II

II

Другой, более крупный отряд кавалерии русских наступал в Северной долине. Шотландцы, конечно, не могли видеть наступающих русских, поскольку тех скрывали вершины Верхнего прохода. Русские, в свою очередь, не видели ни полка горцев, ни шести эскадронов кавалерии англичан, которые двигались в их направлении по другую сторону прохода. Это была часть тяжёлой бригады генерала Скарлетта, которую Раглан направил в помощь турецким гарнизонам редутов и горскому полку. Возможно, если бы адъютант Раглана передал приказ генералу Лекэну немного раньше, турки не поддались бы панике и не были бы разбиты. Но теперь, когда их уже выбили из редутов, тяжёлой бригаде пришлось наступать в самую середину русского клина без всякой поддержки.

Генералу Джеймсу Скарлетту было пятьдесят пять лет. Несмотря на вид бравого воина, участвовавшего во многих кампаниях, который подчёркивали решительные черты кирпичного цвета лица и пышные седые усы, генерал впервые участвовал в бою. Но, не желая, подобно генералам Лекэну и Кардигану, отказываться от помощи боевых офицеров, Скарлетт взял к себе в адъютанты полковника Битсона и лейтенанта Эллиота. И тот и другой успели послужить в Индии, где участвовали в многочисленных боях. Лейтенант Эллиот по состоянию здоровья был вынужден уехать из Индии. В метрополии этому офицеру так и не удалось сделать себе карьеру, так как в его полку не жаловали «индусов». Генерал Скарлетт приблизил к себе этого человека, и, как оказалось, не зря, поскольку именно Эллиоту довелось стать его спасителем. Взглянув налево в сторону холмов Верхнего прохода, лейтенант внезапно увидел там ряд всадников с торчащими вверх наконечниками пик. Он доложил об этом Скарлетту, который вначале не мог поверить, что перед ним русские. Будь Скарлетт один, он обнаружил бы русскую кавалерию значительно позже, поскольку, как и большинство британских генералов, страдал близорукостью. Увидев русские каски, Скарлетт сразу же приказал своим эскадронам перестроиться навстречу противнику.

Русские, медленное наступление которых было отражено огнём артиллерии с Сапун-горы, решили пересечь Верхний проход и были удивлены не менее англичан, когда увидели английскую конницу.

В это время появился не на шутку обеспокоенный Лекэн, уже предупреждённый Рагланом о приближении неприятельской кавалерии. Он обратил внимание, что часть тяжёлой бригады продолжает движение по Южной долине с целью обойти виноградник, который мог бы стать препятствием для маневрирования. Неправильно поняв смысл этого манёвра, который на военном языке называется «использование ландшафта», Лекэн решил, что кавалеристы решили прорвать фронт русских и продолжить наступление в сторону редутов. Он приказал кавалеристам построиться в линию, затем поскакал к Скарлетту и приказал тому наступать, что последний как раз и собирался делать.

Русские начали спускаться с южного склона. Однако при виде шотландских конных гвардейцев, которые неторопливо, как на параде, перестраивались, остановились. Лекэн, вне себя от нетерпения, приказал трубачу играть сигнал к наступлению. Тот добросовестно исполнил сигнал несколько раз. Но никто не обращал на это внимания. Англичане продолжали неторопливо выравнивать ряды.

Русские тоже продолжали неподвижно сидеть в седлах на полпути до подножия холма, наблюдая за перестроением противника внизу. Русских было около 3 тысяч. Им противостояли 600 англичан. Русские выглядели абсолютно уверенными в себе. Английская кавалерия никогда прежде не осмеливалась бросить им вызов. Никто не сомневался, что боя не будет и на этот раз. В отличие от плотных тёмных рядов русских всадников кавалерия англичан, по мнению многочисленных наблюдателей, расположившихся на холмах западнее, выглядела неубедительно.

Шотландская гвардия в медвежьих шкурах, драгуны-гвардейцы и драгуны полка — «истребителя завоевателей» в тяжёлых шлемах — все они казались персонажами какой-то диковинной пьесы о войне. Добросовестно стараясь построить своих солдат в ровные линии, английские офицеры поворачивались к врагу спиной.

Прямо перед первой линией англичан сидели в седлах генерал Скарлетт и лейтенант Эллиот. Генерал надел поверх мундира синее пальто. На нём был такой же шлем, как на его подчинённых. Лейтенант, как и положено штабному офицеру, надел шлем с гребнем. Утром он попытался заменить свой головной убор фуражкой, объяснив генералу Скарлетту, что действующий устав это позволяет.

— К чёрту устав, — проворчал Скарлетт, — мой штаб будет одет по форме.

Эллиоту пришлось возвращаться в палатку, чтобы сменить головной убор. Тут обнаружилось, что ремешок от шлема держится слишком свободно. Эллиот стал пришивать новую пуговицу, когда его срочно вызвал Скарлетт. Тогда, отказавшись от мысли приладить ремешок, Эллиот просто положил внутрь шлема носовой платок, чтобы голове было немного мягче. Как выяснилось впоследствии, это спасло ему жизнь.

