Глава 2 Госдепартамент: «умная сила»

Глава 2

Госдепартамент: «умная сила»

Первый госсекретарь, с которым я познакомилась, был Дин Ачесон. Он служил в администрации президента Гарри Трумэна в начале холодной войны и был воплощением дипломата старой школы — солидного, производящего впечатление. Я была нервной студенткой, собиравшейся выступить с первой в моей жизни важной публичной речью. Это было весной 1969 года. Моя одноклассница по колледжу Уэллсли и подруга Элди Ачесон, внучка бывшего госсекретаря, решила, что нашему классу на церемонии окончания колледжа нужен свой оратор. После того как президент колледжа одобрил эту идею, мои одноклассники попросили меня рассказать о наших бурных четырех годах учебы в Уэллсли и обеспечить надлежащие пожелания при проводах нас в неизвестное будущее.

Вечером накануне церемонии окончания колледжа, когда моя речь еще не была готова, я столкнулась с Элди и ее семьей. Она познакомила меня со своим дедом, представив меня как «девушку, которая будет завтра выступать». Семидесятишестилетний бывший госсекретарь Ачесон, только что завершивший свои мемуары «Созидание настоящего» («Present at the creation»), которые в следующем году будут удостоены Пулитцеровской премии, улыбнулся и пожал мне руку. «Я с нетерпением жду вашего выступления», — сказал он. Я в панике поспешила обратно в свое общежитие, чтобы всю ночь просидеть над текстом речи.

Я никогда не думала, что сорок лет спустя мне предстоит пойти по стопам Ачесона, поступив на службу в Государственный департамент, или, как шутливо называют это ведомство, «Туманное дно» — с учетом его расположения в той части Вашингтона, которая носит аналогичное название. По сравнению с этим даже мои детские мечты стать космонавтом показались бы более реалистичными. Тем не менее, уже став государственным секретарем, я часто размышляла о том седом государственном деятеле преклонного возраста, которого я встретила тем вечером в Уэллсли. Под его церемонным внешним видом скрывался дипломат с богатым воображением, который без колебаний нарушал протокол, когда он считал, что это послужит интересам своей страны и своего президента.

Руководящая роль Америки в мире напоминает эстафетный бег. Госсекретарь США, президент страны, наше поколение — всем нам передали эстафету и обратились с просьбой пробежать свой этап как можно лучше, а затем уже мы передадим эстафету нашим потомкам. И я, воспользовавшись результатами деятельности своих предшественников и сделав для себя на этой основе необходимые выводы, инициировала во время своего пребывания в Государственном департаменте проекты, которые начали приносить плоды уже после того, как я передала эстафету госсекретарю Джону Керри.

Я быстро поняла, что должность госсекретаря, по существу, включает в себя три функционала: главного дипломата страны, главного советника президента по вопросам внешней политики и главного управляющего по разрастающейся деятельности Госдепартамента. С самого начала я стремилась оптимизировать свое время и энергию, рационально распределив их между различными обязанностями. Мне довелось возглавить публичную и конфиденциальную дипломатию страны в то время, когда требовалось восстанавливать коалиции и альянсы, находившиеся на грани разрушения, и создавать новые партнерские отношения. Наряду с этим мне приходилось вести активную дипломатическую деятельность в своей собственной администрации, особенно при выработке внешнеполитического курса Белым домом и конгрессом. И, кроме того, необходимо было неустанно работать в самом Госдепартаменте, чтобы получать максимальную отдачу от своих талантливых сотрудников, поднимать моральный дух в коллективе, повышать эффективность нашей деятельности и развивать потенциал, необходимый для решения новых задач.

Бывший госсекретарь позвонил мне и дал следующий совет:

— Не пытайтесь сделать все сразу.

То же самое я слышала от других ветеранов Госдепартамента:

— Вы можете попытаться наладить либо внешнеполитическую деятельность, либо бюрократический аппарат, но вы не сможете сделать и то и другое.

Зачастую я слышала и другой совет: выберите несколько крупных проблем и занимайтесь ими. Звучали предостережения, что в противном случае нас ожидает постоянно усложняющаяся международная обстановка. Возможно, было время, когда государственный секретарь мог сосредоточиться только на нескольких приоритетных вопросах, предоставив возможность своим заместителям и помощникам заниматься проблемами Госдепартамента и всего остального мира. Однако те времена отошли в прошлое. Нам были знакомы крайне сложные ситуации (например, в Афганистане после вывода советских войск в 1989 году), которые свидетельствовали о том, что, если игнорировать развитие событий в каком-либо регионе или закрывать глаза на какие-либо проблемы, это может иметь весьма тяжелые последствия. Я должна была уделять внимание всей шахматной доске.

В годы, прошедшие после событий 11 сентября 2001 года, американская внешняя политика стала обращать первоочередное внимание на наиболее серьезные проблемы, и это было вполне объяснимо. Безусловно, мы должны были оставаться бдительными. Однако я также полагала, что наряду с этим нам следовало уделять больше внимания расширению наших возможностей в ряде регионов, особенно в Азиатско-Тихоокеанском.

