Разрыв

Разрыв

Хейердал не скрывал от жены, что встретил другую женщину той октябрьской ночью в отеле «Невра Хойфьелльс».

Наоборот, он честно рассказал ей о том, что произошло.

Лив ужаснулась оттого, что кто-то решил сломать ей жизнь{60}. Однако затем все же решила взять себя в руки. Она думала о мальчиках, о Туре-младшем и Бамсе, и о том, что отношения с Туром надо спасти ради детей{61}. Не стоит отрицать, что длительное расставание во время войны стало большим испытанием для их супружеских отношений. Путешествие на «Кон-Тики» и обширное турне с лекциями по США, которое Хейердал был обязан совершить, не улучшили ситуацию. И когда поздней весной 1948 года Тур вернулся домой в Норвегию, он снова сбежал от Лив и сыновей — на этот раз для того, чтобы писать книгу о пережитом на плоту. Но, когда книга была уже на пути в магазины и появилось время на возобновление отношений с женой и детьми, Тур позволил чужой женщине отнять его.

Вскоре стало очевидно, что той ночью в отеле все оказалось гораздо серьезнее, чем простая интрижка.

Тур влюбился — глубоко и искренне.

Те два года, что Хейердал был занят экспедицией на «Кон-Тики», Лив скромно жила в простом домике в Рустахогде к северо-востоку от Лиллехаммера. У нее не было там друзей, кроме Алисон, свекрови, жившей неподалеку. Но Лив тогда не смогла ей рассказать об измене Тура. Со своей собственной матерью, которая тогда приехала их навестить, она тем более не могла говорить об этом. Однако потребность с кем-то откровенно поговорить была велика, и наконец нашелся человек, с кем она смогла поделиться своими мыслями — Генриетте Ульсен, с которой Лив познакомилась в США во время войны.

Генриетте была женой судовладельца Томаса Ульсена. Они приняли Лив и мальчиков под свой кров в 1942 году, когда Тур отправился добровольцем в «Малую Норвегию», норвежский военный лагерь в Канаде. В течение следующих трех лет Лив оставалась в доме семьи Ульсен под Нью-Йорком, и в те годы между ней и Генриетте установилась крепкая дружба.

Генриетте теперь жила в Осло, и Лив пришлось прибегнуть к почте. В начале ноября она писала подруге: «Большое спасибо за два письма! Ты не представляешь, как ты меня утешила, когда так все плохо. Я так хотела бы с тобой поговорить, но, может быть, это и более правильно — самой справляться со своими трудностями. Но это исключительно между нами».

И продолжала: «Тур мне сказал неделю назад, что хочет со мной развестись, если я не буду религиозней, или, правильнее сказать, не вернусь к своей детской вере, которая была у меня, когда я выходила замуж»{62}.

Из письма также следует, что причиной развода, по мнению Тура, было то, что Лив выступала за вооружение Норвегии, а не за разоружение, как он сам. Для Лив это «выглядело смешным», но, уверяла она Генриетте, «это достаточно серьезно».

В какой степени Хейердал использовал свою новую подругу, чтобы объяснить, почему они вдруг должны расстаться, из писем непонятно. Но только после того, как он встретил другую, Тур начал обвинять Лив в предательстве старых, общих с ним идеалов, таких, как «детская вера» и пацифизм.

Новая жена Тура. Друзья описывали Ивонн как красивую, элегантную и веселую. Она выросла на фешенебельной Бюгдёй-аллее в западной части Осло

Несмотря на внутренний протест, Лив попыталась пойти по пути примирения. «Я сказала, что ради детей — готова на все», — писала она{63}. Под этим она подразумевала, что готова даже на то, чтобы Тур имел любовницу{64}.

Но Хейердал был непреклонен{65}.

Надеясь, что хотя бы мальчики подольше побудут с отцом, которого они едва знали, Лив все же удалось уговорить мужа остаться до весны, «посмотреть, как пойдут дела». Но, несмотря на этот проблеск оптимизма, она осознавала, что ей придется готовиться к жизни «одной с детьми»{66}.

