Серп и молот на кузове
Серп и молот на кузове
Стоимость жизни неимоверно росла. Профсоюзы пытались добиться повышения заработной платы, чтобы как-то компенсировать повышение стоимости жизни. Однако переговоры с промышленниками не давали существенных результатов. Рабочие начали работать медленней. Предприниматели стали в ответ закрывать заводы.
Неизвестно, долго ли продолжалось бы такое положение вещей, ибо никто не предпринимал каких-либо решительных действий, пока в начале сентября 1920 года Итальянская федерация рабочих-металлистов не решила приступить к захвату предприятий металлообрабатывающей промышленности.
И этот призыв был с восторгом воспринят рабочими-металлистами. Более того, многие предполагали, что захват этот окончателен, что владельцы уже не вернутся на свои предприятия.
Революционно настроенные рабочие знали одно — власть должна перейти в их руки. Но как должен осуществиться этот переход? Как должно быть свергнуто правительство? Каким образом рабочий класс придет к власти? Всего этого никто толком не знал. Но заводы были уже заняты, и многие считали, что сделан первый шаг, и самый важный шаг к тому же. И никто не сомневался, что развитие событий на этом не остановится, что вскоре придется сделать новые шаги в том же направлении.
Выпуск продукции на предприятиях, занятых рабочими, продолжался. Труженики работали теперь на себя, а не для хозяина. Они проявили энтузиазм и дисциплинированность. И надежды буржуазии на то, что на занятых предприятиях непременно возникнут хаос и неразбериха, не осуществились. У ворот заводов стояли вооруженные красногвардейцы с красными повязками. Принимались меры для усиления охраны предприятий. Рабочие устраивали военные учения. В охрану предприятий были выделены самые боевые и надежные люди, преимущественно молодые. Все меры эти были глубоко вынужденными. Никто не знал, что намеревается предпринять правительство. Словом, следовало быть начеку, в полной боевой готовности. Ибо пока обе стороны выжидали.
А движение оказалось чрезвычайно широким: за какую-нибудь неделю оно охватило индустриальные районы всей Италии. Красные флаги реяли над корпусами заводов и фабрик. Движение началось в Турине, где были заняты почти все заводы. Оттуда оно перебросилось в Милан, Неаполь, Геную. На заводах создавались крупные отряды красной гвардии.
Наряду с прочими предприятиями в Турине были захвачены крупнейшие автозаводы концерна «ФИАТ».
Производство не прекращалось ни на минуту. Говорят, что на кузовах автомашин, выпускаемых «ФИАТ», в эти грозные дни появились пятиконечные звезды и эмблемы серпа и молота.
Кстати, на заводах в те дни производились не только автомашины. Выпускалось и оружие. В Турине изготовляли тысячи ручных гранат. На бывших военных предприятиях обнаружились громадные запасы несобранных винтовок и пулеметов. Были приняты меры к тому, чтобы привести это разобранное оружие в полную боевую готовность. Но пустить его в дело не пришлось.
В эти дни Антонио Грамши побывал на одном из заводов, занятых рабочими, — на заводе «ФИАТ-линготто» в Турине. Завод этот в двадцатом году был еще не достроен. Работало лишь несколько крупных цехов — литейный и другие. Грамши сопровождал его соратник по «Ордине Нуово» Марио Монтаньяна. Он вспоминает об этом посещении:
«Мы спокойно разговаривали с представителями заводского совета, как вдруг поднялся зловещий рев заводских гудков. Это был сигнал тревоги. Молодые рабочие-красногвардейцы завода, всю ночь напролет патрулировавшие завод на велосипедах, дали знать, что к „ФИАТ-линготто“ одновременно с разных сторон приближаются сильные отряды солдат и королевской гвардии. Необходимо было приготовиться к любой неожиданности.