Я намеревалась заняться целым рядом новых проблем, которые требовали повышенного внимания и креативных стратегий, таких как управление конкуренцией в вопросе освоения подводных энергетических ресурсов в зоне от Арктики до Тихого океана, или противодействие экономическому давлению крупных государственных корпораций, или организация общения между представителями молодого поколения во всем мире посредством социальных сетей — и это только некоторые из упомянутых проблем. Я знала, что во внешнеполитическом ведомстве найдутся сторонники традиционного подхода, которые будут задавать вопросы, стоит ли госсекретарю тратить время, чтобы размышлять о воздействии на общество сервиса «Твиттер», или организовывать программы для женщин-предпринимателей, или защищать интересы американских компаний за рубежом. Однако я усматривала в этом составную часть деятельности дипломата XXI века.

* * *

15 декабря вновь избранные сотрудники аппарата национальной безопасности, администрации Обамы, которой еще предстояло начать работу, совещались в Чикаго в течение шести часов. Это было наше первое совещание с момента объявления о наших назначениях двумя неделями ранее. Мы энергично и достаточно детально проработали некоторые наиболее сложные политические дилеммы, с которыми нам предстояло столкнуться, включая военную ситуацию в Ираке и Афганистане и перспективы мира на Ближнем Востоке. Мы также подробно обсудили проблему, которая оказалась весьма непростой: как выполнить обещание избранного президента закрыть военную тюрьму в Гуантанамо на Кубе, которая действовала все последние годы.

Я пришла в администрацию Обамы со своими собственными представлениями как о лидирующей роли США в мире, так и об американской внешней политике. У меня было также собственное мнение о том, какой совместной работы любой президент должен ожидать от членов Совета национальной безопасности. Я собиралась энергично отстаивать свою позицию в администрации. Однако мне было известно из истории и собственного опыта, что знаменитая табличка на столе Гарри Трумэна в Овальном кабинете подтверждала истину: фишка действительно не шла дальше президента[15]. Мне также было понятно, что с учетом длительности нашего первого совещания журналисты будут искать — и даже надеяться найти — какие-либо признаки разногласий между мной и Белым домом. Однако я была полна решимости лишить их этих надежд.

На меня произвели впечатление люди, которых избранный президент набрал в свою команду. Избранный вице-президент Джо Байден имел богатый международный опыт, поскольку возглавлял в сенате США Комитет по международным отношениям. Его доброжелательность и юмор весьма пригодятся во время многочасовых обсуждений в Ситуационном центре Белого дома. Мы с Джо старались еженедельно встречаться за неофициальным завтраком в Военно-морской обсерватории, его официальной резиденции, которая находится недалеко от моего дома. Проявляя себя истинным джентльменом, он всегда встречал меня у машины и провожал в солнечный уголок веранды, где мы перекусывали и беседовали. Иногда мы соглашались друг с другом, иногда спорили, но я всегда ценила наши откровенные и конфиденциальные беседы.

Руководителя аппарата Белого дома Рама Эмануэля я знала многие годы. Он начинал с участия в избирательной кампании моего мужа 1992 года, затем работал в Белом доме, в последующем вернулся к себе в Чикаго и баллотировался в конгресс. Он был восходящей звездой в Белом доме, благодаря ему на выборах в конгресс в 2006 году демократы вновь получили большинство мест, однако сложил полномочия конгрессмена, когда президент Обама попросил его стать главой своей администрации. Позже он был избран мэром Чикаго. Рам был известен как яркая личность, он отличался живым языком (если давать этому качеству приличное название), кроме того, мыслил весьма творчески, являлся специалистом в области законодательства и был для президента крайне полезен. В ходе упорных первичных выборов Рам сохранял нейтралитет, поскольку у него были тесные отношения как со мной, так и с сенатором (на тот момент) Обамой. Как он образно выразился в интервью изданию своего родного города «Чикаго трибюн», «я спрятался под столом». Теперь, когда мы работали вместе, Рам стремился сплотить «команду соперников». Он всегда был готов выслушать меня, не препятствовал моему доступу в рабочий кабинет президента, и мы с ним часто беседовали на разные темы.

Новым советником по национальной безопасности стал генерал морской пехоты в отставке Джеймс Джонс, которого я знала по своей работе в сенатском Комитете по вооруженным силам (в то время Джонс был Верховным главнокомандующим ОВС НАТО в Европе). Он был уравновешенным, с чувством собственного достоинства, беспристрастным посредником, обладавшим чувством юмора и всеми теми важными качествами, которые необходимы для советника по национальной безопасности.

Заместителем и в конечном итоге преемником генерала Джонса стал Том Донилон, которого я знала еще по администрации Картера. Том работал руководителем аппарата госсекретаря Уоррена Кристофера, поэтому он знал Государственный департамент и ценил его. Он разделял мой энтузиазм по вопросу активизации нашей деятельности в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Том стал весьма ценным коллегой, который курировал процесс непростого межведомственного согласования, который требовал анализа различных вариантов и выработки для президента итоговых предложений. У него был талант обозначать сложные вопросы, которые заставляли нас еще более настойчиво работать над важными политическими решениями.

На должность постоянного представителя США при ООН президент назначил Сьюзан Райс, которая в 1990-х годах работала в Совете национальной безопасности США, а затем помощником госсекретаря США по вопросам Африки. Во время праймериз Сьюзан принимала активное участие в избирательной кампании Обамы и нередко выступала по телевидению с выпадами в мой адрес. Я понимала, что это было частью ее работы, поэтому мы забыли прошлое и наладили тесное сотрудничество. Например, мы совместно добивались обеспечения голосования в ООН по введению новых санкций против Ирана и Северной Кореи, а также вместе прилагали усилия к тому, чтобы в ООН была санкционирована миссия по защите гражданского населения в Ливии.