«Я никогда не оправлюсь от шока оттого, что Тур был готов пожертвовать и мной, и детьми, — пишет она Генриетте. — Для меня это так необъяснимо, но он смотрит на жизнь другими глазами. Он считает, что я предала его…»{67}. Остальная часть письма утрачена.

Однако Лив потребовалось не много времени, чтобы понять, что Тур непреклонен. Надежды на примирение не оставалось.

Тогда она решила взять инициативу в свои руки и начала решительно действовать. За десять дней до Рождества, которое Лив должна была встречать только со своими двумя сыновьями, она назначила мужу встречу в суде с требованием развода. По семейному праву того времени один из супругов мог требовать развода в суде, «если другой супруг оказался виновен в измене или непристойном поведении, которое может быть приравнено к ней». Лив также потребовала, чтобы дети остались с ней.

В послевоенной Норвегии развод еще был постыдным делом. Позволить судье копаться в грязном белье не облегчало дела. Но в то время пресса о разводах не писала, и скандал не распространился далеко. Если бы Лив выиграла в суде, она бы немедленно освободилась от семейных уз. Затем как обманутой жене ей пришлось бы пройти долгий и унизительный процесс разъезда.

Дело слушалось в уездном суде Сёр-Гудбрандсдал уже 21 декабря. Стороны встретились в конторе нотариуса в Лиллехаммере, нотариус Эрик Эриксен выступал судьей. Лив доверила представлять себя адвокату Хокону Таллхаугу. Тур сам отвечал за себя.

Судья констатировал, что фру Хейердал последние три года жила в семейном домике Свиппопп в Рустахогде, а муж часто отсутствовал. Он также констатировал, что во время подготовки к слушанию были предприняты попытки примирения, но безрезультатно.

Развод. Лив хотела сохранить брак с Туром ради детей. Когда она поняла, что все бесполезно, то подала на развод через суд

В суде ссылались на свидетельницу. Ее звали Ивонн Дедекам-Симонсен, и она подтвердила, что 17 октября 1948 года имела половую связь с ответчиком.

Опираясь на это свидетельское показание и на собственные объяснения Тура Хейердала, суд счет доказанным, что основания для расторжения брака, согласно параграфу 48 закона о браке 1918 года, имеют место.

Суд принял следующее решение: «Брак между Туром Хейердалом и Лив Хейердал расторгается. Дети супругов — Бьорн и Тур — остаются с матерью, которая имеет на них родительские права»{68}.

Такое решение устраивало Тура. Он не мог думать ни о чем, кроме своей новообретенной любви, и, получив официальный развод, мог беспрепятственно продолжать ухаживать за фрёкен Ивонн Дедекам-Симонсен, двадцатичетырехлетней красавицей из Осло.

Ивонн работала в лаборатории фармацевтической фирмы «Нюгорд и К° А/С». После учебы в Англии, где она продолжила обучение практической микробиологии, ей требовался отдых. Родители отправили ее в отель «Невра Хойфьелльс».

Родственники и друзья описывали Ивонн Дедекам-Симонсен как красивую, элегантную и веселую девушку. До встречи с Туром она была обручена два раза. Она выросла в большой квартире в доме 25 на Бюгдёй-аллее, и те, кто замечал ее картавость, полагали, что имеют дело с девушкой из высшего общества. Но это «Осло-р» появилось вовсе не благодаря няне из городка Арендал в Южной Норвегии. Ивонн заимствовала такое произношение от родителей, уроженцев, соответственно, Сёрландета и Ярена.

По последней моде. Ивонн была модницей, это качество она унаследовала от матери, Берглиот Дедекам-Симонсен

Отец, Вессель Дедекам-Симонсен, вырос в Мандале. Он рано приехал в Кристианию, где занялся страховым делом. Со временем он стал страховщиком морских судов и много путешествовал, особенно в Англию, и его действительно можно было назвать солидным буржуа. Но он был веселым парнем, любившим после работы проводить время с богемой. Вессель любил сидеть в «Бломе» или «Театеркафеен», а вечеринки, которые он устраивал в доме на Бюгдёй-аллее, привлекали различных деятелей искусства — музыкантов, художников и актеров. Он сам был не лишен таланта, и, пока наливали, Вессель с удовольствием садился за рояль. Он не знал нот и играл на слух.

