Коммунисты, вперед!

Коммунисты, вперед!

За пыльными окнами пригородного поезда мелькают платформы подмосковных станций. Кончается первая неделя войны, а вокруг тихо, и небо безоблачно, как в дни мира.

Остановка. Выхожу из вагона. На стене деревянного здания вокзала — плакат: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Углубляюсь в лес по тропинке, давно протоптанной дачниками. Вскоре меня остановил голос часового. Через несколько минут я оказался в палатке политотдела 256-й стрелковой дивизии. Вручаю свое предписание начальнику политотдела батальонному комиссару В. И. Попову. На Вениамине Ивановиче и командирах, окружающих его, зеленеют фуражки пограничников. Костяк формирующейся дивизии составляют командиры и политработники войск НКВД. В штатском костюме среди подтянутых людей с подчеркнуто военной выправкой чувствую себя неловко. Начальник политотдела помогает мне: усаживает, доброжелательно расспрашивает о моей работе в мирные дни. Попутно он рассказывает о своих подчиненных, как бы сразу включая меня в их семью. Оказался в этой семье и мой давнишний добрый знакомый Володя Стычков, помощник начподива по комсомольской работе. Мы обнялись.

С Володей я расстался в Промакадемии 22 июня 1941 года. И вот мы снова вместе.

Я возглавил парторганизацию 937-го полка. В части меня встретили тепло. Познакомили с командирами, политработниками. В ротах я побеседовал со многими сержантами и красноармейцами и вскоре понял: полк имеет номер, положенное число бойцов и командиров, и все же это пока еще не боевая единица, а лишь сотни вооруженных людей с разными характерами, с различными взглядами на вещи. В полк их надо было еще сплотить. Свою первостепенную задачу я видел в том, чтобы активизировать работу партийной организации. Ее боеспособность, беззаветная преданность делу Ленина, вера в победу. сплотят людей в настоящий боевой коллектив.

Командир полка майор Михаил Трофимович Хрюкин, офицер опытный и дальновидный, много мне говорил о подчиненных и посоветовал поближе узнать каждого из них. Принимая коммунистов на партийный учет, беседуя с ними по душам, я изучал их наклонности, опыт. Были среди них такие, что хлебнули лиха еще в гражданскую войну и годились мне в отцы. Встретились коммунисты и моего поколения, ударники первых пятилеток: строители, слесари, шахтеры, колхозники. Немало было и молодых парней, вступивших в партию на границе. Как ни осложнялись дела на фронте в те дни, уверенность в том, что мы выстоим и разгромим врага, никого из коммунистов не покидала.

Не все из нас тогда хорошо разбирались в сложившейся на фронте обстановке. Многого еще не знали. Но что касается германского фашизма, его классовой сущности и целей, то для нас, коммунистов, было совершенно ясно: фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических сил империализма. Партия неоднократно подчеркивала, что политика Гитлера направлена на закабаление трудящихся.

Когда мы, коммунисты, беседовали с бойцами, то напоминали обо всем этом. Разъясняли, что гитлеровская Германия стремится надеть на советских людей ярмо рабства, уничтожить завоевания Октября и социализма, что война идет не на жизнь, а на смерть. Нам важно было, чтобы каждый воин глубоко понимал справедливые цели нашей Отечественной войны, проникся чувством непримиримой ненависти к врагу.

Хорошо помню знойный день 3 июля 1941 года. С волнением слушали мы тогда выступление по радио И. В. Сталина. Перед народом и армией партия, Советское правительство выдвинули задачи — беспощадно бороться с врагом, отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, помочь народам Европы освободиться от фашистского ига.

К рабочему классу, колхозному крестьянству и интеллигенции партия обратилась с призывом «Все для фронта! Все для победы!» Это был лозунг, в котором с предельной ясностью и четкостью определялась задача всех народов страны.

...Срок формирования полка был сжатым. Уже 12 июля он погрузился в эшелоны, а 15 июля прибыл на станции Дворец и Лычково в районе Валдая. Наша 256-я дивизия вошла в состав 29-й армии. Все мы остро чувствовали дыхание войны. Вражеская авиация бомбила железнодорожные станции и на бреющем полете расстреливала из пулеметов колонны детей, эвакуированных из Ленинграда. По дорогам нескончаемым потоком шли на восток женщины, дети, старики.

