«Я становлюсь знаменитой…» (из дневников Т. И. Лещенко-Сухомлиной)

«Я становлюсь знаменитой…» (из дневников Т. И. Лещенко-Сухомлиной)

Из двух томов воспоминаний Татьяны Ивановны я выбрал лишь некоторые записи, которые, как мне показалось, наиболее точно и тонко, а главное, увлекательно и с юмором, показывают наши добрые дружеские отношения.

5 апреля 1987 года

Приезжал поэт Петя Вегин, которому я сказала, что хочу продать книжечки авангардистов «Садок судей», «Молоко кобылиц», «Трое» (памяти Елены Гуро), и вот он направил ко мне своего приятеля, одного из редакторов «Огонька» Феликса Медведева. Приехал молодой человек, посмотрел книги, сказал, что даст ответ через день. Я показала ему мои стихи. Он прочитал штук шесть-семь и задумчиво заявил: «О вас надо написать статью», – к моему большому удивлению.

16 апреля

Маша Айги (жена известного поэта Геннадия Айги. – Ф. ТУГ.) приехала ко мне помочь мыть окна перед Пасхой… За этим занятием застал ее Феликс Медведев, специально приехавший, чтобы поговорить с ней об Айги, ее бывшем муже, чувашском поэте, которого перевели французы и итальянцы. Его стихи мне чужды, надуманные и неинтересные, но Маша называет их сложными и находит их гениальными. Феликс решил напечатать их в «Огоньке».

21 апреля

…В четверг поеду с Феликсом куда глаза глядят. В какой-то, как он выразился, интересный дом. Поеду с гитарой и буду петь.

26 апреля

Мне хотелось бы суметь описать эту нашу поездку, но боюсь, что это мне не под силу. Я делаю записи для собственного удовольствия, чтобы вспомнить и пережить снова… Так вот, 24-го Феликс заехал за мной и еще за двумя пожилыми персонами, и на грузовом такси мы помчались в городок Киржач, рядом с которым, как рассказывал по дороге Феликс, погиб космонавт Юрий Гагарин. В машине, как организатор поездки, Феликс сказал, что центром всего концерта будет Татьяна Ивановна, потому что о ней готовится публикация в «Огоньке». «Расскажете нам о своих встречах со знаменитыми людьми, ведь вы многих знали», – сказал Феликс. Я начала со встречи именно с Юрием Алексеевичем Гагариным, что было очень к месту. Рассказала еще и о Маяковском, о Николае Тихонове, о Жорже Сименоне, о своем муже скульпторе Цаплине…

На сцене Феликс подал мне мою гитару, представив меня знатоком старинного русского романса, но я устала и сказала, что петь не буду… В конце мы все вышли на сцену, ответили на записки, и нас повезли ужинать. Я проголодалась и с огромным удовольствием съела обильный вкусный ужин. Концерт нас всех подружил. В Москву мы приехали в первом часу ночи.

10 мая

Разбирая полки шкафа с книгами, наткнулась на свои мемуары, которые много лет не трогала. Прочитала наугад про лагерь по другую сторону реки Воркуты, про сочельник и про убийство бригадира Тимоши – уверена, что если после моей смерти мемуары будут напечатаны, я стану знаменитой, ибо они написаны так искренне и живо, что воистину воскрешают черты той «жизни»… Если бы я в Женеве согласилась на предложение швейцарского издательства, то уже была бы «знаменитой» и получила бы много денег. А мне все равно! Не хочу в чужой стране печатать, хочу на родине. Да, это особая вещь – чувство родины. Возможно, оно есть не у всякого… У меня оно очень глубокое.

17 мая

Был Феликс. Купил еще книг, по-моему, платит по-царски. Я сказала ему, что всю жизнь искала в мужчинах не любовников, не мужей, а брата. Рассказала про Юру, моего близнеца, самого моего любимого человека… Феликс серьезен и добр. Самые ценные качества…

30 мая

Феликс ездил в Киргизию с Чингизом Айтматовым, Солоухиным и Джоном Ле Карре. Вот это да! Рассказывал, что было страшно интересно и опасно, ведь было землетрясение… А сегодня мы с Феликсом идем в гостиницу «Националь» к Маше – сестре Киры Волконской. Маша приехала из Женевы. Она видела из окна гостиницы, как маленький самолетик кружил над историческим музеем: оказалось, это был молодой спортсмен из ФРГ, посадивший самолет на Красную площадь. Его, конечно, тут же арестовали…

Из «Националя» я поехала на кладбище в Переделкино. На могиле Пастернака было много народу, хотя шел дождь. На могиле Василия Васильевича (Сухомлин, муж Т. И. – Ф. М.) расцвели розы.