В такие минуты Ивонн проникала в комнату к гостям. Она любила игру отца и забиралась под рояль, чтобы послушать.

Мать Ивонн, Берглиот, выросла в Оморде в области Ярен и была дочерью директора Объединенной фабрики шерстяных изделий Свенна Нильсена, главного предприятия той местности. Но, когда отец в 1916 году получил место в конторе «Норск гидро» в Кристиании, он перевез семью в столицу и поселился на вилле в Слемдале. Берглиот очень радовалась такой перемене. По природе очень открытая, она мечтала быть танцовщицей и жаждала развлечений. Девушка встретила Весселя, который кроме игры на рояле был еще и отличным танцором, и влюбилась без памяти. Они поженились в 1921 году и планировали свадебное путешествие в Рим. Но поездка не состоялась, поскольку, будучи мастером оправданий, Вессель потратил деньги на то, что он считал более полезным для молодоженов. Он купил новый парус для своей яхты, двенадцатиметровую махину.

Ивонн родилась в 1924 году и была вторым ребенком из четырех детей в семье. В детстве она часто посещала виллу в Слемдале, где ее особенно интересовала библиотека дедушки, состоявшая из трех тысяч томов. В шестнадцать лет она сдала экзамен за неполную среднюю школу в Ниссене, учебном заведении для девочек, и Берглиот, сама окончившая гимназию, надеялась, что и Ивонн тоже ее окончит. Но, к удивлению семьи, девушка поступила в Государственную школу домохозяек. С 1941 года она работала в Центральной больнице, в медицинской лаборатории «В», пока ее в 1943 году не взяли в «Нюгорд и К° А/С».

В последующие недели после случая в отеле «Невра Хойфьелльс» Лив пыталась анализировать, почему разрушились отношения между ней и Туром. Она понимала, что уже думает не так, как в двадцать лет. «Но прошло много лет, и я узнала много нового из того, что мне довелось увидеть», — писала она Генриетте{69}. Тур, напротив, «сохранил все свои идеалы с тех времен, и я считаю, что это здорово — так хранить верность идеалам». Лив с удовольствием осталась бы верна идеалам, но они «со временем ускользнули от меня». Даже если супруги и различались во взглядах, все равно ей было непонятно, почему они не могли дальше жить счастливо вместе. «Может быть, это все из-за моей глупости. Я не знаю».

Тур был шокирован, когда в Америке Лив начала курить сигареты. Это плохо увязывалось с их идеальным стремлением вернуться к природе — собственно, квинтэссенцией их свадебного путешествия на Фату-Хиву в Тихом океане. Более серьезно Тур воспринял то, что Лив утратила свою «детскую веру», как он это называл, и, как следствие этого, перестала быть членом государственной церкви. И хотя она открыто не противилась его путешествию на плоту, он не чувствовал, что жена приветствует его намерения. Когда приготовления к плаванию на «Кон-Тики» шли полным ходом, он получил от Лив письмо, которое воспринял как «сильнейший вотум недоверия […], который я когда-либо получал от тебя»{70}. Лив обвиняла его среди прочего в том, что такое путешествие убьет престарелого отца, — обвинение, которое Тур счел «не особенно забавным, хотя оно отскочило как от стенки горох»{71}.

Спустя несколько недель тон посланий потеплел, Тур получил от Лив новые письма, на этот раз они его растрогали до слез. «Чем больше я переживаю, тем больше скучаю по тебе, хочу, чтобы ты была со мной рядом, как когда я первый раз начал свое большое приключение, — писал он ей в ответ. — В самых последних письмах было так очевидно, что ты все еще чувствуешь себя связанной со мной другими узами, кроме долга, формальности и дружбы».

