Глава одиннадцатая ОПЫТ УЧАСТИЯ В ОБСУЖДЕНИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ВОПРОСОВ

Глава одиннадцатая

ОПЫТ УЧАСТИЯ В ОБСУЖДЕНИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ВОПРОСОВ

В предыдущих главах речь шла о научных делах. До рубежа 1987–1991 годов монополия на решение всех вопросов жизни общества принадлежала руководству Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) и участвовать в обсуждении любых серьёзных общественных вопросов без приглашения было бессмысленно, а иногда и опасно. А приглашать меня не приглашали. После 1987 года обстановка стала меняться, но, конечно, не сразу. Помню происшествие на одном из собраний — кажется, в доме Научно-технической пропаганды. Шёл 1988 год, мы стали немного более смело обсуждать какой-то из тогдашних недостатков — и вдруг один из присутствующих вскочил и бросился к дверям, выкрикивая не ходу: «Я ничего не говорил! Вы все свидетели — я ничего не говорил. А вас всех посадят, вас завтра посадят. А я не виноват, я ничего не говорил — вы все свидетели!» — и он стремительно выскочил за дверь. Собрание продолжили, но впечатление, конечно, было не очень приятное.

Потом всё стало меняться — и очень быстро меняться. Уже через год-два я видел целые демонстрации, шедшие с плакатами: «Партия, дай порулить!». Появилась возможность обсуждения — и одной из обсуждаемых проблем стало сокращение заказов на проектирование и производство военной техники. Ленинград был тогда битком набит огромным количеством заводов и проектно-конструкторских организаций, проектирующих и производящих военную технику. Заказы на её проектирование и производство стали в те годы сокращаться, и это сразу стало сказываться на зарплате рабочих и служащих грандиозного военно-промышленного комплекса (ВПК) Ленинграда. Началось недовольство рабочих: «Зачем снижают военный заказ? Этого нельзя делать. СССР с таким трудом добился „военного паритета“ с США и странами НАТО, а при снижении военного заказа паритет нарушится и нас завоюют». Такие настроения тревожили тогдашние власти города, и меня попросили выступить перед рабочими и служащими огромного предприятия ЛОМО (Ленинградское оптико-механическое объединение). Оно специализировалось тогда почти исключительно на военной оптике.

Я стал готовиться к выступлению. Помогло то, что я имел всё же высшее военное образование. В высшем военно-морском инженерном училище, которое я в своё время окончил, нам кроме чисто морских вопросов рассказывали и об общевойсковой стратегии и тактике, и мы хорошо знали, что для устойчивой обороны нет необходимости в «военном паритете». Достаточно, чтобы силы обороны составляли не менее одной трети сил нападающего. Поэтому за рассуждениями о необходимости «военного паритета» скрывается обычно желание получить военное превосходство и сохранить возможность внезапно напасть. Так было и в 1990 году. Когда были напечатаны данные о количестве танков в СССР, оказалось, что их насчитывается 69,5 тысяч единиц, то есть больше, чем в армиях всех остальных стран мира, вместе взятых. Это говорило о том, что тогдашнее военное руководство СССР готовило наступательную войну.

Этот вывод подтверждал опубликованный в те годы оперативный и обязательный для исполнения план военных действий войск Организации Варшавского договора. В эту организацию входили СССР, ГДР, Польша, Чехословакия, Болгария. Каждая страна имела в своих штабах по экземпляру общего военного плана, по которому обязаны были действовать войска, а когда произошло стремительное объединение Германии, объединение ФРГ и ГДР, то экземпляр военного плана, находившийся в ГДР, не успели уничтожить. Он был опубликован в объединённой Германии, а потом перепечатан и в российских газетах. Согласно этому плану (утверждённому в 1983 году), войска Варшавского договора должны были развернуть внезапное стремительное наступление на Западную Германию (ФРГ), а предварительно сбросить на неё 527 атомных бомб. После этого предполагалось в течение первых двух недель наступления оккупировать Западную Германию, Бельгию и Голландию, а за следующие две недели — оккупировать всю Западную Европу — вплоть до Испании и Португалии. Я пересказываю этот оперативный и обязательный к исполнению план потому, что после 1992 года он в российских газетах не перепечатывался и о нём забыли — и напрасно забыли, ибо этот план определял всю политику СССР в 1970–1990 годах, определял все его расходы. Конечно, подготовка к выполнению такого грандиозного наступательного плана требовала колоссальных расходов, разорявших государство и к 1990 году окончательно разоривших его. Сокращение расходов государства — и прежде всего чудовищно раздутых военных расходов — стало совершенно неизбежным.

