Изнанка жизни

Изнанка жизни

К началу 1896 года творчество Надежды Александровны становится заметным явлением в журналистской, литературной и сценической жизни Москвы и Петербурга.

Из письма к сыну Борису в Варшаву от апреля 1896 года:

…Сегодня вернулась из Москвы, куда ездила с Линской-Неметти[325] по подготовке для неё Revue уже к 21 мая. Если я исполню эту работу, то мне обещают до 1000 рублей. Тебе я смогу, не стесняя себя, выслать до 25 числа то, что обещала. Кроме того, я продала книгопродавцу М. В. Попову за 200 рублей и % с продаж право издания двух своих книг — «Женские силуэты»[326], то есть всего уже напечатанного мною в «Новом Времени». Будь спокоен, деньги верные, и ты получишь их на днях.

Мне, Боря, живётся теперь без нужды и даже — напротив. В Москву еду первым классом и там меня закармливают. Пришло время, когда я не всех принимаю из тех, кто желает знакомиться.

В этот приезд я покончила с двумя театральными постановками моих пьес. «Новое Время» предлагает поездку за счёт редакции в Париж и Лондон для изучения вопросов школьного воспитания детей на средства благотворительных и общественных фондов. Поеду, вероятно, в августе.

Вновь зовёт с собой в Италию — Испанию — Алжир и Неметти. Но всё это не так радует меня, как то, что Маня возвращается домой из общины и я в состоянии теперь дать ей отдых и даже несколько баловать..[327]

Одна за другой отдельными изданиями выходят книги её очерков, рассказов и повестей: «Вечные вопросы», «Очерки из жизни в Сибири», социальная брошюра «О положении незамужней дочери в семье». В театральных журналах и изданиях появляются её новые пьесы: «Смерть императора Наполеона I на Острове Святой Елены», комедии «Заветная мечта» и «Черепаха»[328].

В своём тщеславии Надежда Александровна замахнулась даже на «европейское» признание своего творчества. Об этом свидетельствует её письмо А. Н. Пыпину[329] от 2 июля 1896 года о желании стать сотрудником «Вестника Европы» и напечатать в нём свой первый роман «Варя Бронина»![330]

Выйдя на литературную стезю и явно преуспевая, писательница и драматург, впрочем, как и большинство людей творческих профессий, постоянно, до самой своей кончины нуждалась в деньгах, одалживая их у знакомых. Её траты явно превышали достаточные для скромного существования доходы, и долги, преследуя по пятам, привносили в жизнь много горьких минут и тяжёлых переживаний.

Из писем к А. С. Суворину: от 14 апреля 1896 года.

Многоуважаемый Алексей Сергеевич!

Вот уже вторая неделя, как я больна. У меня много неприятностей вроде сердечного удара, отнялась левая нога, и только теперь я начинаю владеть ею. Но пишу Вам по другому поводу.

На мне оказался 4-летний грудной ребёнок фабричной работницы, попавшей в больницу. Больной, паршивый уродец-рахит с опухшими руками и ногами, до того слабый, что не стоит на ножках.

Я сижу и шью ему рубашку, и так его жалко, что он даже начинает мне нравиться.

Я не Дон Кихот, за приключениями не бегаю. Но если жизнь сталкивает меня с горем, я не могу спокойно пройти мимо. Что делать дальше? Ребёнок не стесняет меня, а я не спешу избавиться от него, но требуется лечение. Поможете ли Вы мне выходить его и поместить в надёжный приют? Готова следовать Вашим указаниям, но помогите, дайте совет! Может быть, подскажет Анна Ивановна?[331] Она добра. С уважением и преданностью Н. Лухманова.

Без даты.

Многоуважаемый Алексей Сергеевич!

