Глава 4. На новые рубежи

Глава 4. На новые рубежи

Вечером 12 октября с группой командиров и политработников я сидел в избе, которую занял наш штаб, и слушал радио. Передавали последнюю сводку Совинформбюро. Упорные бои шли уже на подступах к столице. Диктор сообщал о собрании партийного актива Москвы, на котором обсуждались меры по обороне города.

И вдруг хорошо знакомый торжественный голос Левитана:

– Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями СССР начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии».

Мы прильнули к приемникам. 32 фамилии воинов нашей бригады перечислил Левитан. Орденом Ленина награждались Багурский, я и Бойко. Орденами Красного Знамени и Красной Звезды – Бурда, Дуванов, Ивченко, Кукаркин, Лещишин, братья Матросовы, Молчанов, Загудаев, Сафонов, Соломянников и другие.

Специальным указом старшему сержанту Ивану Тимофеевичу Любушкину присваивалось звание Героя Советского Союза. Кинулись поздравлять награжденных. Разыскали Любушкина. Ему жали руку, а он краснел и растерянно повторял одно и то же:

– А почему мне одному… Все воевали.

Отличный командир танка, Любушкин был еще и прекрасным стрелком из танковой пушки. Его всегда приглашали, чтобы продемонстрировать точность стрельбы. 6 октября в бою под селом Первый Воин он лично уничтожил девять танков и до роты пехоты противника.

Застенчивый от природы, Любушкин очень любил плясать. И надо сказать, что делал это умело и красиво. Тут, как и в стрельбе, ему не было равных.

Но торжества торжествами, а нужно было готовить бригаду к новым боям. Обстановка под Москвой ухудшалась с каждым днем, и мы знали, что отдых наш будет непродолжительным. Так оно и оказалось.

16 октября меня вызвали в штаб 50-й армии и предупредили, что я буду разговаривать с Верховным Главнокомандующим. До этого мне еще ни разу не приходилось говорить со Сталиным, и, признаться, прижав трубку ВЧ к уху и прислушиваясь к ровному гудению аппарата, я волновался.

– Здравствуйте, товарищ Катуков, – раздался в трубке хорошо знакомый голос с характерным кавказским акцентом.

Осведомившись о боеспособности бригады, Сталин сказал:

– Вам надлежит немедленно погрузиться в эшелоны, чтобы как можно быстрее прибыть в район Кубинки. Будете защищать Москву со стороны Минского шоссе.

Я доложил, что перебрасывать бригаду поездами в сложившихся условиях нецелесообразно. Грузиться с подсветкой нельзя: в воздухе непрерывно висят фашистские бомбардировщики. Чуть мелькнет огонек – тут же налетают. А при погрузке в темноте танки могут свалиться с платформы.

– Прошу разрешения идти к Москве своим ходом.

– А как же с моторесурсами? Ведь надо будет пройти триста шестьдесят километров…

– Это не много, – ответил я. – Для ведения боевых действий моторесурсов хватит с избытком.

– Ну, раз вы ручаетесь, двигайтесь своим ходом.

Собрались в дорогу. В Кубинку перебрасывалась только сама бригада. Части усиления остались под Мценском. Тепло простились мы с командирами пограничного полка И. И. Пияшева. На память о совместных боевых действиях они подарили мне маузер в деревянной кобуре. Сейчас он хранится в Музее Советской Армии.

Триста шестьдесят километров прошли без единой аварии и поломки. До Кубинки добрались благополучно. Но на окраине этого поселка произошел инцидент, который испортил мне немало крови. Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на отведенные позиции.

Он зашел на мой КП, что был развернут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командованию фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.

– На Чисмену бригада пойдет вот по этой дороге. – Его карандаш прочертил жирную линию.

– Здесь не пройдут не только грузовики, но и тридцатьчетверки, – возразил я.

Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя, и что выход один – отправлять машины через Москву, по шоссейным дорогам.

Но генерал стоял на своем. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, «авторитета», уязвленного самолюбия. Как дорого иногда это обходится!

– Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! – закончил нашу беседу генерал.

Правда, вопреки указаниям генерала транспортные колесные машины я все-таки на свой страх и риск отправил кружным путем, через Москву. И они прибыли в Чисмену намного раньше танковой колонны. Танки и штабные машины с трудом пробирались по разбитым проселочным дорогам. Даже тридцатьчетверки садились днищем на междуколейные бугры.

Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин. Экипажи прилагали нечеловеческие усилия, чтобы вытащить застрявшие боевые машины из грязи. Только вытащат одну – увязнет другая. Штабные автомобили шли на буксире у танков: иначе бы им не пробиться.

Днем генерал еще находился с колонной, а в полночь куда-то исчез.

С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее. Кое-как раздобыли дизельного топлива для тяжелых танков, авиационного бензина для легких. И снова осенние непролазные дороги. Не удивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения.

