Глава 18 Кровавые майские дни

Глава 18

Кровавые майские дни

В мае 1943 года мы пережили трудные кровавые дни. По селам и лесам от Степангорода до железнодорожной линии Удрицк — Сарны орудовала банда бандеровцев под началом поповского сынка, некоего Сашка. Это был жестокий убийца. Он и его банда пытали и истязали свои жертвы. Их жестокость не знала границ.

В деревне, недалеко от Степангорода, проживала не успевшая бежать в лес польская семья. Мать, пожилую женщину, сначала повесили, а затем ее тело положили на горячую печь, где оно превратилось в черную массу. Пятнадцатилетняя девушка лежала в ночной рубахе на пороге с наполовину отрубленной головой. Тихий ветерок развевал ее светлые волосы, и луч солнца золотил их. В хате лежали тела остальных членов семьи, расстрелянные, изрубленные. У двоих было перерезано горло.

С этим Сашко и его бандой нам приходилось вести беспрерывные бои. Немцы снабжали банду хорошим оружием. Сашко был молодым, красивым парнем, работал у немцев сначала переводчиком, а затем судебным следователем. Гестапо его освободило от занимаемой должности, чтобы дать ему возможность стать атаманом банды. Ранее, работая у немцев, он совершал зверские расправы над евреями.

Из-за этой банды нам приходилось большей частью передвигаться днем, так как ночью опасались засады бандитов. Банда атамана Сашко устроила страшную резню в еврейском семейном лагере на хуторе Вербы, где лагерь остался, когда мы отправились в Перекалье. Там же остались партизаны, ушедшие из отряда в знак протеста против изгнания из него еврейских девушек. Бандиты Сашко, видимо, узнав, что в Вербах осталось мало партизан, напали на хутор.

Там было всего семь хат, со всех сторон окруженных лесом. Обитатели хутора всегда помогали партизанам, делились с ними всем, что имели. В хате высокого, усатого полещука Моисея долгое время располагались члены штаба. В сильные морозы и снежные метели находили евреи на хуторе приют и еду.

Когда бандеровцы напали на Вербы, там находилось несколько партизан. Они оказали сопротивление, но силы были неравные. В банде Сашко было около 200 человек, причем хорошо вооруженных. Евреи ушли в лес. Бандиты тем временем захватили хутор и потребовали от Моисея, чтобы он повел их в лес к евреям. Моисей отказался, и бандиты отрубили секирой ему голову. Тело Моисея они бросили в огороде. Затем бандиты стали принуждать семнадцати-восемнадцатилетнюю дочь Моисея повести их в лес к евреям, но и она отказалась. Бандиты изрубили и ее. Бандитов повел в лес к евреям зять Моисея, и там они устроили страшную резню.

Эту зверскую расправу с евреями бандеровцы осуществили как раз тогда, когда мы возвращались в Сварыцевичские леса. Крестьяне нам об этом сообщили. Был полдень. Мы решили, что лучше напасть на бандитов вечером, когда стемнеет и они не смогут бежать.

К вечеру отряд отправился в направлении Бродницкого леса. Был уже поздний вечер, когда мы окружили хутор. Оттуда доносились пьяные голоса разгулявшихся убийц. Они там справляли свой разбойничий праздник.

Мы напали внезапно. Многие из бандитов были мертвецки пьяны. Мы открыли по ним стрельбу, когда они находились в хатах и клунях. Среди бандитов поднялась паника, и они побежали из хат и клунь. Но со всех сторон их встретил партизанский огонь. Десятками падали они от партизанских пуль. Некоторые попали живыми в руки партизан. Их загнали в болота, где они погибли в трясине. У еврейских партизан были свои счеты с фашистами-бандеровцами. В этом бою особенно отличились Александр Куц, братья Шпинь, Перчик, Сема Фиалков, Губерман, Мудрик, Зелик Койфман, Меер Глезер, Мойше Ланда, Тульчин, Лейвик Фишман (из Пинска), Мойше Туркенич и другие.

Всю ночь преследовали мы тех бандитов, которым удалось бежать в лес. Когда рассвело, мы обнаружили погибших евреев из семейного лагеря. Тела их были искромсаны. В разных местах были разбросаны руки и ноги. У некоторых вороны успели выклевать глаза. Некоторые тела были изгрызены дикими кабанами. На хуторе на межах между грядками нашли мы изрубленные тела Моисея и его дочери.

Настроение у еврейских партизан после этой резни было подавленное и угнетенное. Уходя на Перекалье, мы не взяли с собой еврейский семейный лагерь, и теперь нас мучила совесть. Нам всегда с трудом удавалось получить согласие командования отряда брать с собой семейный лагерь. Тем более трудно было этого добиться, когда наш отряд отправился к Перекалью, чтобы участвовать там в сражении с немцами.

