Мрачное детство
Мрачное детство
Вся жизнь Людвига ван Бетховена — насмешка над мнимо неопровержимыми законами генетики и наследственности. Сын буйного пьяницы-певчего и чахоточной матери, выросший рядом с умственно ограниченными и порой зловредными братьями, позднее переживший разочарование в горячо любимом племяннике, воспитывая которого он доходил до тирании, этот ранимый и непокорный человек мог вырваться из своей затхлой среды только одним способом: стать гением.
Гениальность пришлась очень кстати: романтизм, зародившийся в недрах эпохи Просвещения и французской революции, приспособил слово «гений» для собственного употребления. Что гений, что герой — всё едино. Бетховен очень быстро почувствовал, в чем его шанс. Человек ярких дарований и непоколебимой воли, он быстро уверовал в свою судьбу, как герои Шиллера или Гёте, как великие люди из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, откуда он почерпнет для себя образцы для подражания…
Он учился музыке в таких условиях, что мог бы навсегда проникнуться к ней отвращением; роль ученой обезьяны или вундеркинда, которую в подражание Моцарту хотел навязать ему отец, подрезала бы ему крылья, если бы он благодаря силе воли и счастливому стечению обстоятельств не сумел утвердить исключительность своей натуры и мощность личности, наполненной взрывной смесью грубости и меланхолии, чувствительной нежности и неумеренных амбиций.
Бетховен не может жить вне всепоглощающего желания творить, дарить людям, самому себе, своим идеалам свободы, возможно, даже своему собственному, очень личному представлению о Боге нечто ни на что не похожее, новое — то, что волнует и потрясает. Он принадлежит к редким артистам, которые доходят до самой сути своего искусства и оставляют его иным, не таким, как до них. В музыке есть «до» и «после» Бетховена, как в живописи — «до» и «после» Сезанна… Молодой композитор еще идет по стопам Моцарта и Гайдна, одного из своих духовных отцов. Зрелый человек уходит в сторону, создавая сочинения столь смелые и мощные, что они порой шокировали его современников и отдаляли его от слушателей, хотя это и не отражалось на его популярности. «Поздний» Бетховен оставил произведения-завещания поразительной, неисчерпаемой глубины, которые подготавливают, возвещают, указывают музыке путь на два века вперед. Ибо мы не расстались с Бетховеном — ни с его порой загадочной жизнью, ни с его творчеством — провидческим, пророческим и при этом столь близким нам.
Людвиг ван Бетховен родился в Бонне, в доме номер 515 по Боннгассе, 17 декабря 1770 года[1].
Бонн — столица кёльнских курфюрстов, исполняющих и церковную, и светскую должности. В те времена Германия была лишена политического единства и представляла собой россыпь небольших государств. Бонн находился в зависимости от Вены, столицы Священной Римской империи германской нации и резиденции Габсбургов. Это маленький городок на 12 тысяч жителей, расположенный на берегу Рейна. Никакой промышленности: ремесленники, чиновники, двор курфюрста — провинция, пленительная, замкнутая, окруженная гармонией природы, красота которой окажет свое влияние на Людвига. Управляет этим маленьким государством Максимилиан Фридрих, восприимчивый к идеям Просвещения. Как писал барон Иоганн Каспар Рисбек, «нынешнее правительство архиепископства Кёльнского и епископства Мюнстера, наверное, самое просвещенное и самое деятельное из всех церковных правительств в Германии. Состав правительства Боннского двора — один из лучших. Открывать отличные образовательные учреждения, поощрять сельское хозяйство и промышленность, искоренять монастыри всякого рода — вот самые замечательные деяния Боннского кабинета».
Идеи Просвещения встретили в этом городке благосклонный прием; искусства, в особенности театр и опера, процветали. Несмотря на неблагоприятную обстановку в семье, всё детство Бетховена протекало в этой либеральной и просвещенной атмосфере; именно туда уходят корнями его эстетические и человеческие идеалы. Люди в большей степени дети своего времени, чем своих отцов.
