ГЛАВА 8. Материально-техническое обеспечение разведчиков

ГЛАВА 8. Материально-техническое обеспечение разведчиков

Внезапное нападение фашистской Германии на СССР, стремительное продвижение немцев на восток в первые же месяцы войны лишило нас всей приграничной агентуры, оставшейся без средств радиосвязи далеко во вражеском тылу. Оперативную разведку приходилось создавать заново в массовом масштабе на совершенно иной качественной основе, в ходе ожесточенных боев с захватчиками.

Понятно, что имевшихся скромных мобилизационных запасов оперативного имущества, которые начали создавать органы разведки в приграничных округах накануне войны (рации, оружие, экипировка, продовольствие) и которые в значительной части попали в руки врага, не могло хватить для обеспечения многих тысяч разведчиков, направлявшихся в тыл противника фронтовыми и центральными разведорганами, многочисленными штабами партизанского движения, НКВД и другими организациями. Вследствие этого разведчики в материально-техническом отношении обеспечивались весьма скудно.

Отсутствовали почти до середины 1943 года штатные авиационные средства с квалифицированным летным составом для перебросок людей и грузов в тыл немцев. Для этой цели использовались необорудованные самолеты «Ли-2» и «По-2» с небольшим радиусом полета и слабо обученными пилотами, что ограничивало дальность выброски и приводило к излишним потерям и десантированию вдалеке от назначенных районов выброски.

Не хватало средств радиосвязи. Неплохая по своим техническим данным, надежная в эксплуатации радиостанция «Север», выдержавшая всю войну, была чрезмерно громоздка. С комплектом питания вес ее достигал 10 килограммов. Она переносилась вместе с батареями в двух больших упаковках и имела радиус действия 400 км, что к концу войны, да уже и в 1943 году, было явно недостаточно. Приходилось организовывать в тылу врага промежуточные узлы связи, для чего в лесистых районах создавались так называемые разведывательные центры, представлявшие собою своеобразные разведпункты, включавшие в свой состав несколько оперативных офицеров, радистов, как для дежурства на узле, так и для высылки на удаление в 100-200 км от базы с подвижными разведывательными группами, действовавшими зачастую самостоятельно по нескольку месяцев.

Рации «Джек» и «Тензер-М» предназначались для разведчиков и агентов, направлявшихся на легализацию в города, имевшие электросеть. В оперативной разведке широкого применения они не нашли.

Оружие, боеприпасы и взрывчатка, как правило, были табельными армейскими, и выдавали их разведчикам очень экономно. Имеющий автомат не рассчитывал получить еще и пистолет. Мины для диверсий изготавливались обычно самими разведчиками, для чего они проходили курс специального обучения. Несколько позже на вооружение стали поступать зажигательные термитные шары, мины замедленного действия и магнитные мины, очень удобные для организации диверсий на транспорте и предприятиях. Но в основном выручал тол, бикфордов шнур и механический универсальный взрыватель, иногда электрозапалы с подрывной машинкой.

Практически за весь период войны каких-либо специально изготовленных для целей разведки средств вооружения в оперативном звене не было, если не считать прибора «Бромит» - приставки к обычной винтовке для бесшумной стрельбы, да и она не нашла широкого применения вследствие чрезмерной громоздкости и слабой убойной силы при стрельбе через этот прибор.

Трудно было экипировать большую массу людей, особенно идущих на легализацию в занятые врагом населенные пункты Западной Украины, Белоруссии и Польши. Одевать их в москвошвеевские изделия было нельзя, а местной одежды достать было невозможно. Лесные группы и диверсионные отряды считали за счастье получить добротное армейское обмундирование и особенно яловые сапоги, незаменимые в партизанских условиях. Вся надежда была на приобретение всего необходимого на месте с помощью оружия у врага и его приспешников. Вспоминаются первые отряды московских партизан-разведчиков, уходивших зимой через линию фронта одетыми в лыжные ботинки и костюмы с десятком сухарей в вещмешке. Большое величие духа и патриотизм нужно было иметь, чтобы в тяжелый 1941 год голодным и полураздетым идти добровольно в логово врага и быть непреклонно уверенным в его разгроме, хотя он находился в каких-нибудь 30 км от столицы.