В одно мгновение по тревожному гудку завода все машины перестали работать. Из всех цехов, из всех дверей огромного здания сбегались десятки, сотни рабочих в комбинезонах, с запачканными маслом и пылью лицами: все они были вооружены — кто револьвером и гранатами, кто винтовкой, а кто и просто железным копьем, собственноручно откованным и наточенным: они готовы были отдать жизнь, защищая свой завод.
Через несколько минут рев сирены прекратился. Опасность миновала. Рабочие отложили оружие, вернулись к своим станкам и вновь принялись за работу, не теряя времени на разговоры, как будто ничего не произошло: производство не должно было страдать от какого-то незначительного инцидента».
Очень характерно для этих дней выступление секретаря фабрично-заводского совета завода «ФИАТ-чентро», сторонника группы «Ордине Нуово», сказавшего:
«Рабочие! Вам известно, что мы — коммунисты — являемся сторонниками группы „Ордине Нуово“ и Советской России. Мы не должны ограничиваться возгласами „Да здравствует Россия!“. Необходимо последовать примеру русских рабочих и крестьян. Надо сделать так, как они нас учат, — взять власть в свои руки и удержать ее, жертвуя собой, как они жертвуют собой.
Пролетариат должен бороться за то, чтобы с помощью бедных крестьян взять власть в свои руки. Мы должны занять не только фабрики, но все учреждения; мы не должны ограничиваться борьбой за лучшие условия контрактов. Мы должны работать, но уже не для хозяев, а для того, чтобы подготовиться. Надо изготовить как можно больше оружия, чтобы в ближайшие дни выйти из фабрик и дать решительный бой».
«Не следует ограничивать численность этих формирований, — говорил Грамши о вооружении рабочих в эти дни, — так как оборонительная тактика может в тот или иной момент смениться наступательной тактикой и военной инициативой».[22]
Однако надо сказать, что Антонио Грамши не разделял чрезмерных упований розовых оптимистов.
Социалистическая партия была слишком слаба и неоднородна, чтобы взять в свои руки подлинное руководство массами. Впрочем, руководящие органы социалистов и Всеобщей конфедерации труда решают все же обсудить создавшееся положение. Обсуждение это происходит в Милане. У миланских социалистов имеется даже свой план развития событий. Все ограничивалось наметками предполагаемого развития забастовки. «Каждый день, начиная с первого, движение должно было охватывать новую категорию трудящихся с тем, чтобы на седьмой сделаться всеобщим и национальным. Речь шла, однако, только о забастовке. Ни одного политического лозунга, никаких указаний для действия. Вся военная подготовка в национальном масштабе состояла в тайной покупке одного аэроплана, и очень немногие знали, где он спрятан»[23].
В таких словах Пальмиро Тольятти вспоминал впоследствии о настроениях и замыслах руководителей миланских социалистов.
Но даже для осуществления этих планов следовало бы сначала договориться — кто, собственно, должен руководить движением — социалисты или Конфедерация труда? Предполагалось, что если движение носит экономический характер, им должна руководить конфедерация, а если политический, то социалистическая партия.
В результате верх одержали реформисты. Они сумели доказать, что движение имеет чисто экономический характер, а стало быть, его не следует расширять — пускай все ограничится профсоюзными рамками.
Но если не расширять движение, то следовало, очевидно, прийти к какому-то соглашению с хозяевами занятых предприятий. Именно такое решение и было принято.
Если говорить об экономической стороне дела, то движение в этом смысле увенчалось успехом, ибо в результате переговоров хозяева предприятий согласились увеличить заработную плату рабочим. Правительство тоже не осталось в стороне. Оно приняло свои меры к ликвидации конфликта, пообещав ввести на предприятиях рабочий контроль.
Конфедерация труда отдала приказ об освобождении предприятий. Итак, рабочие добились известного успеха, хотя, конечно, результаты движения ни в коей мере не соответствовали его размаху и его бесспорно революционному характеру.
И победа рабочих, экономическая победа, обернулась их явным политическим поражением.