2 июня

Феликс все расспрашивает о моей жизни, о моем прошлом. Об ужасном сталинском времени. Мне есть что рассказать, одна Воркута что стоит. Рассказала ему, как сидя в камере на Лубянке, через зарешеченное окно порой видела, как падал откуда-то сверху черный пепел – кусочки обгоревшей бумаги… Жгли документы…

9 июня, Ленинград

Ирина Владимировна Одоевцева очень старая, легкие румяна на щеках, подкрашенный рот. Она обрадовалась мне, так как я хорошо знала Софью Прегель – ее близкую подругу, хорошую, добрую женщину, писавшую весьма посредственные стихи, которые она в Париже издавала на деньги своего брата-миллионера. Ирина Владимировна рассказывала мне сегодня про Гумилева, считает его средним поэтом, рассказывала и про Бунина, Ходасевича, Берберову. Гумилев влюблялся беспрестанно, а последний раз в Берберову, злую женщину, по словам Ирины Владимировны.

16 июня

По просьбе Феликса Медведева пишу о встречах с Маяковским в Нью-Йорке. Отчетливо помню все.

2 июля

Мне сегодня снился сон, что приехал Феликс. Но он болен… Еще в апреле Феликс взял мои стихи для публикации в «Огоньке». Но моих стихов все нет. Ни статьи обо мне, ни стихов. (Стихи Т. И. так и не появились в журнале, хотя я старался сделать все возможное, чтобы «пробить» их, а статью о ней я, пытающийся «объять необъятное» в работе и жизни, писал, к сожалению, слишком долго… – Ф. М.).

6 июля, Ленинград

Неуютно мне в этой огромной (40 метров) пустой комнате с великолепной акустикой. Так и чудится, что во время блокады тут тяжко умирал кто-то от ран или от голода. Много горя видели эти стены. Одна у меня отрада: библиотека Эрмитажа, куда ухожу на целый день.

12 июля

Мне дали несколько «Огоньков» на прочтение. В номере 25 за июнь интервью Феликса с Мирей Матье – увы, я должна признаться, что сильно мне взгрустнулось. Почему не я, а она?! Конечно, эта француженка очаровательна. Да, она в тысячу раз моложе меня, красивее, элегантнее… Цаплин был во много раз талантливее всех тех скульпторов и художников, о которых пишут в «Огоньке». И вот настоящие таланты так и погибают в неизвестности… А знаменитые (и тоже, конечно, талантливые люди) делаются еще более знаменитыми. Очевидно, это все Случай, а не Следствие.

Постараюсь заставить себя не верить обещаниям, а ведь такой соблазн поверить; хоть на миг себя этим потешить, утешить!

3 сентября

Феликс пригласил меня для участия в концерте, который он устраивает от имени «Огонька» в здании Дома культуры «Правда». И еще зовет участвовать в концерте, который будет в зале «Октябрь» на Калининском проспекте. Я, конечно же, обещала.

5 сентября

Приходил Феликс. Сказал: «Жена меня пилит, сулит мне инфаркт и т. д. Я весь замотанный беспредельно! Дел невпроворот. Вот и сейчас срочно пишу про княжну Мещерскую. Это очень интересно! Ей 85 лет». И подробно рассказал мне историю этой полунищей княжны… «Ну, конечно, вы должны в первую очередь о ней писать! Ведь она такая старая!» – воскликнула я, забыв, что мне самой… Нет, эта цифра не моя. А у Феликса искренний, добродушный смех.

9 сентября

Феликс задумал с моей помощью взять интервью у Жоржа Сименона, моего друга. Звонили в Лозанну прямо из кабинета Коротича. Феликс составил вопросы…

На другой день Феликс позвонил и снова появился передо мной весь взмыленный, подурневший. Сказал, чтобы я готовилась к выступлению в «Правде», что аудитория будет самая взыскательная.

12 сентября

В «Огоньке» довольны подготовленным к печати интервью с Сименоном, по поводу чего, по-видимому, Феликс появился у меня дома с дивной алой розой.