Все эти факты привели меня к выводам, которые я и рассказал на большом собрании работников ЛОМО:

— большое сокращение военных расходов и военного заказа совершенно неизбежно. Его будет проводить любое правительство, каким бы оно ни было;

— сокращение военных расходов — даже сокращение втрое — не ослабит оборону России, а только укрепит её. Не нужно бояться, что «нас завоюют»;

— сокращение военного заказа надо компенсировать выпуском продукции гражданского назначения, провести «конверсию» военных цехов — и тогда зарплаты не уменьшатся.

Мой рассказ слушали внимательно, задавали много вопросов, но в конечном счёте сотрудников ЛОМО удалось убедить и волнения прекратились. Потом меня просили выступить на ту же тему в печати. Соответствующие статьи активно печатались в 1990–1995 гг. в газетах, в сборниках, посвящённых конверсии военного производства, в журналах «Нева» и «Звезда». Журнал «Звезда» тогда впервые наградил меня премией «за лучший цикл публицистических статей» (второй раз я получил премию в 2008 году за статью, которая приведена в «Приложении» на странице 160), и это говорило о том, что мои доводы прочитывались и принимались во внимание. Во всяком случае неизбежное сокращение военного производства и его частичная конверсия прошли в России без инцидентов и массовых беспорядков.

Второй эпизод моего участия в общественно-политической жизни связан с попыткой отстоять интересы пенсионеров.

Я сам стал пенсионером в 1990 году — хорошо ещё, что благодаря решению Конституционного суда выход на пенсию не означал обязательного увольнения с работы.

Тогдашние пенсии — как и зарплаты — из-за инфляции быстро стали очень низкими, положение пенсионеров стало крайне тяжёлым, бедственным, но в печати и на телевидении всех уверяли, что это неизбежно, поскольку бюджет страны напряжённый и поэтому «надо потерпеть».

Привычка к научному исследованию заставила меня проверить — а так ли это? Проведённая проверка привела к ошеломительным выводам, хотя сама проверка была простой и всем доступной — просто не все догадывались её провести. Тогдашние статистические сборники имели в себе точные цифры количества работающих граждан России, их средней зарплаты, а тогдашние законы требовали, чтобы 29 % (округленно) всех зарплат отчислялось в Пенсионный фонд России для выплаты пенсий. Простые арифметические действия сразу показали, что утверждённый бюджет доходов Пенсионного фонда примерно в два раза меньше той суммы, которую он по закону о процентных отчислениях был должен собрать, а значит, и на выплату пенсий он тратит в два раза меньше, чем должен, и пенсии оказываются в два раза меньше. Из этого простого факта вытекали важные следствия:

1. Пенсии можно немедленно увеличить в два раза — не зависимо от «напряжённости» или «не напряжённости» бюджета. Для удвоения пенсий достаточно потребовать, чтобы Пенсионный фонд собирал ту сумму, которую он обязан собирать по закону о процентных отчислениях (29 %), а не ту, в два раза меньшую сумму, которую ему утвердила Государственная Дума.

2. Занижение вдвое бюджета доходов Пенсионного фонда создают для его чиновников возможность брать взятки в грандиозных размерах и без всякого риска — поскольку они имеют законную возможность примерно половине предпринимателей «прощать» взносы в Пенсионный фонд, не требовать их. Собранного со второй половины предпринимателей вполне хватало для выполнения заниженного вдвое бюджета Пенсионного фонда.

3. Получившаяся в результате занижения вдвое доходов Пенсионного фонда возможность для половины предпринимателей не платить пенсионные взносы разрушает нормальную конкуренцию среди предпринимателей. Теперь выигрывает не тот, кто хорошо организовывал производство, повысил производительность труда, сократил издержки, а выигрывает тот, кто быстрее дал взятку, получил за неё возможность не платить 29 % фонда зарплаты в виде пенсионных взносов и оставить эту огромную сумму себе.

Отмечу, что прямых доказательств этих выводов у меня в те годы ещё не было, я основывался только на научном исследовании. Только через несколько лет один из бывших предпринимателей публично рассказал: «Сумма пенсионных взносов на моём предприятии составляла несколько миллионов рублей в месяц. Уплатить её было трудно, я пришёл в Пенсионный фонд просить об отсрочке». Мне ответили «Сделаем проще. Вы принесёте одну десятую часть причитающейся с Вас суммы, но приносите наличными и отдаёте мне. После этого можете ни о чём не беспокоиться. Мы всё уладим». «Я так и сделал, — продолжал предприниматель, — несколько лет брал себе 90 % причитающихся с предприятия пенсионных взносов, заработал большие деньги. Сейчас я покидаю Россию, буду жить за границей и поэтому откровенно рассказываю о событиях прошлых лет».

