Бой на смоленской земле

Бой на смоленской земле

Перед заходом солнца все мы впервые услышали необычные выстрелы: сначала страшный скрежет, хрип, потом дикий вой и мгновенные разрывы большой мощности. Поначалу показалась жутковатой такая стрельба, но, поскольку орудие стреляло не прицельно, а по площади, мы поняли, что много вреда оно не принесет. На всякий случай я все-таки позвонил Полуэктову. Он сонным голосом пояснил, что это у немцев новый скорострельный миномет, что он уже третью ночь лупит, а убил только двух лошадей, да повозку искалечил. Днем они не стреляют: боятся, что засечем. Потом капитан добавил:

— Вот дайте по нему из своих орудий, а то вы даже и днем по самолетам не стреляете. Боитесь, что ли, что обнаружат?..

Я не стал спорить и объяснять капитану, что батарея у нас уже не зенитная, что приборы управления сняты и сданы, что стрелять мы можем только по штурмующим и пикирующим самолетам, что готовимся бить немецкие танки… Я ответил по-военному кратко:

— Ударим!..

Однако подлый миномет замолчал, и Полуэктов позвонил снова:

— Через двадцать минут артподготовка. Огонь — по указанному квадрату. Два орудия дайте в распоряжение наступающих… В случае успеха на том берегу красная ракета с моего НП.

Данные для стрельбы я быстро подготовил и передал телефонисту. Потом поспешил во взвод Бочарова, чтобы проинструктировать расчеты, которые были выделены для сопровождения пехоты.

Ровно в полночь небо озарилось яркими вспышками от выстрелов десятков артиллерийских орудий. В артподготовке, видимо, участвовали вся наличная артиллерия стрелковой дивизии и мы. Разведанные днем огневые точки врага теперь обстреливались нами по всему берегу. В бинокль мне хорошо было видно, как снаряды разносят землянки и укрепления врага. И что знаменательно, немцы даже не пытались отстреливаться — так были ошеломлены нашим артиллерийским ударом. В эти минуты я буквально торжествовал, испытывая чувство восторга от раскинувшегося зрелища. Слева и справа от моего батальона гремел бой. Враг, видимо, хотел получить ночью передышку, подвезти боеприпасы — и вот результат: мы наступаем!

Стрелки уже бежали к реке, невольно пригибаясь от близких разрывов. Наши самолеты повесили над районом боя «фонари», и все было видно как на ладони — даже отдельные узлы сопротивления. Вот туда я и перенес огонь своих пушек.

Два орудия мы уже выкатили на прямую наводку, они будут подтянуты к самому берегу на руках — за веревочные постромки. Хорошо работает у этих орудий старший сержант Ефимов, которого только позавчера я взял в батарею из окруженцев.

Стрелковый батальон, который мы поддерживаем, сейчас уже полностью зацепился за берег противника. Его командир, молодой лейтенант, в бою впервые. Пополнение роты получили только под вечер — и сразу в наступление. Ночной бой для необстрелянного человека труден вдвойне. Цели как следует не видно, стрельбы много, и кажется, что все снаряды, все пули приготовлены только для тебя и твоего друга, бегущего рядом.

Саперы хорошо потрудились: смастерили плот из сухих бревен и на руках принесли его к берегу. Он выдержит и наше орудие. А пехота перебралась по бревенчатому настилу и с криком «ура» рвется вперед. Я впервые вижу наше наступление и тоже впервые участвую в нем.

Позвонил Полуэктов: немедленно переправить орудия на тот берег. Орудия к берегу подкатили быстро и одно уже погрузили на плот. Молодец Бочаров, превосходно выполняет задачу! Помогает ему во всем старший сержант Ефимов. Приказываю доставить им боеприпасы.

Но вот вновь звонок Полуэктова, он сообщает, что немцев выбили на левом фланге и они в беспорядке отступают. Атака батальона с форсированием реки помогла выполнить эту задачу. Теперь надо продержаться до утра, отбивая немецкие контратаки.

— А почему, интересно, немцы прекратили огонь по нашему берегу? — спросил я.