Вслед за нашим эшелоном подходили другие. Завершалось сосредоточение дивизии. Мы успели своевременно создать партийную организацию полка и укрепляли партийные организации в ротах, батареях и отдельных взводах.

17 июля полевая почта доставила нам газеты, в которых был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о реорганизации в Вооруженных Силах органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров.

«Навязанная нам война, — говорилось в указе, — в корне изменила обстановку работы в Красной Армии. Война расширила объем политической работы в нашей армии я потребовала, чтобы политработники не ограничивали свою работу пропагандой, а взяли на себя ответственность также и за военную работу на фронтах.

С другой стороны, война усложнила работу командира в полку и дивизии и требует, чтобы командиру полка и дивизии была оказана полная помощь со стороны политических работников не только в области политической работы, но и в области военной».

Обязанности военного комиссара определялись в «Положении о военных комиссарах Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Комиссар! В самом этом слове было что-то особенное, героическое, легендарное! Комиссар — свежий ветер времен принес это слово из огненных дней Октябрьской революции и битв гражданской войны. Как бы заново вспыхнул свет минувших лет, тех лет, когда молодая Советская республика выстояла под ударами интервентов и белогвардейских банд.

Бесспорно, указ верховного органа власти придал особое значение политработникам, приковал к ним внимание воинов. Разъясняя красноармейцам этот важнейший документ, коммунисты подчеркивали, что на военкомов, на всех политработников возложена задача — быть боевыми носителями духа Коммунистической партии, ее дисциплины, твердости, самоотверженности, мужества и непоколебимой воли к победе над врагами социалистической Родины, быть воинствующими большевиками ленинской закалки.

Комиссаром нашего полка назначили старшего политрука Сергея Изосимовича Чекмарева. Двенадцать лет он прослужил в пограничных войсках, возглавлял партийную комиссию пограничного отряда; хорошо знал военное дело и особенности партполитработы в армии. У меня с Чекмаревым установились деловые и товарищеские отношения. Позже мы стали друзьями. Многому я у него научился.

В полк прибыла группа выпускников Новопетергофского военно-политического пограничного училища имени К. Е. Ворошилова. Их назначили политруками рот. На политработу в подразделениях были выдвинуты и бывшие секретари, члены бюро парторганизаций, призванные в армию из запаса. Сочетание получилось хорошее. Молодой задор и военно-политическая подготовка у одних, большой опыт воспитательной работы с людьми у других.

Сводки Совинформбюро доносили нерадостные вести. На нашем направлении — в районах Холм, Дно, Сольцы, Луга — с новой силой разгорались ожесточенные бои с немецко-фашистскими войсками, рвавшимися к Ленинграду. Штабные офицеры полка по карте изучали район Старой Руссы, полагая, что где-то недалеко от этого города нам придется драться с гитлеровцами. Однако дивизии было суждено встретиться с врагом на другом участке фронта.

19 июля командир полка майор Хрюкин сообщил нам, что получен приказ подготовить батальоны и батареи к маршу. Предстояло совершить трехсоткилометровый бросок из-под Демянска в район станции Назимово, что северо-восточнее Великих Лук. Выступил полк 20 июля. Прошли Демянск. Вскоре оказались на территории Калининской области. Ее районы близки моему сердцу. Одни из них я знал в прошлом, как секретарь Великолукского окружкома партии, другие — как секретарь райкома. Много волнений и радостей было связано с ними. Воспоминания рождала каждая деревня, речушка, рощица... Казалось, вот-вот встретишь друга, соратника... Впрочем, заботы военные все резче выступали на первый план, оттесняя воспоминания.

Шли днем и ночью. Шли, изнывая от жары, задыхаясь от пыли. Шли, пошатываясь от усталости, многие засыпали на ходу. Люди в большинстве не были подготовлены к длительным переходам. Недавние запасники не умели как следует завернуть портянки и потому натирали кровавые мозоли. Еще горше было тем, кто вместо сапог получил ботинки с обмотками. Туго обматываешь ноги — икры болят, нельзя идти, ослабишь — обмотки сползают.

