материальными запасами, осуществляли контроль за выполнением отданных приказов и распоряжений.

Политотдел во главе с Богомоловым, командиры и политработники, партийные и комсомольские организации вели большую партийно-политическую работу. Пропагандист политотдела майор П. С. Попов и фотограф лейтенант Н. Г. Чиж выпустили серию листовок Сражайтесь, как они. Одна из листовок посвящена разведчикам Соколову, Кочемазову и Низамутдинову. В ней рассказывалось о том, как мужественные воины спасли боевое Знамя бригады и штабные документы.

В другой листовке говорилось о том, как радисты Сергей Кестер, Владимир Войкин и шофер Николай Тестоедов в разгар боя смело вступили в схватку с группой фашистов, сумели их уничтожить и спасли радиостанцию штаба бригады.

Политотдел и штаб провели слет истребителей танков, на котором был обобщен боевой опыт. В ротах и батареях прошли партийные и комсомольские собрания. Партийное собрание состоялось и в штабной организации, где я сделал доклад Учиться на опыте каждого боя. Коммунисты Полубояринов, Предеин, Баранов, Гаськов и другие в своих выступлениях анализировали боевые действия, обращали внимание на повышение бдительности и дисциплины, на тщательную подготовку к предстоящим боям.

…Получен боевой приказ. Нам предстояло наступать в направлении на Каменец-Подольский. Это крупный областной город.

Наш 10-й гвардейский танковый корпус во взаимодействии с 8-й стрелковой дивизией 60-й армии должен был к исходу первого дня наступления овладеть населенными пунктами Гримайлов, Окно, на второй день освободить город Гусятин, а к исходу четвертого дня выбить противника из Каменец-Подольского. Штаб спланировал боевые действия. Были продуманы вопросы управления подразделениями, налажено взаимодействие между ними, а также с приданными и поддерживающими подразделениями.

Поздним вечером 20 марта 1944 года батальоны скрытно сосредоточились на исходных позициях для наступления.

Нехотя наступало промозглое утро. Мокрый снег ложился на грязную дорогу, горками рос на броне танков, закрывая смотровые щели. Гвардии лейтенант Ясиновский в кювете нарвал пучок прошлогодней травы и, сметая с брони снег, сказал:

— Чтоб лучше видеть врага да точнее бить его.

А гитлеровцы совсем рядом. До них рукой подать. Но они не ожидают нас здесь. Противник полагает, что мы, перерезав и оседлав шоссе Проскуров Тернополь, дальше не осмелимся наступать, побоимся оторваться от своих тылов. Взятый в плен разведкой корпуса гитлеровский солдат сообщил, что немцы имеют хорошо оборудованные опорные пункты. Судя по всему, схватки будут горячими и противника не так-то легко будет сбивать с занятых рубежей.

В 9.30 ударила артиллерия. Снаряды просвистели над нашими головами и разорвались в расположении немецко-фашистских войск. Залп повторился еще раз. А вскоре танки с пехотой на броне пошли на врага. Фашисты пытались огнем орудий расстроить наш боевой порядок. Но артстрельба вдруг прекратилась — это танк Кулешова, первым ворвавшись на огневые позиции, подмял два орудия и уничтожил из пулемета рассыпавшихся по полю фашистских артиллеристов.

Оборона немцев треснула, раскололась. Под натиском гвардейцев-челябинцев гитлеровцы начали отходить. Временами они отчаянно сопротивлялись. Из засад били тяжелые танки. С высоток, расположенных по сторонам шоссе, давали о себе знать фаустники. На пути попадались заминированные участки. Но танки неуклонно продвигались вперед.

Скалат, районный город Тернопольской области, был освобожден еще 13 марта. Но так как не было сплошного фронта, противник, отступавший на запад, вновь захватил его.

Мы спешим. Впереди — Гримайлов, Гусятин, Каменец-Подольский. Там наши соотечественники: братья, отцы, дети. Мы идем освобождать их. Челябинцы подавляют сопротивление врага, сминают его небольшие отряды.

На подходе к Скалату наши подразделения попали под сильный огонь. Враг ожесточенно сопротивлялся. Командир корпуса приказал не ввязываться в бой за город, обойти его восточнее.

Наша задача — перерезать, захватывать дороги. Совершая рейд по тылам, рассекать на отдельные части вражеские группировки.

Моросил назойливый колючий дождь. По размокшей дороге передвигаться стало еще тяжелее. Надрывно ревели танковые двигатели.

С наступлением темноты бригада ворвалась в село Остапе. Противник бросил танки в контратаку. Танки против танков. Маневрируя между хатами, тридцатьчетверки вплотную столкнулись с фашистами. Завязалась ожесточенная схватка. Загорелись дома, скирды соломы. Слева ударили пантеры. Трудно было понять, где враг, а где свои.

Противник обрушил на подразделения бригады шквал артиллерийского огня. Фаустники, прячась в огородах, начали подбираться к танку гвардии старшего лейтенанта Любивца. Рфицер при свете ракет обнаружил гитлеровцев и пулеметной очередью уничтожил их.

Механик-водитель повел машину вперед и с ходу раздавил расчет тяжелого пулемета. Танк, маневрируя по огородам, первым вышел на южную окраину деревни. Из засады ударил фаустник. Языки пламени лизнули трансмиссионное отделение. Вот-вот вспыхнут баки с горючим. Любивец бросился сбивать пламя. Пулеметная очередь полоснула по броне машины. Офицер на миг спрятался за башню. Потом снова начал сбивать пламя. Фашисты окружили тридцатьчетверку, пытаясь взять в плен членов экипажа. Командир танка вынул из-за пазухи гранату и швырнул ее во врагов.