— Да не опомнятся от нашей дерзкой атаки — не думали, что мы способны наступать, да еще и с форсированием водной преграды. Привыкли фрицы к шаблону: днем воевать, ночью спать.

Невдалеке стали рваться крупнокалиберные снаряды противника. Полуэктов продолжал торопливо говорить в трубку, а потом вдруг замолчал, хотя чувствовалось, что связь работает. «Может, ранен?» — мелькнуло в сознании. В сторону НП я срочно отправил связиста, который быстро вернулся и доложил, что капитан Полуэктов убит…

* * *

С рассветом фашисты предприняли контратаку. Лейтенант Бочаров сообщил мне об этом по телефону. Он просил огонька на западный склон высоты 110,1 — и второй взвод тотчас же открыл огонь.

У подножия высоты завязался жестокий бой. На отдельных участках он переходил в рукопашные схватки. Особенно тяжело пришлось нашим противотанкистам во главе с лейтенантом Бочаровым. Связь с ним постоянно прерывалась, но расторопный Иван Мамай дважды переправлялся через реку и связь восстанавливал. К вечеру он дополз до моего КП, и в изнеможении доложил:

— Снарядов мало. Бочаров просил поднести ночью…

Об этом же мне звонил старший сержант Ефимов. Он доложил, что его расчет сражается хорошо, потом связь с Ефимовым прекратилась.

Днем на занятый полком плацдарм налетело около двадцати немецких бомбардировщиков. Несколько самолетов направились в сторону нашего берега. По ним сразу же открыли огонь орудия батареи, а спаренная пулеметная установка, замаскированная около дороги, пока молчала.

Фашистские самолеты набрали высоту, готовясь к атаке. Вот их ведущий резко развернулся в сторону леса, но вдруг задымил и, в одно мгновение вспыхнув ярким пламенем, упал на землю совсем недалеко от наших позиций. Все остальные побросали бомбы второпях на пустую лесную поляну, спешно перестроились и улетели на запад. Я решил непременно переменить позицию стрелявших орудий. Но в это время слева от нас по всему фронту сплошным громовым раскатом затряслась земля. Огненные хвосты вздыбились в небо. Такое зрелище для всех оказалось неожиданным — из окопов и блиндажей высыпали красноармейцы. Никто из нас не мог и предположить, что такие мощные орудия, стреляющие сейчас по занятому немцами городу, спрятаны где-то здесь, в мелком кустарнике, на нашем берегу. Разрывы этих снарядов потрясали землю. А там, куда падали снаряды, стоял сплошной огонь. Немцы прекратили атаки — не было слышно ни одного выстрела.

Когда фантастические залпы утихли, ветер принес запах гари и едкого дыма. Вскоре загудел телефонный аппарат.

— Барышполец, здравствуй! Как у вас дела? — Это голос командира нашего полка Герасимова. — Доложите коротко состояние батареи, людей и техники.

Едва сдерживая себя от волнения, я принялся рассказывать:

— Батарея наша придана стрелковому полку, удерживающему рубеж реки Вопь. Сегодня ночью перешли в наступление. Переправили два орудия во главе с Бочаровым на правый берег. Весь день они отбивают контратаки немцев, пытающихся вернуть свои позиции. Подбили мы одну фашистскую самоходку и сбили один самолет. Я нахожусь в квадрате Н на левом берегу. Раненых у нас двое, убитых нет. Техника в порядке. Мало, очень мало снарядов! Бронебойные бережем…

— Передайте личному составу мою благодарность за хорошие боевые дела. Завтра к вам прибудет капитан Каминский и передаст мой приказ.

На этом связь прервалась, и я вылез из узкой земляной щели, где стоял телефон. Только что с КП стрелкового полка вернулся Кузнецов. Он доложил, что все командование стрелкового полка вышло из строя. Полк возглавил капитан Осипов, бывший командир батальона. В последних боях комбат получил легкое ранение, но в госпиталь не захотел идти. Комиссар полка тоже ранен и контужен. Вот уже несколько дней он мотается по подразделениям полка и никак не хочет покинуть свой боевой пост.

