ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда вооруженный дозор тимуровцев кратчайшей тропинкой, через кусты и ямы, привел Сашу на пологий берег реки, взятого под наблюдение подозрительного человека там не оказалось.

— На одну секундочку только отлучились, а он исчез… Словно сквозь землю провалился… — смущенно оправдывались оставленные для наблюдения Славка и Костя.

Напрасно тимуровцы бросались в разные стороны, шныряли среди расположившихся на берегу эвакуированных. Подозрительного человека нигде не было. На пологом берегу у моста курились сероватые дымки костров. Слышался разноголосый говор, плач детей. Небрежно одетые женщины стирали белье, варили картошку в чугунках и котелках. Тут же спокойно копались в золотистом прибрежном песке малыши, щипали траву распряженные лошади.

Ребята знали — это уходили от войны, из занятых врагом областей мирные жители. С каждым днем эвакуирующихся становилось все больше, хотя фронт был от Лихвина далеко.

— Эх вы, дозорные, — сердился Саша. — Растяпы вы, а не тимуровцы. Где ваш командир?

Витюшка мгновенно вырос перед Сашей, вытянувшись в струнку.

— Плохо обучены ваши бойцы, — набросился Саша на Витюшку. — Вот и поставь вас на серьезное дело. Эх вы!.. — Саша сморщился, с ожесточением сплюнул. — Растяпы!..

— А может быть, он обычный человек? — вдруг взбунтовался Генка, обиженный словами комиссара. — Наш город стратегического значения не имеет. Нет смысла сюда забрасывать шпиона.

— Какой наш город, — в один голос обрадованно поддержали Славка и Костя, топчась на месте босыми ногами и вытирая вспотевшие лица. — Если бы не беженцы, муха пролетит — и та на виду…

Но Саша был неумолим.

— Разгильдяев надо снять с дежурства, — распорядился он. — Оружие отобрать… Дать задание — разыскать во что бы то ни стало.

Ребята выслушали приказ с сосредоточенным видом, как и подобает настоящим дисциплинированным воинам. Ни у кого больше не повернулся язык перечить комиссару.

Рядом текла река. Вода была теплая, как парное молоко, она манила, звала к себе. И Саша, искоса посмотрев на ребят: одобряют они или нет? — решил искупаться.

— Ладно… — примирительно сказал он, сбрасывая с себя рубашку. — Можете тоже купаться.

Глядя на него, разделись и полезли в воду ребята-тимуровцы.

Купались недолго. В другое время ребята полежали и повозились бы на горячем, усеянном темными ракушками песке, но сейчас настроение у всех было тревожное. Витюшка повел свою команду обратно к табору беженцев, а Саша другой тропинкой поднялся на гору. Если бы он свернул немного в сторону, то в густой чаще кустов увидал бы человека, которого ребята так усердно искали. Человек лежал на траве, в тени куста, и крепко спал. Если бы Саша взглянул на него, то узнал бы знакомого односельчанина. Но Саша прошел мимо в каких-нибудь десяти шагах, погруженный в свои мысли. Он даже не заметил, как рядом из-за обрыва высунулась лохматая золотоволосая голова Егорки Астахова, всегда любившего ходить не там, где ходят люди.

— Стой, ни с места! — басовито гаркнул он за спиной Саши.

В руках Егорка держал удочки и ведерко, в котором плескалась мелкая рыбешка.

— Много наловил? — Саша заглянул в ведерко, думая про себя: «И охота же Егору в такое время ходить на рыбалку!» Мелькнула и другая мысль: какое свинство со стороны Егора не зайти за ним!

Саша нахмурился.

— Смотри, — недовольно отозвался Егор, — одна мелкота. Хвостики… Не ловилась сегодня рыба.

— А где ловил, не у моста? Там всегда раньше ловилась.

— Нет, — буркнул Егор и, угадав Сашины мысли, успокоил: — Заходил за тобой утром. А ты спишь… Надежда Самойловна не велела будить тебя.

Саша недовольно поморщился. С тех пор как началась война, он ни разу еще не ходил на рыбалку.

— Куда шагаешь? — спросил Егор.

— Так… — Саша неопределенно пожал плечами.