Однако тучи полностью не рассеялись. «Между нами все еще трещина, и я часто задумывался, сможет ли она зарасти, о том же думала и ты. Я часто в это время сдавался, и ты тоже. Расстояние между нами было гораздо больше, чем Атлантический океан. Но, когда я вижу, как ты следишь за моими проблемами, […] у меня появляется новая надежда. Там, где все еще есть искра и надежда, всегда может появиться огонь и пламя»{72}.

Но ни огня, ни пламени не получилось. Произошло это в немалой степени и потому, что увяла интимная жизнь. После долгой разлуки, сначала во время войны, потом во время плавания на «Кон-Тики», они уже не находили тепла в супружеской постели. Когда сыновья стали достаточно взрослыми, чтобы понять, мать рассказала им, что уже не находила удовольствия в занятиях любовью. Отец тоже подтвердил: «Лив больше не хотела спать со мной»{73}.

Так как желание угасло, Лив все больше стремилась к платоническим отношениям. Это сильно обижало Тура, которого со временем стала мучить плоть. Но во многом он был виноват сам. Это он создал отстраненность в семейной жизни, ставя на первое место свою работу в ущерб вниманию к жене и детям. В течение долгого времени Лив жила для него, но Тур не понимал, что и он в такой же степени должен жить для нее. Поэтому он не мог и не захотел принять то, что Лив во время войны стала более самостоятельным человеком. Преданность, от которой зависело спасение супружеской жизни, исчезла потому, что Тур Хейердал сделал себя центром всего{74}.

Тур не мог забыть, как Лив унизила его на глазах всего мира, когда она сошла с трапа самолета в Вашингтоне. Лив много раз просила прощения, ведь она не думала его обидеть.

Но, хотя Лив никогда раньше так долго не просила прощения, подобное поведение дало пищу для мыслей, которые, как оказалось, трудно было отбросить. Когда она согласилась отправиться с Туром на Фату-Хиву, она сделала это потому, что познакомилась с человеком, который так увлекательно рассказывал о возвращении к природе. Путешествие на остров, однако, не стало путешествием в рай, как они надеялись, но Тур нашел нечто, что оказалось таким же важным, — научную загадку, которая привела его к «Кон-Тики»: откуда произошли полинезийцы?

Лив восхищалась тем, что он отдает столько сил, чтобы найти ответ на этот вопрос, но со временем у нее все чаще возникало чувство, что он работал не только ради исследований, — он хотел стать знаменитым. И теперь, когда он стал знаменит, она уже не была уверена, что он хочет вернуться к природе. С разочарованием смотрела она, как ему нравилось находиться в центре внимания, — внимания, которое ей не хотелось с ним разделять{75}. Если Тур считал, что Лив предала какие-то идеалы, то она с полной уверенностью могла то же самое сказать о нем самом.

Прежде чем обратиться в суд, она некоторое время размышляла над тем, не стоит ли прекратить споры, чтобы вернуть Тура. Она могла просто подойти к нему и сказать, что «согласна со всем», как она писала Генриетте. Но это «вступило бы в диссонанс с моим понятием правды, и, я боюсь, он разоблачил бы меня. Я плохая актриса и не думаю, что ложью можно чего-то добиться»{76}. Пытаясь пойти дальше, она попросила Тура пригласить Ивонн в Свиппопп, чтобы познакомиться с ней. Хейердал согласился. В один из ноябрьских выходных он собрал в домике небольшую компанию: директора отеля «Невра Хойфьелльс» Пера Хаслева, художника Бьорна Стенерсена, с которым он подружился во время пребывания в «Малой Норвегии», и Ивонн{77}. Хейердал откровенно гордился своей новой подругой, и Лив не могла не заметить того внимания, что и та, в свою очередь, уделяла ему.

— Ты нашел настоящего ангела, — сказала она{78} и поняла, что битва за Тура проиграна.

В последующие дни Лив редко видела мужа. Он был занят лекциями в Швеции и Англии, а когда заезжал в Норвегию, то жил в Осло вместе с Ивонн. Лив нужно было многое уладить в связи с предстоящим разводом, в немалой степени ее беспокоила экономическая сторона дела. Но, так как Тур постоянно был в разъездах, «что-то организовать» оказалось невозможно. Ей приходилось связываться с ним по телефону или в письмах, и в конце концов она почувствовала себя «как выжатый лимон»{79}.