Для многих явилось неожиданным решение президента оставить на посту министра обороны Роберта Гейтса, который сделал блестящую карьеру при восьми президентах США (от обеих партий) в ЦРУ и Совете национальной безопасности. В 2006 году президент Джордж Буш переманил его с поста президента университета A & M в Техасе на замену Дональду Рамсфелду в Пентагоне. Работая в Комитете сената США по вооруженным силам, я имела возможность наблюдать за деятельностью Боба и была уверена в том, что он сможет обеспечить преемственность и твердое управление армией с учетом двух вооруженных конфликтов, которые мы получили в наследство. Он также настойчиво выступал за расширение возможностей Госдепартамента и Агентства США по международному развитию и за укрепление роли нашей внешней политики. В закоснелом Вашингтоне редко можно встретить чиновника, который бы ратовал за более щедрое финансирование какого-либо другого ведомства. Однако Боб, наблюдая ту общую глобальную картину, которая сложилась в результате многолетнего доминирования военных во внешней политике США, считал, что настало время для обеспечения более сбалансированной расстановки сил между тем, что я называю «тремя D»: министерством обороны, Госдепартаментом и Агентством США по международному развитию[16].

Проще всего было увидеть дисбаланс между упомянутыми ведомствами в их бюджете. Несмотря на распространенное мнение о том, что на иностранную помощь выделяется по крайней мере четверть федерального бюджета, правда заключается в том, что на каждый доллар, потраченный на федеральном уровне, приходится всего один цент, выделяемый на Госдепартамент и Агентство США по международному развитию. В своем выступлении, сделанном в 2007 году, Боб отметил, что бюджет на внешнюю политику «непропорционально мал по сравнению с тем, что мы тратим на военных». Как он часто указывал, в военных оркестрах находилось на службе столько же американцев, сколько их было во всем дипломатическом корпусе.

Мы с самого начала стали союзниками, объединившись в давлении на конгресс с тем, чтобы обеспечить более продуманный бюджет в интересах национальной безопасности, и обнаружив, что находимся по одну сторону баррикад при обсуждении целого ряда внутренних проблем администрации. Мы смогли избежать традиционной распри между Госдепартаментом и министерством обороны, которая во многих предыдущих администрациях напоминала беспощадную войну между уличными бандами, «Акулами» и «Ракетами», из «Вестсайдской истории». Мы проводили совместные встречи с министрами обороны и иностранных дел, а затем давали совместные интервью, выступая единым фронтом по вопросам текущей внешней политики.

В октябре 2009 года мы организовали совместное мероприятие наших обоих ведомств в Университете Джорджа Вашингтона, которое освещалось телекомпанией Си-эн-эн. Нам был задан вопрос, как бы мы могли охарактеризовать нашу совместную работу.

— Сколько я помню себя на госслужбе, госсекретари и министры обороны, как правило, не разговаривали друг с другом, — ответил Боб, сдерживая смех. — На самом деле это может приобретать довольно уродливые формы. Поэтому совершенно замечательно иметь такие отношения, когда у нас есть возможность свободно говорить друг с другом… Мы ладим друг с другом и успешно работаем вместе. Откровенно говоря, я, опираясь на собственный опыт министра обороны, считаю, что исходить следует из готовности признать, что именно госсекретарь является основным представителем Соединенных Штатов в области внешней политики. И как только вы определитесь в этом вопросе, все остальное сразу же встанет на свои места.

* * *

Нашей команде в наследство достался целый список непростых проблем, причем и в собственной стране, и за рубежом звучали сомнения в способности США играть роль мирового лидера.

Достаточно было в те дни просмотреть газету или быть опрошенным каким-либо вашингтонским аналитическим центром, и вы наверняка услышали бы, что Америка находилась в состоянии упадка. Вскоре после президентских выборов 2008 года Национальный совет по разведке США, представляющий собой группу аналитиков и экспертов, назначенных директором национальной разведки, опубликовал тревожный доклад под названием «Глобальные тенденции — 2025: меняющийся мир». В нем был представлен мрачный прогноз снижения американского влияния в мире, роста международного соперничества, сокращения природных ресурсов, широкого распространения нестабильности. Аналитики разведки предсказывали сокращение в ближайшие годы экономической и военной мощи США и подрыв международной системы, которую мы помогали выстроить и отстоять после Второй мировой войны, в результате роста влияния развивающихся экономических держав (таких, как Китай), богатых нефтью стран (таких, как Россия и Иран) и негосударственных структур (таких, как «Аль-каида»). Пользуясь жесткой терминологией, авторы доклада назвали это «историческим смещением соответствующих благ и экономической мощи с Запада на Восток».