Тяжелее всех было командирам и политработникам. На коротких привалах красноармейцы отдыхали, а у нас продолжалась напряженная работа: проверить, во всех ли подразделениях накормлены бойцы, добыть машины, повозки для ослабевших, провести беседы, познакомить людей со сводками Совинформбюро... Всего не перечесть. Но что самое примечательное: хотя мы почти не отдыхали, никто из нас не поддавался усталости, словно был у каждого из нас какой-то особый запас энергии, прочности. Пожалуй, тогда я впервые по-настоящему ощутил, какая могучая сила чувство ответственности за людей на войне, сила, без которой невозможно командовать даже самым маленьким подразделением, нельзя быть настоящим политработником.

С каждым днем становилось все тяжелее. Многие бойцы, обессилев, валились прямо на дорогу. Стало ясно: необходим большой привал для отдыха и сна. Однако приказом на марш это не предусматривалось.

— Надо что-то делать, — обеспокоенно говорили мне командиры рот и батальонов. — Не выдержат люди.

Мы все понимали, что не случайно нас заставляют идти и идти. Видно, где-то мы очень нужны. Но люди должны прийти к месту назначения боеспособными, иначе вся наша спешка не принесет пользы. Командир и комиссар полка не решались просить у командира дивизии время для отдыха людей.

В то время я еще не очень разбирался в воинской субординации. Шел я в голове колонны, полкового начальства поблизости не было. Вскакиваю на коня и скачу вперед, где, я слышал, в сельской школе остановился штаб дивизии. Иду прямо к комдиву. Он лежал на скамье, укрывшись шинелью. Услышав мои препирательства с адъютантом, командир открыл красные от усталости глаза.

— В чем дело?

Рассказ мой был торопливым и сбивчивым. Командир прервал меня:

— Хватит! Твое дело людей вести, а не отдыха просить. Тоже мне секретарь!..

Вот и весь разговор. С тяжелыми думами возвращался я в полк.

На полпути меня обогнал мотоциклист — офицер связи. Я не обратил на него внимания, хоть он и помахал мне рукой. Ну а вскоре на лесной поляне я увидел часового, а дальше — людей, располагавшихся на отдых. Значит, мне все-таки удалось убедить комдива.

Марш продолжался еще несколько дней. Но больше не было жалоб на усталость, словно ночной отдых прибавил сил на много дней вперед. Помню, пожилой солдат Федор Артемьевич Смелков сказал мне:

— Умнейший у нас комдив, товарищ секретарь, до чего бойцов понимает. Как чувствует, что у людей больше сил нет, так, значит, отдых дает... А ежели не дает — терпи солдат, еще в тебе запаса хватает...

Забегая вперед, скажу, что во время войны мне много приходилось шагать по трудным дорогам, однако этот первый марш был наиболее тяжелым и напряженным.

Пришли вовремя. 27 июля 1941 года дивизия сосредоточилась в районе железнодорожной станции Назимово и вошла в состав 22-й армии Западного фронта. Его войска в это время вели ожесточенные бои с противником на линии Великие Луки, Ярцево, Ельня. 22-я армия находилась на правом фланге фронта. После отхода из-под Полоцка она занимала оборону на рубеже верхнее течение реки Ловать, Великие Луки, озеро Двинье, сковывая семь пехотных дивизий 9-й армии и весь 57-й моторизованный корпус противника.

После короткого отдыха закипела работа. Рыли окопы, проверяли оружие, подносили боеприпасы. Подвезли бутылки с горючей смесью. Это было самое простое средство для уничтожения танков противника. В каждой роте создавали группы истребителей из двух-трех бойцов, вооруженных бутылками и связками ручных гранат. В окопах бутылки держали в отдельных нишах.

Впервые мы встретились здесь с бойцами и командирами, выбравшимися из окружения. Шли они чаще всего группами. В оборванном обмундировании, обросшие, усталые, но с оружием в руках. Радость встречи со своими как-то сразу преображала изможденных людей. Появлялись улыбки, глаза сияли. Наши бойцы кормили их, делились махоркой. Подолгу беседовали. И вот что примечательно: не сломила советских людей беда, не поддались они отчаянию. Рассказывали не о муках своих, а о героизме бойцов, принявших на себя первый удар врага, о стойкости и мужестве пограничников. И думали об одном: быстрее найти свою часть.