Кстати, о семье. Дед Бетховена, тоже Людвиг, поселился в Бонне в 1734 году, приехав туда из Фландрии. Он учился музыке в Малине, пожил какое-то время в Лувене и Льеже, прежде чем оказаться при дворе курфюрста в Бонне и жениться на Марии Жозефе Полль. Фамилия «Бетховен», звучащая мрачно и грандиозно и навсегда связанная с одними из самых прекрасных музыкальных страниц в истории, на фламандском языке означает попросту «свекольное поле».
Бывает так, что талант передается во втором поколении. Людвиг-старший был замечательным человеком, в Бонне его все уважали. Он был душой музыкальной жизни города и с крепкой деловой хваткой заправлял небольшим винным погребком, приносившим ему неплохой дополнительный доход (должность придворного музыканта была не самой прибыльной). В браке с Марией Жозефой родились трое детей, из которых выжил только один — Иоганн, отец Людвига. Известно, что юный Людвиг свято хранил память о деде, который умер, когда ему было всего три года. Лучший друг Людвига и его первый достойный доверия биограф Франц Герхард Вегелер пишет:
«Первое полученное им впечатление по-прежнему жило в нем. Он охотно рассказывал друзьям детства о своем деде. ‹…› Дед был небольшого роста, коренастый, с очень подвижным взглядом. Его высоко ценили как артиста».
А Иоганн… Мало кто из отцов «великих» людей снискал себе столь отвратительную репутацию, как этот бездарный музыкант, родитель, которого часто выставляли чудовищем, и уж, во всяком случае, безответственный пьяница, что похоже на правду. Он пошел в мать, Марию Жозефу, — отпетую алкоголичку, которая умерла в Кёльнском приюте от белой горячки. Отец обучил его музыке, и Иоганн начал свою жизнь довольно сносно. В 1767 году, несмотря на яростные возражения Людвига-старшего, противника мезальянсов, он женился на Марии Магдалене Кеверих, дочери шеф-повара трирского курфюрста, в свои 20 лет она уже была вдовой камердинера того же курфюрста, за которого вышла замуж в 16 лет. Людвиг рвал и метал: дочь повара, какой позор! Иоганн уперся: наверное, это было одно из редких проявлений воли в его жизни, которая затем покатилась под откос в ритме пьянок по кабакам. Людвиг отказался присутствовать на свадьбе. Потом, будучи добрым по натуре, все-таки запоздало благословил молодых. Ведь Мария Магдалена была порядочной, мягкой, великодушной, терпеливой, глубоко несчастной. Впрочем, по другим свидетельствам, она могла и вспылить и имела довольно тяжелый характер. В ее речах было много горечи. В одном письме своей подруге Цецилии Фишер она ратует за безбрачие — источник спокойной, приятной и уютной жизни. И противопоставляет ему брак, который, на ее взгляд, приносит мало радости и много горя.
Разумеется, столь заурядное происхождение вызвало сомнения относительно того, кто в действительности был отцом Бетховена. «Яблоко от яблони недалеко падает», — гласит пословица. Возможно ли, чтобы гений происходил от столь посредственных родителей? Впоследствии, когда Бетховен прославился, пробежал слушок о том, что он, возможно, побочный сын прусского короля Фридриха II, который, как известно, увлекался музыкой. Интересно, каким чудом прусский король мог бы в один прекрасный день остановиться в Бонне, чтобы сблизиться со скромной и незаметной Марией Магдаленой; это всё легенды. Бетховен же всегда отвечал на такие намеки уклончиво, словно ему льстило, что ему приписывают королевское происхождение, хотя как демократ он и восставал против этого. За несколько месяцев до смерти, 7 октября 1826 года, он написал своему другу Вегелеру такие по меньшей мере двусмысленные строки:
«Ты пишешь, что меня кое-где представляют побочным сыном покойного прусского короля; мне об этом тоже говорили, еще давно. Я положил себе за правило никогда ничего о себе не писать, даже в ответ на то, что могли бы написать на мой счет».
