ОХОТНИКИ, ЗА КОТОРЫМИ ОХОТЯТСЯ

ОХОТНИКИ, ЗА КОТОРЫМИ ОХОТЯТСЯ

Я пришел в бунгало, когда Ибботсон только что отодвинул задвижку у двери, чтобы пропустить человека с чашкой чаю. Выслушав меня, он заявил, что отложит свой поход в Паури, после чего мы сели на кровать Джин, разостлав на коленях большую карту, пили чай и обсуждали наши планы. Ибботсона ждала крайне важная работа в его управлении в Паури, и он мог еще остаться самое большее на двое суток. Я телеграфировал в Найни-Тал накануне, предупреждая, что возвращаюсь домой по железной дороге через Паури и Котдвару; эту телеграмму я аннулировал и решил вернуться домой пешком той дорогой, которой сюда пришел. Когда все было улажено и деревня, где убита женщина, найдена на карте, я пошел в лагерь сказать моим людям об изменении планов, о том, чтобы они уложились и последовали за нами в сопровождении четырех человек, пришедших с вестью о происшествии.

Джин должна была остаться в Рудрапраяге, поэтому после завтрака мы с Ибботсоном отправились на двух его лошадях — арабском скакуне с побережья[23] и английской кобыле, двух наиболее устойчивых на ногах животных, на которых мне когда-либо посчастливилось ездить верхом.

Мы взяли с собой ружья, плитку для приготовления пищи, бензиновую лампу, немного провианта и отправились в сопровождении одного из ибботсоновских слуг, ехавшего на взятой во временное пользование лошади, навьюченной кормом для всех лошадей.

Остановились у Чатвапайпальского моста. Этот мост не был закрыт в ту ночь, когда мы убили леопарда, в результате чего людоед перешел через реку и достиг своей цели — схватил человека в первой же деревне, куда пришел.

Около моста нас встретил проводник. Он повел нас на очень крутой гребень горы, вдоль покрытого травой склона и далее вниз в глубокое и густо поросшее деревьями ущелье с небольшим ручьем, текущим по его дну. Здесь мы увидели патвари и около двадцати человек, стороживших труп.

Убитая была здоровой, крепкой и очень красивой женщиной, восемнадцати или двадцати лет. Она лежала вниз лицом, руки по бокам. На ней не оказалось и признаков одежды — все было сорвано, и она была вылизана леопардом с головы до ног. На горле виднелись четыре большие раны — следы его зубов. Мяса было съедено немного, всего несколько фунтов в верхней части туловища и столько же в нижней.

Барабанный бой, который мы слышали, пока поднимались на гору, производили люди, стерегшие труп. Так как было около двух часов пополудни и, по всей вероятности, леопард не мог находиться где-нибудь поблизости, мы направились в деревню приготовить для себя чаю, взяв с собой патвари и сторожа.

После чая мы вышли посмотреть на дом, где была убита женщина. Он имел одну комнату, был построен из камней и находился посреди полей, расположенных уступами, площадью в два или три акра. В доме жили жена, ее муж и их шестимесячный ребенок.

За два дня до происшествия муж отправился в Паури дать свидетельские показания по земельному спору и оставил дом на своего отца. В ночь убийства женщина, нянчившая своего ребенка, после того как они со свекром поужинали, и пришло время ложиться спать, передала сына старику, отомкнула дверь и вышла наружу по естественной надобности (я уже упоминал о том, что в домах у наших горцев соответствующие санитарные удобства отсутствуют).

Когда дедушка взял от матери ребенка, тот начал плакать, так что даже если и раздался какой-либо звук снаружи, то свекор вряд ли его слышал. Я же уверен, что никакого шума не было. Ночь выдалась очень темная. Подождав несколько минут, старик позвал женщину и, не получив ответа, повторил оклик. Потом он вскочил, быстро захлопнул дверь и задвинул засов.

Дождь шел с раннего вечера, и нетрудно было восстановить все, что произошло. Вскоре после того, как дождь прекратился, леопард, появившийся на поле со стороны деревни, притаился, припав к земле за скалой, примерно в тридцати ярдах слева от двери дома. Здесь на некоторое время он залег, возможно прислушиваясь к разговору между людьми. Когда женщина открыла дверь и присела справа от нее вполоборота спиной к леопарду, тот в это время начал огибать скалу с другой стороны, покрыв двадцать ярдов, отделяющих его от угла дома, ползком на животе; затем, прокравшись вдоль стены, схватил женщину сзади и оттащил к скале. Здесь, когда она уже была мертва, леопард, возможно услышав тревожный оклик старика, поднял ее и, высоко держа в зубах так, что никаких следов от ее рук или ног не осталось на мягкой, недавно вспаханной земле, понес свою добычу по первому полю вниз через трехфутовую межу и дальше через другое поле, кончавшееся двенадцатифутовым обрывом, выходившим на хорошо протоптанную дорогу. Не выпуская из пасти свою ношу, весившую около семидесяти килограммов, леопард спрыгнул вниз. Приземлившись после прыжка с двенадцатифутовой высоты, он удержал все тело женщины на весу! Перейдя тропу, леопард устремился вниз по горе и, пройдя еще полмили, остановился и сорвал одежду со своей жертвы. Отъев немного мяса, он оставил ее на изумрудно-зеленой траве маленькой прогалины, в тени дерева, образовавшего своими ветками вместе с ползучими растениями подобие свода.

