Мой первый сабантуй

Мой первый сабантуй

«А кому из вас известно, что такое сабантуй?» — спрашивает многоопытный солдат Василий Теркин новичков из пополнения. И предподносит им собственную классификацию сабантуев. Бомбежка — малый сабантуй, минометный обстрел — средний, танковая атака — главный.

Война присвоила многим общеизвестным словам новые смысловые значения. «Катюши» — реактивные минометы, «славяне» — пехота, «фриц» — фашист, гитлеровец, «второй фронт» — американская тушенка, «сидор» — вещмешок, «сабантуй» — некая неожиданно возникшая человеческая толчея, шумная кутерьма, переполох…

Мне кажется, что повсеместное распространение этих неологизмов происходило разными путями. В одних случаях удачная находка из какого-то очага совершала победоносное шествие по дивизиям, армиям и фронтам, растекалась по госпиталям и запасным частям, подхватывалась военными корреспондентами. Видимо, такой путь ко всеобщему признанию проделали, например, «катюша» и «второй фронт».

Другие же крылатые слова где-то бытовали и прежде. Но только в годы войны вышли на всесоюзную арену. Один старик уверял меня, что он в молодости, еще в конце прошлого века, с «сидором» за плечами ходил на сезонные работы.

Вошли новые слова в наш лексикон и прочно обосновались в бытовом разговоре, в литературе. Но каждый из нас тот или иной неологизм услышал впервые при каких-то конкретных обстоятельствах, в какой-то определенный день. Когда именно?

Я пробую решить эту задачу для себя, обращаюсь в прошлое. Иногда получается, но чаще всего — нет. Удалось вспомнить, как в то время мой словарный запас дважды обогатился новыми понятиями, впоследствии ставшими широкоизвестными.

Первая ночь в казарме. Укладываемся после отбоя на отдых. Старшина предупреждает:

— «Сидоры» в ногах не ставить! Спихнете ночью — весь барак разбудите. Устраивайте «сидоры» в головах.

…Конец октября, я уже несколько дней отщеголял в обмотках. В бараке стоит дружный храп. У входа желтушно светится 25-свечовая лампочка. Сидя за столиком, героически единоборствует со сном дневальный. Из поселка доносится пение вторых петухов…

И вдруг это сонное царство взрывает зычный голос вбежавшего в барак дежурного по полку:

— По-о-дъ-е-ом! Тре-во-о-га!

Нары приходят в движение. Нары скрипят. Нары натужно сопят. Нары недовольно ворчат. Нары торопятся, как на пожар.

Удивительное дело: не прошло после побудки и минуты, а старшина Кокоулин уже на ногах. Или он действительно умеет так молниеносно одеваться? Или, хитрец этакий, знал о предстоящей тревоге и спал не раздеваясь? Так или иначе, он уже снует вдоль нар и подгоняет отстающих:

— Давай, давай, Пьянков! Нажимай на вторую обмотку. А ну-ка, Анкудинов! Если готов, так быстренько-выметайся, не мешай другим. Стуколкин! Что там копаешься, как дедок в омшанике?

Вот уже к выходу мчатся наиболее прыткие солдаты. На ходу они ловко выхватывают из пирамиды свои винтонки . Команда «Становись!» застала Итальянца и меня на пороге казармы. Последний рывок — в спортивном беге это называется спуртом, — и мы на своих местах. После команды «Равняйсь!» выбежавшие из казармы уже зачисляются в опоздавшие. Они просят разрешения встать в строй. Среди них оказался наш третий «обмоточник» Стуколкин.

Построение 1-го батальона по боевой тревоге контролирует полковое начальство: командир полка майор Борейко, комиссар Яковлев и начштаба капитан Ласьков. Они что-то подсчитывают и записывают в блокноты. Им услужливо светят фонариками штабные лейтенанты.

Построил комполка а две шеренги первую роту. Выборочно спросил у нескольких бойцов номер винтовки и тут же проверил, так ли это на самом деле. Некоторые солдаты во время боевой тревоги хватают второпях чужое оружие, и тогда получается большая неразбериха. Именно такой случай выявился при проверке второй роты.

Очередь доходит до нас. Пока что все идет благополучно. Спросил у меня майор номер винтовки — я ответил безошибочно и уверенно. Мой мнемонический прием сработал безотказно. Не подвел роту и Пьянков. Подивился комполка, глядя снизу вверх на Авенира Двухэтажного. Спросил у него, хватает ли нынешнего, увеличенного, пайка. Тот ответил: хватает.

Поскольку вся рота, за исключением троих «обмоточников», пока что в своей гражданской одежде, начальство к нашей выправке особых претензий не предъявляет. Все идет гладко, комполка доволен. Похоже, что третья рота выйдет на первое место… И вдруг — позорнейший провал, катастрофа!