Они шли по площади мимо сквера, на котором зеленели молодые деревца, в прошлом году посаженные школьниками, и среди густо разросшихся цветов белел на гранитном постаменте памятник Ленину. Мимо оглушительно тарахтели по пыльному булыжнику тяжело груженные мешками подводы — колхозники везли на склад зерно нового урожая. Возле желтоватого оштукатуренного двухэтажного здания, в котором помещался военкомат, на панели сидели призывники, сложив свои вещевые мешки у стены. Возле них толпились заплаканные женщины, ребятишки.

— Вот… а нас не взяли, — Саша с завистью поглядел на выходивших из военкомата людей.

На улице рядом с уже закрытым на замок газетным киоском бойко торговал пивной ларек. У прилавка сгрудились колхозники. Продавец, отец Егора Астахова, прозванный почему-то Чугреем, громко тараторил с посетителями, то и дело повторяя: «Ваше здоровьице!.. Ваше здоровьице!..»

Егор шел молча, сгорбившись, стараясь незаметно прошмыгнуть мимо ларька. Ему было стыдно за отца, который в такое время все еще продолжал думать о наживе.

— Заходи, — предложил Егор, когда они остановились на перекрестке.

— Зайду, если только на операцию не уедем, — нерешительно пообещал Саша. — А ты что? — спросил он, видя, что Егор чем-то взволнован. — Опять с отцом буза?

Егор молча кивнул и медленно поплелся домой. Теперь Саша понял, почему Егор с утра ушел из дому на рыбалку. Он хотел окликнуть его, остановить, но Егор уже завернул за угол.

«Плохи дела у Егора, — думал Саша, направляясь к райкому комсомола, — с отцом нелады. Да еще и переэкзаменовка на осень по русскому».

«Теперь не до переэкзаменовки…» — решил Саша и тут только сообразил, что в воскресный день райком комсомола закрыт. Но он ошибся, увидав распахнутые настежь двери.

Во время войны смешались понятия о выходных и будничных днях. Все дни стали одинаковы. В райкоме комсомола неумолчно звенел телефон, на лестнице и в коридоре толпились пришедшие из района комсомольцы в запыленных ботинках, вихрастые, загорелые. Шли разговоры о курсах минометчиков, об истребителях танков. Саша понял, что происходит очередная мобилизация комсомольцев. С какой завистью он смотрел теперь на этих деревенских ребят, которым посчастливилось родиться раньше его!

Миловидная рыженькая пионервожатая Машенька, в эти дни работавшая в райкоме машинисткой, приветливо кивнула Саше головой и посоветовала подождать.

Прежние работники райкома комсомола, которых Саша немного знал, ушли в армию. Секретарем райкома теперь была Чернецова. Она помнила его еще по школе. С ней можно откровенно поговорить. Поэтому Саша смело шагнул через порог в знакомый кабинет, где его еще совсем недавно принимали в комсомол. Чернецова, одетая в полувоенную форму — гимнастерку с ремнем и кирзовые сапоги, — была одна. Сбивчиво, неожиданно смутившись, он рассказал о цели своего прихода.

— Хочешь быть радистом? — Чернецова, подняв узенькие ниточки бровей, с любопытством поглядела на Сашу.

— Да, если будет разверстка на такие курсы, то меня пошлите, — снова повторил Саша.

Чернецова вспомнила — в городском кинотеатре она на днях видела военный киносборник. Там советский радист на занятой врагом территории вел себя смело и мужественно, и все у него получалось легко и просто. Посмотрев этот киносборник, наверное, не один этот смуглолицый худощавый паренек с открытым взглядом захотел быть похожим на героя фильма.

— На такие курсы пока еще никого не посылаем, — сказала Чернецова, разбирая на столе бумаги. — А вот в Саратов тебя можем направить. — И, видя, что Саша смотрит недоумевающе, пояснила: — Эвакуируем ребят из детдома. Надо помочь в дороге.

— Ну-у… — У Саши даже изменился от обиды голос. — Я в истребительном батальоне… на военном положении…

— Комсомольцы все на военном положении… — строго поправила его Чернецова. — Куда пошлют, туда и поедешь.

— Понятно… — четко ответил Саша, и от обиды у него не осталось и следа.

Вместе с Чернецовой Саша стал перебирать на память знакомых ребят. Вышло так, что Саша называл, а Чернецова что-то отмечала в своем списке. От секретаря Саша ушел с поручением сообщить Наташе Ковалевой и Володе Малышеву, чтобы они зашли в райком. Наташа была дома. Увидев в окно Сашу, она выбежала на крыльцо.