18 декабря, за три дня до встречи в суде, Тур приехал в Лиллехаммер. Он взял с собой Ивонн{80}. В Свиппоппе Лив с детьми пекли «пряничных человечков». Ивонн надела фартук и присоединилась к ним{81}. «В этой неразберихе […] тесто стало твердым, как гранит, и из него уже не получились ни дяди, ни тети». Им пришлось рубить тесто топором и пилить пилой, пока оно не превратилось в куски, которые смогла прожевать только собака мальчиков — Фанки.

«Да, такого Рождества не пожелаешь никому, но все проходит», — вздыхала Лив в письмах Генриетте{82}.

В тот же день, когда был назначен суд, Лив и Тур зашли к адвокату Лив. Он составил проект соглашения, где, как он сказал, он учел потребности Лив и сыновей в материальной поддержке после развода. Как Лив рассказала Генриетте, Тур «побелел от злости» и сказал, что больше никогда не будет иметь дело с адвокатами{83}.

Тем не менее стороны пришли к соглашению. Важнейшие его пункты гласили, что Лив и дети будут ежемесячно получать 700 крон не облагаемого налогами пособия, по 250 крон на каждого мальчика и 200 крон самой Лив{84}. Если Тур Хейердал заработает в год более 15 тысяч крон после того, как пособие выплачено, дети должны получать 10 процентов дополнительных доходов. Пособие должно выплачиваться до тех пор, пока сыновья не будут в состоянии обеспечивать себя сами. Хейердал также брал на себя обязательство помочь мальчикам получить образование, «которое они захотят и к которому у них есть способности». В последнем пункте оговаривалось, что доля Лив в пособии аннулируется, если она снова вступит в брак{85}.

Лив сомневалась, достаточно ли хороши условия. Она ранее советовалась с Томасом Ульсеном и хотела позвонить ему, чтобы узнать его мнение. Но она не верила, что Тур сможет платить больше. Его материальное положение «оставляло желать лучшего, несмотря на неплохой доход»{86}. Она решила отбросить свои сомнения потому, что по совету Ульсена добилась пункта о процентах{87}. Он позволит получать дополнительные деньги, если доходы Тура увеличатся.

Материальное положение Хейердала на тот момент осложняли оставшиеся долги за экспедицию на «Кон-Тики». Кроме того, ему приходилось сражаться с налоговыми органами, доказывая, что расходы на экспедицию — это инвестиции и поэтому он имеет право на налоговые льготы.

Доходы от продажи книги об экспедиции на «Кон-Тики», вышедшей в ноябре 1948 года, оставались на хорошем уровне, но потребовалось время, пока отчисления автору были выплачены. Поэтому Туру было нечем похвастаться в материальном плане в то время, когда мировой судья Эриксен объявил о расторжении брака.

После суда Ивонн собралась уезжать в Осло. Когда бывшие супруги расстались у конторы судьи, Лив уже не смогла сдержаться. Обращаясь к победившей сопернице, она пожелала ей успеха, загадочно добавив: «Ну, ну, Ивонн, придется тебе помучиться со здоровьем»{88}.

Тур остался в Лиллехаммере, чтобы отпраздновать Рождество со своей уже бывшей женой и детьми. На третий день после Рождества они все вместе сели на поезд, идущий в Осло{89}. Но если Тур остался в столице, то Лив взяла детей и поехала к родителям в Бревик.

Она боялась, потому что до сих пор не рассказала им о разрыве с мужем{90}. Наверное, она вспоминала, как сердился отец, когда она двенадцать лет назад объявила, что выходит замуж за человека по имени Тур Хейердал, и как ей пришлось бороться, чтобы получить разрешение родителей на поездку с ним на тихоокеанский остров.

На этот раз сильнее прореагировала мать. Она явно была разочарована, но удержалась от прямых обвинений против бывшего зятя. Она слишком уважала Тура Хейердала{91}. Самым главным для родителей было то, что дочь, как казалось, не сильно пострадала. Она уверила их, что ее будущее обеспечено и что она хочет «и жить, и работать». И прежде всего ребята «восприняли это спокойно»{92}.