— Вперед, дави! — крикнул Любивец механику, вскакивая в танк.

Машина рванулась по огороду. В течение минуты с группой гитлеровцев было покончено.

К утру 22 марта вражеский гарнизон села был полностью уничтожен. Танки бригады начали вытягиваться в колонну. Еще дымились сожженные хаты, во дворах, огородах валялись трупы гитлеровцев. Раненые лошади беспомощно бились в упряжках. Под конвоем понуро брели около двадцати пленных немецких солдат.

Небо прояснилось, и вдруг на нем одна за другой появились черные точки. Приближаясь, они увеличивались в размере. По звуку нетрудно было определить: летят юнкерсы. Где-то сзади нас подали голос зенитки.

— Рассредоточить танки! — приказал я.

Тридцатьчетверки расползлись по огородам. Юнкерсы сделали заход со стороны солнца, готовясь пойти в пике. Но в это время из-за туч вынырнули наши ястребки. Они помешали немецким летчикам нанести удар по танкам. Бомбы падали беспорядочно.

Я открыл люк танка, высунулся наружу. Горели стога соломы, крытые камышом хаты. Едкий дым полз по земле.

Тороплюсь на южную окраину села, где находилась голова танковой колонны. Надо выяснить, какие потери понесла бригада. По пути встречается раненый боец. Он, прихрамывая на правую ногу, медленно идет в тыл, к санитарной машине. Кто-то ему наспех перебинтовал голову, но сквозь бинт густо проступает кровь.

Дотрагиваюсь до плеча лейтенанта Ясиновского. Он понял меня и приказал механику остановить танк. Я окликнул раненого. Он медленно повернул голову в нашу сторону, из-под бинта взглянул на меня.

— Товарищ комбриг, слушаю вас.

Боец подошел к машине и, придерживаясь левой рукой за скобу, пытается правую руку вскинуть к забинтованной голове. Узнаю рядового Беляева, автоматчика из роты Сидорова.

— Откуда вы появились? Вас ведь ранило в Романувке, и, если не ошибаюсь, доставили в медсанбат.

— Было такое. Только пустяковое ранение — пуля царапнула правую ногу. А сейчас осколком… Ну, ладно, подлечусь — и назад в бригаду. Свидимся еще, товарищ комбриг. И не позже, как через месяц-два. Не думайте, найду. По указателям. По надписям: Хозяйство Фомичева. — Слова автоматчика звучат убедительно, как клятва.

Он уходит, а я еще с минуту смотрю ему вслед.

Возле сожженной избы танк остановился. Во дворе — уцелевший домик из самана: то ли сарайчик, то ли летняя кухня. Мы с командиром танка Ясиновским вошли туда. На деревянной скамейке сидела старушка. Она бросилась нас крестить, причитая:

— Нэхай вам бог поможе в бою. Швидчэ нимцив прогоняйте.

На улице возле танков собрались местные жители. Они тепло приветствовали воинов-освободителей. Женщины и девушки, одетые в национальные костюмы, спешили угостить челябинцев хлебом, молоком, вареной картошкой. Воины лукаво подмигивали девушкам, а те озорно переглядывались, прячась друг за дружку. Кто-то из бойцов задорно кричит:

— А ну-ка, смуглявая, покажись! Вернусь из Берлина — и, гляди-ка, обвенчаемся.

Девушки хохочут. Они задорно отвечают:

— С перемогой вертайтесь, тоди будэ выдно.

Мы подошли к толпе. Люди расступились, затем окружили нас. Я поздравил жителей с освобождением, пожелал им быстрее восстановить разрушенное колхозное хозяйство, не теряя времени, приступить к весенним полевым работам.

Взревели двигатели. Бойцы тепло прощаются с жителями села, а те в ответ приветливо машут руками, желают нам удачи.

После встречи с колхозниками усталость как рукой сняло. Настроение отличное. Потери бригады небольшие. Связываюсь с комкором. Слышимость была хорошая, и я доложил генералу Е. Е. Белову о наших успехах. Выслушав меня, генерал сказал:

— Продолжайте выполнять поставленную задачу.

Мы рвемся к Гримайлову — районному городку. За нами следует Пермская бригада. Танки идут на предельных скоростях. С ходу они таранят груженые немецкие автомашины и повозки, подминают небольшие заслоны.

Батальон Федорова должен захватить мост через реку, рассекающую город на две части. В головной походной заставе рота Акиншина. Три его танка уже на подходе к городу. Он радостно докладывает:

— В триплексе замелькали домики Гримайлова. Вижу станционные постройки.

А через минуту-другую он взволнованно сообщил:

— Танки роты встречены сильным огнем артиллерии. У моей машины перебита гусеница. Повреждение устраняем.

— Постарайтесь пробиться к мосту. Обходите станцию справа. Не задерживайтесь.

— Вас понял. Выполняю. Уже заменили трак, а разбитый оставили для музея. В голосе Акиншина звучат шутливые нотки. Даже в бою он остается верен себе: всегда в хорошем настроении. А это много значит!

Выдвигаю к вокзалу часть танков первого батальона. Силами бригады ведем бой за станцию, которая расположена на северной окраине Гримайлова. Рота Коротеева одной из первых вышла к вокзалу. Гусеницы танков лязгнули о рельсы. На вагонах виднелись выведенные мелом надписи: Штеттин, Бреслау, Лейпциг. Туда везли награбленное добро.