— Какой ты бессовестный! — укоризненно качая головой, говорила Наташа, ведя за собой по темным сеням гостя. — Забрал у меня книжку, обещал через несколько дней вернуть и все не несешь.

Хотя Саша и на этот раз не захватил с собой томик стихов Блока, хотя она упрекала Сашу ворчливым тоном, он понял, что Наташа рада его приходу. Глаза у нее улыбались, а оттененные легким пушком щеки заметно румянились.

— Ты не ругайся, Наташа… — серьезным тоном предупредил Саша. — Я сегодня злой… — и весело рассмеялся.

Мир был сразу заключен.

В просторной полутемной комнате с низким потолком и маленьким окошком, куда Наташа ввела гостя, все были заняты делом. Прохор Сидорович сидел в своем коричневом кожаном фартуке у бокового окна за верстаком. Зажав между колен сапожную колодку на железной ноге, он точными ударами молотка неторопливо вбивал один за другим гвозди в подошву и вполголоса тянул дребезжащим тенорком:

Во субботу, день ненастный,

Нельзя в поле работать…

Дарья Сидоровна расположилась у другого окна за большим столом, на котором лежал ворох белой бумазеи. Она быстро строчила на машинке, не обратив никакого внимания на вошедшего Сашу.

Зато Прохор Сидорович, вскинув на морщинистый лоб очки в медной оправе, испытующе взглянул на Сашу и по своей привычке подковырнул:

— Что-то зачастил к нам, Сашуха? Не жениться ли собираешься?

Наташа, фыркнув, быстро проскользнула в свою комнату. Саша, смущенный, прошел вслед за ней.

«Вот ехидный старик», — подумал он. И совсем уж не так часто они встречались с Наташей, а в последнее время и совсем не приходилось бывать у Ковалевых.

— Ты посиди, — сказала Наташа, — я сейчас… — Она юркнула за дверь.

За стеной «ехидный старик» продолжал тянуть свою нескончаемую «субботу». Монотонно стрекотала швейная машинка. Пахло варом, кожей, а из раскрытого в сад окна ветерок доносил запах спелых яблок. Саша сидел на стуле, рассеянно поглядывая по сторонам. В комнате у Наташи все блестело чистотой, было уютно и как-то очень светло. У стены стояла узкая железная кровать, покрытая белым пикейным одеялом. Рядом приткнулся маленький столик с книгами, над столиком висел портрет покойного отца Наташи в красноармейском шлеме-буденовке и ниже — вырезанный из журнала портрет писателя Николая Островского.

Наташа быстро вернулась обратно с полной тарелкой краснобокой китайки. Поставив тарелку на стол перед Сашей, она нарочито строгим голосом сказала:

— Кушай! Попробуй только у меня отказаться!

В простеньком, белом с розовыми цветочками платье, так шедшем к ее смуглому продолговатому лицу и иссиня-черным вьющимся волосам, Наташа сидела на подоконнике и, болтая босыми ногами, грызла мелкие яблочки.

— Ты не обращай внимания на дядю… — заговорила она, видя, что Саша по-прежнему чувствует себя неловко в ее комнате. — Он не вредный. Он всегда такой. Это еще ничего. А когда он под хмельком, то прямо спасу нет. Хоть из дому убегай: прицепится, как крючок, и начнет пилить. И знаешь?.. — Наташа сделала большие глаза и удивленно покачала головой. — Говорит, я за справедливость борюсь… Уму-разуму учу. Вот и поговори с ним. Но он не злой.

«Ладно, — думал Саша. — Раз ты оправдываешь его, как-нибудь потерплю, не стану обижаться».

Они помолчали. Не сразу Саша начал свой разговор.

— Это что же — предлагают мне эвакуироваться? — обиженно спросила она Сашу, когда он рассказал, что был в райкоме комсомола. Еще больше она рассердилась, когда узнала, что Саша сам назвал ее фамилию Чернецовой.

— Эх, Шурик, Шурик! — с горечью покачала она головой. — Удружил же ты мне!

Саша вдруг рассердился:

— Вот что: давай прекратим этот разговор. Пошлет тебя райком комсомола — и поедешь. Меня пошлет — и я поеду. Какие теперь могут быть разговоры? Слышала сегодня сводку? Ожесточенное сражение по всему фронту, от берегов Ледовитого океана до Черного моря.