Наконец лошади были выровнены, и генерал Скарлетт приказал трубачу играть сигнал к наступлению.

Как только прозвучал сигнал, Скарлетт поскакал вперёд. Шотландская кавалерия, которой приходилось прокладывать дорогу через палаточный городок лёгкой бригады, сразу же отстала. Эллиот попытался обратить на это внимание генерала, но тот проигнорировал предупреждение. Он скомандовал через плечо «За мной!» и, обнажив саблю, продолжал быстро скакать вперёд. Русские, не двигаясь с места, словно завороженные смотрели на двух всадников. На пути Скарлетта и Эллиота стоял одинокий русский кавалерист. Генерал проскакал мимо, будто не замечая его. Эллиот, пролетая мимо кавалериста, откинулся назад, доставая саблю. Наконец краснолицый генерал и бледный лейтенант затерялись в серой массе русских.

Шотландцы атаковали с низким рыком, драгуны с громкими криками. Вскоре наблюдатели с соседних холмов увидели, как два полка буквально утонули в сером море русской кавалерии.

Ряды противников настолько скучились, что никто не смог бы продемонстрировать своё искусство фехтования. Кавалеристы махали оружием, как топорами. Это вполне устраивало Скарлетта, который не мог похвастать мастерством владения саблей. Его шлем был помят, а сам генерал пять раз ранен. Тем не менее, он продолжал размахивать саблей; его лошадь, как и лошади других кавалеристов, низко пригнула голову, пытаясь уклониться от свистящих взмахов острых клинков. Эллиоту повезло меньше. Многие хотели помериться силами с всадником в таком заметном головном уборе. Лошадь, резко рванувшись вперёд, спасла его от нападения сзади, но лейтенант успел получить четырнадцать сабельных ударов, прежде чем потерял сознание и откинулся в седле. Однако шлем с шелковым платком внутри сохранил ему жизнь, не позволив противнику нанести лейтенанту ни одного ранения в голову.

Бой вокруг продолжался. Кавалеристы с криками и стонами поднимали сабли, которые отскакивали от тяжёлых шинелей русских, сделанных будто из каучука. Правда, у некоторых были острые клинки Уилкинсона, которые в руках умелого солдата не только пробивали шинель, но и были способны разрубить пополам вражеский череп[18].

— Как ты умудрился получить такой удар? — спросил как-то сержант одного из своих подчинённых, у которого на голове красовалась глубокая рана.

— Я успел нанести этому проклятому дурню пять уколов в корпус, а он совсем не защищался, а потом ударил меня сверху по голове, — неохотно ответил солдат.

Русские сквозь сжатые зубы издавали какие-то жужжащие звуки. Наблюдателям сверху казалось, что они слышат непрекращающийся шум морского прибоя. Они видели в оптику, как британцы прокладывают себе путь через русский строй, затем поворачиваются и прорубают дорогу обратно. Прошло не более пяти минут с момента начала боя, когда ряды русских дрогнули. К массе атакующих англичан присоединились другие эскадроны тяжёлой бригады. Затем в ряды русских врубились несколько подразделений лёгкой бригады. Эти конники смогли втихомолку покинуть свои полки и вступить в бой подобно тому, как случайно оказавшийся рядом мальчишка присоединяется к драке подушками. Теперь бой походил на сражение двух мясников, размахивающих топорами.

Вскоре русских удалось заметно потеснить, затем их ряды расстроились, и, наконец, они стали отступать. Спустя восемь минут после того, как Скарлетт приказал подать сигнал к наступлению, русские галопом отходили по Воронцовской дороге в сторону Верхнего прохода. При виде отступающего неприятеля зрители на холмах стали бросать в воздух шапки и криками приветствовать победителей. Солдаты, чьё решительное наступление и беззаветная отвага обеспечили эту победу, наблюдали за тем, как их враги скрываются за вершинами холмов. Их натруженные руки бессильно свешивались вдоль тела, мундиры были в крови, по щекам текли слёзы.

После того как убитых и раненых отнесли в палатки, адъютант Раглана привёз послание командующего генералу Скарлетту. Оно было коротким: «Хорошая работа, Скарлетт». Генерал быстро отвернулся, пытаясь скрыть свои чувства, и аккуратно положил лист бумаги в карман.

Кардиган был менее вежлив, чем Раглан.

— Чёртовы Тяжёлые, — заявил он, — сегодня они сыграли с нами злую шутку.

Конечно, он мог бы нанести удар русским во фланг, воспользовавшись тем, что с фронта их теснили эскадроны тяжёлой бригады. Он мог бы преследовать отступавшего противника, чего уже не смогла сделать потерявшая строй тяжёлая бригада. Но в течение всего короткого боя и теперь, когда противник отступал, лёгкая бригада неподвижно просидела на холмах, всего в 500 ярдах от места события.

