Глава IX. ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. МОНГОЛИЯ И УРЯНХАЙСКИЙ КРАЙ (1879—1880)

Глава IX. ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. МОНГОЛИЯ И УРЯНХАЙСКИЙ КРАЙ (1879—1880)

Состав экспедиции. Путь к Улангому. Дюрбюты и их богодевицы. Харкиринский белок. Впадина больших озер. Переправа баранов. Канал богатыря. Злак дэрису. Страна урянхов. Перевал через Танну-ола. Конокрадство. Модон-обо. Шаманка Найдын и обряд камланья. Заимки русских купцов. Трудный путь по р. Хакем. Земля дархатов. Итоги двух путешествий

Весь 1878 г. и первые месяцы 1879 г. Потанин был занят составлением описания первого путешествия по Северо-западной Монголии и обработкой собранных материалов по этнографии. В начале лета 1879 г. он отправился вторично в эту страну, чтобы изучить подробнее ее западную часть которую видел поздней осенью и зимой, когда невозможно было собирать растения, уже засохшие или побитые морозами. Его интересовала также связь больших озер этой местности друг с другом; связь эта не была выяснена за время первого путешествия потому, что реки уже замерзли и страна была под снегом.

В апреле 1879 г. экспедиция вышла из Бийска на Алтае в таком составе: Потанин, его жена Александра Викторовна, кандидат университета Адрианов и переводчик алтайского и урянхайского языков Чиналков. Позже, в Монголии к ним присоединились топограф Орлов, переводчик монгольского языка Палкин и три казака — помощники при топографической съемке.

В конце мая экспедиция выступила из Кош-агача, перевалила через пограничный хребет Сайлюгем и направилась по дороге в г. Улангом на озере Убса, где Потанин уже был в конце первого путешествия. Эта дорога пересекает северную часть Кобдинского плоскогорья, прилегающую к хребту Танну-ола, и проходит сначала через обширную котловину озера Ачит-нор, затем переваливает через хребет Байрим, спускается в глубокую котловину озера Урюк-нор и, обогнув последнее с юга, поднимается на хребет Цаган-шиботу и выходит к Улангому.

На перевале через Байрим Потанин отметил огромное обо из хвороста с поставленными по четырем странам света большими резными фигурами дракона, мифической птицы Хангариде, льва, свиней и быка; тут же было много мелких грубых деревянных фигурок двугорбых верблюдов, изображавших, вероятно, животных, принесенных в жертву.

Улангом стоит на месте очень древнего города Илань-чжеу, судя по обилию керексур (могил) в его окрестности. Возле монастыря, в большом доме китайской архитектуры, окруженном красйвой рощей, жил дюрбютский ван (князь). Дюрбюты — западно-монгольское племя, кочевавшее в обширном бассейне озера Убса; они отличались от восточных монголов-халхасцев по языку, облику и быту. Они имели смуглые продолговатые лица, длинные носы и заостренные подбородки. В одежде они отличались формой шапок и сапогов. Главное занятие их было скотоводство.

Вместо гэгэнов, перерожденцев Будды, у дюрбютов имелись две богодевицы — «дарихэ»; одну называли белой (Цаган-дарихэ), другую — зеленой (Ноган-дарихэ). Обе жили в хошуне вана в отдельных юртах. Дюрбюты поклонялись им и возили в Улангом, где в их честь устраивали процессии. После своей смерти дарихэ возрождались, как гэгэны; о месте их рождения узнавалось по появлению радуги. Цаган-дарихэ изображалась с приподнятой рукой, на ладони которой находился глаз; им она наблюдала три тысячи народов. Из протянутой ноги вырастало растение, стебли которого прорастали сквозь пальцы другой руки и расцветали на ней. Ногандарихэ изображалась зеленой.