Около четырех часов пополудни мы спустились вниз и засели в засаде около мертвой женщины, захватив с собой бензиновую лампу и фонарь для ночной охоты.

Леопард, вероятно, слышал, как шумели жители деревни при розысках женщины и позже, когда они стали стеречь ее труп. Следовательно, если зверь вернется к своей жертве, то будет очень осторожен. Поэтому, решив сделать засаду в некотором отдалении от убитой, мы выбрали для этой цели дерево примерно в шестидесяти ярдах в стороне, на холме, откуда хорошо было видно всю прогалину.

Это дерево — невысокий дуб — росло у подножия холма, с правой стороны. После того как мы спрятали в маленьком углублении керосиновую лампу и прикрыли ее сосновыми веточками, Ибботсон сел в засаду в развилке дерева, откуда очень хорошо было видно убитую, а я, повернувшись к нему спиной, сидел лицом к холму. Ибботсон должен был стрелять, а я обеспечивать нашу безопасность. Так как электрический фонарь не действовал, — возможно, перегорели батареи, — мы решили сидеть до тех пор, пока Ибботсон будет в состоянии что-нибудь различать; потом мы зажжем лампу и пойдем назад в деревню, куда, как мы надеялись, уже пришли наши люди из Рудрапраяга.

У нас не было времени, чтобы произвести разведку окрестностей, но жители сообщили, что к востоку от того места, где лежал труп, имеются очень густые джунгли, туда, они уверены, скрылся леопард. Если он появится со стороны джунглей, Ибботсон увидит зверя задолго до того, как тот достигнет прогалины, и у Ибботсона будет возможность сделать удачный выстрел, так как его ружье было оборудовано оптическим прицелом, который не только помогал точно прицелиться, но еще давал дополнительных полчаса охоты, в чем мы убедились на опыте. Когда минута солнечного света приобретает столь большое значение, проводя грань между успехом и неудачей, смещение фактора света во времени крайне важно.

Солнце садилось за высокие горы на западе, и несколько минут мы уже были в тени, как вдруг каркер, испуская лающие звуки, ринулся с той стороны горы, где, как нам говорили, находятся непроходимые джунгли. На уступе олень немного задержался, потом, «полаяв» на месте, скрылся на противоположной стороне, и звуки затихли вдалеке.

Несомненно, каркер был потревожен леопардом, и хотя вполне возможно, что в этой местности могли быть другие леопарды, все-таки надежды мои возросли; когда же я, обернувшись, посмотрел на Ибботсона, то увидел, что и он был начеку, потому что держал ружье обеими руками.

Свет начал постепенно блекнуть, но все еще было достаточно хорошо видно, чтобы стрелять без помощи оптического прицела. Вдруг сосновая шишка, задетая где-то вверху, ярдах в тридцати от нас в низких зарослях, перекатываясь, слетела с холма и стукнулась о дерево рядом с моей ногой. Леопард появился и, может быть, чувствуя что-то неладное, подкрадывался так, чтобы из безопасного места на горе можно было разглядеть все поблизости от его добычи. К несчастью, он приближался к трупу по прямой линии мимо дерева и, хотя моя фигура не выделялась и я мог остаться незамеченным, он, наверное, увидел бы Ибботсона, сидевшего в развилке ветвей.

Мы услышали, что леопард осторожно приближался к дереву, но в это время я уже не мог стрелять — света не хватало, бесполезным стал и оптический прицел Ибботсона. Пришло время действовать, поэтому я попросил Ибботсона занять мое место, пока я зажгу лампу. Эта лампа была сделана в Германии и называлась «петромакс», она давала очень яркий свет, но со своим вытянутым корпусом и длинной ручкой по конструкции не подходила для использования в джунглях.

Я несколько выше ростом Ибботсона, и поэтому сказал ему, что нести лампу следует мне, но мой друг возразил: он прекрасно управится с этим делом сам и, кроме того, склонен полагаться на мою винтовку больше, чем на свою. Так мы отправились в путь: Ибботсоп ведущим, а я за ним, держа оружие обеими руками.

Отойдя ярдов на пятьдесят от дерева и карабкаясь по скале, Ибботсон поскользнулся, причем корпус лампы сильно стукнулся о камень, а калильная сетка свалилась вниз. Полоска голубого пламени, выходящая из сопла и направленная на бензиновый резервуар, давала достаточный свет, чтобы видеть, куда ставить ноги. Но теперь возникал вопрос, как долго мы сможем пользоваться даже этим огнем. Ибботсон был того мнения, что лампу можно нести еще три минуты, прежде чем она разорвется. Три минуты, за которые надо подняться на полмили по крутому склону оврага, когда приходится каждые несколько шагов менять направление, чтобы обойти громадные выступы скал и кусты колючего кустарника. Возможно, нас преследовал леопард — так оно фактически и было, как мы позже выяснили, — и все это создавало ужасающую перспективу.