Рассказ предпринимателя подтвердил — как и должно было быть — выводы научного исследования. Но ещё до рассказа предпринимателя, я был уверен в правильности своих выводов, и мне казалось необходимым довести их до широкого круга граждан. Мне казалось, что если мои выводы станут общеизвестны, то это позволит удвоить пенсии (без всякого увеличения нагрузки на бюджет) и возродит нормальную конкуренцию среди предпринимателей России.

Но всё оказалось не так просто. Газеты — одна из другой — отказывались печатать полученные мною выводы. Не исключено, что причиной были большие деньги, которые Пенсионный фонд платил газетам за их молчание. Не исключены и другие причины, но результат был один — газеты молчали, радио и телевидение тоже, и надо было думать — как донести полученные мною выводы до граждан.

В те годы проводилось много выборов с широкой предвыборной агитацией. Я стал звонить баллотирующимся кандидатам: «Хотите получить на выборах поддержку пенсионеров?» Многие кандидаты отвечали: «Хотим, очень хотим. Что для этого нам нужно сделать?» (так спрашивали те кандидаты, которые следили за своими избирателями и знали, что в те годы более половины реально голосующих составляли люди пенсионного возраста). У меня была заготовлена листовка с кратким обоснованием моих выводов и главного из них — что пенсии могут быть немедленно удвоены без всякой дополнительной нагрузки на бюджет, только за счёт упорядочения работы Пенсионного фонда. Я говорил кандидату в депутаты: «Опубликуйте эту листовку (если, конечно, согласны с ней) как предвыборную агитацию. Пенсионеры увидят, что в отличие от других кандидатов, Вы не просто льёте слёзы о нищете пенсионеров, а предлагаете точный и конкретный рецепт — как и за счёт чего можно удвоить пенсии. Вы убедитесь, что пенсионеры оценят это и проголосуют за Вас — если не все, то многие, и этого будет достаточно для Вашей победы на выборах». Многие кандидаты в депутаты выслушивали меня со вниманием, брали листовку, публиковали её как предвыборную агитацию (обычно — с кратким послесловием: «Я, кандидат такой-то, согласен с данными предложениями, обещаю — если буду избран — содействовать их реализации». Многие из выпустивших такую листовку оказались избранными (не все, конечно, но многие), а поскольку выборов было много и листовки выпускались большими тиражами, то высказанные в них положения становились широко известными, способствовали лучшему пониманию истинного положения с пенсиями.

Ещё одно важное положение, которое я старался (в тех же листовках) довести до возможно более широкого круга граждан: я старался доказать, что вопреки распространённому мнению пенсия — это не милостыня, не пособие по нетрудоспособности. Пенсия — это законная зарплата за прошлый труд пенсионера, за тот прошлый труд, результаты которого используется сегодня. Я обращал внимание на то, что труд сегодняшнего рабочего или служащего производителен только потому, что он пользуется результатами труда предыдущего поколения — результатами труда, воплощёнными в зданиях, в станках и машинах, а главное — в научных разработках и технологиях, созданных — в значительной мере — трудом сегодняшних пенсионеров. Сегодняшнее молодое поколение использует результаты этого труда — и очень хорошо, что использует, но за использование результатов труда нужно платить, и этой платой как раз и является пенсия.

Согласитесь, что будут очень различными настроения и самочувствие того пенсионера, который считает пенсию милостыней государства и пособием на бедность, и другого пенсионера, который знает, что пенсия — это законная зарплата за результаты его прошлого труда, используемые сегодня, который знает, что именно его прошлый труд в кооперации с трудом молодых создают и сегодняшнюю зарплату молодых граждан и сегодняшнюю пенсию. Согласитесь, что у этих двух пенсионеров будет совсем разная мера самочувствия и отношения к окружающему миру. И мне хотелось, чтобы как можно больше пенсионеров понимали истинное положение вещей, мне хотелось, чтобы они гордо смотрели вокруг, знали, что они имеют право и возможность жить хорошо, что они заработали это право своим трудом — тем трудом, результаты которого используют сегодня молодые люди. Мне хотелось, чтобы пенсионеры знали и понимали, что их сегодняшняя нищенская пенсия — это всего лишь результат недомыслия не очень умных людей, которых — к сожалению — слишком много оказалось среди имеющих власть.