«Богодевица» Цаган-дарихэ

Из Улангома экспедиция направилась в Кобдо и по пути посетила вечноснеговую группу гор в верховьях реки Харкира, в районе которой находится летовка дюрбютского вана. Когда путешественники стояли на речке Худжирть, впадающей в озеро Холбо-нор у восточного подножия этой группы, вся долина была оживлена кочевниками; в нижней части ее был лагерь из белых войлочных юрт. Мимо стоянки целый день проходили караваны дюрбютов, переходивших на летовки в глубь гор; в лесах стучали топоры дровосеков. Каждый вечер устраивалась игра в цаган-модо, которая бывает в сумерки; до полуночи слышался детский гам, крики и смех.

Потанин описал подъем на вершины группы гор к леднику, характер гор, альпийскую флору, ледник и его морены. Харкиринский белок имеет вид огромной пирамиды, состоящей из скал, мало покрытых снегом, вследствие их крутизны; только горы, примыкающие к пирамиде, покрыты сплошной белой пеленой, питающей ледник. Тюргунский белок состоит из двух вершин — северной пирамидальной и южной тупой; с обеих спускаются ледники.

Из этих гор экспедиция направилась на восток, в обширную впадину большого озера Киргиз-нор, представляющую степь с каменисто-песчаной почвой и скудной растительностью. Небольшие горы отделяют эту впадину от следующей, к югу, с озером Айрик-нор и впадающей в него рекой Дзапхын, которую члены экспедиции уже встретили в прошлое путешествие в ее верхнем течении, к югу от Улясутая. По этой реке прошли ко второму большому озеру Хара-нор (Дурга-нор) и, наконец, к расположенному западнее озеру Хара-усу, вблизи которого стоит г. Кобдо. Путешественники поставили себе задачу выяснить соотношение всех этих озер, остававшееся неясным

Оказалось, что озеро Хара-усу имеет сток в озеро Хара-нор в виде реки Чон-харих, а озеро Хара-нор имеет сток в реку Дзапхын, впадающую в озеро Айрик-нор, из которого избыток воды стекает в озеро Киргиз-нор, не имеющее стока. Поэтому только последнее озеро имеет горько-соленую воду, а все остальные вообще пресную и солоноватую вдали от притоков и стоков.

Выяснилось также, что эти озера обширной сложной впадины между Кобдосским и Хангайским нагорьями расположены на широких ступенях, разделенных хребтами и изборожденных цепями и холмами; ступени понижаются с юга на север. В южной впадине находятся озера Хара-усу и Хара-нор, в средней — Айрик-нор и Киргиз-нор, и в северной, отделенной от средней высокими хребтами Хан-хухей, озеро Убса, не имеющее никакой связи с остальными.

На реке Чон-харих, представляющей сток озера Хара-усу в озеро Хара-нор, путешественники наблюдали интересную картину переправы в брод гурта из нескольких тысяч баранов, которых гнали вместе с караваном верблюдов из Улангома в Китай. Сначала перевезли на плоту из бочонков и связок камыша несколько баранов на другой берег, в качестве приманки для остальных, которые столпились у воды. Позади них бегали китайцы-погонщики и бросали в баранов песок, чтобы заставить задних напирать на передних, которые стояли у самой воды, но плыть не желали. Тогда китайцы начали хватать баранов переднего ряда и бросать в воду; некоторые возвращались назад, но другие, заметившие баранов на другом берегу, пустились вплавь. Их примеру последовала часть гурта, и через реку поплыли друг за другом вереницы баранов. Но многие из переплывших реку баранов, заметив, что главная масса еще оставалась на противоположном берегу, норовили вернуться к ним. Их отгоняли от воды, они разбегались по степи и возвращались к реке, где их опять перехватывали. В течение целого часа происходила страшная суета на обоих берегах; пастухи, одни одетые, другие голые, бегали взад и вперед, бараны блеяли, собаки, целый десяток, помогали людям и неистово лаяли, гоняясь за убегавшими; пыль поднималась столбами. Так постепенно, партиями, пастухам, выбившимся из сил, удалось перегнать весь гурт через глубокую реку.