15 сентября, после концерта в клубе газеты «Правда»

Я приняла боевое крещение. Но поначалу хотела отказаться петь в этом огромном зале, потому что никогда в жизни не пела с микрофоном. Феликс заявил, что, если я его не буду слушаться, он не будет приглашать меня в концерты. И добавил, что мне надо обязательно научиться, и тогда я буду иметь огромный успех. Да я сама это предчувствую.

Было очень интересно. Народу полный зал. Блестяще выступали Зильберштейн, Мариэтта Чудакова, Андрей Дементьев, неистово антисемитствовал Солоухин. Рядом со мной сидела знаменитая Джуна, красивая, в ажурных черных перчатках и мини-юбке. Имела большой успех. Пела хорошенькая Вероника Долина – премило! Мне преподнесли розы и еще цветы и еще, а какая-то дама попросила у меня автограф. Я очень рада, что участвовала в этом первом для меня вечере «Огонька» среди знаменитостей… Мне было приятно, что, прощаясь, Илья Зильберштейн поцеловал мне руку и со мной единственной попрощался – ему понравился мой рассказ о Сименоне. Я не волновалась, зная, что говорю об интересном, о том, что мне близко.

16 сентября

Пришел Феликс. Вчера он был очень милый. Он сказал, что я всем очень понравилась, имела большой успех… «Наши огоньковские сотрудники сказали, что вы – чудо. Но сидели вначале, будто бы съежившись, а как заговорили, запели, то преобразились».

1 октября

О господи! Раздался звонок и голос Феликса: «Татьяна Ивановна! Немедленно собирайтесь в концертный зал „Октябрь“. Вас все ждут. За вами придет машина. Я замотан, приехать не могу. Не забудьте гитару…».

Ночью

Великолепный зал битком набит. Но я расстроилась, потому что этот зал не подходит для моего пения. Но все обошлось. В вестибюле концертного зала меня встретил посол Италии Джованни. Сидела я почти в центре. Справа и слева Эльдар Рязанов, Юрий Никулин, Илья Глазунов… Все они выступили очень интересно. Им сильно хлопали. Но Феликс сказал, что «изюминкой» вечера была я. Мне хлопали долго. Устала я, как собака… Хочу добавить все же, что Илья Глазунов говорил ужасно долго, жаловался, что его никто не любит. Феликс же постоянно у него бывает и с ним дружит. Как и с Солоухиным. Но в Феликсе все-таки есть обаяние. Мотается, как черт. Казалось бы, должен изнемогать от усталости, от забот и дел, а ему как с гуся вода – все деловито помнит, здоровье гигантское, добрая улыбка, от которой он вдруг делается красивым.

Коротич не захотел печатать мое «Воображаемое интервью», сказал: «Сентиментально». Пожалуй, он прав.

Мне эти концерты как «питательная среда» – я великолепно себя после них чувствую.

7 октября

Мариэтта Чудакова сказала как-то раз: «Вы будете очень знаменитой после смерти, когда опубликуют ваши дневники».

8 октября

У меня чувство, будто сегодня решается что-то важное в моей судьбе, но что – не знаю. Судя по тому, что унылости и тошнотворной печали нет в душе, наверное, что-то не вредоносное. Но нужен чуть ли не триумф, чтобы доставить мне удовольствие, хотя это вряд ли. Снова возникло почти позабытое чувство отверженности, отторгнутости от моей кровной, исконной родины. Лагерь снова возник, мой арест снова дал себя знать. А ведь я абсолютно ни в чем не виновата! Наоборот! Сколько завоевано мной симпатий к СССР! Каким, могу сказать, великолепным агитатором в пользу России я делаюсь за границей. И я за границей чувствую себя так, словно по мне будут судить, какие наши русские женщины.

19 октября. День моего рождения

Еще годовая прибавка к моей жизни… Кто-то сказал, что дневники пишут от одиночества. После смерти Василия Васильевича я одинока. Очень!.. Почти плачу. Вспоминаю, что до ареста передо мной разворачивалась блистательная карьера: намечалась встреча с Н. Черкасовым, и я должна была петь в его фильме; Пудовкин обожал, как я пою, у дверей артистической после моих сольных концертов меня поздравляли Н. Тихонов, А. Фонвизин, Р. Фальк, Яхонтов и многие самые-самые… Если сейчас, когда мне за 80, говорят об обаянии, красоте, чудесном пении, то как это было, когда я была молодой и меня называли красавицей. Одним махом все это было изничтожено – без моей вины… И вот теперь, как поздняя реабилитация в искусстве, эти мои концерты от «Огонька»… Мои праздники.