— Слышала… — грустно сказала она. — Все слышала… — И, вскинув на Сашу свои еще более потемневшие глаза, с явной надеждой спросила: — Шурик! Если фашисты до нас дойдут?.. Что мне тогда делать?.. Ты скажи, посоветуй…

Раньше Саша не видел Наташу такой растерянной, присмиревшей. С волнением она ожидала его ответа.

— Не могут они до нас дойти… — решительно заявил он, стараясь успокоить девушку. — Вот увидишь… Скоро все по-другому повернется… По-моему, только панику создают с этой эвакуацией. Ну детишек, ясное дело, подальше надо увезти. Боятся они самолетов.

— Думаешь, до нас фронт не дойдет? — с явной надеждой спросила она. — Уж очень быстро фашисты наступают…

Долго еще сидели они рядом и разговаривали о том, что волновало в эти дни всех советских людей.

— Ложусь спать с одной думкой, — говорила Наташа. — Проснусь, а радио вдруг заговорит: «Началось наше генеральное наступление по всему фронту…»

— Я тоже жду… — говорил Саша, удивляясь, что такие же мысли были и у него самого.

Пора уже было уходить. Саша нерешительно стоял у порога.

— Домой? — спросила она.

— Пойду к Володе Малышеву… — сообщил он. — Будет он мне, так же как и ты, голову мылить… Чернецова тоже требует его к себе.

Быстро протянув Наташе руку, он стиснул ее похолодевшие пальцы и глазами сказал то, что хотелось бы сказать словами: «Ты не бойся… Надейся на меня. Ты мой самый задушевный друг. Я своих друзей всегда уважаю и… люблю». Быстро, твердыми шагами он прошел через большую комнату, словно стараясь убежать от Наташи.

На улице стало еще жарче. Воздух был сухой, накаленный, и Саше захотелось махнуть на реку. Купаться он любил, особенно саженками отмеривать расстояние от берега до берега.

Сунув руки в карманы, Саша медленно шел, поглядывая по сторонам и жалея, что ни о чем не договорился с Наташей. Можно было бы пойти на реку, а вечером в кино.

«Который уже раз так…» — думал он про себя, удивляясь своей нерешительности.

Навстречу, по Коммунистической улице, подпрыгивая на ухабах, стремительно промчался райкомовский «газик», подняв густое серое облако пыли. На заборе сидели босоногие, загорелые, в одних трусах ребятишки и оглушительно стреляли из палок в небо, воображая, что летят неприятельские самолеты. Всюду: на стенах домов, на заборах, на телеграфных столбах — белели плакаты, листовки, объявления горсовета, извещавшие население, как вести себя в случае воздушной тревоги; как бороться с зажигательными бомбами; как соблюдать светомаскировку… Внимание Саши привлекли два плаката. На одном среди темных развалин выделялось человеческое ухо, а надпись крупно гласила: «Болтун — находка для врага!» На другом была нарисована виселица со свастикой и рядом стоял вооруженный немецкий солдат. Внизу чернела надпись: «Вот что готовят тебе, советский гражданин, фашистские захватчики!»

«Посмотрим… что еще мы фашистам приготовим…» — подумал Саша, рассматривая плакаты.

По противоположной стороне бодрой рысцой бежал пожилой одноглазый почтальон Михеич. Саша знал, что Михеич потерял свой глаз на фронте, во время прошлой войны с немцами, обороняя полковое знамя. За свой подвиг Михеич имел солдатский георгиевский крест, которым очень гордился.

И теперь, нацепив на свой серый китель «Георгия», Михеич не шел, а бежал пригибаясь от тяжести объемистой брезентовой сумки. За ним ожидающе и тревожно из окон домов следили десятки глаз.

— Получай, Марьюшка, от сына! — весело кричал Михеич, размахивая письмом. — А тебе, Пелагеюшка, нет ничего. Завтра ожидай…

Саша стоял и смотрел на Михеича, удивляясь его — неистощимой говорливости, как и все мальчишки, завидуя георгиевскому кресту.

«Герой… — думал Саша. — Раньше тоже за подвиг награждали».

— Чего загляделся?.. — услышал Саша позади знакомый грубоватый голос и почувствовал, как кто-то весьма невежлива толкнул его в бок.

— Это ты, Митяй… — обрадовался Саша. Перед ним стоял Митя Клевцов, франтовато одетый — в новой рубашке, в сером пиджаке, с различными значками, до которых он был большой охотник.