В первый год войны особенно остро давала о себе знать нехватка продовольствия. Людям, убывающим на длительную работу в глубокий тыл врага, весь ассортимент выдаваемого НЗ обычно укладывался в 4С - сухари, соль, сало, спирт. На текущее довольствие выдавали свиную тушенку - «Второй фронт» - и черный хлеб. Люди хорошо понимали положение страны. Они знали, что их старики, родители и дети получали 300 граммов черного недоброкачественного хлеба, а работающие - 600 граммов в день и почти ничего больше, а в Ленинграде - 50 граммов такого же хлеба в день.

Разведчик предпочитал продовольствию боеприпасы. Он не без основания рассчитывал получить продукты питания на месте не только у врага, но и у своих соотечественников - советских людей, делившихся с нашими людьми последним куском хлеба.

Следует отметить, что никаких материальных благ и привилегий служба в разведке по сравнению с пребыванием в линейных войсках не давала. Офицер получал денежное содержание по последней должности и имел равные со всеми возможности перевести аттестат семье или сохранять его до возвращения с задания в финчасти разведоргана. Рядовым и сержантам иногда устанавливалось небольшое денежное вознаграждение для оказания помощи семьям, но это вознаграждение немедленно прекращалось, как только связь с разведчиком прерывалась и он числился пропавшим без вести. А таких было в условиях работы в тылу врага немало, и лишь теперь выясняется, что многие из них погибли геройской смертью в борьбе с врагом. Пенсии семьям погибших солдат и сержантов и офицеров оформлялись и выплачивались на общих основаниях, как и всем семьям военнослужащих.

В качестве примера можно привести случай с Алексеем Галюгой - командиром партизанского отряда, прославившегося на Западном фронте. Галюга в тылу вырос до подполковника, получил ряд советских и иностранных орденов. В тыл его направлял член Военного совета Западного фронта генерал-лейтенант Н.А. Булганин. Галюга был ранен в тылу, и при попытке вывезти его на Большую землю самолет был сбит немцами, и он попал в плен, откуда был освобожден лишь нашими войсками. Из немецкого лагеря военнопленных разведчик попал в свой так называемый контрольно-фильтрационный лагерь, откуда после основательной проверки как бывший военнопленный был отпущен к месту жительства. Изможденный пребыванием в двух лагерях, не имея возможности получить сколько-нибудь приличную работу, он был на грани отчаяния и решил обратиться к Булганину, бывшему в то время министром обороны СССР. Только вмешательство министра помогло герою-разведчику вновь получить свои права: звание, единовременное пособие, ордена - и получить назначение на должность. Но не у всех бывали такие счастливые стечения обстоятельств, и многие честные люди, попавшие по не зависящим от них обстоятельствам в руки врага и выжившие до Победы, подвергались репрессиям со стороны своих властей, т. к. в ту пору пребывание в плену у противника считалось тягчайшим преступлением перед Родиной.

Но тогда советские патриоты не думали о своих правах после войны. Они шли спасать Родину от ненавистного врага, они безгранично верили своему правительству, партии и считали: все проблемы, неизбежные при ведении такой войны, после ее победоносного завершения будут мудро и справедливо решены.

Следует отметить, что для особо перспективных одиночек-разведчиков, следовавших на легализацию с весьма ответственными заданиями, изыскивались более или менее сносная экипировка и снаряжение. Они снабжались соответствующей валютой, иногда получали для возможной продажи на месте будущей работы дорогие ювелирные изделия и неизменно снабжались отлично изготовленными документами. Но таких «звезд» было немного, и не они решали успех дела.

Основная масса патриотов-разведчиков направлялась в тыл для борьбы с ненавистным врагом с расчетом главным образом на самообеспечение за счет оккупантов и, кроме оружия, раций с питанием к ним, никаких специальных средств разведывательной техники, как правило, не имели.