Автоматчики завязали бой за служебные здания и попали под сильный огонь. Положение создалось не из приятных. Пора бы уже овладеть станцией, а мы все еще топчемся у пристанционных построек. Связываюсь с командиром роты Коротеевым, уточняю ему задачу. Его танки тут же выходят ни прямую наводку и начинают обстрел дзота.

Вдоль железнодорожного полотна появились немецкие пехотинцы. За ними — два тяжелых танка с черно-белыми крестами на бортах. Цель противник ясна: на какое-то время задержать наше продвижение вперед.

— Слева тигры! — доложил гвардии лейтенант Ясиновский.

Но вражеские танки уже были в поле моего зрения, и я приказал первому батальону уничтожить их. В это время по рации слышу радостный голос Федорова:

— Мост успели захватить. Удержим до вашего подхода.

У меня отлегло от сердца. Позже узнал подробности: Федоров с несколькими танками, маневрируя по переулкам, пробился к речке, перебил охрану и захватил мост целехоньким.

А в районе вокзала по-прежнему шла ожесточенная перестрелка. Мне хотелось пробиться к роте Коротеева, чтобы на месте руководить боем за станцию. Наш танк выскочил из-за угла дома и попал под обстрел. Вблизи один за другим разорвались два снаряда. Пришлось сманеврировать и, прикрываясь насыпью, двигаться вдоль полотна.

По тому, как огрызался противник, я приходил к выводу: роте Коротеева нужна подмога. И вызванные мной автоматчики уже были на подходе.

У насыпи мы увидели бойца, возле которого находилась девушка-санинструктор. У бойца были перевязаны голова, руки и нога. Девушка пыталась оттащить раненого в безопасное место, но тот всячески сопротивлялся. Я выскочил из танка, подбежал к раненому. Он лежал весь в крови. Осколки разорвавшейся мины разбили челюсть, впились в обе руки и ногу. Санинструктор Тамара Костина упрашивала бойца не упрямиться:

— Думаешь, без тебя Гримайлов не возьмем? Возьмем! Поверь мне, а теперь, родненький, разреши тебя в санвзвод отнести.

Боец отрицательно мотал головой.

— Не слушается, — сказала мне девушка. — Весь искалеченный, а рвется в бой.

Боец глядел на меня, что-то хотел сказать, шевеля побледневшими губами. Потом он дотянулся до кармана, вынул огрызок карандаша и окровавленными пальцами с трудом вывел на измятом солдатском треугольнике: Троих в рукопашной уложил, а четвертый гад убежал. Жаль. Коммунист Акимов.

В нескольких метрах от нас разорвался снаряд. Взрывной волной меня бросило на кучу прогнивших шпал, обдало грязью. Немцы, видимо, нас заметили и открыли огонь. Я вскочил на ноги. С санинструктором Костиной мы подхватили Акимова и оттащили за железнодорожную насыпь. Оттуда его отправили в медсанвзвод.

К этому времени подоспели танкисты Пермской бригады, подошли истребительно-противотанковый полк и 29-я мотострелковая бригада. Через час станция полностью была очищена от гитлеровцев. На здании затрепетал красный флаг.

На пути к вокзалу мы увидели группу бойцов. Они с интересом что-то рассматривали. Я попросил Ясиновского остановить танк. Дзот, вокруг которого собрались челябинцы, был втиснут в железнодорожную насыпь, вооружен одним орудием и двумя тяжелыми пулеметами. Теперь дзот лежал развороченным, груды металла еще дышали жаром. Тут же валялись обгоревшие трупы фашистов.

Кто-то дотронулся до ствола исковерканного орудия, произнес восторженно:

— Ничего себе штучка, теперь поминай как звали! Гвардейцев работа. То-то же!

Раздавались отдаленные разрывы. В центре города вели бой подразделения нашей, Пермской и Унечской бригад. Гвардии капитана Федорова я нашел в разбитом кирпичном домике. На полу валялись битое стекло, обрывки грязной бумаги, куски кирпича. Из проема окна комбат следил, как развивался бой. Василий Александрович доложил, что немцы подбили его танк и экипаж устраняет повреждения. В батальоне всего два раненых, других потерь нет. Федоров сообщил довольно неприятную весть: сгорела машина моего заместителя гвардии майора Кришталя.

— А как экипаж?

— Кажется, кто-то ранен. Видел, как на носилках унесли в дом, что на противоположной стороне.

Вместе с Федоровым и Ясиновским перебежали улицу. У входа в подвал нас встретил заместитель начальника оперативного отделения штаба бригады гвардии капитан Гаськов.

— Кришталь ранен в ногу, — сообщил он.

В освещенном углу на пружинном матраце лежал гвардии майор. Старший фельдшер роты управления М. Д. Мостовов забинтовывал ему ногу. С трудом сдерживая стоны, раненый корчится от боли. Мостовов успокаивает его:

— Не шибко, товарищ гвардии майор. Заживет.

Кришталь мучительно кривит лицо, просит пить. Заметив меня, вяло улыбнулся и, словно в оправдание, тихо сказал:

— Не повезло, товарищ комбриг. Надо же так — из-за угла фердинанд резанул. В упор. И ему не поздоровилось. Я успел выстрелить.

Офицер умолк. Я наклонился, попрощался с ним:

— Еще встретимся, выздоравливай.

Но встретиться нам больше не пришлось. Через несколько дней я с болью в душе узнал, что ранение оказалось смертельным. Мы потеряли храброго офицера. О майоре Криштале у меня сохранились самые светлые воспоминания. Он был хорошим помощником во всех делах.

Мы вышли из подвала. Бой уже шел на южной окраине города. Кое-где рвались шальные снаряды, горели дома, рушились крыши. От копоти и дыма почернели каменные стены. Возле угла дома путь преградил автоматчик.