Один французский майор простодушно решил, что солдат Кардигана удерживало нечто вроде правил бокса. Сами же британские офицеры были полны негодования. Один из них, молодой капитан, вследствие смерти старших офицеров исполнявший обязанности командира 17-го уланского полка, подошёл к Кардигану и спросил:

— Милорд, вы не собираетесь атаковать отступающую конницу противника?

— Нет. У нас приказ оставаться здесь.

— Но, милорд, наш долг — развить достигнутый успех.

— Нет. Мы должны оставаться здесь.

— В таком случае прошу разрешить мне преследовать их силами 17-го полка. Посмотрите, сэр, они отступают в полном беспорядке.

— Нет и ещё раз нет, — резко бросил Кардиган, и его слова слышали многие из стоявших рядом офицеров.

Кардиган был как никогда зол за то, что лёгкую бригаду оставили позади. В этом он, конечно, обвинил генерала Лекэна, чьи приказы якобы не позволили ему идти вперёд. Лекэн же впоследствии заявлял, что ясно дал понять Кардигану, что лёгкая бригада может и должна наступать. Если же кто и виноват в том, что бригада осталась на месте, так это не он, а сам Раглан. «По приказу Раглана они оставались на месте, — написал он позже. — Теперь они были вне моего подчинения, и я ничего не мог поделать».

Сам Раглан был встревожен тем, что кавалерия невольно вступила в бой. Он понимал, что должен был развить успех тяжёлой бригады, но у него в распоряжении было очень мало войск. Герцог Кембриджский всё ещё не подошёл. Джордж Кэткарт уже успел подойти, но выполнял приказ «немедленно наступать и вновь занять редуты» с явной неохотой и медлительностью. Его дивизия прошла место кавалерийского боя, заняла два ближайших редута, оказавшихся пустыми, и внезапно остановилась. Раглан наблюдал, как передовые полки развернулись на равнине и затем вперёд медленно выдвинулись несколько подразделений стрелков. Кэткарт приказал артиллерии открыть огонь по редутам, которые заняла русская пехота. Но до них было слишком далеко. Как сердито отметил один из артиллерийских офицеров, Кэткарт, как и многие другие генералы, был свято уверен в том, что «артиллерия хороша на любой дистанции». Было видно, что на таком расстоянии от огня 9-фунтовых пушек было не много толку. Но никому не пришло в голову выдвинуть пушки под прикрытием пехоты поближе к противнику.

Время шло. А Кэткарт, казалось, никуда не спешил. Герцог Кембриджский всё ещё был слишком далеко. Полк горцев нельзя было снимать с позиций и заставлять идти в наступление без всякой поддержки. И тогда Раглан решил снова использовать кавалерию.

Он отправил приказ Лекэну: «Кавалерии наступать и использовать любую возможность для прикрытия горского полка».

Лекэн получил приказ, но почти час не трогался с места. Позже он говорил, что неправильно понял приказ и решил, что должен наступать только после того, как подойдёт пехота для поддержки. А поблизости не было видно пехотных частей, готовых идти в наступление.

Раглан с растущим раздражением наблюдал за тем, как кавалерия маневрирует, не делая никаких попыток атаковать. На некоторое время его лицо утратило характерную для лорда невозмутимость. Корреспондент «Таймс» заметил, как он поднял подзорную трубу и снова опустил её. Реглан выглядел недовольным. Он понимал, что не может больше медлить. Подсознательно он чувствовал, что вторая кавалерийская атака должна быть успешной. Он не претендовал на роль великого полководца, однако в способности улавливать настроения своих солдат не уступал им. Он умел чувствовать атмосферу боя. И сейчас чувствовал, что кавалеристы готовы атаковать, а враг уже морально сломлен. Когда кавалеристы вместе с шотландцами выступят против них, они просто разбегутся из редутов.

Но Лекэн всё ещё колебался. И пока армия выжидала, на виду у всех появились русские артиллерийские повозки, которые волочили за собой по земле буксирные приспособления. «Они собираются забирать свою артиллерию», — догадался один из штабных офицеров. В отчаянии Раглан попросил Эйри написать Лекэну категорический приказ. Пользуясь ножнами сабли вместо стола, Эйри нацарапал несколько слов на клочке бумаги. Он прочитал их Раглану, который добавил от себя ещё несколько слов. Окончательный вариант приказа звучал так: «Лорд Раглан приказывает кавалерии немедленно наступать, нанести противнику фронтальный удар и предотвратить эвакуацию его пушек. Полевой артиллерии — поддержать атаку. Французская кавалерия будет наступать на левом фланге. Вперёд немедленно. Эйри».

Прежде чем адъютант Эйри выехал с приказом к кавалеристам, Раглан выкрикнул ему вслед: «Скажите Лекэну, что кавалерия должна атаковать немедленно!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.