И все-таки правящие круги весьма и весьма призадумались. Вот что писала в конце сентября «Коррьере делла сера», одна из крупнейших буржуазных газет Италии:
«Революция не совершилась, но не потому, что мы сумели ей противостоять, а потому, что Конфедерация труда ее не захотела…»
К концу ноября двадцатого года оформилась Коммунистическая фракция Итальянской социалистической партии. И одной из групп, составивших эту фракцию, была группа «Ордине Нуово» во главе с Грамши.
Входили во фракцию и абстенционисты во главе с Бордигой.
Абстенционисты — слово громоздкое. Означает оно людей, считающих парламентскую деятельность партии вещью совершенно ненужной и излишней.
Вошли во фракцию и группы левых максималистов.
В основу программы были положены принципы Коммунистического Интернационала.
В программе указывалось на необходимость участия партии в парламентской борьбе; таким образом, вошедшие в состав фракции абстенционисты отошли от своих прежних позиций.
А вскоре после образования коммунистической фракции, а именно в январе двадцать первого года, в Ливорно собрался очередной, семнадцатый по счету, съезд Итальянской социалистической партии. Грамши прибыл в Ливорно 16 января. Съезд проходил уже в весьма накаленной атмосфере. На улицах социалисты дрались с фашистами. Заседания съезда происходили в театре Гольдони. Там кипели чрезвычайно пылкие словесные схватки. Иногда боевое настроение настолько повышалось, что делегаты прекращали споры и начинали петь; каждая фракция затягивала свой гимн: коммунисты пели «Интернационал», максималисты — «Красное знамя» («Бандьера росса»), а реформисты — «Рабочий гимн», сочиненный синьором Филиппо Турати. Джованни Джерманетто, участник съезда, писал: «И недаром же мы слывем музыкальным народом — это разноголосое пение до некоторой степени разряжало атмосферу».
Голосовались три резолюции. Резолюция коммунистов собрала 58 тысяч голосов. Резолюция реформистов — 14 тысяч. Самое большое количество голосов собрала резолюция максималистов — 98 тысяч голосов[24]. Эту резолюцию и принял съезд, она закрепляла организационное единство с реформистами.
Подобное единство в тогдашних политических условиях могло привести разве только к разброду и бессилию. И тогда делегаты-коммунисты решили покинуть съезд. Они выстроились в колонну и покинули зал заседаний. Перешли в театр Сан-Марко, где и открыли свой первый Учредительный съезд.
Джованни Джерманетто вспоминает:
«Уходя одним из последних, я заметил в углу зала Серрати, бледного как полотно, с неописуемым выражением глядевшего нам вслед… И мне вспомнились слова товарища Ансельмо Марабини, произнесенные им в конце последней речи:
— Ты, Серрати, настоящий революционер, и ты вернешься еще к нам.
Пророчество Марабини сбылось: Серрати вернулся к нам».
Итак, 21 января 1921 года считается днем образования Итальянской коммунистической партии.
С этого момента в жизни героя нашей книги начинается новый период: масштабы его деятельности расширяются, из журналиста, уже известного правда, и политического деятеля местного, туринского, пьемонтского масштаба он становится деятелем общенационального плана. И международного плана. Вот он идет по Виале Реджина Маргерита — аллее королевы Маргариты — красе и гордости Ливорно. Он смотрит на корабли в торговом порту, на их пестрые флаги, на их короткие трубы в сигарных ободках. Где-то тут неподалеку верфи, гигантские суда сползают со здешних стапелей в зеленоватые волны. Так и партия сейчас — как корабль на стапелях. Большой корабль. Ну что ж, большому кораблю — большое плаванье, но кто знает, какие подводные рифы еще подстерегают его? Партия родилась в трудный момент. 58 тысяч человек, проголосовавших за коммунистическую резолюцию, сделали это не потому, что ожидали от исхода голосования каких-то благ и выгод. Они знали, что перед ними борьба, и трудная, тягостная к тому же, борьба, которая потребует от них величайших усилий. По крайней мере они должны были сознавать это. И лучше и больше, чем кто бы то ни было, сознавал это он сам — Антонио Грамши.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.