Дети узнали о разводе тоже во время рождественских каникул у бабушки с дедушкой в Бревике. Семилетний Бамсе заплакал, но быстро успокоился. Typ-младший, который был старше на пару лет, держал себя в руках. Все-таки мальчики не так часто видели отца. От того, что он съехал от них, мало что изменилось{93}.

Тур очень волновался, как все пройдет в Бревике. Он не поддержал Лив, когда она осмелилась прямо заявить о разводе своим родителям, он скорее хотел бы, чтобы она сообщила им об этом письмом уже по возвращении в Лиллехаммер{94}. Теперь ему самому предстояло отвечать. Пока Лив была еще в Бревике, он поехал в Ларвик навестить своего отца, которому вскоре исполнялось восемьдесят лет{95}. И когда дошло до дела, Тур не смог рассказать все честно и открыто. Он не решился поведать старику «стопроцентную правду, но подготовил его к тому, что они дальше будут общаться как друзья, а не как супруги», — писал он Лив{96}.

Отец с удивлением слушал сына. В его глазах все женщины были одинаковы, и в таком случае развод был и дорогим, и бесполезным делом. Нельзя сказать, что он жалел о разводе с первой женой, на который он пошел ради того, чтобы жениться на матери Тура. Но, когда отношения с Алисон тоже испортились, он сказал, что должен был сделать больше, чтобы удержать ее{97}.

Может быть, Тур сказал отцу, что они с Лив остаются друзьями, скорее чтобы успокоить собственную совесть, чем утешить отца, поскольку на самом деле ситуация была не столь идиллической.

«Тур нанес мне такой удар в спину, которого я никак не могла ожидать. Я так хотела им восхищаться. […] Мы поставили друг друга на пьедестал, на котором никто из нас не смог удержаться. Но теперь мне уже все равно», — писала Лив Генриетте{98}.

Для Лив ситуация выглядела так: «Я, должно быть, совершила ту же ошибку, что и он совершил по отношению ко мне. […] Все мои трудности за те три последних года, в которых я во многом была виновата сама, представляются мне далекими и ненастоящими. И когда я проснулась утром, это было как вернуться к жизни после тяжелой болезни».

Больше всего ей хотелось «совершить какую-нибудь глупость», но, тут же добавила она, Генриетте не следует воспринимать это буквально. Единственной глупостью, которую она имела в виду, была идея о покупке пианино, чтобы Typ-младший чем-то занимался помимо школы{99}.

Никто так остро не воспринял развод, как мать Тура. Когда Алисон встретилась с Ивонн первый раз, она думала, что это девушка Бьорна Стенерсена. Но, когда поняла, что на самом деле это девушка Тура, она почувствовала себя оскорбленной до глубины души. То, что сын намеревался уйти от Лив, она не могла ни понять, ни принять{100}.

Это в первую очередь объясняется близкими отношениями, сложившимися у Алисон с невесткой. Они строились на уважении и, в немалой степени, на доверительности{101}. Лив тянуло к Алисон, и со временем она почувствовала более тесную духовную близость со свекровью, чем с собственной матерью. Ей, «новообращенной» атеистке, было о чем поговорить с дарвинисткой Алисон. Живя в близком соседстве с домиком Свиппопп, Алисон приобрела большое значение и для мальчиков, особенно в те периоды, когда Тур надолго уезжал. К недовольству Хейердала, Лив нашла в лице Алисон союзницу по взглядам на воспитание детей{102}, что усиливало взаимное отчуждение в их несчастливом браке.

Алисон с первой минуты вела себя по отношению к Ивонн скорее холодно, чем корректно. В будущем Алисон собиралась по-прежнему считать Лив своей невесткой.

Другие члены семьи Хейердал тоже не поддержали Тура: Лив слишком уважали, Ивонн же была посторонней.