На тридцать восьмой день войны, 29 июля 1941 года, 256-я стрелковая дивизия получила боевую задачу. Она должна была вместе с другими соединениями 22-й армии нанести удар по вражеской группировке противника в районе Плоскошь.

Наш 937-й полк совершил переход в район севернее Плоскоши и вступил в бой 8 августа. Первый бой! Наверное, нет ни одного участника войны, который не помнил бы его во всех подробностях.

Комиссар направил нас, работников партийно-политического аппарата полка, в батальоны для проведения митингов, посвященных началу боевых действий. Утром 8 августа после митинга я был в наступающей цепи 3-го батальона и вскоре залег вместе с бойцами под сильным артиллерийским огнем врага: прильнул к земле, втягивая голову в плечи при каждом разрыве снаряда.

После Константина Симонова трудно более точно и емко сказать о самочувствии бойца в такие моменты:

Казалось, чтобы оторваться,

Рук мало — надо два крыла.

Казалось, если лечь, остаться, —

Земля бы крепостью была.

Время шло. Мы лежали, теряя людей ранеными и убитыми. И казалось, этому нет конца.

Вдруг я услышал громкий и уверенный голос:

— Коммунисты, вперед!

Какая сила была в этом призыве!

Я поднял глаза и увидел комиссара полка Сергея Изосимовича Чекмарева. Он стоял под огнем один в зеленой пограничной фуражке с автоматом в руках, с лицом будничным и суровым. Затем комиссар пошел вперед, не оглядываясь. Пошел, не сказав ни слова. Есть все-таки какая-то высшая справедливость судьбы в том, что военное счастье сопутствует мужеству.

Я не могу словами выразить чувство, которое подняло нас, как незримая волна. Знаю только — мы не могли не подняться. Мы устремились за комиссаром, обогнали его. Коммунисты, комсомольцы, все бойцы. В каждом из нас словно жила частица его бесстрашной души. И командир полка майор Михаил Трофимович Хрюкин был среди нас — в цепи наступающих 1-го батальона. К вечеру мы продвинулись вперед и захватили господствующие высоты.

Позже я много размышлял о различных формах и методах партийно-политической работы на фронте. И пришел к твердому убеждению, что ее главный смысл в силе личного примера. Нашим девизом стал лозунг «Коммунисты, вперед!». Пример коммуниста, комсомольца, командира и политработника убедительнее всего воздействует на других бойцов.

Те, кто ходил в атаку, знают, какое психологическое значение имеет чувство локтя, уверенность в том, что ты не один, что тебя всегда поддержат, не оставят в беде, позаботятся о сохранении твоей жизни, прикроют продвижение вперед огнем. И этими надежными людьми были коммунисты, комсомольцы, воодушевлявшие бойцов личным примером и пламенным словом. Они всегда стремились знать настроение людей, умели поддержать их в трудные минуты. Вот почему красноармейцам хотелось находиться в бою рядом с коммунистами.

Во всем этом проявлялась любовь и доверие бойцов к партии Ленина, сила и мудрость которой воплощались в комиссарах и политруках, в коммунистах.

Первая встреча лицом к лицу с врагом принесла нам успех. Трудно переоценить значение этого успеха. Тот, кто начинал войну с отступления, неудачи, с трудом преодолевал психологический шок, а тот, кто начинал с успеха, уже не испытывал страха перед врагом.

Дивизия продолжала наступать, а наш полк был выведен во второй эшелон. Открылась возможность немного осмотреться, подвести некоторые итоги первых боев. Партбюро полка решило провести открытые партийные собрания в ротах.

Мне хорошо запомнилось партийное собрание на фронте после первого боя. В лесу под кронами деревьев с оружием в руках расположились полукругом на траве бойцы и командиры 2-й роты 1-го батальона. На собрание пришли все воины роты, за исключением дежурной службы. И это понятно. Все бойцы — были в карманах гимнастерок партбилеты или не было — жили одной жизнью, одними интересами. На собрании шла речь о том, как прошел первый бой и какие из него надо сделать выводы. И для каждого это был разговор о том, как уничтожать врагов и уцелеть самому.

Были выступления, которые сразу приковывали внимание своей воинской практичностью. В этих выступлениях, хоть они не стенографировались и не печатались, а лишь коротко и негладко протоколировались на тетрадных листках, накапливался бесценный опыт войны.