Новый этап в борьбе за интересы пожилых людей начался после создания Партии пенсионеров, которая провела свой учредительный съезд 29.11.1997 года. Инициатором создания Партии выступил предприниматель из Тюменской области Сергей Петрович Атрошенко. Вскоре появились отделения партии в Петербурге, появились её общественные приёмные, куда потянулись пенсионеры.

Меня попросили на базе уже хорошо известных листовок изложить их основные положения более подробно, в небольшой брошюре под названием «Пенсионерам — о пенсиях». Она была издана тиражом 45 тысяч экземпляров и распространялась бесплатно среди пенсионеров Петербурга. В результате в Петербурге многие кандидаты от Партии пенсионеров получили от 8 до 12 % голосов. В других городах и областях дело обстояло хуже, и в целом по России на выборах в Думу в 1999 году Партия пенсионеров получила только 2,9 % голосов и поэтому в Думу не прошла. Однако она продолжала агитацию и организационную деятельность и имела серьёзные успехи. Так, например, свой второй съезд Партия пенсионеров провела в Москве в Кремле, в Кремлёвском дворце съездов. Я был приглашён на этот съезд. Большой красивый Кремлёвский дворец съездов был битком забит делегатами и приглашёнными, многие из первых лиц государства приветствовали нас. И не удивительно — партия пенсионеров шла на подъём, становилась серьёзной силой, с которой начинали считаться. В 2004–2005 годах на выборах в республике Марий-Эл она получила 13,5 % голосов, на выборах в Томскую областную Думу — 19,42 % голосов.

А потом произошёл быстрый и неожиданный крах. Во властных кругах стали опасаться растущего влияния Партии пенсионеров и предприняли «контрманёвр». Сначала в печати и на телевидении появились обвинения руководителя Партии пенсионеров в финансовых нарушениях, он подал в отставку. Появился новый руководитель, новое правление — и они объявили, что Партия пенсионеров прекращает своё самостоятельное существование и вливается как составная часть в большую партию «Справедливая Россия», лидером которой стал Сергей Миронов. Предполагалось, что новая партия будет активно отстаивать интересы пенсионеров, но на самом деле этого не произошло. Гибель самостоятельной политической организации пенсионеров нанесла, конечно, сильный удар по их интересам.

Но гибель Партии пенсионеров была не случайна и причина заключалась в том, что партия оставалась партией верхушечной, у неё был лидер, было правление и правления областных отделений, но не было первичных ячеек. А такую верхушечную партию очень легко ликвидировать — надо только сменить руководителя.

Я много раз разговаривал с пенсионерами, уговаривал создавать первичные ячейки партии, которые потом будут избирать и правление и руководителя. Но подавляющее большинство пенсионеров к созданию первичных организаций, первичных ячеек были совершенно не готовы. Прийти в общественную приёмную партии и излить там свои беды и огорчения они были готовы, голосовать за свою партию они были уже гораздо менее готовы (в 1999 году на выборах в Думу не более 10 % пенсионеров проголосовали за свою партию, за партию пенсионеров), а к созданию первичных ячеек своей партии пенсионеры были совершенно не готовы (во всяком случае в Петербурге).

Так что моё небольшое участие в общественной жизни, в обсуждении общественных вопросов закончилось фактически почти ничем. Небольшой результат всё же был: благодаря опубликованным листовкам и брошюре, широкий круг людей узнал, что Пенсионный фонд собирает примерно в два раза меньше пенсионных взносов, чем должен, а остальные деньги «дарит» части предпринимателей. После того как эти «художества» стали широко известны, они уже не могли безнаказанно продолжаться, и власти пошли на реформы. Сделали так: не изменяя бюджета Пенсионного фонда, они снизили взносы в фонд с 29 % зарплаты работающих на предприятиях до 20 %. От этой реформы выиграли предприниматели, уменьшились размеры взяток, что немного улучшило функционирование государственного механизма, но пенсионеры не выиграли ничего. Так что результат всех усилий — и моих, и Партии пенсионеров (пока она ещё существовала), оказался очень скудным.

Возможно, что более правильным для меня было бы сосредоточиться на чисто научных делах, но в 1990–2005 годах пришлось принять некоторое участие и в обсуждении общественных вопросов, о чём я не жалею.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.