— Улицу переходить опасно, бьют засевшие на крышах снайперы, — предупредил он нас.

Я не успел ему ничего ответить, как мимо уха чиркнула пуля. Вбегаем в соседний дом. От разорвавшегося снаряда качнулись стены и обгоревшие балки потолка рухнули на пол. Мы отделались легкими ушибами. Карабкаемся по развалинам, окольными путями добираемся до машин.

По улицам трудно проехать. Горят немецкие трехосные машины, автобусы. Лоб в лоб, уткнувшись, стоят наш танк и тигр. У разбитого 81-миллиметрового миномета трупы фашистских солдат. Возле брошенного опеля орудуют два наших бойца. Один из них сидит за рулем, другой лихо вращает заводную рукоятку.

Едем на южную окраину. Город освобожден. Из иод-валов с поднятыми руками выходят уцелевшие солдаты противника. Небритые, уставшие, с опухшими от бессонницы глазами. Один из пленных с наброшенной на плечи шалью подозрительно пятится назад. Кто-то из наших бойцов толкает его в бок:

— Куда глядишь?

С него спадает шаль.

— Братцы, так это же власовец! — крикнул боец. Пленный пытался поспешно сорвать опознавательную нашивку.

— Куда тянешься, предатель? — остановил его боец, и власовца взяли под особый конвой.

Штаб бригады на время разместился в полуразрушенном домике. Ординарец Собко невесть откуда принес охапку соломы и, расстелив на ней плащ-палатку, стал готовить ужин: вывалил из вещмешка несколько банок консервов, буханку черствого хлеба. Присели начальник штаба Баранов, начальник политотдела Богомолов, начальник связи бригады Никифоров, офицер Гаськов. Чадит коптилка. От усталости не хочется есть.

— Постойте, постойте. — В дверь протискивается начпрод Юмашев. — Все-таки догнал вас. Законные сто граммов полагаются. — И он, подав Баранову флягу со спиртом, начал стягивать с себя полушубок.

— Не раздевайтесь, у нас не очень жарко.

— За освобождение Гримайлова! — предложил тост начальник штаба. Но ужин пришлось прервать: на улице возле дома разорвался снаряд. Потом второй, третий.

Лейтенант Ясиновский бросился к выходу, но тут же был отброшен взрывной волной. В открытую дверь дохнуло жарким пламенем. Снаряд угодил в угол дома, загорелась крыша. Потухла коптилка. Немецкая дальнобойная артиллерия, потревожив нас, через минуту прекратила стрельбу.

Было решено сменить место штаба. Зашли в ограду какого-то одноэтажного дома, хлюпаем в луже сапогами. Словно из-под земли на крыльце вырос старик в исподнем:

— Проше, панове. — Он уступил нам дорогу. В небольшой комнате с закопченым потолком на полу валяются стреляные гильзы, бутылки из-под шнапса, обрывки топографической карты. На подоконнике — полевой телефон, кожаное снаряжение. В печке потрескивают дрова. Хозяин поясняет, что час назад здесь квартировали немцы.

— Право же, полный комфорт, — снимая полушубок, говорит Богомолов и укладывается на ночлег.

Меня вызывают к рации. Гвардии старший сержант Виктор Колчин уступает мне место. В трубке слышится голос гвардии полковника А. Б. Лозовского.

— Где остановились? — интересуется начальник штаба корпуса.

Докладываю координаты. В свою очередь он называет координаты штаба корпуса (это где-то в двух-трех километрах от нас) и приказывает прибыть в штаб.

На виллисе петляем по темным и незнакомым улицам Гримайлова. Нам повезло: на одном из перекрестков девушка-регулировщица, проверив наши документы, показала рукой:

— В том доме расположился штаб корпуса.

Генерал Е. Е. Белов молодо шагнул навстречу и крепко пожал руку. В небольшой комнате уже собрались командиры бригад. Евтихий Емельянович сел за квадратный стол, на котором была разостлана карта-склейка. Он о чем-то негромко беседует с начальником штаба.

— Прошу поближе. — Генерал поднялся из-за стола. Карту хорошо освещает коптилка, и мне видна красная стрела, нацеленная строго на юг.

— До Каменец-Подольского — рукой подать, — восторженно заговорил комкор. Поднажмем — и денька через два будем в нем. Но не забывайте, что мы в тылу врага. Противник попытается приостановить нас. Надо позаботиться и о тылах, и о прикрытии, хотя это не значит, что мы должны на них оглядываться. Пробиваться только вперед, на юг, и как можно быстрее. По-прежнему перерезайте, захватывайте дороги, тесните противника, давите и сбрасывайте его технику в грязь.

Комкор взглянул на карту и, обращаясь ко мне, сказал:

— Ваша Челябинская бригада пересечет фронт первой гвардейской танковой армии генерала Катукова в районе Копычинцев и затем пойдет в направлении на Скала-Подольская, Оринин, Каменец-Подольский.

Другие бригады корпуса получили задачу наступать левее нас, на город Гусятин.

Затем генерал спросил у командиров бригад о людях — героях боев.

— Отличившихся много? — спросил он у меня.

— Считайте, вся бригада.

— Молодцы челябинцы, наиболее отличившихся представьте к награде.

За полночь я возвратился в бригаду. У штабного домика какое-то оживление, саперы снуют с миноискателями. На ногах все офицеры штаба.

— В чем дело?