Помнится выступление командира взвода, члена партбюро полка Железнова. Человек необыкновенного хладнокровия, ясной мысли, продуманных решений, он говорил о борьбе с «кукушками». Бои шли в лесистой местности. Противнику удалось забросить в тыл нашей роты нескольких автоматчиков. Замаскировавшись на ветвях деревьев, они открыли беспорядочный огонь. Расчет был на психологическую внезапность, на то, что у страха глаза велики... Однако же вызвать панику фашистам не удалось. «Кукушки» из охотников сами превратились в «дичь».

Отправлялись выслеживать «кукушек» вдвоем. Один боец перебегал между деревьями достаточно быстро, чтобы не слишком рисковать, вызывая огонь на себя, другой, притаившись, едва «кукушка» обнаруживала себя, снимал ее метким выстрелом. В этой «охоте» особо отличились командир взвода разведчиков младший лейтенант Жабинский и бойцы взвода Железнова.

Говорили на собрании и о том, как укрываться от минометного огня, о необходимости дружить с лопатой, окапываясь на каждом опасном рубеже. Не замалчивались на собраниях и наши промахи. Я уже рассказал, как мы долго лежали под огнем противника, вместо того чтобы стремительным броском ворваться в его траншею. Неоправданные потери несли подразделения, пренебрегавшие маскировкой. Были свои недостатки и у артиллеристов. Они еще не научились вести разведку и достаточно эффективно поражать цели. Стреляли главным образом по площадям.

Не ладилась у нас еще политическая работа в бою. В мирные дни она рассматривалась как сумма мероприятий, которыми занимаются в свободное от службы время: лекции, беседы, культпоходы и т. д. Политработа в бою — это личный пример доблести коммуниста и комсомольца, доброе слово, сказанное дрогнувшему под огнем товарищу, помощь новичку... Это — листовка-молния, оповещающая о подвиге, мудрый совет ветерана и многое другое, о чем речь пойдет впереди.

Война разгоралась. Наш опыт был невелик — полк лишь недавно сформировался, традиций своих еще не имел. Что поделаешь, слабых мест у нас было пока много. Однако чем тяжелей становились бои, тем прочнее в их огне закалялись характеры. Чем большей была опасность, тем тесней сплачивались люди вокруг Коммунистической партии, стремясь влиться в ее ряды.

У меня сохранилась тетрадь, в которую летом сорок первого я переписывал некоторые документы. Позволю себе привести выдержки из нее.

«В партбюро полка от сержанта Адонина Николая Александровича, 2-й стрелковой роты, 1-го взвода.

Заявление

Прошу принять меня в кандидаты партии. Хочу быть коммунистом и вести за собой взвод, который доверили мне. Буду громить германских захватчиков, не жалея ни сил, ни крови, ни самой жизни для полной победы над коварным врагом. Нет места на нашей земле гитлеровской своре. Я как член ВЛКСМ прошу партбюро не отказать в моей просьбе.

Н. Адонин».

«Советская Родина в опасности. Мать-Отчизну я еще больше люблю. Поэтому прошу принять меня в ряды ВКП(б), создавшей такую Родину», — писал старший врач полка Василий Сергеевич Иванов.

«Сражаться на фронте Отечественной войны хочу большевиком. Буду честно, добросовестно выполнять задачи, поставленные партией» — эти слова принадлежат красноармейцу взвода разведки Д. Ф. Дюжину.

«Хочу идти в бой коммунистом!» — такие слова встречались во всех заявлениях. Они, эти слова, вошли в историю как знамение времени.

Вместе с другими частями дивизии наш полк продолжал наступать и овладел населенными пунктами Середихино, Зыково, Волок.

Сейчас уже трудно представить себе, что значило наступать летом 1941 года. Превосходство в силах и на земле, и в воздухе было на стороне врага. Фашистские полчища рвались вперед на всех фронтах. Гитлеровцы верили в блицкриг — молниеносную победу. Конечно, незначительное продвижение одной нашей дивизии на узком участке фронта принципиально ничего не меняло в масштабе войны. Однако весь гигантский фронт слагался из множества широких и узких участков. И каждая точка на карте — картофельное поле или деревня, каждый убитый фашист, каждая взятая высота несли в себе частицы той, пока далекой победы, которая еще не была никому видна, но жила в надеждах, мужестве, убежденности наших воинов.