Возле озера Хара-нор экспедиция встретила глубокую рытвину старого русла. Монголы уверяли, что это остатки канала, прорытого богатырем Сартакпаем, чтобы ездить по нему в Пекин. Этот канал богатырь рыл очень быстро: копнет раз, выбросит землю, получалась гopa, копнет другой раз — вторая гора. Так набросал он 33 горы, которые составили хребет Ханхухей. По каналу Сартакпай ездил в Пекин в один день. Этот богатырь известен по всей Монголии, в русском Алтае и на востоке Киргизской степи. Ему приписывают трещину в скале, которую он прорубил мечом; в другом месте он навалил груду камней, чтобы строить мост через реку; в третьем он бросил целую гору, которую нес, чтобы запрудить Иртыш.

Кобдо в летнем наряде показался путешественникам более привлекательным. Деревья главной улицы были покрыты зеленью; в канавках текла вода. Улицы были оживлены группами киргизов и монголов, приехавших для торговли. Но город и его жизнь были ими уже изучены, и через несколько дней экспедиция направилась назад в Улангом, по прямой дороге.

К пашням, окружавшим монастырь, примыкали обширные заросли злака чия или дэрису, который имеет большое значение в быте кочевников. Он растет в виде больших снопов на некотором расстоянии друг от друга; снопы достигают роста человека и даже высоты всадника. Заросли заменяли кочевникам хлев для мелкого скота. В зимние вьюги в них тепло, и на ночь сюда загоняли баранов; снопы хорошо защищали от ветра со снегом, бушевавшего на открытой степи.

Из равных и крепких, как проволока, стеблей чия киргизы осенью делали крепкие цыновки, прошивая их цветной шерстью. Циновками обкладывали внутри решетку нижней цилиндрической части юрт, что делало юрту чистой и нарядной; они же служили занавеской в дверях; их клали также на землю под войлоки, на которых спали; на них сушили сыр, катали войлок. Китайцы вязали из дерису метлы, плели ковши и уполовники. В соседних русских деревнях и городах цыновки, покупаемые у киргизов, употреблялись в качестве штор на окнах.

Из Улангома экспедиция направилась на север, чтобы посетить страну урянхайцев Тува, которая занимает бассейн верхнего течения Енисея между хребтом Танну-ола на юге и цепями Саяна на севере; последние отделяют эту страну от Сибири, а Танну-ола от Монголии. Тува в общем представляет обширную впадину между этими хребтами, содержащую целый ряд второстепенных гордых кряжей и многочисленные реки, из которых слагается мощный Енисей, прорывающийся ущельем через Саян. Восточная половина впадины почти вся лесистая, западная — преимущественно степная. Поэтому урянхайцы западной половины разводили лошадей, рогатый скот, немного верблюдов и баранов и жили в юртах, а кочевники восточной половины разводили северных оленей и жили в чумах — конических шатрах из жердей, покрытых корой лиственниц и берез и шкурами оленей.

В начале сентября экспедиция вышла из Улангома, обогнула с запада озеро Убса и поднялась на перевал через хребет Танну-ола, который казался сплошной неприступной стеной с вершинами, белевшими уже от снега и дымившимися туманами. Подъем оказался нетрудным; путь шел сначала степью, затем по ущелью речки Амрык, густо заросшему хвойным лесом; местами приходилось срубать деревья, чтобы верблюды с вьюком могли пройти. Но спуск был крутой и трудный. Глинистая тропинка скользкая от снега, выпавшего накануне, вилась по краю обрыва. Всем пришлось спешиться и вести лошадей и верблюдов под уздцы. Верблюдов поддерживали веревками со стороны горы, а вьюки снимали и переносили на руках. Один верблюд все-таки сорвался и покатился вниз, но его задержали деревья. Спустившись в долину реки Ар-амрык,[32] путешественники заночевали, а на следующий день шли по ущелью, склоны которого густо поросли кедром, лиственницей и елью. Здесь стало теплее и встречались еще цветы, тогда как вокруг озер Убса все уже пожелтело.

На следующем ночлеге, в долине Ар-торголик, в лагерь пришли два молодых урянхайца в очень легких костюмах не по времени года. Они уверяли, что идут в Монголию, но никаких вещей у них не было кроме кнутиков, казалось бы, не нужных для пешеходов. Монголы каравана сразу разгадали, что эти гости собираются ночью угнать лошадей; с этой целью они и запаслись только кнутиками. Но монголы не выдали свою догадку; они не только пригласили гостей ужинать, но даже предложили им спать вместе под одним войлоком. Таким образом, урянхайцы ночью не могли встать, не потревожив соседей, и лошади каравана уцелели.