В человеческой жизни бывают моменты, которые, как бы давно они ни произошли, никогда не изгладятся из памяти. Карабканье в темноте на эту гору было для меня одним из таких моментов.

Когда мы достигли дорожки, наши треволнения еще не кончились, так как идти все еще было трудно — вся дорожка была покрыта пометом буйволов; кроме того, мы не знали, где наши люди. То скользя, то спотыкаясь о невидимые препятствия, мы наконец дошли до каких-то каменных ступеней, которые начинались вправо от дорожки. Поднявшись по ним, мы оказались в небольшом дворике, в глубине которого виднелся дом. Подойдя и услышав бульканье кальянов, мы постучали в дверь и крикнули, чтобы нам открыли. Никакого ответа не последовало. Тогда я вытащил коробку спичек, встряхнул ее и закричал, что если дверь сию минуту не будет отперта, я подожгу соломенную крышу. Тут из дома раздался встревоженный голос — меня просили не поджигать дом, уверяя, что дверь немедленно будет открыта. Минутой позже внутренняя дверь и вслед за нею внешняя открылись; двумя большими шагами мы прошли внутрь дома и сейчас же захлопнули внутреннюю дверь, придерживая ее нашими спинами.

В комнате находилось человек двенадцать или четырнадцать — мужчины, женщины и дети всех возрастов. Когда люди пришли в себя после нашего бесцеремонного вторжения, они попросили извинения за то, что не сразу отперли дверь, добавив: «Они и их семьи так долго жили под угрозой гибели от людоеда, что их храбрость испарилась». Не зная, какое обличье может принять людоед, они подозрительно относятся к каждому ночному звуку. Мы посочувствовали им, ведь с того момента, как Ибботсон, поскользнувшись, разбил калильную сетку, и несколькими минутами позже, когда он потушил красное пламя лампы, чтобы она не разорвалась, я сам был уверен, что один из нас, а может быть, мы оба живыми до деревни не доберемся.

Нам сказали, что наши люди прибыли вечером и остановились в одном из домов, расположенных дальше на холме. Двое крепких мужчин, находившихся в комнате, предложили показать нам туда дорогу. Но мы знали, что было бы убийством посылать их обратно одних, и отклонили их предложение, которое было сделано с полным пониманием риска этого путешествия. Тогда они спросили, не возьмем ли мы какую-либо лампу. Порывшись в углах, обитатели дома вытащили старый и ветхий фонарь с треснутым стеклом. Основательное потряхивание обнаружило, что в нем есть еще несколько капель бензина. Мы зажгли фонарь и, провожаемые добрыми пожеланиями всех находившихся в доме, вышли наружу; обе двери были немедленно захлопнуты и заперты на засов.

Снова на нашем пути огромное количество луж, камней и помета буйволов, но мерцающий свет все же помог нам продвигаться вперед, и, найдя новую серию ступенек, по которым, как нас инструктировали, нам следовало подняться, мы попали в другой длинный двор. Слева и справа высились двухэтажные постройки; каждая была плотно закрыта, и никаких признаков света нигде не было видно.

На наш зов открыли дверь; поднявшись по нескольким каменным ступеням, мы попали на веранду верхнего этажа, где нашли две примыкающие к ней комнаты, которые были отведены в наше распоряжение. В то время как нас освобождали от ружей и фонаря, неизвестно откуда появился песик. Это была дружественно расположенная деревенская бродячая собака. Обнюхав наши ноги и повиляв хвостом, она направилась к лестнице, по которой мы только что поднялись. В ту же секунду с пронзительным визгом, сопровождаемым истерическим лаем, она попятилась назад к нам. От ужаса вся шерсть на ней стояла дыбом.

Одолженный нам фонарь потух, как только мы вошли во двор, но наши люди достали другой, настоящий двойник первого. Хотя Ибботсон старался осветить им все вокруг, пока я спешно перезаряжал ружье, света оказалось явно недостаточно, чтобы осветить двор, находившийся в восьми футах ниже.

Наблюдая за поведением собаки, можно было понять, что делал леопард. Как только он вышел со двора и спустился по ступенькам, ведущим к дорожке, собака замолкла и легла, напряженно вглядываясь и время от времени рыча в том направлении, где исчез людоед.

Комната, которую нам предоставили, не имела окон. Чтобы спать спокойно, оставалось одно: наглухо закрыть довольно солидную дверь, что исключало поступление чистого воздуха. Поэтому мы решили провести ночь на веранде. Собака, очевидно, принадлежала людям, занимавшим помещение до нас, и привыкла спать с ними, так как, очень довольная, она улеглась у нас в ногах, создав этим ощущение безопасности, пока мы по очереди бодрствовали все длинные часы этой ночи.