От брака Иоганна и Марии Магдалены родились семеро детей. Четверо умерли в младенчестве. Людвиг был вторым ребенком, первый умер в предыдущем году, прожив четыре дня. Его тоже звали Людвигом. Возможно, в детстве у Бетховена сложилось впечатление, что он «замена» умершему брату? Известно, как сильно подобная ситуация может отражаться на психике.
Подробностей, относящихся к его детству, очень мало. Самый распространенный образ, подтвержденный некоторыми свидетельствами, в частности булочника Фишера, — неугомонный и не совсем опрятный мальчик, играющий на берегу Рейна или в садах при Боннском замке со своими братьями, под нестрогим присмотром какой-нибудь служанки. Людвиг мало ходил в школу: отец утверждал, что ему там нечему учиться; у него были другие виды на сына. Последствия ущербного и урывочного образования Людвиг потом ощущал всю жизнь: писал он с ошибками, считал с трудом, еле-еле справляясь со сложением… Зато достаточно хорошо знал латынь, чтобы понимать тексты, на которые будет потом писать музыку, а его познания во французском с годами выросли до вполне сносного уровня, хотя фразы он строил кое-как. Возникает вопрос: каким образом невежа в математике сумел овладеть музыкой — искусством, подчиненным множеству строгих правил? Техническая мощь и вдохновение Бетховена в его сочинениях никогда не спотыкались о музыкальную грамматику, да и просто не подчинялись требованиям классических правил: всю жизнь он работал, чтобы глубже узнать свое искусство, но всегда по мере необходимости, продиктованной новыми проектами.
Два поколения Бетховенов жили за счет музыки. Иоганн, обучившийся у отца, завершил свое певческое образование в придворной капелле. К шестнадцати годам он был придворным музыкантом, но поскольку его таланты было не сравнить с дарованиями отца, он не смог стать капельмейстером вместо него, и первый же неуспех заставил его возомнить себя неудачником, а затем и пристраститься к бутылке.
Людвигу было три или четыре года, когда Иоганн усадил его за инструмент и начал учить. Тогда была мода на вундеркиндов. Слава маленького Моцарта{1}, прогремевшая на всю Европу несколькими годами раньше, не давала покоя другим. Иоганн и сам в детстве участвовал в публичных концертах по воле своего отца с весьма скромным успехом. Чудо-ребенок в семье — гарантия хороших доходов. Иоганн быстро разглядел в старшем сыне незаурядные дарования, страсть к музыке и инструментам. Вот почему он решил ускорить его обучение. Причем не без суровости. Рука у Иоганна была тяжелая, особенно когда он принимался за своего сына-вундеркинда, выйдя из кабака, где напивался всё чаще. Таким было детство Людвига: волшебная тяга к музыке и отцовские колотушки. В отличие от Леопольда Моцарта Иоганн Бетховен не был хорошим педагогом. Пьянство и жадность делали его вспыльчивым и нетерпеливым учителем. Но мысль о публичных выступлениях сына его не покидала: он даже подделал дату рождения Людвига, омолодив его на два года. Еще долго композитор будет пребывать в уверенности, что он родился в 1772 году, а не в 1770-м…
Несколько раз Иоганн заставлял сына выступать при дворе боннского курфюрста, куда был вхож, несмотря на свою дурную репутацию. В 1778 году он решил отправиться покорять «большой город» — Кёльн. До наших дней дошел один документ об этом событии, которое стало, наверное, первым появлением мальчика на публике:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Сегодня, 26 марта 1778 года,
в зале музыкальных академий на Штерненгассе
придворный тенорист курфюрста Кёльнского
Бетховен
будет иметь честь продемонстрировать
двух своих учеников,
а именно — мадемуазель Авердонк,
придворную певицу,
и своего шестилетнего сынишку.
Первая исполнит различные красивые арии,
второй будет иметь честь сыграть
несколько фортепианных концертов и трио,
чем надеется доставить почтеннейшей
публике полное удовольствие.