Незадолго до инаугурации президента Обамы историк Йельского университета Пол Кеннеди написал для издания «Уолл-стрит джорнэл» статью под заголовком «Американское могущество идет на убыль». Повторяя ту критику, которая часто звучала в 2008 и 2009 годах, профессор Кеннеди заявил, что причинами сокращения могущества США являются быстрорастущий государственный долг, тяжелое воздействие Великого экономического спада и «имперское перенапряжение» в результате вооруженных конфликтов в Ираке и Афганистане. Чтобы объяснить, как ему представляется утрата Америкой своих позиций в качестве бесспорного мирового лидера, он предложил следующую выразительную аналогию: «Сильный, сохраняющий равновесие и крепкий человек способен в течение долгого времени нести в гору впечатляюще тяжелый рюкзак. Однако если этот человек утратит силу (экономические проблемы), вес его ноши остается прежним или даже увеличится („Доктрина Буша“[17]), а местность станет сложнее (появление новых великих держав, международного терроризма и недееспособных государств), то в этом случае некогда сильный путешественник начинает замедлять шаги и спотыкаться. Именно в это время более проворные и в меньшей степени обремененные ношей путешественники приближаются к лидеру, настигают его и, возможно, вырываются вперед».

Тем не менее я оставалась принципиальной оптимисткой и с надеждой всматривалась в будущее Америки. Моя уверенность основывалась на знании взлетов и падений в американской истории. Кроме того, я отчетливо видела наши преимущества по сравнению с остальным миром. Народы возвышаются и приходят в упадок, и всегда находятся те, кто предсказывает близкую катастрофу. Однако просчитается тот, кто сделает ставку на поражение Соединенных Штатов. Каждый раз, когда мы сталкивались с какой-либо угрозой, будь то война, или экономический спад, или международное соперничество, мы, американцы, всегда одерживали верх в результате упорного труда и творческого потенциала.

Я была склонна полагать, что причиной появления подобных пессимистических анализов являлась недооценка многих сильных сторон США, в том числе нашей способности к устойчивости к внешним воздействиям и к обновлению. Наш военный потенциал по-прежнему был самым мощным в мире, наша экономика по-прежнему являлась самой развитой, нашему дипломатическому влиянию не было равных, наши университеты определяли международный стандарт, а наши ценности: свобода, равенство и неограниченные возможности — продолжали привлекать в нашу страну людей со всего мира. Когда нам требовалось решить проблему в любой точке мира, мы могли рассчитывать на помощь десятков друзей и союзников.

Я считала: то, что произошло с Америкой, как всегда в подобных случаях, в значительной степени зависело только от американцев. Нам требовалось как следует подготовиться и исправить сложившуюся ситуацию. Однако все эти разговоры о снижении лидирующей роли США подчеркивали масштабы задач, с которыми мы столкнулись. Они вновь подтвердили мою решимость последовать примеру Стива Джобса и «неординарно посмотреть» на роль Государственного департамента в XXI веке.

* * *

Госсекретари приходят и уходят каждые несколько лет, но большинство сотрудников Госдепартамента и Агентства США по международному развитию (АМР США; англ. — USAID) остаются на своих должностях гораздо дольше. Всего в этих учреждениях по всему миру работает около 70 тысяч человек, большинство из которых являются профессионалами, постоянно работающими в сменяющих друг друга администрациях. Это гораздо меньше, чем более чем трехмиллионная армия служащих, работающих в министерстве обороны, однако такая численность также является существенной. Когда я стала госсекретарем, профессионалы в Госдепартаменте и АМР США испытывали трудности в связи с сокращением бюджета и растущими требованиями к работе и нуждались в руководстве, которое могло бы выступить в защиту той важной работы, которую они выполняли. Я была готова стать таким руководителем. Чтобы добиться этого, мне требовалась команда из числа высших руководителей, которая разделяла бы мои ценности и была бы неустанно сосредоточена на получении конкретных результатов.

Я назначила Шерил Миллс своим советником и руководителем аппарата Госдепартамента. Мы стали друзьями, когда Шерил в 1990-х годах занимала должность заместителя советника в Белом доме. Она разговаривала быстро, а думала еще быстрее. Ее ум был острым, как лезвие бритвы, и она с легкостью препарировала и исследовала все проблемы, с которыми сталкивалась. Кроме того, у нее было большое сердце, безграничная преданность, поразительная целостность натуры и глубокая приверженность принципам социальной справедливости. После работы в Белом доме Шерил занимала солидные юридические и управленческие должности в частном секторе и в Нью-Йоркском университете, в котором она являлась старшим вице-президентом. В ответ на мое предложение она вначале сказала, что могла бы помочь мне в Госдепартаменте, но не хотела уходить из Нью-Йоркского университета на постоянную работу в правительство. К счастью, затем она изменила свое мнение.

Она помогала мне управлять «Башней», как сотрудники Госдепартамента называли бюрократическую структуру ведомства, и непосредственно курировала некоторые из моих ключевых проектов, в том числе проблемы продовольственной безопасности, политику всемирной охраны здоровья, вопросы прав ЛГБТ-сообщества и ситуацию в Гаити после землетрясения 2010 года. Она также выступала в качестве моего главного связующего звена с Белым домом при решении ряда деликатных вопросов, в том числе кадровых. Несмотря на обещание президента, что я могу сама сформировать свою команду, на раннем этапе у меня порой возникали горячие споры с его советниками, когда я пыталась забрать к себе некоторых наиболее талантливых специалистов.