Наметанный глаз комполка уловил что-то неладное у Стуколкина. Майор подошел к нему поближе и пристально посмотрел на ноги. А надо сказать, что Стуколкин выглядел довольно курьезно. Ему выдали не полный комплект обмундирования, а только ботинки, обмотки и галифе. На нем остались длиннополый дедовский азям и облезлая заячья ушанка. Уже в таком виде Стуколкин представлял собой довольно забавный гибрид. Но, оказалось, дело не в этом.

— Товарищ боец, раздвиньте полы вашего… вашего балахона! — распорядился комполка. Дрожащими руками Стуколкин выполнил приказание и… предстал перед майором в исподнем. Обмотки были намотаны прямо на кальсоны… В строю послышались смешки, но грозный взгляд комполка сразу же погасил их.

— Смирно! Противно смотреть на такое безобразие! — И, перейдя с «вы» на «ты»: — На фронте в атаку тоже без штанов будешь ходить?

— На фронте такого не должно случиться, товарищ майор. Там в штанах будем спать. А тут как снял, так и пропали. Шастал, шастал в потемках по нарам, и, хуть плачь, нетути!

— А где твои, гражданские? Почему их не надел?

— Так мои домашни штаны ужо крест-накрест веревочкой перевязаны и на самый низ в «сидор» покладены. Взялся б «сидор» потрошить, так все равно не успел ба…

— Вот как здорово получается! — язвительно сказал майор, обращаясь одновременно к строю и к своим спутникам. — У бойца две пары брюк, а он в строю, перед командиром полка, без штанов стоит. Кто командир роты?

Наш Ускоренный Сережа подбежал к майору и звонким, наполовину мальчишеским голосом доложил:

— Лейтенант Науменко, товарищ майор!

— Разберитесь, лейтенант, с этой бесштанной историей и виновных накажите своей властью.

На этом осмотр построенного по учебной тревоге 1-го батальона закончился. Полковое и наше батальонное начальство направилось к штабу 280-го. Мы успели услышать обрывок разговора:

— Не расстраивайтесь, старший лейтенант, — успокаивал майор нашего комбата. — Для начала вполне удовлетворительно. И один марокканец на целый батальон — тоже ничего страшного…

Возвращаемся в казарму, укладываемся досыпать. Философ не может удержаться от комментариев:

— Началася жизнь солдатская! Теперь так и пойдет: сабантуй за сабантуем. У нас на сплаве они тоже бывают. То при молевом сплаве на реке затор получится, вода горы бревен широм-пыром нагородит. То паводок запань прорвет. То на перекате быстрина плот разорвет… Тут уж всей артелью вкалываем, как говорил мой покойный дед, до треску пуповного. И все-таки до сих пор не могу привыкнуть к сабантуям. Характер такой: не сразу со сна прочухиваюсь. До того как глаза открыть и штаны схватить, мне надобно малость посоображать: где я и куды комлем лежу?

— Рр-раз-го-вор-чики! О-от-бой!

Фактически мой первый сабантуй я пережил еще в Могилеве, где несколько раз попадал под бомбежки. Но слово это впервые услышал в 280-м в конце октября сорок первого года. О классификации Василия Теркина узнал значительно позже, в сорок четвертом. Услышал эту главку из знаменитой поэмы Твардовского в исполнении декламатора фронтовой художественной самодеятельности. Это было под Псковом.

У меня несколько иная очередность. Главный сабантуй — бомбежка, средний — минометный обстрел, малый — танковая атака. Танки на последнем месте, видимо, потому, что от них мне не особенно доставалось. Для старшины Борули главный сабантуй — массированный минометный обстрел.

Заканчивая эту главку, я не хочу остаться в долгу перед читателями, должен разгадать две загадки.

Загадка первая: куда девались казенные штаны Стуколкина?

Дело было так. Неряшливый, неаккуратный Стуколкин никак не мог приучиться складывать свою одежду в определенном порядке, стопкой. Набрасывал ее возле себя как попало. Ночью то ли сам спихнул свои брюки с верхних нар на пол, то ли это сделал его сосед. Во время сабантуя солдаты затолкали брюки сапогами под нижние нары.

Загадка вторая: почему комполка назвал Стуколкина марокканцем?

Это мне, Фунину и Федорову удалось выяснить через политрука Гилева. Как известно, в Испании на стороне генерала Франко воевали североафриканские колониальные войска, марокканцы. У них было экзотическое обмундирование, в том числе красные фески, белые тюрбаны и белые шаровары. В каких-то частях революционной армии это послужило поводом для такой шутки: тех нерадивых или суматошных солдат, которые во время боевой тревоги не успевали как следует одеться, прозывали «марокканцами». Обычно такие горе-вояки встречались среди разболтанных анархистов. Борейке рассказали об этом его друзья, воевавшие в интербригаде. И комполка иногда пользуется этим удачным сравнением в своей практике.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.