Наверное, это представление кончилось провалом, поскольку других не последовало. Именно по этой причине Иоганн решил поручить музыкальное образование Людвига другим людям — сказались остатки здравого смысла, позволяющие судить о его нехватке. Таким образом в 1779 году в жизнь юного Людвига на несколько месяцев вошло странное создание.
Его звали Тобиас Пфайфер. Это был бродячий музыкант, странствовавший по Германии, предлагая свои услуги при дворах или богатым людям. Талантов у него было хоть отбавляй: он играл на клавесине и гобое, и в Бонне, где он задержался на некоторое время, его приняли в оркестр. Артист-бродяга, словно вышедший из сказок Гофмана, стал коллегой Иоганна. Они подружились, да так, что Иоганн ван Бетховен пригласил Пфайфера к себе жить: он нашел себе товарища для выпивки, так как Тобиас высоко ценил рейнское вино. А еще он разглядел выдающиеся музыкальные способности Людвига. Знающий и умелый педагог, он стал его учителем. Учителем, мало похожим на школьного, — взбалмошным и зачастую тоже пьяным, как свидетельствует виолончелист Маурер:
«Пфайфера… попросили давать Людвигу уроки. Для них не отвели особого времени; часто Пфайфер напивался в кабаке вместе с отцом Бетховена до одиннадцати вечера, а то и до полуночи, потом они возвращались домой, где Людвиг уже спал… отец встряхивал его, мальчик поднимался, плача, садился за клавесин, и Пфайфер просиживал рядом с ним до самого утра, признавая его невероятный талант».
Уроки Пфайфера продолжались только несколько месяцев. В 1780 году музыкант-перекати-поле покинул Бонн и исчез из жизни Людвига; его сменили другие учителя. Случайное, путаное воспитание, быстро оборвавшаяся учеба — однако именно на этой скудной почве пробились первые ростки музыкального гения молчаливого, застенчивого мальчика, настолько грубого и неопрятного, что одноклассники в школе считали его сиротой без матери.
Одно время его музыкальным образованием занимался старый органист Эгидий ван ден Эден, но два года спустя он умер. Затем дальний родственник, некто Франц Романтини, несколько месяцев обучал его игре на скрипке. Странное воспитание, шараханье из стороны в сторону — как это не похоже на обычные педагогические приемы. Но если бы знать, что композитор сотворит с этим инструментом в своих сонатах или чудесном Концерте для скрипки…
В конце 1781 года он отправился с матерью в Голландию в «турне виртуоза». Была зима, мать и сын сплавлялись по Рейну в сильный мороз. Как потом рассказывала мать Людвига одному знакомому, стоял такой холод, что ей приходилось согревать ноги своего мальчика собственным телом. В общем, трудное путешествие с необнадеживающими результатами. Голландцы неохотно расставались с деньгами, чтобы вознаградить вундеркинда. «Скряги», — скажет потом о них Людвиг и никогда больше не вернется в страну своих предков…
Музыкальный репертуар курфюрстского двора был богат и разнообразен, что в плане церковных служб, что в плане светских концертов и опер. Религиозная музыка тяготела к традициям и уделяла большое внимание старинным произведениям, не чуждаясь и современных композиторов. В библиотеке хранилось богатое собрание месс авторов начала века вроде Антонио Кальдары{2} или Георга Рейттера{3}, а также сочинения Йозефа Гайдна{4} и Иоганна Альбрехтсбергера{5}, блиставших тогда в Вене (оба впоследствии станут учителями Бетховена). На Бонн, идеально расположенный между Германией, Францией и Голландией, сыпалась музыкальная манна со всей Европы. Образованная публика знала уже подзабытые сегодня имена Эйхнера{6}, Гольцбауера{7}, Иоганна Стамица{8}, а также австрийцев Диттерсдорфа{9}, Ванхаля{10} или французов Гамбини и Госсека{11}. В опере представляли произведения Чимарозы{12} и Сальери{13} в немецком переводе, а в придворном театре ставили пьесы Мольера, Гольдони, Вольтера, Шекспира наряду с драмами Лессинга и Шиллера.