Один из таких споров касался Капришии Маршалл, которую я планировала на должность главы протокольной службы. Это старшее должностное лицо, ответственное за прием иностранных руководителей в Вашингтоне, организацию встречи на высшем уровне, взаимодействие с дипломатическим корпусом, зарубежные поездки с президентом, выбор подарков, которые я хотела бы вручить нашим коллегам. Когда я была первой леди, я убедилась в том, насколько важную роль в дипломатии играет протокол. Он может представить вас щедрым хозяином и помочь выстроить необходимые отношения с благодарным гостем, а может (как альтернативный вариант) привести к их непреднамеренному охлаждению. Поэтому я хотела быть уверенной в том, что в этом отношении у нас все будет в полном порядке.

Поскольку Капришиа в 1990-х годах уже работала в Белом доме секретарем по протокольным вопросам, она уже знала, что от нее потребуется, однако Белый дом хотел на эту должность того, кто поддержал президента во время праймериз. Я считала такую позицию недальновидной, но понимала, что в ходе наших усилий согласовать мнения «ближнего круга Обамы» и «ближнего круга Хиллари» неизбежны определенные трения и так называемые «боли перемен».

— Мы разберемся с этим вопросом, — заверила я Капришию. — Я бы не настаивала на вашей кандидатуре, если вы не подходили для этой работы, — а вы как раз именно такой человек.

Президент поинтересовался у меня, не требуется ли нам урегулировать разногласия между Шерил и Денисом Макдоноу, одним из его ближайших советников, но никакого вмешательства не потребовалось. Они сами утрясли этот вопрос, и Капришиа получила упомянутую должность. Я была уверена в том, что она не разочарует нас, и я оказалась права. В последующем Денис рассказывал историю о том, как как-то утром он со своей женой Кари слушал по Национальному государственному радио интервью, которое давала Капришиа. Кари была совершенно очарована и поинтересовалась, кто же это такой «исключительно первоклассный» дипломат. Денис признался, что изначально выступал против ее назначения. Кари решила, что он просто сошел с ума, и Денис с ней согласился. Позже он сказал Шерил:

— Неудивительно, что я проиграл вам этот раунд. И хорошо, что я это сделал.

Успех в вопросе с назначением Капришии в миниатюре отразил тот путь, который мы все прошли, от избирательной кампании, когда мы являлись соперниками, до того времени, когда мы стали уважающими друг друга коллегами. Шерил и Денис, два основных бойца в наших ранних разборках и скандалах, превратились не только в коллег, но и в друзей. Они беседовали практически каждый день, а по выходным встречались за первым завтраком, разрабатывая стратегию наших действий за яйцами и горячим шоколадом. Ближе к концу моего пребывания на посту госсекретаря президент направил Шерил прощальное письмо, в котором отметил, что мы переросли из «команды соперников» в «команду, не имеющую соперников».

* * *

Я также была намерена взять к себе Ричарда Холбрука, неоспоримого авторитета, который считался главным дипломатом нашего поколения. Его личные практические усилия обеспечили в 1990-х годах мир на Балканах. Находясь на посту постоянного представителя США в ООН, он убедил республиканцев в необходимости платить взносы в эту организацию и неустанно подчеркивал, что проблема борьбы с ВИЧ/СПИДом является проблемой обеспечения международной безопасности. Вскоре после того, как я стала госсекретарем, я обратилась к нему с просьбой занять пост специального представителя США в Афганистане и Пакистане. Новая администрация с первого же дня своей работы должна была столкнуться с серьезными вопросами, касавшимися дальнейшего развития военной ситуации в Афганистане. Речь, прежде всего, шла о том, направлять ли нам туда дополнительный воинский контингент, как того требовало командование. Вне зависимости от решения президента нам следовало активизировать дипломатические усилия и деятельность АМР США в обеих этих странах. У Ричарда были опыт и настойчивость, чтобы добиться этой цели.

Приоритетной задачей, как всегда, оставалось обеспечение мирного урегулирования на Ближнем Востоке. Я обратилась к бывшему сенатору Джорджу Митчеллу с просьбой возглавить наши усилия на этом направлении. По своему характеру Джордж являлся противоположностью Холбрука: если Ричард был открыт для всех, то Джордж, как говорится, всегда был застегнут на все пуговицы. Однако он располагал богатым опытом и знаниями. Он в течение пятнадцати лет представлял в сенате штат Мэн, в том числе шесть лет являлся лидером демократического большинства в сенате. Покинув сенат в середине 1990-х годов, он вместе с моим мужем занимался налаживанием мирного процесса в Северной Ирландии. Позже он возглавил международный комитет в Шармаш-Шейхе по установлению фактов, который расследовал причины второй «интифады», палестинского восстания, начавшегося в 2000 году.

Многие президенты и государственные секретари прибегали к помощи специальных посланников для решения целевых задач и координации политики по определенным вопросам. Я имела возможность убедиться в действенности этой практики. Некоторые считали, что назначение на указанные должности таких видных дипломатов, как Холбрук и Митчелл, приведет к уменьшению моей роли в выработке политического курса на важных направлениях и в принятии соответствующих решений. Однако я не была с этим согласна. Назначение в Госдепартамент лиц, которые были достаточно квалифицированными, чтобы самим работать в качестве госсекретаря, расширяло мои горизонты и повышало уровень доверия к администрации. Они бы существенно повысили эффективность нашей работы, будучи подотчетными мне и одновременно тесно сотрудничая с Белым домом. Президент согласился с моими предложениями и вместе с вице-президентом прибыл в Государственный департамент, чтобы объявить о назначении Ричарда и Джорджа. Я испытывала чувство гордости в связи с тем, что люди такого масштаба согласились в указанном качестве стать частью моей команды. Имея за плечами такую долгую и выдающуюся карьеру, ни Ричард, ни Джордж не испытывали потребности в том, чтобы взваливать на свои плечи, по любым меркам, трудные, если не невозможные, задачи. Но они были патриотами и государственными служащими, которые откликнулись на мою просьбу.