Вначале и Тур вел себя так, как будто Ивонн была посторонней, когда она сопровождала его в поездках. Во время продолжительного турне с лекциями по Швеции во второй половине января 1949 года они сняли в отеле отдельные номера, «чтобы избежать кривотолков», о чем Тур по той или иной причине считал естественным держать Лив в курсе{103}. В конце письма Ивонн добавила несколько строк о том, как в Швеции все дешево и как здорово там ходить по магазинам, а затем попросила Лив передать большой привет матери Тура.

В начале февраля 1949 года пришло наконец время исполниться тому, что Тур и Ивонн пообещали друг другу в первую ночь, — вступлению в брак.

Свадебное путешествие. Тур и Ивонн поженились в Санта-Фе, Нью-Мексико, где Тур собирался изучать историю коренных народов Америки

Свадьба должна была состояться в укромном месте. 4 февраля Тур выехал из Гётеборга в Америку на шведском лайнере «Грипсхольм». После путешествия через штормившую Северную Атлантику судно прибыло в Нью-Йорк 16-го числа, с опозданием в несколько дней. Там он ждал Ивонн, которая прилетела самолетом 1 марта.

Вместе они отправились дальше, в Чикаго, где Тур должен был выступать с лекцией в университете и показывать «занимательные картины об экспедиции на плоту по Великому Тихому океану»{104}. Они также воспользовались случаем посетить Национальный музей естественной истории, прежде чем сели на поезд «Эль Капитан», осуществлявший сообщение по классическому маршруту между Чикаго и Лос-Анджелесом. У них были билеты до Санта-Фе, столицы штата Нью-Мексико; туда они прибыли 6 марта.

Выбор города не был случаен. Тур приехал в Санта-Фе в первую очередь для работы. На титульном листе его еженедельника за 1949 год он сделал заметки, которые должны были составить основу его диссертации, начатой им еще после войны и которую он, после всей суматохи вокруг путешествия на «Кон-Тики», наконец собирался вновь начать — «в очередной и, надеюсь, […] в последний раз»{105}. «Я собирался доказать, что доисторические индейцы из Южной Америки могли заселить острова в центре Тихого океана с помощью транспортных средств, имевшихся у них в доколумбову эпоху»{106}.

В Санта-Фе Хейердал также собирался поработать в Музее Нью-Мексико, чтобы продолжить исследования культуры и истории индейцев. Впервые он собирался сотрудничать с профессиональными археологами{107}.

Но, прежде чем окунуться с головой в науку, он собирался жениться. И разве мог такой романтик, как Тур Хейердал, выбрать для этого события какое-то иное место, нежели такой необычный и старинный городок, как Санта-Фе? На земле, похожей на пустыню, все еще стояли дома с крышами, обмазанными глиной, высохшей на солнце. Вечнозеленые кедры создавали прохладную тень, а на горизонте к небу тянулись заснеженные вершины гор. Он наблюдал мексиканцев и ковбоев в широкополых шляпах; особенно он обратил внимание на значительное присутствие индейцев пуэбло и навахо. Своим смешением испанской и индейской культуры Санта-Фе больше напоминал Перу и Мексику, чем США{108}.

Дома о свадьбе никто не должен был знать, по крайней мере пока. Даже Алисон не известили. За день до бракосочетания Тур на писал матери письмо, не рассказав о предстоящем событии. Он ограничился рассказом о том, что приехал в Санта-Фе для того, чтобы, возможно, найти «дешевое и спокойное место, где жить», пока не закончит свою диссертацию{109}. Об Ивонн он ни словом не упомянул.

Тур Хейердал был сильно привязан к матери, и то, что он ничего ей не сказал, само по себе удивительно. Но, учитывая отношение ее и остальной части семьи к Ивонн, это не кажется странным. Свадьба дома усилила бы конфронтацию и поставила бы Ивонн в унизительное положение. Недовольство Алисон тем, что сын бросил Лив, вероятно, сыграло свою роль и в том, что вместо конфронтации он выбрал окольные пути — надеясь, возможно, что скепсис пройдет, если он поставит мать и остальных членов семьи перед фактом.