Неграненому таланту юного Бетховена требовался наставник, уважаемый путеводитель, который указал бы ему дорогу в этом музыкальном и культурном Вавилоне. По-настоящему он начал получать музыкальное образование в 1782 году[2]. Ему 12 лет. Придворный органист Кристиан Готлоб Нефе привязался к мальчику, быстро разглядев в нем огромные задатки. Нефе страстно увлекался музыкой, хотя технически был не очень силен, к тому же это был образованный человек, сумевший передать Людвигу хотя бы частичку своей любви к красотам литературы и поэзии. Нефе создал оригинальную теорию: музыкальные явления тесно связаны с психологией и должны принимать ее за основу. Он сумел обуздать неистовость Людвига и проявил себя требовательным учителем: заставил его разучивать «Хорошо темперированный клавир» Баха, а также сонаты его сына Карла Филиппа Эммануэля — суровую научную школу в искусстве фуги и контрапункта.
Нефе был еще и дирижером придворного театра. Он подыскал своему ученику скромное, но полезное место: аккомпанировать на клавесине во время репетиций, что позволило Людвигу освоиться с репертуаром и обогатить свои познания в области музыки и театра. Именно так он познакомился с пьесами Шекспира «Отелло», «Ричард III», «Король Лир» и драмой «Разбойники» молодого Шиллера. Два этих поэта на всю жизнь останутся для него альфой и омегой литературы; для финала своей Девятой симфонии он выберет «Оду к радости» Шиллера.
В том же 1782 году состоялась еще одна определяющая встреча — с Францем Герхардом Вегелером. Ему было 17 лет, и он готовил себя к медицинскому поприщу, где и преуспел: в 25 он уже профессор Боннского университета, в 28 — декан факультета, в 30 — ректор; редкий ум. Для Бетховена он был самым верным, самым преданным другом на протяжении многих лет, до самого конца жизни. Вегелер оставил ценные воспоминания о Бетховене в разные моменты его творческого пути. Кстати, Вегелер первым заметил юного Людвига в окно, находясь дома у одного из друзей. Возможно, ему стало жаль этого мальчика, о котором уже рассказывали чудеса, зная, как плохо ему живется в неотесанной и грубой семье. Благодаря Вегелеру у Людвига появился второй дом, в котором его исключительные дарования смогли развиться более гармонично, в теплой и просвещенной атмосфере.
В данном случае речь идет о семье фон Брейнинг. Вот как описывает сам Вегелер, возможно слегка идеализируя, этих зажиточных, интеллектуально развитых людей, страстно увлеченных наукой и искусством:
«Семья состояла из матери, вдовы государственного советника фон Брейнинга, трех сыновей, примерно ровесников Бетховена, и дочери. Бетховен давал уроки младшему из сыновей и его сестре. ‹…› В этом доме, при всем оживлении юности, царил тон хороших манер без педантизма. Кристоф фон Брейнинг рано начал писать стихи; Стефан фон Брейнинг позже пытался ему подражать, но безуспешно. Друзья дома отличались искусством вести беседу, сочетая полезное с приятным.
Добавим к этой обстановке атмосферу достатка, особенно до войны; нетрудно понять, что Бетховен пережил там первые и бурные радости юности.
Очень скоро с ним стали обходиться, как с родным; он проводил там не только почти весь день, но зачастую еще и ночь. Там он чувствовал себя свободно и двигался непринужденно. Всё давалось ему без труда и развивало его ум. Будучи старше его на пять лет, я мог наблюдать за ним и оценивать. Госпожа фон Брейнинг (мать) обладала величайшей властью над этим зачастую упрямым и угрюмым юношей».