О конокрадстве урянхайцев монголы рассказывали чудеса. Однажды нескольких урянхайцев, пойманных в воровстве, привели к князю, который велел их связать и запереть. Но к утру исчезли и пленные, и табун князя.

В тот же день мимо лагеря прошел большой караван урянхайцев, кочевавших на зимовки. Женщины ехали на быках и коровах, мужчины на лошадях. У урянхайцев лица красивее, чем у монголов, среди молодежи были красавицы. На головах женщин были надеты красные шерстяные капюшоны, отороченные по краям бусами. Шубы оканчивались оборкой, отороченной кумачом или черным плисом. Завидев лагерь экспедиции, все спешились и окружили путешественников. Такую большую экспедицию чужеземцев с палатками незнакомой формы они видели впервые.

Ущелье спуска открылось в широкую долину реки Улухем, составлявшей главное верховье Енисея, в местности, называемой Модон-обо, т. е. деревянное обо. Это огромное обо из бревен, поставленных конусом, стояло у входа в ущелье и внутри было полое; в нем был прилавок с разными фигурками животных, изображавшими принесенные богам жертвы; над столиком были протянуты шнуры с навешанными на них лентами и лоскутками.

Окрестные горы представляли 13 отдельных пиков, населенных, по поверью, 13 горными духами. На этом ночлеге путешественники все время слышали удары бубна и узнали, что в окрестностях живет много шаманов и шаманок, так как эта местность считалась священной. У урянхайцев много шаманов, а шаманок еще больше. Шаман — по-урянхайски «кам», шаманка — «утагана». Способность заниматься шаманством иногда передается по наследству, как нервная болезнь. Обучением приобретается только знание обрядов и напевов. Будущий шаман начинает чувствовать свое предрасположение. Он видит вещие сны, испытывает болезненные припадки. При отдаленном звуке бубна у него начинаются подергивания, глаза разгораются, и с ним делается припадок.

Путешественникам удалось видеть камланье, т. е. обряд шаманства, который выполняла утагана Найдын. Ее юрта стояла в лесу больших тополей и лиственниц, была велика и убрана довольно богато и чисто. Найдын, здоровая и довольно красивая девушка, была одета нарядно, держалась смело, и члены ее семьи — мать, брат, сестры — слушались каждого ее слова.

Плащ, который шаман надевает при камланьи, покрыт массой бахромы из ремешков, с пришитыми к ним железными погремушками и колокольчиками. Ремешки часто изображают змей с головками и глазами из бисера и открытой пастью. У Найдын две змеи на спине были больше других и назывались златоглавыми змеями Амырга. На плечах были нашиты пучки совиных перьев, и ими же обшит воротник. Такими же перьями и мелкими раковинами была обшита ее шапка из красного сукна; перья торчали кверху, образуя диадему, а бахрома спускалась на лицо. Бубен предста»влял обруч, имевший полметра в диаметре, с натянутой на него козлиной шкурой без шерсти, поперечной проволокой и резной рукояткой. У Найдын весь наряд был новый и красивый.

Когда путешественники пришли в юрту Найдын, согласившейся исполнить для них камланье, все было готово: железный очаг был вынесен, и на огнище поставлены три камня для котла, который нужен для курений и возлияний. В переднем углу был протянут шнур, увешанный лентами, а бубен просушивался над огнем. Брат Найдын пробовал звук, ударяя колотушкой. Потом на огнище насыпали можжевельник, мать полила молока на камни, побрызгала им в отверстие юрты и одела Найдын. Последняя в плаще и шапке стала на войлочек лицом к шнуру и спиной к огню и начала камлать — бить в бубен, раскачиваясь всем телом и извиваясь. Движения и удары бубна становились все быстрее, но ноги оставались неподвижными. Иногда Найдын кружилась на месте, и плащ с его ремешками и погремушками развевался вокруг нее широким конусом. По временам пляска прерывалась, и Найдын медленно обходила вокруг очага, на котором курился можжевельник, распространяя своеобразный приятный запах, и начинала петь. Голос ее был нежный, мотивов она исполняла много, но ее пение было заунывно и иногда переходило как бы в плач. По временам она издавала также свистящие, шипящие и гортанные звуки или подражала ржанию лошади и крику кукушки. Это означало прибытие духов, подвластных шаманке и вызванных ею.