Бесшумное оружие, рации быстродействия, специальные витаминизированные пайки с шоколадом, тонизирующими добавками, водонепроницаемая одежда и обувь, камуфлированные парашюты, окрашенные в различные цвета в зависимости от времени года, - почти все эти средства обеспечения разведчика уже были известны, но они не были заранее подготовлены и накоплены, да и вряд ли можно было создать запасы на целую армию партизан и разведчиков, действовавших в тылу немцев в Великую Отечественную войну. Поэтому понятно, как радовали наших людей посылаемые из Центра средства радиосвязи, армейское оружие и боеприпасы, тол и мины для подвижных групп и слова благодарности командования для всех патриотов, боровшихся с врагом в тылу, были ли они в подполье, на военных объектах немцев, легализованными в городах или в лесных АРГ.

К недостаткам обеспечения оперативной агентурной разведки нужно было отнести также погрешности на этапах подготовки и укомплектования, как на фронтах, так и в Центре. В них совсем не было предусмотрено обслуживающее звено и почти полностью отсутствовал рядовой и сержантский состав, а также сведено к минимуму число вольнонаемных сотрудников. Все делалось самими оперативными офицерами - от подбора, обучения, составления легенд и отправки разведчиков и агентов до упаковки грузовых парашютов, переноски их на автомашины и самолеты, ведения оперативной документации, подшивки бумаг в дела, печатания на машинке всей довольно обширной переписки и другой технической работы. В том, что старший помощник начальника 2-го отдела РУ ГШ полковник А.Н. Овчинников, к примеру, перетаскивал грузовые парашюты с оружием и боеприпасами весом свыше 100 кг, одним пальцем выстукивал на машинке какой-либо проект плана оперативного использования или охранял ночью склад с имуществом на аэродроме «подскока», нет ничего предосудительного, но эта техническая работа отрывала его от более важных оперативных дел, которые зачастую страдали от такого вынужденного «универсализма» офицеров разведки. Один-два сверхсрочника и дополнительно одна машинистка на направление в значительной мере разгрузили бы оперативный состав от второстепенной, но трудоемкой технической работы и дали бы ему возможность лучше выполнять свои основные обязанности.

Всю войну разведка просуществовала без единого, утвержденного начальником ГШ положения, и поэтому каждый начальник действовал в меру своей подготовки и здравого смысла, а также временных наставлений и инструкций, диктуемых обстановкой и потребностями сегодняшнего дня. Причем эти потребности, как правило, были чрезмерно велики, а возможности ограничены. Так, в окруженный нашими войсками город Сухиничи нужно было в 1941 году сбросить листовки с предложением немецкому гарнизону капитулировать. Поскольку авиации для разбрасывания листовок не было, да и листовок, отпечатанных на машинке, было весьма ограниченное количество, последовал приказ послать в город для расклейки воззваний разведчиков. Как ни странно, такой приказ был отдан бывшим начальником РУ РККА, командующим 10-й армией Западного фронта генерал-лейтенантом Ф.И. Голиковым.

Все попытки убедить командующего в нереальности такой задачи ни к чему не привели. Только гибель нескольких лучших разведчиков-маршрутников доказала бесцельность попыток без агентуры силами солдат-разведчиков расклеивать воззвания на глазах у врага.

Во втором отделе РУ ГШ и агентурных отделениях РО штабов фронтов не было единой системы учета людей и выполненной ими оперативной работы. Личные дела разведчиков и агентов вследствие крайней загрузки офицеров велись небрежно. Лица, привлеченные в разведку на оккупированной территории находившимися непосредственно там разведчиками и агентами, зачастую не регистрировались, записи людских потерь, их причин и обстоятельств проводились неточно, родственники пропавших без вести и погибших извещались несвоевременно. Отметки об извещениях в делах погибших иногда не делались. Картотеки на агентов и разведчиков не велось. Вследствие этого после окончания войны еще длительное время возвращались не учтенные ранее сотрудники разведки, мнимо пропавшие без вести, родители и дети погибших обращались в РУ ГШ за справками, в Центр присылалось много писем с жалобами на плохое отношение на местах к бывшим разведчикам, которые по понятным соображениям вынуждены были скрывать истинную причину пребывания в тылу врага, вследствие чего многих считали предателями, которые сотрудничали с немцами. Приходилось вести расследования для реабилитации отдельных лиц, пропавших без вести или погибших при выполнении служебного долга в разведке, но на местах ошибочно считавшихся пособниками врага.

