В Полтаве погрома не было

В Полтаве погрома не было

До сих пор рабочее движение обходило Полтаву стороной, а теперь первомайская забастовка взбудоражила весь город. Утром 1 мая у Подольского спуска неподалеку от Ворсклы, куда Короленко со своим соседом М. И. Селитренниковым шел купаться, их обогнала идущая на рысях сотня донских казаков. На улице стояла кучка людей, оживленно обсуждавших событие. Забастовка из Киева перекинулась в Харьков, Николаев, Полтаву… От киевлян приезжали представители.

Рядом оказался средних лет рабочий в замасленной рубашке и брюках, руки и лицо его были в копоти. Короленко встретился с ним глазами. Рабочий весело подмигнул на казаков.

— Що це у вас? — спросил Короленко.

— Забастували наши, — отвечал деповец, свертывая цигарку. — Нияких беспорядков нэ було. Забастували та й забастували, бильш ничого… — и рабочий опять улыбнулся.

Эта спокойная, уверенная улыбка убеждала больше, чем громкие речи ораторов, — за ней действительно чувствовалась сила. И эта сила вскоре дала себя знать — в июле, чтобы пресечь черносотенную агитацию на Ильинской ярмарке, деповские рабочие, руководимые комитетом РСДРП, организовали охрану базара так толково, что ни один погромщик не смог «поработать» среди крестьян.

7 октября 1905 года началась всероссийская стачка, захватившая и Полтаву.

Не стало слышно гудков паровозов на станции. Затихли фабрики, мельницы, типографии, железнодорожное депо.

Рабочие ходили сдержанно веселые. Обыватели притихли. Начальство растерялось. Черносотенцы были в панике.

Писатель решил, что сейчас самое подходящее время начать действовать. Группой местной передовой интеллигенции во главе с Короленко у престарелого и больного племянника Н. В. Гоголя — В. Я. Головни была куплена газета «Полтавщина». Официальным издателем стал А. И. Смагин, ответственным редактором Д. О. Ярошевич. Так, наконец, осуществилась давняя мечта Владимира Галактионовича создать «свою» газету — оппозиционную правительству и вместе с тем беспартийную, сознательно проводящую идею объединения широких демократических и социалистических сил. С появлением этого, хоть и с опозданием рожденного, детища Короленко всецело отдался борьбе. В «Полтавщине» до конца 1905 года им было помещено свыше сорока статей и заметок.

В. Г. Короленко в группе родных и знакомых — румынских общественных и политических деятелей. Слева направо: стоят — Наталья Владимировна; В. Г. Короленко; К. Доброджану-Гереа, деятель румынского рабочего движения; сын Гереа — Александр; сидят — Софья Владимировна; В. С. Ивановский; В. П. Красеску, писатель, издатель детского журнала; сын Гереа — Ионель; А. С. Короленко; жена Гереа — Софья. Южные Карпаты. Фото 1897 года.

Из румынских зарисовок В. Г. Короленко 1897 года.

В. Г. Короленко и его знакомый народный учитель В. В. Сытин после восхождения на Ай-Петри (Крым). Фото 1910 года.

Лев Николаевич Толстой. Фото 1910 года.

Обложка статьи В. Г. Короленко «Бытовое явление» с дарственной надписью автора Л. Н. Толстому. 1910 год.

Первая страница книги А. М. Горького «Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом» с дарственной надписью.

Антон Павлович Чехов. Фото 1902 года.

Откликаясь на всеобщую октябрьскую стачку, Короленко писал в большой статье «Что у нас было и что должно быть»:

«Смысл всей этой сети забастовок, охватившей с страшною силой все отрасли жизни, ясен. Страна отделялась от старого строя. На одной стороне осталось чиновничество, с своими силами — войском и полицией, — на другой — вся Россия».

Сознавая себя выразителем идей народной России, он от ее имени обращался к «чиновничьему самовластью»;

«Да, вы можете еще подавить наши требования, вы сумеете отвечать на все наши заявления выстрелами, арестами, тюрьмами, ссылками… Вы можете не слушать нашего голоса, гнать и арестовывать наших выборных…

Но штыками вы не вспашете наших необозримых полей, не пустите в ход сотни тысяч заводов, не вылечите миллионов больных, не выучите детей необходимым наукам, не восстановите железнодорожного движения на пространстве великой страны от одного моря до другого, от Балтики до Тихого океана…

Вы можете задержать и уничтожить что угодно, но создать ничего не можете без нас, без вольного труда всего народа».

17 октября в Полтаве был объявлен царский манифест.

Но «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», возвещенные в манифесте, были поколеблены в Полтаве уже 18 октября. Когда группа радостно возбужденной молодежи с красными флагами, заручившись разрешением полицмейстера д’Айстеттена, кинулась освобождать из тюрьмы арестованных, на нее набросились казаки, солдаты и учинили побоище.

Черносотенцы воспрянули.

21 октября состоялась «патриотическая» манифестация, после нее должен был начаться погром.

Но Короленко теперь не чувствовал себя таким бессильным, как в Кишиневе. Несмотря на забастовку, рабочие типографии печатали написанные им обращения к населению с требованием не поддаваться на погромные призывы.