Преследуя противника, 1-й батальон нашего полка далеко вырвался вперед и был отрезан от наших частей. Целые сутки он отбивал ожесточенные атаки немецкого пехотного полка, поддержанного артиллерией и авиацией. Когда же подошли основные силы нашей дивизии, кольцо окружения удалось прорвать. Мы освободили деревню Погорелое. Название деревни, возникшее еще во времена крепостного права, словно заново оправдалось при «новом порядке» гитлеровцев. Часть изб была сожжена — торчали одни черные печи. Это была месть фашистского командования непокорившимся. За отказ от уборки урожая и сдачи зерна колхозников объявляли диверсантами и расстреливали, а хаты их сжигали. Многие наши бойцы впервые своими глазами увидели следы злодеяний фашистов. Увиденное своими глазами всегда действует сильнее, чем услышанное. Ненависть и жажда справедливой мести укреплялись в сознании красноармейцев.

Противник не смирился с утерей нескольких населенных пунктов и решил восстановить положение. Атака следовала за атакой. Пока мы отбивали их успешно. 22 августа полк занял оборону на рубеже Томасово, Масалово. К вечеру враг подтянул свежие силы и снова перешел в наступление.

Где место секретаря партийной организации, пропагандиста и секретаря комсомольской организации полка во время боя? Опыт первых боев нам подсказывал ответ: в самых опасных местах, на участках, где решается успех сражения. В нашем полку утвердилась практика: как только начинались бои, комиссар направлял пропагандиста, секретаря комсомольской организации и меня в батальоны. Иногда мы находились в них подолгу. В то время в стрелковых батальонах комиссаров не было и мы фактически исполняли их обязанности. Верно ли мы поступали? Оказалось, что не совсем верно. Нас поправил комиссар дивизии Григорий Васильевич Рябухин. Помню его пребывание в нашем полку. Он познакомился с партполитработой в подразделениях, а затем собрал нас и сказал:

— Из вас получились неплохие комиссары батальонов, а вот свои непосредственные обязанности вы выполняете далеко не блестяще.

Особенно досталось мне за ослабление руководства ротными парторгами. Находясь долго в одном батальоне, я не имел возможности встречаться с парторгами и коммунистами других парторганизаций, распадавшихся порой из-за потерь коммунистов в бою. Число убитых коммунистов возрастало — ведь они первыми подымались в атаку. Партийные организации в нескольких подразделениях потеряли более трети своего состава. Положение осложнялось тем, что не удавалось быстро пополнить их. Хотя желающих вступить в партию было много, коммунисты не могли удовлетворить их просьбу. И вот почему. По Уставу ВКП(б) рекомендующий должен был иметь партийный стаж не менее трех лет и знать рекомендуемого по совместной работе не менее года. Наш же полк, повторяю, сформирован в самом начале войны. Однополчане знали друг друга всего лишь несколько месяцев.

Все же и при этих условиях нельзя было допустить, чтобы роты не имели парторганизаций. По предложению партбюро командир полка направил десять коммунистов из тыловых подразделений в стрелковые. Это позволило восстановить партийные организации или создать партийно-комсомольские группы в тех ротах, которые понесли наибольшие потери коммунистов. Например, в пулеметной роте 1-го батальона, где насчитывалось три кандидата и один член партии, мы образовали кандидатскую группу. В двух стрелковых ротах, где осталось по одному члену партии и по два комсомольца, были созданы партийно-комсомольские группы, которые возглавили парторги, утвержденные партийным бюро полка. Все это мы делали с ведома политотдела дивизии.

...25 августа. Разгар боя. Командир полка сообщил нам, что получен приказ: отходить. Такой поворот дела был для нас совершенно неожиданным.

— Почему отступаем? — задавали нам вопрос красноармейцы.

Штаб полка не знал — да и не мог знать — конкретной обстановки, сложившейся на фронте. И мы, разумеется, не могли ясно объяснить людям причины отхода. Отвечали: «Приказ есть приказ». Лишь значительно позже нам стало известно, что, сосредоточив большое количество войск, противник нанес сильный удар на стыке 22-й и соседней 29-й армий. Наша 256-я дивизия получила приказ отходить, чтобы избежать окружения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.