ТЕАТР

ТЕАТР

Впервые за все последние годы мы смогли снять дачу — в селе Ильинском, на берегу Москвы — реки.

Книги остались в городе: я хотела, чтобы это лето Марина провела среди природы. Дни проходили на реке. Марина удила рыбу, каталась на лодке, плавала, грелась на солнце.

Дачу мы сняли на заработанные Ромой деньги: он тогда уже служил в радиолаборатории.

Вот что записала Марина в своём дневнике перед началом учебного года, когда лето уже подходило к концу:

«Наступала осень. Вода в реке стала холодная, и мы больше не купались. Часто лили осенние дожди. Решено было трогаться в Москву. Собрали вещи. В 6 часов утра солнце осветило нашу избу, и мы ожили. Я быстро оделась и выбежала навстречу ясному солнечному осеннему дню. Солнышко прогоняет все тени ночи, и я становлюсь очень весела. В школе меня зовут «пушкинской Ольгой», «вечным двигателем», «живой силой», «бесконечной энергией». Я переживаю ту пору, когда можно любить всех: и вас, и вас, и вас…

Мы решили ехать в Москву поездом. Напились свежего тёплого молока и направились к станции. Когда мы шли по мосту, я взглянула на село, где так хорошо протекали дни моей жизни. Входя в старый лес, я ещё раз обернулась, и мне показалось, что домики, как знакомые, издали приветливо кивают нам своими крышами. Я послала им воздушный поцелуй».

Почти всё своё жалованье сын отдавал мне, оставляя себе только немного денег. Но и эти деньги Рома тратил не на себя: ему хотелось, чтобы сестра его всегда была хорошо одета, и он покупал ей то туфли, то материал на костюм. Иногда он доставал и для Марины платную работу по черчению. Марина недурно чертила и легко справлялась с этой работой. На первые заработанные деньги Марина купила себе нарядное платье, выбрав его по Роминому вкусу. Для брата с сестрой это было большим событием.

Окрепшая и совершенно оправившаяся после болезни, вернулась Марина осенью в Москву.

В эту зиму началось её увлечение театром.

В детстве ей почти не приходилось бывать в театре, и всё её представление о нём сводилось к любительским спектаклям в детском доме, а потом в школе. В оперу она пошла впервые, когда училась в шестом классе: слушала «Ночь перед Рождеством». В том же году попала в филиал Большого театра. Именно попала, а не пошла, и при довольно забавных обстоятельствах. Перед тем как отпустить детей на весенние каникулы, в школе им выдали какие?то билеты со школьной печатью и чьей?то подписью. Марина спросила у одного из мальчиков:

— Куда это?

Недолго думая мальчик ответил:

— В филиал Большого театра.

Марина поверила и отправилась вечером в театр.

Давали оперу «Ромео и Джульетта». Пел знаменитый артист Собинов. Марина протянула контролёру свой билет. Контролёр улыбнулся и сказал:

— Это не в наш театр.

Но Марина уже решила во что бы то ни стало послушать Собинова. Она побежала к старшему контролёру, потом к администратору и до тех пор бегала по театру, пока её не впустили в зрительный зал.

Домой она вернулась в полном восторге от оперы, от Собинова, от всего виденного и слышанного.

Оказалось, что билет, по которому Марина слушала знаменитого Собинова, был выдан на школьный вечер, а мальчик просто пошутил.

С этих пор Марина всей душой полюбила театр. В девятом классе она писала в дневнике:

«Мне пятнадцать лет. Май. Весна. Чудное яркоголубое небо светится над вечно волнующейся, куда?то стремящейся Москвой. И я хожу по тебе, Москва! Я тоже живу твоей жизнью! Почти все зачёты сданы. На душе легко и хорошо в ожидании лета и отдыха. Аромат распустившихся деревьев наполняет нашу комнату.

7 мая 1927 года. Может быть, мне только казалось, что этот день был так хорош, но я убеждена, что он действительно был хорош!.. Часы на стене показывали «два». Дома никого не было, и я потихоньку стала собираться на курсы — отнести чертёж. Он у меня в руке, очень трудный, но на этот раз не смазанный. Я радостно взглянула в окно, из которого доносился запах сада, и готова была уходить, как вдруг раздался телефонный звонок. Я быстро взяла трубку:

— Алло!

В трубке послышался голос моего брата:

— Ты ещё не ходила на курсы?

— Нет.

— Ну, так не ходи.