Короленко побывал в думе. Вместе с ним отправились руководители полтавских рабочих — бывший путиловец токарь Тарасов, Антон Сандомирский, а также несколько гласных. Зал наполнен до отказа, и маленькая группа во главе с Короленко с трудом пробирается к столу. Писатель возбужден — он только что видел на улице готовых «к делу» погромщиков. Голос его звучит твердо, даже властно. Тарасов, который недавно познакомился с писателем, с удовольствием отмечает, что ошибся, приняв мягкость Короленко за признак слабости.

— Мы обязаны пойти туда, где сейчас готова пролиться кровь наших неповинных сограждан, — громко, напористо говорит писатель. — Необходимо встать на защиту беззащитного — в этом долг каждого из нас. Я зову вас, граждане, выйти на улицы и площади, и пусть насильник, готовый наброситься на жертву, встретит отпор в вашем лице.

Но гласные думы — крупные домовладельцы во главе с трусливым, пресмыкающимся перед губернатором городским головой В. П. Трегубовым — не откликнулись на призыв. Лишь несколько человек последовали за Короленко.

22 октября хулиганы и черная сотня перенесли центр своей агитации на базар, потом к городскому театру. И всюду, в самые напряженные моменты, когда готов был начаться погром, перед толпой появлялся Короленко — один или с двумя-тремя гласными.

Он призывал людей одуматься, не брать на себя ответственность за страшное, кровавое дело.

Многие погромщики стали расходиться. Тогда коноводы черной сотни, озлобленные постоянным вмешательством Короленко в их действия, попытались изолировать его. Они окружили писателя плотной стеной, а в стороне уже начали бить какого-то еврейского паренька. Владимир Галактионович, гневный, страшный и, несмотря на возраст, еще очень сильный, сумел прорвать кольцо, и с одним из гласных вырвал жертву из рук палачей.

И тут началось…

— Братцы, бей жидовского наймита! — заорал какой-то верзила.

— Бей жидов, они христьянскую кровь пьют! — поддержал его другой.

— Зачем вы это говорите, вы же врете! — крикнул Короленко.

— Та чого там його слухати, хиба вы не бачите, що його пидкупили? Бий!

И новый взрыв криков:

— Бей! Бей! Бей!..

И тогда все сгрудились вокруг него. Полил дождь. Злобные, искаженные, мокрые лица, занесенные кулаки, палки. И внезапно потемнело, ушло привычное, честное, земное, светлое, все словно перенеслось куда-то, в серую безысходность, в четвертое измерение.

Вдруг погромщики отпрянули в нерешительности. Через пустынную площадь, направляясь прямо к толпе, бежали несколько человек. С разбегу ворвались в толпу и встали со всех сторон, прикрыв Короленко, — маленькая отважная кучка рабочих, суровые, верные люди.

— Еле успели, Владимир Галактионович, — сказал один из рабочих. — Прямо с митинга. Усю дорогу от вокзала бежали. Теперь мы от вас ни на шаг…

За эти дни Короленко хорошо узнали в городе. Когда собирался митинг, люди требовали, чтобы выступал «дид в сивой шапке».

Рабочая охрана следовала теперь повсюду за писателем.

«Огромную услугу оказали железнодорожные рабочие, действовавшие разумно, гуманно и сдержанно», — писал Короленко своему другу Ф. Д. Батюшкову через несколько дней после событий, когда напряжение уже несколько рассеялось.

В «Письмах к жителю городской окраины», написанных в начале ноября, Короленко попытался объяснить темному, одураченному погромной агитацией мещанину, «жителю окраины Тарасу», путь к тому, чтобы стать гражданином и бороться за обновление «обнищалой, обкраденной и разоренной России». «Письма» были помещены в «Полтавщине».

Несколько раз Короленко ездил в уезд, выступал на сельских митингах, объяснял крестьянам значение для России манифеста 17 октября. Писатель в оценке событий заблуждался, полагая, что конституционная монархия, провозглашенная в царском манифесте, станет действительностью. Потребовалось время, чтобы он убедился в этом очередном обмане народа и общества самодержавием.

Ни рабочий класс, ни крестьянство царский манифест не удовлетворил. Мощная волна крестьянских выступлений, солдатских и матросских восстаний прокатилась по стране. Уже в период октябрьской стачки во многих городах были созданы Советы рабочих депутатов. Большевики активно готовили вооруженное выступление пролетариата. 9 декабря рабочая Москва подняла красное знамя восстания. О боях на Пресне узнала вся Россия.

В начале декабря ряд петербургских газет был закрыт за опубликование манифеста Совета рабочих депутатов, требовавшего созыва Учредительного собрания. «Союз защиты свободы печати» постановил: всем органам, входящим в его состав, в виде протеста перепечатать манифест. Правая печать требования не выполнила. Редакция «Русского богатства», хотя далеко не полностью согласная со всем содержанием манифеста, перепечатала его в № 11–12 за 1905 год. Журнал был запрещен, а редактора его, Короленко, привлекли к судебной ответственности.

— Есть место под обстрелом, — так объяснял свою позицию Владимир Галактионович. — Пусть по ошибке, но сложилось общее решение: непременно по этому месту пройти… Другие, не изменившие этому решению, одинаково с нами оценивавшие манифест, уже прошли по этому месту и угодили под пули. Теперь наша очередь…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.