Решила обратиться к Вам с большой просьбой, от исполнения которой зависит всё моё спокойствие. Больна моя дочь, которая возвращается из общины сестёр милосердия. Я должна немедленно снять дачу и окружить её возможным спокойствием. Помогите мне. Никакой задолженности в газете за мной нет. Умоляю Вас. Мне требуется 150 рублей. Если Вы не откажете, то я сегодня же успею получить деньги в конторе. С глубокой признательностью Н. Лухманова.

Без даты.

Многоуважаемый Алексей Сергеевич!

…Благодаря Вашей помощи я перевезла дочь на дачу. Посылаю обещанный очерк. Всем сердцем благодарю за доброту и помощь. Никогда, как теперь, она не могла быть так вовремя. С уважением Лухманова.

Без даты.

…Вы будете удивлены моей навязчивостью. Но я опять обращаюсь к Вам! Простите, это в последний раз. Больше ни лично, ни письменно я Вас не обеспокою. Эти дни я пережила столько горя, что сил нет. Дочь больна, и я на грани полного отчаяния.

Отчего я обращаюсь к Вам? Ей-Богу не знаю. Кто-то сказал, что Вы добры и в жизни сами испытали много горя. Пишу ночью, страшно взволнована. У меня нет никого на свете, к кому я могла бы обратиться за помощью. Не откажите, ради Бога не откажите, чтобы я могла ещё верить во что-нибудь между людьми…[332]

Из письма к П. Н. Ариян[333] от 2 ноября 1896 года:

…Не браните меня, что давно не была у Вас. Болею, лежу, простудилась. Пропал даром и билет на бенефис Абариновой[334].

Не буду и в пятницу на своей пьесе. Я душевно удручена, несмотря на весёлый вид, который принимаю на себя…

Ей же от 5 декабря 1896 года:

Дорогая, добрая, милая Прасковья Наумовна! Я вернулась из Москвы более измученная нравственно, чем уезжала. Раньше, чем Вы прочтёте это письмо, я не решусь ехать к Вам. Деньги смогу отдать только 9-го или самое скорое 8 января…[335]

Заочное общение на протяжении длительного времени с читательской аудиторией «Нового Времени» побудило Н. А. Лухманову к мысли живого с ней диалога по острым социальным вопросам окружающей жизни. 1897 год принёс в этом плане первые лестные успехи. 2 марта в аудитории исторического музея Москвы состоялась её первая благотворительная лекция «О счастье».[336] 5 марта она даёт согласие на повторное чтение — в зале Московского университета в пользу несостоятельных студентов, 13–15 марта читает в двух столичных обществах и готовится к лекции «Об условной лжи».[337]

В этом же году выходят в свет сборник её коротких романов «Варя Бронина. В порыве страстей. Сибирский Риголетто», «Несовременные рассказы», «Психологические очерки» и драма в 3-х действиях «Вера Иртеньева»[338].

Если столичный журнал «Театр и Искусство»[339], отметив эффектность пьесы, напутствовал её пожеланиями долгой сценической жизни, то рецензент «Северного вестника»[340] А. Волынский был грозен:

Пересмотрев Короткие романы, мы не нашли ни одной живой страницы. С точки зрения литературы нельзя представить себе ничего более неприличного по своей вульгарной бессмысленности. При совершенном отсутствии художественного таланта Лухманова преисполнена возвышенных порывов, которые изливает с поразительной бойкостью. Безмерно велика её фантазия в придумывании слов, фраз и образов. Положение женщины в семье возбуждает её к самым бурным и временами очень странным откровениям с пылкостью, переходящей всякие пределы…

К 10 августа 1897 года относится дарственный автограф писательницы маленькому другу Юлии Брандт на странице своей книги «Девочки. Воспоминания из институтской жизни» с 10-ю прекрасными иллюстрациями Е. П. Самокиш-Судковской:

Даря эту книгу, мне хочется, дорогая девочка, пожелать тебе что-нибудь хорошее и ничего другого нет в моём сердце, кроме искреннего горячего желания, чтобы вырастая, ты унаследовала качества тех, кто воспитывает тебя. Пусть твой дедушка, глубокоуважаемый Фёдор Иванович Брандт, передаст свой ум, свою неподкупную совесть, своё знание света, а твоя милая прелестная бабушка свою доброту, необыкновенную чуткость и отзывчивость на всё хорошее в жизни и любви. Моли об этом, дитя, и ты будешь счастлива. Н. Лухманова[341].