— Почему?

— Я достал два билета на сегодняшний вечер в театр Станиславского. Пойдёшь?

— Конечно! Чертёж можно отнести завтра..*.

Я повесила трубку и подпрыгнула от восторга.

День показался мне ещё лучше. Я побежала смотреть афиши театров, которые висели на противоположном доме. Подбегая к ним, я в душе мечтала, чтобы шёл «Евгений Онегин», — я много раз слушала его по радио, но ещё ни разу не видела в театре. Я была немного разочарована, когда прочла в афишном столбце, отведённом для сегодняшнего дня, название совершенно незнакомой мне оперы: «Богема». Однако и это не помешало моему восторгу. Я с нетерпением дожидалась вечера. Наконец брат принёс билеты и опять ушёл на службу. Вернулась из школы мама, и мы с ней стали собираться. Я волновалась и спешила.

И вот мы подходим к ярко освещённому подъезду театра. Вот мы уже в зрительном зале. Уютное помещение театра и яркое освещение так настроили меня, что когда заиграли увертюру, я чуть не заплакала от восторга. Подняли занавес. Сцена изображала мансарду одного из домов Парижа. Молодые голоса артистов понеслись по залу, слились и долго звучали. В этот момент я была всецело поглощена музыкой, грёзой унеслась туда, на сцену… Занавес закрыли, а я всё смотрела туда. Сердце моё громко стучало, щёки горели. Мама удивлённо смотрела на меня и спрашивала, что со мной.

Трагический конец оперы заставил меня рыдать, чего в жизни со м «ой не бывало. Артистов вызывали, но мне было не до того: слёзы душили горло, и я не могла произнести ни слова. Мы вышли из зала, когда он опустел и погасили свет. По дороге домой я долго молчала…

Я решила серьёзно заняться оперой. Об этом я сказала своей тёте Тане. Она приняла во мне участие. Ах, как приятно, как отрадно на душе, когда в горе кто?нибудь придёт утешить тебя! И не меньше отдыхает душа, когда кто?нибудь сочувствует твоей цели и хочет помочь тебе на пути к ней. От тёти Тани я вернулась домой с клавиром оперы Тома «Миньона». Я с интересом принялась за разучивание этой оперы. Она не шла ни в одном из театров, и я никогда в жизни её не слыхала. Поэтому разбирать мне было очень трудно. Но я одолела её с интересом начинающего музыканта.

Тётя с видимым волнением выслушала от мамы, с каким рвением я разбирала оперу, ласково взяла её у меня из рук и, подойдя к шкафу с нотами, прослезилась. Она, уже давно сошедшая со сцены оперная артистка, видимо вспомнила свою юность, своё почти священное отношение, своё благоговение перед оперой.

Она достала из шкафа ещё один клавир и вручила его мне. Это был клавир оперы Пуччини «Богема». Я её играла и пела. С радостью обнаружила, что у меня диапазон в две с половиной октавы. Я выучила наизусть много арий: не только пела их, но и играла на рояле.

Музыка наполняет мою голову и сердце. Во всём музыка! Каждое слово — пение! Жизнь — опера!

И вот я учусь петь. Три раза в неделю я хожу к милой тёте Тане. Она учит меня с удовольствием. Я пою уже вокализы Конкона. Тётя при мне сказала маме, что у меня большой голос и что мне учиться безусловно стоит. Взяла у тёти оперу Масканьи «Сельская честь» — разбирать.

Я стала чутко прислушиваться к рассказам тёти, стала очень считаться с её мнениями. Этому периоду я приписываю зарю своего художественного пробуждения, понимания театра, особенно оперы. Я полюбила театр, он стал моей целью, моим идеалом!..»

Любимым композитором Марины был Римский — Корсаков. Его оперы, написанные на сюжеты русских народных сказок, были особенно понятны и близки Марине. Она наслаждалась его полнозвучными оркестрами, богатством и яркостью музыкальных образов, в которых так красочно звучит «сила народная, сила богатырская». Эта музыка будила в ней глубокие патриотические чувства и стремление к прекрасному…

У неё не было ещё чётко очерченной жизненной цели, она не подозревала и не могла подозревать, что будет воздушным штурманом, но она жадно стремилась к знаниям, черпая их и в науке и в искусстве. Она словно набиралась сил для будущих больших и трудных дел.

Всю жизнь преклоняясь перед искусством, Марина всё же избрала для себя иной путь.