Глава 24
Глава 24
Около девятнадцати ноль-ноль рота вернулась в полк. Побросав оружие и амуницию, несколько человек третьего взвода, в том числе Саша и Гора, пошли в санчасть. Но на полпути Гора убедил ребят сделать крюк и заскочить на продсклад. Перед железными ЦРМами хозяйственного двора части остановились.
Слышь, Гора. Я тебе говорю — он всех нас на хрен пошлет! Ты же этого мудака знаешь… — Шурик имел ввиду начальника продовольственных складов, известного всему полку крутым норовом гвардии старшего прапорщика Поцелуйко.
— А мне кажется — даст.
— Да с какой стати?! — Шурик, как обычно, был не в меру агрессивен и вдобавок заметно заведен с самого утра.
— Ну, мы ему объясним, что так и так… Не себе ж берем, в конце концов!
— Да кого это волнует?!
— Нэхай пийдэ. Побачимо, — неожиданно поддержал Гору Братусь.
— Ой, да пусть! Мне-то что! — безнадежно махнув рукой, сдался Шурик. — Только, слышь, Гора, по-быстрому.
— А я уверен — получится, — уже включился в разговор и Саша.
— Ты ба! — проронил Мыкола и протянул «молодцу» выкуренную до половины сигарету.
Ждали молча. Говорить не хотелось, да и так все было ясно без слов. Друзья видели, какая у Валерки в колене дыра, и прекрасно понимали, что если и придется встретиться вновь, то только уж после демобилизации.
* * *
— Ну, а тебе чего надобно, старче? — прапорщик в упор рассматривал здорового измученного, явно только-только спустившегося с гор солдата. Сам Поцелуйко был до неприличия низок и любого мужика выше среднего роста воспринимал как личное оскорбление. Ну а если тот, ко всему прочему, еще и не умел себя вести должным образом по отношению к прапорщику, то начальник продскладов тут же давал наглецу отпор — и на словах, и на деле.
Гора и рта не успел открыть, а Поцелуйко уже на все сто знал, что привело его сюда. Безусловно, знал он и ответ, который даст, выслушав заискивающе-уважительную речь.
— Товарищ старший прапорщик. Мы из четвертой роты, у нас тут одного ранили…
— Мы — это кто? Самодержец всея Руси, что ли?
— Да ребята, там, — Гора неопределенно махнул рукой, — на входе.
— А чего не заходят?.. Ну что плечами пожимаешь?
— Не знаю…
— Не знаешь, да. Ну, ладно. И что дальше?
— Вы бы дали чего, в передачку. А то с пустыми руками…
— Передачки только в тюрьме и телевизоре, понял? Слушай, а это не тот раненый, у которого брат вместе с ним служит? Не ты ли случайно?
«Проверка на вшивость» — ну, любил прапор это дело!
— Да нет. Я и не слышал, чтоб тут у кого братья служили…
— А… ну, ну. А что, друг твой, это как? Лучший друг у тебя, что ли?
— Нет… Так просто, друг, да и друг. Нас тут пятеро… друзей.
— Ладно! Ты парень, вот что. Постой здесь, я щас, — вдруг засуетился начальник складов. На, покури. — Он неожиданно сунул в руки Горе початую пачку «Ростова». — Я щас!
Через несколько минут, словно колобок, он выкатился из-за штабелей ящиков и контейнеров.
— На, держи!
В полиэтиленовом пакете были кучей свалены: пачки с галетами, сыр, шоколад и другие прелести офицерского доппайка.
— На вот, еще возьми. — Поцелуйко ткнул Горе бутылку мандаринового сиропа. — Тебя как зовут?
— Леонид.
— Слушай-ка, Лень, а он, друг твой, курит?
— Ну конечно…
— А! Ну, на тогда! — прапорщик поверх битком набитого пакета сунул блок офицерских, с фильтром.
— Если через пару дней не отправят. Подходи. Я тут предупрежу, на случай…
— Спасибо, товарищ прапорщик. Сигареты ваши…
— Да ладно, кури. С четвертой, говоришь. Я зайду, может…
После того, как Гора ушел, прапор выволок на свет «резервную» поллитровку и, налив полный стакан «под Марусин поясок», храпнул его в три глотка.
— Не дам?! Я те-е не дам!
Вот таков он был, прапорщик Поцелуйко. Попробуй — пойми его, поцелуй-ка в одно место.
* * *
— Ты с-смотри-и-и! — первым отреагировал на появление Горы Шурик. — Слышь, у тебя кусок часом с дувала не сорвался?
Все засмеялись, шутка понравилась, гостинцы — еще больше. Через пять минут пятерка уже умоляла сестричку пустить их в палату интенсивной терапии: «Попрощаться».
— Как ты, братишка? — Шурик подкладывал сонному Валере подушки под спину, а Мыкола тем временем раздавал по трем остальным кроватям с ранеными пачки «цивильных» сигарет…
— Да вроде как… Ничего. Накололи. Не болит уже. Кость ниже сустава раздроблена, будут оперировать. А это, — он кивнул в сторону торчащих из-под гипсовой шины пластиковых трубок, — так, временно.
— Здесь резать будут? — поинтересовался Гора.
— Да ну что ты! В Союзе…
— А в кундузском что — койки кончились?
— Да нет. Не те условия… Лень, у меня ж часть кости вообще на хрен вылетела. — И, перебив повисшее в палате неловкое молчание, добавил: — Майор говорит: раз ты с Украины, то пошлют тебя на лечение в Киев. Там окружной военный госпиталь.