Самой же Надежде Александровне конец октября принёс много печали… Из письма от 27 октября 1897 года: «…У меня было, да и есть, большое семейное горе. Я была буквально подавлена им…» Вероятно, речь идёт о смерти матери, проживавшей с младшим сыном Ф. А. Байковым[342].

В начале 1898 года преуспевающая литератор и драматург выехала в долгожданную Италию — Мекку поэтов, художников, музыкантов и писателей. Восторженное путешествие растянулось почти на полгода. Прожив 4 месяца в Неаполе, она на обратном пути посетила Рим, Флоренцию, Венецию, ведя дорожный дневник и оставляя наброски увиденного. От неё, познавшей изнанку жизни, за всем великолепием «оглашенного цветения природы» и неба Неаполя не ускользнули нужда, бедность простого люда, социальные язвы общества, порождаемые властью крупных собственников.

До конца года в С.-Петербурге выходят её новые книги: «О счастье», «Короткие романы о горе и счастье людском», справочник «Спутник женщины», «Новые рассказы из мира жизни и фантазии», публицистический сборник «Черты общественной жизни (Мысли и наблюдения)».

Последняя книжка, состоящая из 28 полурассуждений полухудожественных очерков, получила громкий общественный резонанс благодаря восторженным рецензиям уже упоминавшихся нами В. В. Розанова[343] и Ю. С. Левченко[344].

Проблемы взаимоотношений мужчины и женщины во многом определили взгляды Лухмановой публицистки и лектора. Она остро чувствовала разрушение нравственных устоев в жизни общества: «Душа, мысль и спокойствие исчезли с лица современной женщины, а с ними и духовная прелесть, составляющая настоящую красоту. Тревога, жадность, неуверенность в себе, погоня за модой и наслаждением исказили, стёрли её красоту. И, глядя на портреты прабабушек, говоришь: „Какие красивые лица“. Любуясь витриной модного фотографа наших дней, восклицаешь: „Какие хорошенькие мордочки“».

На заре XX века она предрекала: «…Берегитесь, женщины, открывающейся вам мужской деятельности, своего кажущегося успеха и того равноправия в труде, которого вы так добиваетесь…» Но нет пророка в своём отечестве…

Если Ю. Левченко отмечала, что труд автора читается с живым интересом и наводит на серьёзные мысли, проникнутые любовью к детям вообще и сердечным интересом к улучшению жизни и быта русских женщин, то религиозный мыслитель В. Розанов уловил в страстных монологах писательницы зловещее предчувствие и чётко сформулировал его:

…То «обыкновенное», что есть в книге, написанной прекрасным лёгким языком, так многозначительно по темам, по охватываемым группам людей и выражено так жизненно и умно в поднявшихся около женщин тревогах, что это предмет не насмешки, но скорее рыдания. Ибо, какова женщина, такова есть или очень скоро станет вся культура…

Пройдёт 90 лет. И вспомнив пророческие слова философа, другой русский писатель и публицист В. Распутин заметит:

…Когда-нибудь, будем надеяться, явится женщина-писательница, которая вслед за Лухмановой изнутри больного вопроса скажет о происшедших в женщине переменах и назовёт их собственными именами. А пока музыкальное звучание женщины в мире сделалось прерывистым, её повлекли механические, диссонансные ритмы, «песнь песней» осталась недопетой, переходя постепенно в «плач плачей». И поэтому ищите женщину. Ищите и находите. В этом и состоит сегодня великая задача женщин…[345]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.