Камланье заканчивалось вне юрты, очень эффектно. Перед юртой расстилалась снежная поляна, мерцали звезды. Против дверей стояла белая лошадь, которую держали под уздцы: перед ее мордой на треноге курился можжевельник; между конем и юртой постлали войлок, и мать шаманки поклонилась коню и обрызгала его чем-то.

Затем вышла Найдын и начала бить в бубен. Лошадь храпела, но не рвалась, очевидно привыкла к обряду. Наконец шаманка, не переставая бить в бубен, отступила от лошади и, пятясь, вошла в юрту, обошла вокруг очага и начала бросать свою колотушку всем присутствующим на колени, не прерывая пения. Каждый получивший колотушку прикладывал ее ко лбу и подавал Найдын, которая снова била в бубен и опять бросала. Пение во время бросания состояло из предсказаний судьбы, очень иносказательных. Так, Найдын пела:

«Златоглавая моя змея Амарга! Пьющая воду из вершин рек! Шагающая по вершинам гор!»

«Левой рукой держусь я за радугу, правой за небо.»

«Шуба моя из лохмотьев, пища моя горька, как смола!»

«Тело мое велико, как гора; сердце мое крепко, как надмогильный камень!»

Обойдя всех, шаманка остановилась перед шнуром с лентами. Мать и брат сняли с нее плащ и шапку. Она корчилась и стонала, не переставая напевать. Успокоилась она, когда с нее все сняли. Она имела вид проснувшегося человека, но оправилась после сильной понюшки табака и чашки чая, которую ей подали.

Урянхайцы думают, что во время камланья ум шамана засыпает и в него входят духи. Бубен — это конь, на котором шаман улетает в мир духов. Чем громче удары, тем быстрее мчится шаман на этом коне.

***

Из Модон-обо экспедиция пошла по долине реки Улу-хем по лугам, степям и тополевым лесам и через пять дней подошла к заимкам (домам) русских купцов Веселкова и Сафьянова, где смогла отдохнуть в избах, поесть печеного хлеба и щей, помыться в бане. Эти купцы доставляли урянхайцам русские товары из Минусинского края через Саянские перевалы, а вывозили шерсть, кожи, соль, меха, шкуры дзеренов. Некоторые из них завели в крае прииски и добывали россыпное золото.

Выше заимки Сафьянова река Улухем образуется от слияния двух больших рек Бейкема и Хакема, представляющих правое и левое верховье Енисея. Экспедиция решила итти вверх по реке Хакем и получила проводника от урянхайского князя, который предупредил, что выбранный путь очень труден. Этот князь, получив подарки — ружье, карманные часы и разную мелочь, сам приехал в лагерь. Это был мужчина средних лет в китайской шапке с павлиньим пером и курмой/32/ поверх халата; он приехал с двумя чиновниками — судьей и писарем, был очень сдержан и во время трудного разговора через проводника ни разу не улыбнулся. На следующий день он прислал с двумя сыновьями ответные подарки — два куска шелка, кусок далембы (бумажной материи), блюдо овечьего сыра и блюдо очищенных кедровых орехов. Кедр на северном склоне хребта Танну-ола не редок. Кроме проводника он прислал по просьбе Григория Николаевича молодого урянхайца, знавшего много сказок.