Особенно плохо обстояло дело с учетом разведчиков и их работы во фронтовом (до декабря 1942 года также и в армейском) звене, где зачастую из-за недостатка времени и кадров оперативных офицеров, кроме короткой анкеты и обязательства работать в тылу врага, в личных делах разведчиков и агентов никаких сведений не имелось, иногда даже отсутствовали пометки о переброске во вражеский тыл, выполненная работа учитывалась из рук вон плохо, обстановка в оккупированных районах обобщалась и систематизировалась неудовлетворительно.

Часто при реорганизациях и переформированиях войсковых объединений, особенно в первый период войны, во время ликвидации фронтовой и армейской агентурной разведки многие личные и оперативные дела на так называемый переменный состав уничтожали по актам (так было на Сталинградском и Донском фронтах в 1942 году). В результате в последующем о героических подвигах воинов-разведчиков в тылу врага можно было узнать лишь случайно от их очевидцев. Этим объясняется то обстоятельство, что факты массового героизма разведчиков стали известны лишь по окончании войны: подвиги Ани Шершневой, повторившей подвиг Матросова, Ани Петрожицкой, подорвавшей себя гранатой вместе с карателями, мужество Лиды Базановой перед расстрелом в Брестской крепости и многих других вскрылись лишь недавно. Многие из них еще не выявлены, а может быть, и забыты и погребены в тысячах дел специального архива ГРУ.

Слишком строго винить в халатности при ведении дел оперативных работников разведки военного времени, может быть, и будет поспешно. Они были так загружены повседневной работой по подготовке, отправке, обеспечению, приему людей, анализу поступающей информации и другими текущими вопросами, что на «канцелярию» времени не оставалось. До этой работы просто не доходили руки. Только по линии западного направления 2-го отдела РУ ГШ в тылу действовало до 50 групп, отрядов, резидентур, от которых в день поступало около 30 информационных и организационных радиограмм, почти каждая из которых требовала немедленного реагирования, принятия срочных мер - трудоемких, нуждающихся в ответственных решениях, связанных иногда с крупными материальными затратами, большим риском, и для всего этого штатами было предусмотрено 6 человек старших офицеров-универсалов, в равной мере способных вести переговоры с секретарями ЦК Латвии, Белоруссии, Эстонии по вопросам использования партизанского движения в интересах разведки и грузить на автомашину парашютные мешки с отправляемым в тыл врага имуществом. Для черновых работ в отделе не было предусмотрено ни одного сержанта или солдата. Все приходилось исполнять офицерам. Очевидно, только у нас в разведке можно было увидеть грузчика в звании полковника и писаря - майора. Такие же штатные нецелесообразности имелись во фронтовых разведорганах, пока там не догадались зачислить в штат несколько человек за счет прикомандированных решениями военных советов солдат и офицеров.

Несомненно, заранее разработанная форма учета личного состава с централизованной картотекой, где регистрировались бы все лица, использовавшиеся в разведке, и их работа, а также введение в штат каждого разведоргана специального человека, отвечающего за регистрацию разведчиков и агентов, сильно помогли бы упорядочению этого дела. Однако заблаговременно об этом не позаботились, а во время войны было уже не до того.

Из-за такого состояния дел спецархив ГРУ до 1972 года вынужден был проводить исследования деятельности бывших разведчиков и агентов советской разведки в период Великой Отечественной войны.

У многих тысяч людей, работавших в широко разветвленной сети разведорганов и оставшихся в живых, возникли сотни тысяч правовых, материальных, моральных запросов, поставленных перед ними жизнью. Потребовались доказательства службы в армии, объяснения факта пребывания наших людей на оккупированной территории, службы у немцев, подтверждения подвигов, для получения заслуженных наград, получения пособий по инвалидности и т. д. и т. п. На многие из перечисленных вопросов из-за скверного учета в военное время архив сейчас не в состоянии дать исчерпывающий ответ, вследствие чего ущемляются права наших патриотов-разведчиков, им наносятся незаслуженные обиды.