И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения был навязан сверху, волевым путем. Но тем не менее дело принимало неприятный оборот.

– Да как они могут! – возмущался мой начальник политотдела майор И. Г. Деревянкин. – Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!

Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву.

Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил Сталину, и инцидент был улажен.

К вечеру 19 октября 4-я танковая бригада прибыла наконец на станцию Чисмена, что в 60 километрах от Москвы по Волоколамскому шоссе. Танкисты стали готовиться к бою. Мы не сомневались, что приказ из штаба 16-й армии, в распоряжение которой, как мы уже знали, нас должны передать, последует с часу на час.

Утром 20-го ко мне подошел Деревянкин. Он был явно расстроен.

– Михаил Ефимович, один экипаж пропал!

– То есть как пропал?

– Как в воду канул. И чей бы вы думали? Лавриненко. Ума не приложу, куда они делись!

Я рассказал Ивану Григорьевичу, что когда бригада пошла на Москву, то по просьбе командования 50-й армии я оставил Лавриненко для охраны се штаба. Командование армии обещало долго не задерживать его. Но с этого дня прошло уже четверо суток.

Кинулись звонить во все концы, но следов Лавриненко найти так и не смогли.

Только перед походом в Москву Лавриненко приняли кандидатом в члены партии. В боях под Мценском он проявил себя отважным и грамотным командиром. И вдруг такое ЧП!

К полудню к штабу, лязгая гусеницами, подкатила тридцатьчетверка, а за ней – штабной автобус немецкого производства.

Люк башни открылся, и оттуда как ни в чем не бывало вылез довольный, веселый Лавриненко, а следом – Борзых и Федотов. За рулем штабного автобуса сидел четвертый член экипажа – Бедный.

– Где вы были?! – зашумел было первым подбежавший Деревянкин.

– Да вот немного подзадержались, – улыбаясь, проговорил Лавриненко.

– Где? Почему так долго?!

Вместо ответа Лавриненко вынул из нагрудного кармана гимнастерки бумагу и подал начальнику политотдела.

«Полковнику Катукову! – прочел Деревянкин. – Командир машины Лавриненко Дмитрий Федорович был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на участке фронта в районе Серпухова. Он не только с честью выполнил эту задачу, но и геройски проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявил благодарность и представил к правительственной награде. Комбриг Фирсов».

Подошел к танку Лавриненко, и я, прочитал записку Фирсова, обнял старшего лейтенанта, поблагодарил за службу и попросил рассказать о случившемся подробнее.

Дело, оказывается, было так. Штаб армии отпустил Лавриненко вслед за нами. Дорога была забита автотранспортом, и, как ни торопился Лавриненко, нагнать бригаду ему не удалось.

Прибыв в Серпухов, экипаж решил побриться: как-никак направлялись в Москву. Лавриненко уселся в кресло, мастер намылил ему щеки и только приступил к бритью, как в парикмахерскую вбежал запыхавшийся красноармеец:

– Товарищ лейтенант, вас просит срочно прибыть комендант города комбриг Фирсов.

Лавриненко сорвал салфетку, вытер со щек мыльную пену и побежал к танку.

Комбриг Фирсов принял командира машины немедленно.

– Вот что, лейтенант, – сказал он ему, – по дороге из Малоярославца идет колонна гитлеровцев численностью до батальона. Под рукой у меня сейчас никого нет. Вот-вот подойдут наши части. Необходимо задержать врага.

В рощице у Высокиничей Лавриненко стал в засаду. Дорога в обе стороны просматривалась хорошо. Лейтенант сам сел за пушку. Стрелял он, как правило, без промаху.

Через несколько минут на шоссе показалась немецкая колонна. Впереди тарахтели мотоциклы, потом шла штабная машина, за ней противотанковые орудия и три грузовика с пехотой. Гитлеровцы в те времена были настолько уверены в своей силе, что иногда даже не высылали вперед разведку.

Подпустив фашистов на 150 метров, Лавриненко расстрелял колонну в упор. Два орудия были сразу же подбиты, третье вражеские артиллеристы пытались развернуть, но танк выскочил на шоссе и врезался в грузовики с пехотой, а затем раздавил орудие. Оставшиеся в живых гитлеровцы разбежались, но вскоре подошла наша часть и добила противника. Экипаж Лавриненко сдал коменданту Серпухова 13 автоматов, 6 минометов, 10 мотоциклов с колясками и противотанковое орудие с полным боекомплектом. Штабную машину Фирсов разрешил забрать в бригаду. Ее своим ходом повел Бедный. В автобусе оказались важные документы и карты, которые мы немедленно отправили в Москву.

Подвиг Лавриненко был отмечен специальным приказом по бригаде. В нем говорилось: «За отличное выполнение боевого приказа, проявленную находчивость и разумную инициативу экипажу лейтенанта Лавриненко объявляю благодарность и его действия ставлю в пример всему личному составу бригады».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.