Чтобы обеспечивать успешную деятельность Госдепартамента, мне также требовались высококвалифицированные заместители. Президент Обама лично рекомендовал мне Джима Штейнберга в качестве моего заместителя по вопросам политики. В средствах массовой информации высказывалось предположение, что Джим будет считаться ставленником Обамы, в связи с чем ожидалось, что в отношениях между нами может возникнуть определенная напряженность. На мой взгляд, это было просто глупостью. Я знала Джима, поскольку при администрации моего мужа он занимал должность заместителя советника по национальной безопасности. В 2008 году во время праймериз он предлагал консультации по вопросам внешней политики обеим командам, и как президент, так и я высоко ценили его помощь. Кроме того, он изучал Азиатско-Тихоокеанский регион, который я намеревалась сделать своим приоритетом. Я предложила ему работу и во время нашей первой встречи дала ясно понять, что рассматриваю нас как одну команду. У Джима было точно такое же мнение. В середине 2011 года Джим покинул Госдепартамент, чтобы стать деканом Школы Максвелла Сиракузского университета. Я попросила Билла Бернса, исключительно талантливого и опытного кадрового дипломата, занять его место.

Традиционно у госсекретаря был только один заместитель. Я узнала, что вторая должность (по менеджменту и финансовым ресурсам) конгрессом разрешена, но никогда не была занята. Я была намерена ввести должность руководителя старшего звена, который помогал бы мне бороться на Капитолийском холме и в Белом доме за финансовые ресурсы, необходимые Госдепартаменту, и контролировал, чтобы они расходовались с умом. Я остановила свой выбор на Джеке Лью, который в конце 1990-х годов занимал должность директора Управления менеджмента и бюджета. Его финансовый и управленческий опыт впоследствии окажется поистине бесценным во время нашей совместной работы по определению стратегии действий и организационных изменений.

Когда президент в 2010 году обратился к Джеку с просьбой занять прежнюю должность в Управлении менеджмента и бюджета, тот без каких-либо проблем передал свои обязанности в Госдепартаменте Тому Найдсу, который имел большой опыт в бизнесе и на государственной службе. Годы, проведенные им в должности руководителя аппарата спикера палаты представителей США Тома Фоли, а затем моего друга, торгового представителя США Микки Кантора, хорошо подготовили его к тому, чтобы успешно защищать интересы Госдепартамента в конгрессе и заступаться за американские компании за рубежом. У него были превосходные навыки ведения переговоров по острым вопросам, которые он использовал в интересах Госдепартамента, в том числе в ситуации весьма щекотливого противостояния с Пакистаном в 2012 году, которое он помог преодолеть.

* * *

Когда приблизился срок слушаний в Комитете по иностранным делам сената по моей кандидатуре на пост госсекретаря, я приступила к интенсивной подготовке к этому событию. Джейк Салливан, серьезный и выдающийся уроженец Миннесоты с безупречными рекомендациями (исследователь Аполлония Родосского, служащий Верховного суда, ответственный работник сената), во время президентской кампании был моим доверенным советником, а затем оказывал помощь на тот момент сенатору Обаме в подготовке к дебатам во время всеобщих выборов. Я попросила Джейка оказать содействие Лайзе Маскатайн, моему другу и бывшему спичрайтеру Белого дома, которая исполняла в Госдепартаменте эти же обязанности. Они помогли мне сформулировать яркий текст выступления для слушаний в сенате и мои ответы на возможные вопросы по всему тому, что происходило в мире. Джейк в дальнейшем стал заместителем руководителя моего аппарата по политике, а затем директором отдела политического планирования Госдепартамента и сопровождал меня почти всюду, куда я направлялась в течение следующих четырех лет.

Переходная команда, работая совместно с профессионалами Госдепартамента, завалила меня толстыми информационными бюллетенями и лично информировала меня по всем темам, какие только можно себе представить, от бюджета кафетерия «Башни» до политических вопросов, волновавших каждого отдельно взятого члена конгресса. Я проштудировала представленные мне информационные бюллетени и была впечатлена глубиной, значимостью и упорядоченностью этих изданий Государственного департамента США. В них было уделено пристальное внимание мельчайшим деталям, а подробные разъяснения самых запутанных вопросов позволяли экспертам Госдепартамента и других государственных органов составить мнение по существу этих вопросов.

Помимо ознакомления с информационными бюллетенями, я в течение этих недель также читала, размышляла и общалась со специалистами и друзьями. Мы с Биллом совершали длительные прогулки, беседуя о международной ситуации. В начале декабря меня в моем доме в Вашингтоне посетил наш старый друг Тони Блэр. Он проинформировал меня о своем участии в работе ближневосточного «квартета» (США, ООН, Европейский союз и Россия) по урегулированию арабо-израильского конфликта после своей отставки с поста премьер-министра Великобритании в июне 2007 года.