Кузнецов сказал, что немцы отступили, а части 38-й стрелковой дивизии уже заняли окраину города Ярцево. Это обрадовало меня. Я решил переправиться через Вопь, чтобы посмотреть, как дела у лейтенанта Бочарова.

Ночь наступила быстро, и, к нашему счастью, дымка окутала всю пойму реки. Когда снаряды погрузили на самодельный плот, вместе с орудийным мастером батареи сержантом Яковлевым и двумя красноармейцами с термосами за плечами на этом же плоту я переправился на противоположный берег.

Преодолев крутой подъем, вскоре очутился в землянке Бочарова. Его на месте не было — ушел к другому орудию, и я, ожидая его прихода, обратил внимание, что устроились бойцы со знанием дела: отлично окопались, есть траншея, ведущая к стрелкам, есть укрытие для личного состава и окоп для боеприпасов. Сделано все добротно, по-хозяйски. Словом, в поведении бойцов чувствовались уверенность и спокойствие.

Появился Бочаров. Он немного зарос, глаза воспалены. По-уставному доложил, что утром, отражая контратаку немцев, они подбили еще одну самоходку противника и уничтожили много фашистов. Теперь противник замолк. Надолго ли?..

Только перед утром я вернулся в свою землянку. Хотел было прилечь отдохнуть, но тут же раздался звонок. Звонил капитан Осипов и просил огня в квадрат, где, по данным ночной разведки, немцы готовились к наступлению. Там же находится шестиствольный миномет, который не давал нам покоя всю прошлую ночь.

— Вот гады, — добавил Осипов, — мало им показалось огня наших реактивщиков! Вчера все убежали, захваченный плацдарм оставили, не успели даже заминировать берег реки.

— Товарищ капитан, а что это за реактивщики? — спрашиваю осторожно, понизив голос.

В ответ слышу:

— Артиллерист из вас не получится, если такие вопросы будете задавать по телефону…

Я помолчал, потом ответил, что данные для стрельбы у меня готовы и жду сигнала.

Минут через десять оглушительная артиллерийская дуэль раскатом пронеслась по всему берегу. А с первыми солнечными лучами в небе показались гитлеровские самолеты. Началась интенсивная бомбежка наших позиций на обоих берегах реки.

Вскоре Бочаров сообщил, что у него одно орудие вышло из строя, есть раненые, контуженые, но после перевязки отправить их на наш берег он не может, потому что обстрел усилился и надо ждать, что немцы вот-вот полезут.

Я видел позицию Бочарова в бинокль и сказал, чтобы он был готов встретить немецкие танки прямой наводкой.

Через полчаса действительно появились два тяжелых танка, за ними перебежками продвигались автоматчики. Наше орудие молчало. Огонь открыли с близкого расстояния, и один танк немцев сразу же остановился. Потом башня его развернулась в противоположную сторону, и в это время появился огонь с правого борта — немцы начали выпрыгивать из танка.

Пехота противника залегла. Второй танк гитлеровцев продолжал еще надвигаться, и я заметил, как два разрыва взметнулись возле пушки Бочарова. Потом танк остановился, попятился назад, прикрывая своих автоматчиков. А пушка Бочарова почему-то молчала.

Кричу в телефон — связи нет. Посылаю на линию связиста и через несколько минут от приползшего с того берега красноармейца узнаю, что лейтенант Бочаров ранен и его уже несут сюда.

Ночью поступило распоряжение поддержать атаку соседей справа. С утра 25 июля планировалось наступление в направлении на город Духовщину и далее — на Демидов, для того чтобы помочь нашим войскам у Смоленска и севернее его выйти из окружения.

«Кто же будет наступать? — подумал я. — Ведь в ротах осталось очень мало людей». Но оказалось, что прибыло пополнение — московские ополченцы. Это были еще не обстрелянные бойцы, но все горели желанием драться с врагом.