С хутора Вербы мы ушли на Вичевские хутора, чтобы там установить наблюдение за немцами, передвигавшимися по дороге Серники — Городно. Мы изо дня в день совершали нападения на них, нанося им потери. Группы партизан проникали в Серники, убивали немецких часовых, забрасывали гранатами немецкие бункера и доты. Все эти действия привели к тому, что немцы оставили Серники.

В тот же день мы обосновались в Вичевке.

В деревнях и хуторах мы чувствовали себя безопаснее, чем в лесу. Бандеровцы чаще выслеживали нас на краю леса, чем в деревнях. Мы расположились в лучших домах, разместили в двух из них амбулаторию и госпиталь. Мы пустили мельницу, и крестьяне из окрестностей приезжали молоть за плату зерно. Эту плату взыскивал партизан, прикрепленный к мельнице.

Пару недель стояли мы в этом селе. За это время я подготовил специальные издания с изображениями длинных гайдамацких секир. Было проведено несколько сходов крестьян, на которых мы освещали положение на фронтах и рассказывали о зверствах фашистов. Нам казалось, что мы можем так стоять в деревне, по крайней мере пока отряды Соединения не возвратятся с аэродрома и не доставят оружие и амуницию.

Немцы закрепились в Городно. Это было маленькое еврейское местечко. Как только немцы оккупировали местечко, они убили всех мужчин, а в августе 1942 года «ликвидировали» оставшихся в живых евреев. Когда-то Городно было хасидским местечком. Половина хасидов были сторонниками Столинского ребе[61], а другая половина — сторонниками Любавичского ребе. Местечко стояло на глинистой почве, и крестьяне изготовляли из глины посуду. Городнянские глиняные горшки и кувшины были известны далеко за пределами края.

В этом-то местечке немцы соорудили огневые точки и бункеры. Городно лежало близ тракта Столин — Пинск. Из-за частых диверсий партизан на железнодорожных линиях, немцы вынуждены были охранять этот тракт.

У нас активно действовала диверсионная группа. Когда мы стояли в Вичевке, наши диверсанты выходили на тракт и нападали на немецкие машины и обозы, которые следовали из Столина в Пинск и обратно.

Одним из успешных диверсионных актов было нападение, проведенное Лейвиком Фишманом. Двое суток пролежал он с двумя диверсантами в засаде в лесу у деревни Лопатино. Днем они забирались на деревья. Фишман услыхал шум приближающейся автомашины. Когда машина поравнялась с деревом, на котором сидел Фишман, он метко бросил в нее гранату. От машины и сидевших в ней немцев и следа почти не осталось. Только фуражка с головы немецкого гебитсткомиссара залетела на дерево, и Лейвик принес ее в Вичевку. Это была фуражка Столинского гебитскомиссара. Крестьяне были поражены.

Часть партизан отправилась на берега Припяти, чтобы там выслеживать немцев. Немцы использовали Припять, как водный путь для перевозки зерна и других продуктов из богатой Украины в Германию. Берега Припяти покрыты зарослями камыша и вербами. Там партизаны Коли Диковицкого устраивали засады на проходящие немецкие барки и пароходы с зерном.

Однажды у места впадения реки Пина в Припять проходили три большие барки. На каждой из них было по два десятка немецких солдат. Партизаны обстреляли барки и забросали их гранатами. В барках образовались пробоины, и они стали тонуть. Немцы пустились вплавь к берегу, но партизаны продолжали в них стрелять, и почти все они утонули. Только двум немцам удалось подплыть к берегу, и они сдались партизанам. Один из них был ранен в ногу. Партизаны решили доставить немцев в штаб, в Вичевку, их связали и бросили на повозку

Мне пришлось провести с ними первые допросы. Когда я подошел к повозке, немцы лежали, как связанные телята, которых везут на убой. Их сняли с повозки, ввели в штаб и развязали руки. Часовые охраняли их днем и ночью. Вокруг дома собралось много крестьян и крестьянок, пришедших посмотреть на них, как на чудо. Штаб отряда решил держать немцев у себя, пока не вернется штаб Соединения. Это был своего рода подарок командованию Соединения от нашего отряда. Я предложил пленным написать свои биографии, и они сейчас же взялись за это. Хоть я и знал, что они не напишут правду, но интересно было все-таки знать, что они напишут. Один писал, что был пламенным коммунистом и после первой мировой войны вступил в Берлине в партию Карла Либкнехта и Розы Люксембург, что при Гитлере принимал участие во всех мероприятиях нелегальной коммунистической партии. Другой писал, что он все годы был пацифистом, что дружил с евреями и что бабушка его была еврейкой.

Прошло два дня. Вся окрестность узнала о немцах. Крестьяне приходили в Вичевку с женами и детьми. По очереди их пропускали к немцам. Крестьянам было удивительно, что немцы сдались в плен партизанам. Убитых немцев крестьяне видели, но пленных — никогда.