Бывшая госсекретарь США Кондолиза Райс пригласила меня к себе домой в комплекс «Уотергейт» в Вашингтоне на неофициальный ужин, который дал нам возможность обсудить политические и кадровые проблемы, с которыми я могла столкнуться. Она обратилась только с одной просьбой: не могла ли я оставить на работе ее водителя? Я согласилась — и вскоре зависела от него в такой же мере, как в свое время и Конди.

Конди организовала для меня очередной ужин совместно с ее старшим руководящим персоналом на восьмом этаже Госдепартамента в одном из официальных обеденных залов, которые там расположены. Ее советы насчет того, что мне следует ожидать в новой должности, оказались весьма полезными.

Я встречалась и беседовала и с другими здравствующими бывшими госсекретарями. Это крайне интересный клуб, который не ограничивается индивидуальными различиями. Каждый из его участников, подхватывая свою эстафету, проявлял готовность помочь мне поскорее войти в курс дела и как можно быстрее приступить к работе. Мадлен Олбрайт была моим давним другом и партнером в обеспечении прав и возможностей для женщин, она согласилась возглавить новое государственно-частное партнерство для стимулирования предпринимательства и инноваций на Ближнем Востоке. Уоррен Кристофер дал мне, пожалуй, наиболее практичный совет, который я когда-либо получала: не планировать отпуск в августе, потому что в этом месяце, похоже, всегда что-то происходит; например, в 2008 году — вторжение России в Грузию. Регулярно отмечался Генри Киссинджер, который делился со мной тонкими наблюдениями об иностранных руководителях и присылал мне письменные отчеты о своих путешествиях. Джеймс Бейкер поддерживал усилия Госдепартамента по сохранению церемониальных комнат для дипломатических приемов и давнюю идею создать в Вашингтоне музей американской дипломатии. Колин Пауэлл делал для нас с президентом беспристрастные оценки различных людей и идей. Лоуренс Иглбергер, первый и единственный кадровый дипломат, работавший в качестве государственного секретаря, присоединился ко мне во время празднования пятидесятой годовщины оперативного центра Госдепартамента («Упс», как все в «Башне» называют этот орган). Однако самый замечательный подарок мне достался от Джорджа Шульца, вручившего мне мишку, который пел: «Не парься, будь счастлив!» — стоило только стиснуть ему лапу. Я держала его у себя в кабинете сначала просто в качестве шутки, но затем я обнаружила, что мне действительно становилось легче от этой песенки.

Я много размышляла об опыте моих предшественников. Я возвращалась мыслями к первому госсекретарю Томасу Джефферсону. Выстраивание внешней политики США всегда было сродни балансированию на высоко натянутой проволоке между преемственностью и переменами. Я пыталась представить себе, что думали Дин Ачесон, которого я встречала все прежние годы в Уэллсли, и его знаменитый предшественник Джордж К. Маршалл о неспокойной международной обстановке своего времени.

В конце 1940-х годов задача администрации Трумэна заключалась в том, чтобы создать новый мир, свободный мир, избавленный от разрушительных последствий Второй мировой войны и вынужденный находиться в тени холодной войны. Ачесон охарактеризовал эту задачу как «чуть менее грандиозную, чем та, которая описана в первой главе Книги Бытия». Рушились старые империи, появлялись новые державы. Б?льшая часть Европы лежала в руинах и находилась под угрозой со стороны коммунизма. В странах так называемого третьего мира народы, которые длительное время угнетались, возвышали свой голос и требовали право на самоопределение.

Генерал Маршалл, герой Второй мировой войны, который служил при Трумэне государственным секретарем и министром обороны, понимал, что безопасность и процветание Америки зависят от надежных союзников, которые разделяют наши интересы и приобретают наши товары. Еще более важным было то, что он знал: Америка может и должна играть лидирующую роль в мире, и новые вызовы означают, что делать это надо по-новому.

Маршалл и Трумэн выработали амбициозный план по восстановлению разрушенных стран Европы и предотвращению распространения коммунизма, в котором были задействованы все аспекты американского могущества: военный, экономический, дипломатический, культурный и духовный. Они навели мосты между противоборствующими сторонами и обеспечили двухпартийную поддержку своим усилиям, они привлекли на свою сторону ведущие деловые круги, профсоюзы, научные кадры, чтобы объяснить американскому народу свои цели.

Шестьдесят лет спустя, в конце первого десятилетия XXI века, наша страна вновь оказалась посреди быстро меняющегося мира. Новые технологии и глобализация сделали мир более взаимосвязанным и взаимозависимым, чем когда-либо, и мы стали вести борьбу с беспилотными летательными аппаратами, хакерскими атаками и социальными сетями. Новые страны, в том числе Китай, Индия, Бразилия, Турция, ЮАР, приобрели на международной арене существенный вес, а негосударственные структуры (гражданские активисты, транснациональные корпорации, террористические сети) стали играть в международных делах гораздо более значимую роль, хорошо это или плохо.

Хотя некоторые, возможно, и мечтали о «Доктрине Обамы», теории великого объединения, которая обеспечила бы на новый президентский период простую и элегантную «дорожную карту» для внешней политики, наподобие «политики сдерживания» во времена холодной войны, в реальности для проблем, с которыми мы столкнулись, было не так-то легко подобрать простые и элегантные решения. В отличие от времен холодной войны, когда мы имели единственного противника в лице Советского Союза, теперь мы были вынуждены бороться со многими оппозиционными нам силами. Таким образом, как и наши предшественники после Второй мировой войны, мы должны были скорректировать наше мышление, чтобы оно соответствовало изменениям, происходившим вокруг нас.