Свидетельство о браке. Документ, показывающий, что Тур и Ивонн вступили в законный брак, выдал шериф Санта-Фе

Бракосочетание состоялось 7 марта в обшарпанной конторе шерифа. Пока шериф зачитывал текст, Тур стоял и смотрел на лежавший на полке пистолет. Парень по имени Билл забежал из соседней комнаты, чтобы стать свидетелем{110}. Тур и Ивонн сказали друг другу «да», и шериф объявил их законными супругами.

Лив и мальчики в Лиллехаммере радовались началу весны. О свадьбе Тура и Иванн ей рассказали знакомые. Когда Лив во время войны жила у семьи судовладельца Ульсена под Нью-Йорком, она познакомилась с Улой и Ранди Флатабё, норвежской парой, жившей на Манхэттене и часто заходившей к ним в гости. Они также знали и Тура, хоть и не очень хорошо, и теперь они наткнулись на него с Ивонн в Санта-Фе. Они очень удивились, что Тур представил Ивонн как «этническую беженку», пока ситуация не осложнилась настолько, что ему пришлось рассказать, в чем, собственно, дело{111}.

Лив писала Генриетте: «Тур обосновался в Санта-Фе, Нью-Мексико, вместе со своей Ивонн. Они женаты, что, конечно же, строжайшая тайна»{112}. Она также могла рассказать подруге, что пианино уже на месте и Typ-младший начнет брать уроки.

Огражденные от скандалов и вторжений, Тур и Ивонн наконец могли взяться за создание семьи. Но прежде всего на повестке дня молодоженов стояло более важное дело: все силы нужно было посвятить тому, чтобы Тур скорее закончил диссертацию. Они собирались остаться в Санта-Фе до августа, и Хейердал надеялся, что сможет поставить точку, прежде чем они отправятся домой.

Ивонн с энтузиазмом принялась за порученное ей дело. После двух расторгнутых помолвок она встретила мужчину, давшего ей ощущение надежности, которого она искала. Отдавая ему свою любовь, она вскоре также полностью пожертвовала собой ради научной работы Тура. А Туру вряд ли удалось бы найти лучшую помощницу. В июне 1949 года он писал своему другу Герману Ватцингеру, который был с ним в экспедиции на «Кон-Тики»: «Я, должно быть, забыл рассказать тебе, что женился и получил лучшую, умнейшую и самую очаровательную секретаршу в лице своей новой жены Ивонн, которая строчит за мной так, что только искры летят, с утра до вечера и в то же время успевает поддерживать огонь под кастрюльками с мясом. У нас все замечательно. Мне никогда не было так хорошо, а это много значит — услышать такое от человека, пережившего даже плавание на „Кон-Тики“! […] Мы с Ивонн поженились скромно и тихо, скорее всего, никто об этом не знает, но мы, по крайней мере, написали об этом домой, так что тайны никакой в этом нет»{113}.

Тур не только получил новую жену. Он снова приобрел секретаршу, которую потерял вместе с Лив. Раньше и Лив, точно так же как Ивонн, печатала так, что только искры летели, пока ей не пришлось отдать большую часть своего внимания детям.

Портрет Ивонн Дедекам-Симонсен. Фотография сделана в 1952 году в известном фотоателье Шёвалл на улице Драмменсвейен в Осло

Тур Хейердал любил повторять, что они с Лив расстались друзьями. Из писем, которые Лив написала Генриетте, вырисовывается совсем другая история. Поздней весной 1949 года она узнала, что Тур и Ивонн собираются праздновать свое возвращение из Санта-Фе у Алисон в Рустахогде. В очередной раз она доверилась своей подруге: «А еще я хотела бы сказать, что боюсь возвращения Тура и его жены домой. […] Ну да ладно, не будем об этом сейчас».

«Откуда пришли полинезийцы?» Охота за ответом на этот вопрос занимала Тура с тех пор, как они с Лив в 1938 году вернулись домой с Фату-Хивы.

Через десять лет этот вопрос стоил ему семьи и детей. Но нельзя сказать, что потеря отняла у него силы. Плавание на «Кон-Тики» помогло ему прославиться в качестве ученого.

Ради этого все остальное должно было отступить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.