— Ну вот, — рассудительно подытожил Шурик. — Там мать приедет, полгода подержат — ты сестричек пощупаешь, потом отпуск, пока назад приедешь — дембель! Класс!
— Да ты че, Шурик?! Меня ж спишут! Я вам говорю: почти два сантиметра кости вылетело! Это ж инвалидность!
Толпа притихла.
— Да ладно, Валера! Сейчас кости наращивают, это тебе любой скажет! Правильно, Гора?
— Угу. Я тоже слышал. Илизаров, кажется, кости вытягивает…
— Ладно… Вы че, бля, мне сопли вытирать пришли, в самом деле! Что там у нас?
— Да у нас… Мужиков сегодня вытаскивали.
— Ну и как они?
— А! — отмахнулся Шурик. — Как всегда. Не знаешь, что ли?
— Да уж…
— А ты що? Дывытысь ходыв?
— Братусяра! Ну ты шо?! Обдолбленный, чи шо?! Он же лежит! Ну-у дубя-я-ра! — Шурик чуть не подскочил на месте от возмущения.
— Ладно, Шур, не заводись. Нас завтра, если погода позволит, отправят, — сменил тему Валера — А сегодня утром полкач приходил. Вон — по пачке сигарет принес и по бутылке сиропа. Мудило!
— Сучара! Сам так не пошел, ублюдок…
— А че идти? Угробил людей, и хорош. Труппаки таскать — не царское дело! — констатировал Мыкола.
— Да уж… Натаскались жмуриков…
— Ты бы, Гора, молчал побольше! Нашел время…
— Ничего, Шура. Мы-то живы! — Валера вяло похлопал Шурика по плечу. По его виду отчетливо было заметно, как он сдавал и терял силы. Но уходить никто не хотел.
— Эй! Красавцы! Закругляйтесь… — медсестра бойко и решительно повыпихивала всех гостей за дверь. — Завтра придете, никуда ваш братик не денется!
— Давай, Валера, держись! Мы еще подскочим до отправки!
— И прискочите и прискакаете! — Шустрая сестричка-пенсионерка чуть ли не силком захлопнула дверь перед носом.
* * *
Из-за погодных условий, менявшихся каждые три-четыре часа, отправку раненых и убитых отложили на трое суток. Каждый вечер, как по часам, ребята приходили в медсанчасть. И каждый раз гвардии старший прапорщик Поцелуйко без намека на недовольство накладывал Горе полный пакет гостинцев. Сам он, к слову, сдержал обещание и, проведав раненых, выкатил чуть ли не контейнер деликатесов.
На четвертое утро после операции раненых и убитых отправили в Кундуз. Обставили церемонию прощания с погибшими как никогда — с помпой. По каким-то соображениям вертолеты не стали загружать в полку, поэтому весь батальон и разведрота в пешем порядке выдвинулась на аэродром. Простояли на хорошем морозце около часа, пока не подошла машина с телами убитых и автобус санчасти с отправляемыми. Вокруг носилок с запеленованными в проформалиненные простыни тюками построили каре, внесли знамя воинской части. Оркестр что-то там проиграл, после чего полкач и начальник политотдела выступили с краткими, но проникновенными речами: «Родина не забудет своих героев!..», «Ваша смерть не была напрасной!», «Братья, вы навеки живы в наших сердцах!..», «Мы за все заплатим…» — и так далее. Самое интересное заключалось в том, что слова выходили одни и те же, даже интонации похожие, но вот только расставили они их в разном порядке. Ничего, тронуло… Начпо, кажется, даже слезу смахнул ненароком…
После окончания траурных речений заревели трубы военного оркестра, и роты пошли строем мимо тел и приспущенного знамени полка. Тем временем раненых уже успели погрузить в вертолеты.
Шурик и Гора под видом переноски тел умудрились сбежать с построения и в течение всей процедуры прощания с «доблестными сынами Отчизны, сложившими головы за правое дело…» просидели с ранеными в «восьмерке».
— Слушайте, мужики! — Наколотый Валера стал неестественно бодр и чересчур разговорчив. — Поедете на дембель — заваливайте вначале ко мне! У меня хата своя, большая. Водочкой — заранее запасусь. Посидим, железки обмоем, чтоб не заржавели. Ребятишек помянем. Вон тех козлов, — он указал головой в сторону кучки высших офицеров штаба, — безмозглых, как следует обложим! А? Мужики? Приезжайте!
— А чего, приедем! Да, Гора?
— Конечно! Все равно по пути. Мне от Харькова восемь часов на автобусе — и дома. Я точно приеду!
— И ты, Шура, приезжай, обязательно! И Мыколу тащи, и Братуся!
— Да уж, этого урода пока раскачаешь!
— Я тебя умоляю! Да ты мертвого раскачаешь и замахаешь в придачу, если захочешь! Да, Гора?!
— Все весело заржали.
— Ну, так как, братаны? Обещаете приехать?
— Сказали — приедем, значит, приедем! — за двоих ответил Шурик.
— Через несколько минут после окончания построения восемь носилок с трупами засунули во второй «головастик», и вертолеты, отстреливая ракеты, стали кругами подниматься над перевалом. Наколотые анальгетиками и димедролом раненые почти моментально уснули, а осиротевшая четверка, отстав от роты и вольно покуривая на ходу, обсуждала возможность проведать Валеру после дембеля. Сошлись на том, что ничего «военного» в том нет, и решили вначале ехать в Харьков, а уж потом — по домам.