Испытывал ли юный Людвиг к этой приветливой и жизнерадостной даме нечто большее, чем сыновнюю привязанность? Ему 12 лет. Грубость семьи и побои отца ускорили его созревание. Бетховен начинает испытывать первое волнение желания и любовные переживания, которые надолго останутся одной из тайн его жизни, не раскрытой до сих пор. Вечно влюбленный в недоступных, замужних или помолвленных женщин, невосприимчивых к его авансам, находящих его слишком некрасивым, неотесанным, неудобным во всех отношениях? Повторение до тошноты первоначальной схемы, отмеченной печатью запрета? Это лишь гипотеза. Синдром повторения — обычное дело в психическом развитии. Бетховен намеренно выбирает невозможное, обреченное на провал, чтобы сохранить свободу творчества и свой достаточно беспорядочный образ жизни? Идеализирует противоположный пол, чтобы замаскировать отсутствием свершения свои гомосексуальные порывы, в которых тогда нельзя было признаться? Ничто не доказывает этого неопровержимо, ни в документах, ни в том, что нам известно о его жизни.
Тем временем Людвиг занимается с Нефе, сделавшим его своим любимым ассистентом. И поощряющим его первые опыты в композиции. Так появилось в начале 1783 года первое известное произведение композитора — «9 вариаций для клавира до минор на тему марша Э. К. Дресслера», которым Нефе обеспечил яркую рекламу, подчеркнув в «Музыкальном журнале Крамера», что «юный гений достоин того, чтобы получать поддержку и путешествовать. Он наверняка станет вторым Вольфгангом Амадеем Моцартом, если будет продолжать в том же духе». В самом деле, хотя это произведение еще отдает школьными упражнениями, оно не лишено темперамента и даже неподдельной силы, неожиданной у двенадцатилетнего ребенка. Для его прочтения требуется владение техникой, что говорит об уровне исполнительского мастерства, которого достиг Бетховен.
Осенью того же года вышли три так называемые «курфюрстские» сонаты для клавесина, посвященные курфюрсту Кёльнскому Максимилиану Фридриху, в сопровождении письма к его светлости, не принадлежавшего, надо полагать, полностью перу Бетховена, настолько его стиль раболепный и напыщенный: «Муза велела мне, я повиновался и написал. Да будет мне позволено, Ваша Светлость, взять на себя смелость возложить первые плоды моего юного труда на ступени Вашего трона».
Иоганн окончательно «спился и потерял голос», как сказано в административном отчете о придворных музыкантах. Нефе, перегруженному работой, требовался помощник. В феврале 1784 года Людвиг подал прошение Максимилиану Фридриху, чтобы стать помощником органиста с дарованием жалованья, ибо в данный момент он исполняет эти обязанности бесплатно. Напрасный труд: курфюрст не удостоил прошение ответом. Но несколько недель спустя, в апреле, он отошел в мир иной.
Его сменил эрцгерцог Максимилиан Франц Габсбург, брат императора Иосифа II. Это молодой человек двадцати восьми лет, с брюшком. Его обжорство уже вошло в легенду, впоследствии он станет чудовищно тучным. Мнения о его личности расходятся. В одном письме Моцарта он представлен очень противоречиво: блистательный в юности, Максимилиан Франц, став священником (ибо курфюрст исполнял и церковные обязанности), сделался тупицей; «глупость в буквальном смысле лезет у него из ушей, шея не поворачивается, и говорит он фальцетом», — пишет Моцарт. На самом деле это был либерал, открытый для идей Просвещения, и любитель музыки. Увлекаясь наукой, он устроил в Бонне публичную библиотеку и ботанический сад. Играл на виоле. Даже подумывал предложить Моцарту, с которым встречался в Вене, должность капельмейстера, но эти планы так и не осуществились, возможно, потому, что Моцарт не собирался хоронить себя в провинции.
Дела Бетховена быстро пошли на лад: в июне он назначен вторым органистом с жалованьем 150 дукатов в год, в то время как из жалованья Иоганна вычитают 15 дукатов. Теперь уже Людвиг стал главой семьи вместо ненадежного отца.