Меня звали работать в цирке, но мама не отпустила Вобликова (Тягнибеда) Людмила Степановна, 1928 г. р

Меня звали работать в цирке, но мама не отпустила

Вобликова (Тягнибеда) Людмила Степановна, 1928 г. р

Родилась 21 сентября 1928 года в Севастополе. Жила в поселке Инкерман с мамой, папой и двумя братьями в своем доме на Зеленой горке. Училась в школе, была октябренком, пионеркой. Война началась, когда закончила пять классов.

Налеты немецких самолетов все время усиливались. На инкерманском заводе шампанских вин сокращалась работа, освобождались штольни. Там открылись школа, клуб, госпиталь, хлебопекарня. Я в тот момент уже училась в шестом классе. В школьном самодеятельном кружке мы выступали перед бойцами, пели, плясали, читали стихи.

Потом стали привозить раненых бойцов. Усилился поток беженцев из разных городов. Помню, как приехал цирк из Одессы. На уроках физкультуры присутствовал артист цирка, предложил мне выступать перед бойцами. Я с дядей Семеном выступала – делали акробатичные номера. Маму стали уговаривать, отпустить меня с цирком: «У вашей дочери Милочки природные данные: внешность, голос и исключительная гибкость, вы приедете на Кавказ и сразу наш цирк найдете». Но мама отказалась, цирк уехал. Стала я выступать с дядей Колей (он был нашим санинструктором) в клубе.

Посещала госпиталь, выводила на прогулку раненых, лежачим давала пить воду, лекарства, читала им их письма, просили спеть – пела. Днем нас с дядей Колей возили к другим бойцам. Последняя поездка на «козлике» (так машину называли бойцы) была, когда выезжали на Лабораторное шоссе. В темное время на фарах машины щитки – поэтому свет идет лишь через узкую щель. В этот момент начались взрывы снарядов, один взорвался недалеко от нас. Но в итоге мы добрались. Там нас накормили и подарили мне вазончик с цветком цикломеной.

Потом школа закрылась, я пошла работать в спецкомбинат № 2. Работали круглосуточно. Постоянные авианалеты и взрывы снарядов. Оказалась я в 13-й штольне. Пахло вином, лежали на полу раненые бойцы. Женщины снимали нижнее белое белье, отдавали его на бинты госпитальному врачу, который оказывал помощь молоденьким ребятам. Папа работал на этом заводе комендантом. Его с семьей до последних дней обещали эвакуировать.

Оказалась я в 13-й штольне. Пахло вином, лежали на полу раненые бойцы. Женщины снимали нижнее белое белье, отдавали его на бинты врачу госпитальному, который оказывал помощь молоденьким ребятам.

Потом пришли немцы. Выгнали нас из штольни. Парень из нашей толпы пытался убежать. Немец выстрелил – он упал, никто к нему даже не подошел. Нас, кто в чем был одет, с двумя часовыми немцы погнали. Привели на луг ниже Зеленой горки, велели всем сидеть. Приезжали две крытых машины, два офицера и четыре солдата. Увозили парней и девочек. Жутко, страшно смотреть и слышать крики дочерей и матерей, солдаты отбивались ногами. Когда с нами остался лишь один часовой, я и мой средний брат рискнули и убежали.

Боялись выстрела в спину, но обошлось.

Ездили к татарам в деревни менять вещи на еду. Вообще, я вспоминаю и думаю: как мы выжили?!

Помню, как приближался день освобождения. Мы прятались уже от наших самолетов. Помню, как румынские солдаты уносили с собой самовары, трюмо, узлы, свертки – забирали у населения то, что им понравилось. Немцы увозили молодежь, увезли и моего старшего брата Сергея.

А нас собрали на Куликово поле, загнали в деревянную конюшню, обнесенную колючей проволокой. Внутри помещения навоз и солома. Нас построили, выдали инструмент для уборки, мы должны были привести все в порядок. Офицер с тросточкой делает обход – к каждому подходит и смотрит. Подошел к среднему моему брату Георгию, который был хромой и ходил с палочкой. Офицер смотрел-смотрел, а потом как дернет за бинт своей тросточкой – я испугалась и смотрю на брата: он от боли скривился, и стоит бледный. Ведь у него и нога, и рука здоровые, а повязка была лишь для того, чтобы его не увезли.

Потом добрались до церкви – там, за алтарной частью, было маленькое убежище, в котором прятал священник молодежь. Там нас накормили, а позже священник сказал, что наши войска уже на подходе к Севастополю и чтобы мы расходились по одному.

Потом мы с мамой убежали из конюшни. Охраняли нас двое часовых, они встречались друг с другом и затем снова расходились в стороны. Мы с мамой пошли воды из крана набрать, часовые разошлись, и мы вышли за калитку. Потом ползли по канаве для стока воды. Проехали три машины большие открытые с немцами, но не заметили нас. Мы вышли на дорогу – там бежала лошадка, везла бричку с погонщиком навстречу нам.

Потом добрались до церкви – там, за алтарной частью, было маленькое убежище, в котором прятал священник молодежь. Там нас накормили, а позже священник сказал, что наши войска уже на подходе к Севастополю и чтобы мы расходились по одному.

Помню, как пришла наша армия – брат привел молоденького солдатика с красными матерчатыми погонами. Его мы все обнимали, целовали, от радости рыдали. Солдатик говорил: «Идите по домам, наши в Севастополе, отпустите меня – я должен своих догонять». Мы пошли домой. Наши солдаты останавливали нас время от времени для проверки документов. А на мысе Херсонес еще продолжалось сражение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.