Баранов возбужденно рассказал:

— Легли отдыхать. Слышу: тик-тик-тик. Думаю: что же это? Позвал командира саперного взвода. Так это же мина замедленного действия, — сказал гвардии лейтенант Лившиц и извлек из-за иконы деревянный ящичек. Говорит: Через час было бы уже поздно. Поминайте как звали. А старик, хозяин дома, утек: очевидно, из украинских националистов, — заключил начальник штаба.

Саперы обследовали дом. Так до утра никто из нас: глаз и не сомкнул. Впредь надо быть осмотрительнее, проявлять бдительность.

На рассвете возвратились разведчики.

— Убегают немцы, — доложил исполняющий обязанности командира разведвзвода Александр Ярошенко. — Тьма-тьмущая техники на дорогах. Надо торопиться, пока не ушли далеко.

Танки рванули по широкому шоссе. По сторонам замелькали омытые дождями белые домики, обнесенные заборами. Немцы почти не оказывали нам организованного сопротивления. На дорогах — уйма машин с пустыми бензобаками. Брошенные обозы. Бродят по полю, пощипывая траву, лошади.

Группа немцев бросила оружие, расступилась по сторонам. Пленных уже конвоируют в тыл.

Перекресток дорог. Бригада поворачивает на юго-восток, на Копычинцы. Там уже идет бой. Это танкисты 1-й гвардейской армии рвутся к Днестру.

Копычинцы. Тянет дымом — горят дома. Разрушены многие здания. На тротуаре, распластав руки, лежит убитый офицер-эсэсовец. Изрешеченный пулями автобус. Обгоревшие танки с крестами на башнях.

На улицу выбежали освобожденные люди. Оли бросают танкистам моченые яблоки, тепло приветствуют бойцов Красной Армии.

Наступление продолжается.

Впереди Скала-Подольская. Танки с ходу таранят бронированные фашистские машины, врываются в городок. Противник в панике мечется. Со всех сторон слышится пулеметно-автоматная трескотня, рвутся мины, снаряды. Гитлеровцы уцепились за речушку. Часто бьют их пушки. Покосившиеся опоры моста вот-вот обрушатся.

Бригадная разведка нашла брод. Мне невооруженным глазом видно, как тридцатьчетверки плавно преодолевают реку, а вскоре их гусеницы заскользили по каменистому берегу. Подмяв гусеницами деревянную ограду, одна из машин устремилась к замаскированной пушке. Гитлеровцы врассыпную. Но куда там! Их настигают меткие пули. Безмолвно застыло орудие.

Противник после короткого боя поспешно отходил на юг. Наши танки с десантом неотступно следовали за ним.

Дорога вела к Оринину — небольшому городку, раскинувшемуся по обеим сторонам реки Жванчик. Рваные черные тучи висели над головой, временами лил холодный, нудный дождь. Мелькали квадраты небольших полей. К дороге прижимались лесные массивы.

До Оринина шли почти без боев. Небольшие заслоны сминали без особого труда. Но на подходе к городу головная походная застава попала под артиллерийско-минометный огонь. Завязалась перестрелка.

Пришлось развернуть подразделения бригады и атаковать гитлеровцев, засевших на берегу речки. Танки, минометная и артиллерийская батареи открыли дружный огонь, при его поддержке стрелки начали штурм обороны противника. Враг пытался оказать сопротивление. Но тщетно. Под неотступным натиском гвардейцев гитлеровцы дрогнули, стали отходить. Не дав возможности противнику зацепиться за постройки, мы на его плечах ворвались на восточный берег и в результате короткого боя в полдень 24 марта полностью овладели городом.

Короткий отдых. Дозаправляем танки, пополняем боеприпасы. Вокруг танков молодежь, женщины, дети. Шутки, смех, веселье. Наши танкисты надолго запомнили эту встречу и часто в боях вспоминали о ней. А иной раз из Оринина и письма к нам в бригаду приходили.

Мы с начальником штаба склонились над картой.

— Не худо у нас получается, — говорит он.

— Пока да. За сутки по пятьдесят — семьдесят километров проходим, соглашаюсь я. — Но как легче, с наименьшими потерями, освободить Каменец-Подольский, уберечь его от разрушений?

Нами овладел азарт наступления. Прикидываю на карте: до Каменец-Подольского не больше тридцати километров. Если поднажмем, вечером будем в городе. По данным разведки, вражеский гарнизон насчитывал девять тысяч человек. В его распоряжении тяжелые танки, самоходные орудия, минометы. Но и мы движемся на город не одни. На него нацелены не только соединения нашего танкового корпуса, но и 6-го гвардейского механизированного корпуса.

Собираем солдат на митинг. Его открывает начальник политотдела. Богомолов краток. Он предоставляет мне слово. Довожу до гвардейцев приказ Верховного Главнокомандующего, который мы только что приняли по радио и в котором говорилось о прорыве вражеской обороны на участке Тернополь, Проскуров. Подчеркиваю то место в приказе, где отмечались действия нашей 4-й танковой армии, сообщаю, что Москва в эти часы салютует героям наступления. Затем говорю о той чести, которая выпала нам, челябинцам, — первыми войти в областной город, призываю коммунистов и комсомольцев, весь личный состав беспощадно бить фашистов.

На митинге выступают бойцы, командиры, политработники. В их словах, решительных жестах ощущается глубокая вера в свои силы, в победу.

Урчат танковые двигатели. Колонна вытягивается по шоссе. Валит густой снег, ограничивая видимость. И вдруг меня осеняет мысль: включить фары — это морально будет воздействовать на врага.

По рации связываюсь с комбатами. Включены фары, свет с трудом пробивает снежную толщу. Машины мчатся на максимальных скоростях. Давим немецкие обозы. Порой приходится двигаться по узкому коридору между трофейными автомашинами, пушками, автобусами. Бросая технику, гитлеровцы откатываются к Каменец-Подольскому.