Ночью никто не отдыхал. Немцы, почувствовав неладное, стали проявлять активность — усилили артиллерийский обстрел нашего переднего края и левого берега. В разгар обстрела в расположении батареи появился человек в комбинезоне и генеральской, фуражке. Несмотря на интенсивный артиллерийский огонь, он не спеша подошел к позиции, поздоровался с бойцами и в сопровождении командира полка Герасимова направился на другую позицию. В это время я подбежал к нему для доклада.

— Генерал Камера, — сказал прибывший, потом посмотрел на меня изучающе и добавил: — Вы правильно определили танкоопасное направление, тактически верно подготовили огневые позиции, но не учли, что в случае опасности вам придется развернуть орудия на сто восемьдесят градусов…

Я думал об этом после того, как на противоположном берегу одно наше орудие вышло из строя, а другое не могло стрелять по танку из-за мешавшего бруствера.

— Сейчас устраним, товарищ генерал, — ответил ему и быстро прикинул возможные меры.

А генерал, отойдя чуть в сторону от позиции, сказал, что сделать это надо немедленно, потому что положение наших окруженных частей в районе Смоленска ухудшается, что противник захватил переправы через Днепр и наши войска могут прорваться именно здесь. При этом Камера подчеркнул: «Если мы не уйдем с этого небольшого плацдарма…»

Вот, оказывается, какая обстановка!

Мы проводили генерала на КП полка и вернулись на позиции. Устранение ошибок не заняло много времени — к ночи мы уже были готовы развернуть орудия в любом направлении: расставили ориентиры, убрали несколько деревьев, мешавших обзору, и даже провели несколько тренировок.

Однако короткая передышка длилась недолго. Позвонил Ефимов и сообщил о том, что немцы возобновили наступление. Он просил открыть огонь по фашистам, поддержать с нашего берега, но пасмурная погода мешала нам — целей не было видно. И все-таки первую и вторую атаки немцев отбили. Хорошо сражались только что прибывшие московские ополченцы. Раненные, они отказывались уходить в тыл. Среди моих артиллеристов тоже были потери. Запомнился Скрипников — высокий парень из вятских. Его привел ко мне связист Кутюков. В разорванной гимнастерке, без пилотки, с перевязанной головой, боец просил:

— Ну что я там, в тылу, буду делать? Ведь рана у меня небольшая — заживет через неделю. Разрешите остаться?

— А что здесь делать? Сейчас быть наводчиком не сможешь.

— Буду подавать снаряды.

Что можно было сказать бойцу, не захотевшему покинуть родную батарею?..

Еще один боец был контужен. Он плохо слышал — оглох от близкого взрыва снаряда, но уходить в тыл также не хотел. Я решил их поставить временно на охрану наших автомобилей, рассредоточенных в лесном овраге неподалеку от огневых позиций.

А немцы, чтобы окончательно выбить наши передовые части с бугра, который господствовал над окружающей местностью, предприняли на следующее утро решительный штурм. Нам хорошо были видны их тяжелые танки, группирующиеся в лесочке возле безымянной высотки.

Из глубины немецкой обороны ударила артиллерия, но это не помешало нам открыть огонь по месту сосредоточения немецких танков. Атака вражеских машин была сорвана. Об этом мне сообщил по телефону Осипов:

— Здорово вы ударили по фашистам! Сейчас фрицы приводят себя в порядок, может, до ночи больше не будут наступать.

Но предположения не оправдались. Через час появились «юнкерсы». Они стали бомбить где-то правее наших позиций, немного даже в глубине, и поначалу я обрадовался, что фашисты все перепутали и работают по своим. Но потом узнал, что там соседний стрелковый батальон занял немецкие окопы и вот удерживал их до самого утра. Основной удар «юнкерсов» пришелся по этому участку, и мы поняли, в чем дело. Получив достойный отпор перед атакой на нашу высоту, немцы перенесли свой удар на соседний участок, который также навис над их обороной.

Из-за сплошного дыма и огня немецкой артиллерии нельзя было различить детали боя, но уже под вечер стало ясно, что высоту нам придется покидать. Немецкие тяжелые танки обошли нас справа, вышли уже почти на берег реки Вопь и под непрерывным обстрелом держали соседей и дорогу, идущую по этому берегу реки.