Экспедиция прошла недалеко по реке Хакем, так как выше эта река течет в щеках и дороги вдоль нее нет. Пришлось свернуть на северные склоны Танну-ола и итти по сплошной тайге, пересекая отроги хребта и глубокие долины левых притоков Хакема между ними. Узкая тропа часто была перегорожена упавшими стволами толстых деревьев, через которые верблюды не могли перешагнуть; приходилось перерубать их и оттаскивать, а также срубать деревья, мешавшие пройти вьюкам, посыпать песком скользкие места на косогорах. Поэтому подвигались медленно и до озера Тэри-нор, до которого от ставки князя по прямой линии 175 километров, шли с дневками весь октябрь.

Иногда приходилось перекладывать вьюки с верблюдов на лошадей и итти пешком. Выпадал снег, реки покрывались льдом. Вся местность была безлюдная, и только, подходя к озеру, встретили кочевавших на зимовку урянхайцев.

Из озера Тэри-нор, лежащего на северном склоне Танку-ола, вытекает Хакем и вскоре сливается с ракой Шишкит, верховье которой гораздо дальше на востоке и, в сущности, является левым верховьем Енисея. Вблизи озера находилась деревянная кумирня и домики лам. Озеро окружено лесистыми хребтами Хан-тайга, отрогами Танну-ола. Их гребень, острозубчатый и безлесный, был покрыт сплошным снегом.

С озера Тэри-нор экспедиция повернула на юг, перевалила в верховьях реки Балыкты, по глубокому снегу, во время метели, через Танну-ола в верховья реки Тайрис и затем, по плоским безлюдным горам, вышла к реке Агар и спустилась по ней к реке Тэльгир-морин.

Это была уже страна монголов-дархатов;[33] снега здесь было мало, корма хорошие, все реки уже замерзли. Местность была живописная. Миновав Тэльгир-морин, экспедиция пошла па север, вверх по бассейну реки Бельтыс, поднялась до Улю-дава, перевалила через хребет Улан- тайга и пришла в монастырь Дархат. Последний находится у западного подножия хребта Баин-ола, отделяющего его от озера Косогола.

Монастырь состоял из деревянных бараков, в которых ламы жили только летом, а на зиму ставили во дворах юрты с железными печками. Отсюда Потанин с женой поехал налегке мимо озера Косогола в Иркутск, оставив животных экспедиции на зимовку у дархатов, под надзором переводчика Палкина, так как он надеялся вернуться весной и продолжать экспедицию.

Топограф Орлов уехал, распродав свой скот, еще с реки Агар, так как торопился на службу в Омск.

Но продолжение экспедиции не состоялось из-за осложнений с Китаем, и весной 1880 г. Потанин приехал к дархатам один, чтобы ликвидировать караван. При этом ему удалось объехать местность вокруг кумирни Дархат и озера Дод-нор, через которое протекает река Шишкит. Это обширная котловина, в которую выбегают отроги окружающих гор и вытекают притоки реки и озера. Дно ее частью степное на плоских высотах, частью луговое, болотистое, с перелесками вдоль рек. Высокое положение котловины и глубокий снег обусловливали ее безлюдность зимой; поэтому ламы монастыря запасались провизией на всю зиму. Летом дархаты приходили сюда на летовки и занимались также рыболовством в горных речках посредством остроги.

Итоги двух путешествий Потанина по Северо-западной Монголии были очень велики. Описание путешествий в виде подробных дневников составило два тома, и еще два тома были заполнены этнографическим материалами — записями легенд, сказок, поверий, загадок монгольских племен, урянхайцев и киргизов, описанием керексуров и каменных баб. Потанин определил высоту ряда пунктов, а его спутники топографы Рафаилов и Орлов — географические координаты; первый, кроме того, составил по одной карте к каждому из путешествий. Были собраны коллекции: очень большой гербарий, млекопитающие, птицы, рыбы, пресмыкающиеся, ракообразные, моллюски, насекомые, горные породы, вода из соленых озер. Результаты их определения помещены в приложениях к дневникам, которые сопровождаются также некоторыми рисунками, так как сухие фотографические пластинки и легкие фотоаппараты в те годы еще не были известны. В этнографических томах было тоже помещено много рисунков. Перечни главных представителей флоры и фауны, а также горных пород имеются и в тексте дневников, которые дают большой материал для характеристики природы Монголии, ее населения и состояния русской торговли с монголами.