С наступлением ночи врываемся в Должок — пригород Каменец-Подольского и почти без боя овладеваем им. Нам достались богатые трофеи: около пяти тысяч машин разных марок. Улицы запрудили шикарные опель-капитаны, трехосные грузовики, толстопузые штабные и санитарные автобусы.

С зажженными фарами врываемся на западную окраину города, старая часть которого раскинулась на высоком, обрывистом полуострове. Танк Кулешова первым выскочил на мост, перекинутый через речку Смотрич. На броне танка разведчики. Гвардии рядовой Кочемазов на немецком языке кричал: Каменец-Подольский окружен Красной Армией!

Гитлеровцы в нижнем белье выскакивают на улицу, но гут же их настигают меткие пулеметные очереди челябинцев. Немцы не поймут, откуда взялись русские танки. Ведь еще утром им говорили, что русские за сотню километров от города и им не быть в Каменец-Подольском. Появление танкистов с запада явилось для них полной неожиданностью.

Кое-где противник начал оказывать сопротивление. Из переулков нет-нет да и выползали немецкие танки. Но не успевали они произвести и первого выстрела, как вспыхивали от наших снарядов. Однако чем ближе продвигались мы к центру города, тем ожесточеннее становилось сопротивление врага. Особенно упорный бой шел в районе крепости. Здесь фашисты не только отчаянно оборонялись, но и предпринимали контратаки. Ближний огневой бой перерос в рукопашный: челябинцы оттеснили противника. Бои развернулись на многих улицах города. Огнем орудий, автоматами и гранатами гвардейцы прокладывали себе дорогу, отвоевывая дом за домом, перекресток за перекрестком.

Рядом с нами вели бои Свердловская танковая и Унечская мотострелковая гвардейские бригады, другие части корпуса. Город полыхал в дыму и огне.

Сражение за город продолжалось всю ночь. Поредели ряды челябинцев, но их удары не ослабевали. На одной из улиц гитлеровцы просочились к дому, который прикрывал подступы к важному перекрестку. Их надо выбить. Но как? Командир взвода гвардии лейтенант Митько первым поднялся во весь рост:

— За мной, вперед, челябинцы!

За командиром-коммунистом бросились бойцы. Воины в упор расстреливали гитлеровцев и очистили от них дом.

Днем 25 марта бои не утихали. Приходилось драться за каждый дом, за каждую улицу. С криками ура гвардейцы смело ходили в атаки, незаметно подбирались к засевшим на чердаках и в подвалах гитлеровцам, штыком, гранатой уничтожали их.

Наш танк идет мимо сожженного дома, перед руинами которого опустился на колени боец. Мы подошли к воину. Ясиновский мне шепчет:

— Это танкист Михаил Эльфонд, местный, каменец-подольский.

— Не успели, товарищи, — обращается к нам боец. — Три года я ждал этой минуты. В этом доме жили мать, отец, сестра Мариам. Теперь нет их…

Прибежали соседи. Михаил бросается к старухе:

— Тетя Броницкая, а мои где?

Она успокаивает Михаила:

— Мать и отец ушли из дома еще до прихода немцев. А Мариам, — старуха уткнулась в грудь воина, рыдая, — бедная Мариам… Фашисты загубили ее.

В этом городе Эльфонд родился, на этой земле он сделал свои первые шаги, здесь прошла его юность. А теперь он стоит на еще дымящихся развалинах.

Эльфонд не плачет, он смотрит на нас застывшими глазами:

— Товарищ комбриг, дайте мне самое опасное задание, сегодня дайте, сейчас! — Вскинув автомат, воин побежал туда, где шел жестокий бой.

Огненное кольцо постепенно сжимается. Части добровольческого танкового корпуса настойчиво теснят противника. Фашисты пытаются пробиться на западную окраину. Их многочисленные войска наседают на нашу бригаду. Челябинцам приходится туго. Важно выстоять, удержать занятые позиции.

Теперь и мой командирский танк вынужден запять оборону в развалинах сожженного дома. В проем окна выглядывает лишь ствол пушки. Со стороны Турецкого вала показалась пантера, за ней крадутся десятка два солдат. Их замысел нам ясен: враг пытается незаметно обойти одну из наших танковых рот.

Ясиновский становится у прицела. Как всегда, он спокоен. На его лице ни тени волнения. Оборачивается ко мне:

— Подпустим поближе. Чтобы наверняка.

Ствол пушки начал медленно перемещаться влево. Резкий выстрел. Снаряд угодил в цель. Пантеру заволокло дымом, и в ту же секунду вспыхнуло пламя.

Пехота противника, прижатая пулеметным огнем, залегла на мостовой. Выползла еще одна пантера с ребристыми полосами.

— И этот номер не пройдет, — говорит Ясиновский.

Внимательно наблюдаем за поведением гитлеровцев. Тем временем начальник штаба Баранов докладывает по радио:

— Приходько сообщил: немцы отрезали дом, в котором обороняется взвод гвардии лейтенанта Митько. Просит помочь.

В те дни подобных случаев было немало. Мы теснили немцев, а они порой пробивались через наши боевые порядки, окружали наши подразделения, пытались приостановить наступление советских войск. Попавших в окружение приходилось выручать. Вот и теперь на помощь взводу я выделил два танка и отделение автоматчиков.