2 декабря

Я неблагодарная! Сколько хорошего мне сделал Феликс! Благодаря ему были у меня праздники – концерты «Огонька», которые устраивал он. Благодаря ему будет мой вечер в большом зале ЦДЛ. Милый Феликс! Давненько так мной никто не восхищался. А я все ворчу на него. Слава богу, молча, про себя.

5 декабря, утром

…Феликсу отдаю должное за его умное поведение. Интересно, как в дальнейшем сложатся наши с ним отношения. Мне хотелось бы, чтобы возникла настоящая дружба, ибо из всех мужчин, которые теперь на моем пути появляются, он единственный, с которым мне порой душевно… В сущности, я вдруг начала делать то, что оборвал мой арест сорок лет назад, – и вот я в мои годы делаю снова то, к чему очевидно и была предназначена. И сделал это для меня возможным Феликс Медведев! Да еще в наше время!

10 апреля 1988

Удивил и обрадовал меня дружок мой Феликс. Привез настоящий кулич к Пасхе. Даже разукрашенный, даже с крестом на макушке. Люблю, когда Феликс является победоносным. Ведь куличей простым смертным не достать. Я подбила Феликса на заутреню в Даниловом монастыре. С билетами очень трудно. Приглашен весь дипломатический корпус. Феликс отдал билет на два лица своему другу Евтушэ. На всякий случай, чтобы нас всех пропустили, Феликс договорился с митрополитом Антонием. Рядом с Феликсом была молоденькая, тоненькая, прехорошенькая девушка с чудесными, большими глазами. «Это Мила, моя жена», – сказал Феликс. Мы расцеловались. От Феликса несло вином.

15 апреля

Мы начали репетировать вопросы, на которые надо отвечать в феликсовой передаче «Зеленая лампа». Кира (Кира Шереметева – представительница рода Шереметевых – гостила тогда в Москве. – Ф. М.), как типичная американка-интеллектуалка, рассуждает глуповато, но интеллектуально, а главное, скучно! Я старалась ее выручить.

Потом Феликс репетировал со мной. Уже сняли Серго Микояна и Владимира Солоухина с показом его коллекции икон. Феликс собрался уезжать к Анне Бухариной-Лариной и предложил Кире ехать вместе с ним. Феликсу, как мне кажется, абсолютно непонятен мир Киры Шереметевой – сугубо шереметевкий мир, особенно оттого, что они живут вдали от родины. Имеют значение их семейные традиции, аристократизм, православие…

16 апреля

Вечером позвонил Феликс и сказал, что у Бухариной было очень интересно. Разговоры о Сталине и его опричниках до часу ночи.

18 апреля

Феликса увлекает не личность человека, а зигзаги его судьбы, повороты-навороты, необычность ситуаций. Именно с этой точки зрения и я ему интересна, но мало ли людей гораздо интереснее меня.

25 апреля, понедельник

По Москве ходит четверостишие:

Мы все живем в эпоху гласности,

Товарищ, верь: взойдет она,

И Комитет Госбезопасности

Припомнит наши имена…

Но вчера на телепередаче я сказала, что поток жажды, справедливости, милосердия и правды – необратим, неодолим, и вспять его нельзя повернуть.

Среди книг в квартире Феликса вдруг я увидела свою фотографию. Вообще фотографии развешаны по всем стенам. Очень интересные, разнообразные, знаменитые лица.

Пришел из школы мальчик, лет двенадцати. Это Кирилл, сын Милы и Феликса! Прелестнейший! И рожица чудная, и видно, что кроткий, славный мальчуган… А Феликс – умученный работой. Он не может остановиться, его несет.

Феликс с тревогой рассказал мне, что Юлиан Семенов и Анатолий Рыбаков получили письма о том, что их приговорили к смерти. Я считаю эту опасность весьма серьезной. В этом мне видится месть за Сталина.

31 июля

Я, пожалуй, и в самом деле становлюсь «знаменитой». Концерты, телевидение, вечера… «Выхожу в люди» – а ведь это сделал Феликс, наполовину он, а вторая половина – я.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.