Через пару дней бандеровцы напали на село. Это было для нас неожиданно, так как мы себя чувствовали в безопасности. Помнится, был прекрасный майский вечер, с полей доносились сладкие весенние запахи и аромат полевых цветов. Я до двух часов ночи гулял по длинной деревенской улице. Несколько раз проходил я мимо колодца, где в ноябре 1942 года столкнулись мы с полицией. Я даже подумал, что больше таких «сюрпризов» у нас не будет. В два-три часа ночи я принял по радио последние известия. Потом я зашел в дом и застал пленных немцев спящими, часовые их охраняли. Они имели приказ в случае нападения расстрелять их. Оттуда я пошел спать. Недалеко, в окружении вишневых деревьев и молодых сосенок, стояла маленькая хатка, в которой мы с Матусом Бобровым ночевали. Здесь обычно также спали наши самые молодые партизаны: обоих звали Натанами. Десятилетнего звали Натан, младшего — Натанчик. В хатке жила старушка-крестьянка с душевнобольным внуком.

Всего через несколько минут после того как я лег, вдруг послышалась стрельба. Я подумал, что это стреляют наши партизаны. Но стрельба усилилась. Вблизи раздались взрывы гранат. Мы все поднялись и схватили винтовки. Я хотел побежать к дверям, но Бобров резко рванул меня за рукав и потянул к окну. Он раскрыл окно и через него на улицу выпрыгнул Натанчик, за ним Натан, а затем Матус. Над нами летели пули. Дом, где находился штаб — в пламени. Мы разбежались в разных направлениях. Возле себя я увидел молодого партизана, 14-летнего Ваню из Хиночей. Он говорит мне, что нужно поскорее перебежать улицу, и тут падает, раненный пулей. Я свернул к сараям и побежал в поле, где росла рожь. Там я увидел группу из десяти-двенадцати наших партизан. Мы подбежали к окопу и открыли стрельбу по деревне. Сейчас же усилился огонь в нашем направлении. Мы вынуждены были отойти, но затем опять пошли в сторону села. Стрельба ослабела. Мы подошли к селу. Снова завязалась перестрелка. Одновременно стали обстреливать врага с другой стороны села. Партизаны, сначала растерявшись, постепенно овладели положением и после боя вынудили врага оставить село.

Мы вступили в село. На огородах, во дворах, на длинной сельской улице лежали убитые партизаны и бандеровцы. Я узнавал убитых партизан. Они лежали, как живые. Мы направились к соснам, где находился еврейский семейный лагерь. Здесь мы насчитали семнадцать расстрелянных. Во дворе, где находился госпиталь, лежали двое партизан и Матильда. Матильда была расстреляна и изрублена. На ее груди ножом вырезана шестиконечная звезда «Маген-Довид».

Мы узнали, что через несколько минут после того как мы выбежали из хаты крестьянки, туда ворвались бандеровцы. Они убили внука крестьянки. Возможно, если бы я бежал из хаты через дверь, я бы наткнулся на бандеровцев и они убили бы меня или схватили живым.

Партизаны охраняли только дороги, ведущие в село. Бандеровцы же пробрались в село огородами и дворами, их провели пронемецки настроенные крестьяне села. Возможно, часть бандеровцев проникла в село еще днем. Ведь по внешнему виду бандеровцы ничем не отличались от местных крестьян.

Мы собрали убитых и похоронили их. Убитых в Вичевке, как и в Вербах, трудно было опознать. Они были изуродованы, иссечены на куски. Нам удалось установить имена следующих мучеников и героев:

Лейзер Фридман с женой, Аврум Ворона с женой Геней и двухлетним сыном, трое дочерей Мойше-Арона Кринюка — Сарра, Малка и Ривка, двое мальчиков Шолома Ботвинника — Ноях и Меир, Мотл Коник с дочерью, Сима Розенцвайг с детьми Шимл и Розой (кузины профессора Хаима Вейцмана[62]), дочь Шмуэля Шойхета — Нехама Фельдман, Яков Фиалков со своим маленьким сыном.

Все они из Серников.

Мы опознали также: девушек Хасю и Рахиль из Высоцка, девушку из Кореца, мальчика из Городно, пинского еврея с женой и дочерью, пинскую еврейку Пастернак, домбровицкую еврейку Абериант с дочерью Машей, Зайделя Гравера и Хаю Шейман из Домбровиц.

Мы узнали павших партизан Пейсаха Койфмана из Вичевки и Матильду Хайну.

В том сражении погиб наш любимый певец Назар.

Весь день мы провели в деревне, а ночью отряд отправился преследовать бандеровцев. Мы их настигли в лесу на Рублевском шляху, по ту сторону Городно. Бандеровцы храпели у костров, кто сидя, кто лежа. Мы со всех сторон набросились на них, и десятки бандитов остались на месте неподвижными.

Но слишком велики были наши потери. Обе резни — в Вербах и в Вичевке вошли в нашу жизнь как страшная трагическая глава. Это были тяжелые, незабываемые дни. Хотя с того времени прошло уже двенадцать лет, но этот кошмар не померк в моей памяти.