Позже стало известно о подвигах бойцов взвода Митько. Когда взвод оказался отрезанным от роты, гвардии лейтенант в трехэтажном доме организовал круговую оборону. Гитлеровцы постепенно проникли в дом. Бой завязался на лестничных клетках, перенесся на второй и третий этажи. Горстка храбрецов устояла против напора гитлеровцев, удержала дом до подхода подкрепления. Командир взвода, бойцы и сержанты были награждены орденами и медалями.

…К утру 26 марта бой несколько ослаб. Гитлеровские вояки целыми ротами сдавались в плен. К обеду Каменец-Подольский был освобожден.

Богомолов приглашает осмотреть крепость. Было радостно, что нам удалось помешать гитлеровцам превратить ее в руины.

С обрывистого берега реки Смотрич хорошо видна юго-западная часть города. Еще горят дома, среди брошенной техники по улицам снуют наши танки, самоходные орудия.

Каменец-Подольский освобожден, но мы знаем: бои за него еще не закончились. Пока что войска 1-го Украинского фронта лишь расчленили группу немецко-фашистских армий Юг: ее 4-я танковая армия отброшена на запад, а левофланговые соединения 1-й танковой армии — на восток.

Таким образом, севернее Каменец-Подольского окружена большая группировка в составе десяти пехотных, десяти танковых, одной моторизованной дивизии и нескольких других частей. Кольцо окружения было не сплошным и недостаточно прочным. Между флангами частей и соединений существовали разрывы. Ясно, что враг попытается выбиться из окружения.

Утомленный боями, я лег на топчан, стоявший в углу штабного подвала, и крепко уснул. Под утро сквозь сон слышу — меня кто-то треплет по плечу. С трудом раскрыл глаза.

— Извини, Михаил Георгиевич, что потревожили. — Узнаю по голосу — говорит командир Свердловской бригады гвардии полковник Н. Г. Жуков.

Отбрасываю в сторону тулуп, обнимаюсь с комбригом, здороваюсь с начальником политотдела бригады подполковником И. И. Скопом. В это время политотдельцы принесли запись сводки Совинформбюро. Читаем:

Войска 1-го Украинского фронта, развивая наступление, вчера, 26 марта, в результате стремительного удара танковых соединений и пехоты овладели областным центром Украины городом Каменец-Подольский — сильным опорным пунктом немцев на Днестре. В боях за овладение городом Каменец-Подольский отличились части полковника Смирнова, полковника Жукова, полковника Денисова, полковника Фомичева…

Не послышалось ли: полковника Фомичева? Может быть, ошибка? Но вот позвонили из штаба корпуса: мне действительно присвоено звание полковник.

Где ординарец Собко? А вот он, калачиком свернулся в углу и спит крепким сном. Тихонько трогаю Марка Наумовича за плечо. Не слышит. Устал тоже. Почти семь суток не смыкал глаз.

Я разыскал вещмешок, вынул консервы. Пригласил к столу гостей. Подсели Богомолов, Баранов, Гаськов. Позавтракали. Поздравили друг друга с победой, а меня еще и с новым воинским званием.

После освобождения Каменец-Подольского не могло быть и мысли о передышке. Окруженная вражеская группировка, нависавшая над нами с северо-востока, дала о себе знать буквально на другой день. И это объяснимо. Ведь через областной город проходила единственная мощеная дорога, ведущая на запад через Оринин и далее на Бучач и Подгайцы. По этой дороге командование противника рассчитывало соединиться с остальными войсками группы армий Юг в районе реки Стрыпа…Враг стремился, — как об этом писал командующий 4-й танковой армией генерал Д. Д. Лелюшенко, — любой ценой выбить нас из Каменец-Подольского, Оринина, Жердье и других пунктов, через которые проходило это шоссе с булыжным покрытием. Мы же приняли решение во что бы то ни стало удержать эти пункты в своих руках.

С 28 марта по 2 апреля происходили ожесточенные бои не на жизнь, а на смерть. Враг непрерывно наносил сильные удары… Но, несмотря на многократное превосходство противника в живой силе и технике, овладеть этими населенными пунктами гитлеровцам не удалось. 4-я танковая армия удержала их в своих руках до конца.

Исключительный героизм проявляли защитники Каменец-Подольского, когда гитлеровцы сделали попытку вновь овладеть этим городом. 61-я и 63-я танковые, 29-я мотострелковая, 16-я механизированная гвардейские и 49-я механизированная бригады, 121-я стрелковая дивизия, 127, 28 и 56-й танковые полки стояли насмерть[6].

Командарм дает высокую оценку мужеству защитников Каменец-Подольского. И они действительно достойны похвалы. Стойко бились с врагом все воины нашей бригады — танкисты, автоматчики, артиллеристы, связисты…

В те дни мы начали испытывать нехватку боеприпасов: тылы отстали, оказались где-то за окруженной группировкой противника. Ко мне то и дело обращались командиры батальонов и рот:

— Боеприпасы на исходе. Хватит на один день, не больше.

Надо было искать выход. Вызываю начальника артснабжения гвардии старшего лейтенанта Иванкова и приказываю собирать трофейное оружие и боеприпасы.

Из тыловиков, санинструкторов были организованы две группы по сбору трофейного оружия. Одну из них возглавил Иванков, а вторую — спецкорреспондент Челябинского рабочего Львов. Вскоре в роты начали поступать немецкие пулеметы, автоматы, пушки и к ним боеприпасы. Трофейным оружием гвардейцы-челябинцы начали бить наседавших врагов.