— Сегодня не едем. Можно отдыхать, — тихо сообщил он, крепко пожав Саше руку.

— В кино не пойдешь? — осведомился Саша. — Новый киносборник.

— Может быть, — неопределенно отозвался Митя, и его широкое, с толстыми губами и коротким носом лицо приняло задумчивое выражение.

Митя любил говорить про себя во множественном числе. И теперь он снова повторил:

— Может быть, и сходим…

Саша так и не понял: согласен Митя пойти в кино или у него свой план на свободный вечер. Митя был старше Саши почти на два года.

Он уже до войны работал на шахте и считал себя опытным, бывалым человеком. Дружба между ребятами возникла недавно — в истребительном батальоне. До этого они мало знали друг друга.

Саша молчал.

— Зайдем ко мне? — предложил Митя и пообещал: — У меня патроны есть лишние. Сходим в лес, постреляем…

Он знал, что Саша любит стрелять. Саша замялся. В последнее время Саша иногда заходил к Мите, был знаком с его матерью — Варварой Христофоровной, приветливой, разговорчивой женщиной. Знал его младшего брата и старшую сестру, работавшую в школе учительницей.

— Некогда, Митяй! Честное слово, некогда… — признался Саша. — Бегу к Володьке Малышеву. Вызывают его в райком комсомола.

Володя Малышев был дома. Он сидел у себя в маленькой комнатке на втором этаже. У него болели зубы. Который уже день решал Володя один и тот же важный вопрос и никак не мог его решить: какова будет его дальнейшая жизнь? Его так же, как и Васю Гвоздева и Егора Астахова, в истребительный батальон не взяли (Саше Чекалину помогло его умение ездить верхом). Нужно было как можно быстрее определить себя. То он склонялся к мысли поступить в военный госпиталь (теперь все госпитали были военные) санитаром. То им вдруг овладевало страстное желание уехать куда-нибудь поближе к фронтовой зоне и там влиться добровольцем в какую-нибудь воинскую часть.

— Академик! Ты дома? — крикнул за дверью знакомый голос, и в комнату, стремительно рванув дверь, вошел Саша, как всегда деловитый, озабоченный. Последний год Володя носил очки в роговой оправе и поэтому получил в школе от своих друзей почетное прозвище — Академик.

— Все мечтаешь?.. — осведомился Саша, наливая из графина стакан воды. Он залпом выпил и тяжело рухнул на диван.

— Сижу, как мышь в норе… — пожаловался Володя, поглаживая рукой распухшую щеку. — Второй день мучаюсь.

Жесткие, коротко остриженные темные волосы у него на голове стояли дыбом, как у ежа.

Он спокойно выслушал Сашу, узнав, что ему нужно зайти в райком комсомола.

— Понятно, — сказал он. — Куда-нибудь хотят направить…

На столе у Володи лежали военные книги, инструкции: как стрелять из пулемета, из винтовки. Отец у него с первых дней войны находился в Красной Армии, мать на лето уехала к родным работать в колхоз.

— Только вот как я пойду с такой щекой в райком? — усомнился он. — Придется отложить до завтра.

— Полоскать шалфеем хорошо, — посоветовал Саша. — Ну ладно, Володя, поправляйся.

От Малышева Саша вышел с приятным сознанием человека, удачно выполнившего все поручения.

В сквере, огороженном низкой железной изгородью, Сашу догнал подвижной, худощавый Вася Гвоздев. Он мчался домой из продмага с пакетом соли в руках.

— Был у Володи, — сообщил Саша, — страдает, бедняга, зубами, но готовится. Всё книги по военному делу штудирует.

Вася неопределенно тряхнул кудлатой головой. Он тоже был бы не прочь пойти в военную школу.

— В этом году набора не будет, — авторитетно сообщил он, перекладывая с руки на руку пакет с солью. — Если, подаваться в армию, то надо добровольцами.

— Заходи, — сказал Саша, не зная, о чем еще говорить.

— Зайду, — пообещал Вася и заторопился домой. Саша тоже направился к себе, но в это время издали показался Витюшка. Завидев брата, он что есть духу примчался к нему и торопливо, задыхаясь, сообщил:

— Шурик!.. Тебя к командиру батальона, срочно… Заходили на дом. Наверно, ехать на операцию… — Глаза у Витюшки блестели. Как он завидовал своему брату!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.