Эксперты по внешней политике часто упоминают систему организаций, коалиций и критериев, выстроенную после Второй мировой войны в качестве своего рода «архитектуры». Нам по-прежнему необходим основанный на принятых нормах мировой порядок, который способен обеспечивать взаимодействие между государствами, защищать фундаментальные свободы и инициировать совместные действия. Однако теперь это должна быть более гибкая и масштабная система, чем прежде. Я склонна сравнивать прежнюю «архитектуру» с древнегреческим храмом Парфеноном, который отличается чистыми линиями и четкими архитектурными правилами. Колонны, которые поддерживают его (комплекс крупных организаций, коалиций и договоров), ранее были удивительно прочными. Но время берет свое, этот принцип распространяется даже на величайшее из сооружений, и теперь нам требуется новая «архитектура» для нового мира, больше в духе Фрэнка Гери[18], чем в рамках официального греческого классицизма. Там, где раньше вес мира могли удерживать несколько прочных колонн, теперь было необходимо принципиально новое сочетание материалов, форм и конструкций.

На протяжении десятилетий инструменты внешней политики классифицировались как относящиеся либо к «жесткой силе» (военная сила), либо к «мягкой силе» (дипломатическое, экономическое, гуманитарное и культурное влияние). Я хотела покончить с этой устаревшей парадигмой и мыслить более широко: где и как мы могли бы комплексно использовать все компоненты американской внешней политики.

Помимо обычной работы по проведению переговоров, подготовке договоров и участию в дипломатических форумах, нам следовало также (наряду с другими задачами) вовлекать активистов в социальные сети, оказывать содействие в определении магистральных маршрутов транспортировки энергоносителей, заниматься проблемой ограничения выбросов углерода, поощрять маргинальные группы к участию в политической деятельности, выступать в защиту всеобщих прав человека, отстаивать общепринятые экономические правила игры. Наша способность действовать на всех этих направлениях должна будет иметь решающее значение для обеспечения могущества нашей страны.

Размышления на эту тему привели меня к концепции так называемой «умной силы», которая обсуждалась в Вашингтоне в течение нескольких лет. Джозеф Най из Гарвардского университета, Сюзанна Носсел из международной неправительственной организации «Хьюман райтс уотч» и некоторые другие исследователи уже использовали этот термин, хотя каждый из нас имел в виду свое. Для меня «умная сила» означала выбор правильного сочетания методов (дипломатических, экономических, военных, политических, правовых и культурных) для каждой отдельно взятой ситуации.

Цель «умной силы» и активного использования нами технологии, государственно-частного партнерства, энергетики, экономики и других инструментов помимо тех, которые относятся к стандартному набору методов Госдепартамента, — дополнить традиционные дипломатические средства, а не заменять их. Мы стремились использовать все ресурсы, чтобы решить масштабную и крайне сложную задачу обеспечения национальной безопасности. В этой книге вы встретите примеры того, как это работало. Возьмем, к примеру, наши усилия в отношении Ирана. В интересах введения жестких санкций и обеспечения международной экономической изоляции Ирана мы использовали новые финансовые инструменты и партнеров из частного сектора. Наша дипломатия в области энергетики способствовала сокращению продажи иранской нефти и обеспечила новые поставки энергоносителей для стабилизации рынка. Мы обратились к социальным сетям, чтобы напрямую общаться с иранским народом, и инвестировали новые высокотехнологичные информационные ресурсы, чтобы помочь иранским диссидентам избежать правительственных репрессий. Все это усилило наши прежние, привычные дипломатические методы, и в конечном итоге мы смогли достичь важных результатов в области национальной безопасности.

* * *

13 января 2009 года я сидела за столом напротив своих коллег в сенате на слушаниях Комитета по иностранным делам по утверждению моей кандидатуры на пост госсекретаря. В течение более чем пяти часов я объясняла, почему и каким образом я планировала пересмотреть роль госсекретаря, излагала свое мнение по наиболее актуальным международным проблемам и отвечала на различные вопросы, начиная от нашей политики в Арктике и кончая международной экономикой и ситуацией с энергоносителями.

21 января сенат утвердил мое назначение. За мою кандидатуру проголосовали 94 законодателя, против было подано два голоса. В тот же день в моем небольшом офисе в сенате в здании Рассел-билдинг состоялась торжественная церемония, в ходе которой судья Кай Оберли в присутствии сотрудников моего сенатского аппарата принял у меня присягу. Мой муж держал Библию, на которой я присягала.

22 января, в соответствии с традицией для всех новых госсекретарей, я вошла в Государственный департамент через его главный вход на улице Cи-стрит. Вестибюль был полон моих ликующих коллег. Я была поражена и буквально шокирована тем энтузиазмом, с которым они приветствовали меня. Длинными рядами развевались флаги всех стран мира, с которыми Соединенные Штаты поддерживают дипломатические отношения. Во время дипломатического циклона, который должен был вскоре начаться, мне предстояло посетить более половины этих стран, если быть точной — 112.

— Я всем своим сердцем верю, что для Америки начинается новая эра, — сказала я собравшимся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.