Силы были неравными. Мы ощущали недостаток в танках и орудиях. А держать оборону, когда у тебя мало огневых средств, трудно. За одну ночь мы потеряли чуть ли не все орудия батареи 76-миллиметровых пушек. Помнится, утром я зашел на огневую позицию батареи. Командир первого взвода гвардии лейтенант Игошин, приложив забинтованную руку к головному убору, доложил, что батарея готова сражаться до последнего солдата. Возле разбитого орудия в окопе лежал раненый боец, рядом плащ-палаткой были накрыты погибшие.

Я приподнял плащ-палатку. В одном из солдат узнал рядового Литовченко.

— На рассвете убило. Прямым попаданием, — сказал Игошин.

Я хорошо знал рядового Литовченко. Он был родом из Полтавской области. Помню, он обратился ко мне с необычной просьбой: отпустить на день домой. От Киева — рукой подать, — убеждал меня боец. Через два дня Литовченко возвратился сияющий. Родители живы-здоровы. Марийку, сестричку свою, обнял. Выжили в неволе, прятались в лесах. В городе Гримайлов этот отважный наводчик два танка подбил. Тогда я приказал представить его к ордену Отечественной войны. А теперь вот он, лучший наводчик, лежит, иссеченный осколками.

Возле другой пушки возится ее командир гвардии старший сержант Левшунов. Высокий, худой. Густая щетина на впалых щеках. Знаю, недавно он получил сообщение, что и второй его сын погиб.

— Петр Андреевич, здравствуйте.

Присели на станину. Виду не подает, что устал. Впору бы отдыхать, а он месяцами не выходит из боев. Прошу рассказать о только что прошедшем бое. Петр Андреевич прячет израненные, забинтованные руки.

— Обычный бой был, товарищ гвардии полковник. Много их на нас шло. Жаль ребят — пять убитых и пять раненых. Еще не успели в санчасть отправить.

У ног валяются еще не остывшие гильзы, пустые деревянные ящики, пропитанные густой кровью бинты.

— Тигры находились в ста двадцати метрах от нас. Вначале расчет вел огонь бронебойными — не берет. Из неприкосновенного запаса вытащили последний ящик с подкалиберными. Выстрелили. Тигр закружился на месте. Другой тигр пытался его взять на буксир, но Литовченко и его подбил. Третий тигр вывел из строя двух наводчиков. Тогда я стал у прицела и заставил тигр замолчать. Потом появилась пехота. Гитлеровцы шли в полный рост. Четыре раза они бросались вперед, и четыре раза мы отбрасывали их.

Подходит командир корпусного минометного полка гвардии подполковник В. К. Зыль:

— Храбро дрались твои челябинцы. Выручили нас. Фашисты так и не прорвались к огневым позициям батареи, оставили на поле боя более сотни убитых солдат а офицеров и три танка тигр.

Мы прощаемся с артиллеристами. Идем дальше. На перекрестке полевой дороги — подбитая тридцатьчетверка. Возле нее сидит и плачет механик-водитель гвардии старший сержант Н. С. Балашов.

Из машины высовывается вымазанный маслом башенный стрелок Н. Стремилов:

— Амба, все сгорело.

— Не вовремя, товарищ комбриг. Подбили три танка. Фаустник подполз — и по нас. Буран, не видно…

Успокаиваю бойцов:

— Скоро получим новые танки.

Танкисты берут автоматы и идут в бой.

В штаб бригады мы возвратились поздно вечером. Начальник штаба сообщает печальную весть:

— Двадцать девятого марта убит Смирнов, командир Унечской бригады.

Прощай, боевой друг! Почти год мы шли с Михаилом Семеновичем плечом к плечу. Воевали рядом, а встречались лишь иногда в штабе корпуса. Лихой комбриг. Всегда шел с мотострелками в боевых порядках.

В то время когда основные силы бригады отражали бешеные атаки фашистов, рвавшихся в Каменец-Подольский, отдельные группы гвардейцев, отрезанные от нас, кочевали по тылам противника. Застрявший танк превращался в огневую точку, тыловые подразделения смело преграждали путь наседавшим фашистам. В те дни многие челябинцы, оказавшиеся в окружении гитлеровцев, показали образцы беззаветной храбрости, мужества и геройства.

…Начальник техслужбы бригады гвардии капитан Тисенин собрал бойцов.

— Нас немного, двадцать три человека. Будем стоять насмерть. Мой заместитель — гвардии лейтенант Белоусов.

В группе оказались помощник по технике командира роты гвардии лейтенант Хватин, гвардии рядовые В. Дубов, В. Козлов, А. Козлов, экипаж подбитого танка — Белоусов и гвардии сержанты Синец и Рыжов… Утром 3 апреля они направились в деревню Лясковцы. На пути к группе присоединился расчет 45-миллиметрового орудия на конной тяге.

Гвардейцы подошли к деревне.

— У нас много немцев, — сказала хозяйка крайней хаты. — Только сейчас фашисты схватили двух партизан, готовят им виселицу.

— Освободить! — принял решение гвардии капитан Тисенин.

Челябинцы скрытно стали пробираться по огородам.

Столпившиеся фашисты не подозревали о нависшей над ними угрозе. Тисенин подал команду, и группа бойцов открыла огонь из автоматов. Каратели, охваченные паникой, пытались укрыться в избах. Но не успели. Стремительная атака гвардейцев завершилась разгромом карателей. В схватке особо отличился гвардии рядовой Балашов: он уложил несколько эсэсовцев. А Тисенин убил из пистолета фашистского офицера, мчавшегося по улице на коне.

Тем временем продолжались тяжелые оборонительные бои под Каменец-Подольским. Вражеские соединения и части, встретив здесь упорное сопротивление, начали обходить город с севера. Ко 2 апреля им удалось выйти в район Борщова, что находится между Каменец-Подольским и Бучачем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.