12

12

Воспитанник миссии Лалус Чаухан учился хорошо. Как принято в Италии, я ставил ему оценки по де­сятибалльной шкале, обычно «9» или «10». Чест­ный, всегда готовый услужить, староста класса, он, по правде говоря, часто бывал «ангелом-храните­лем».

После уроков, всё прибрав в моем присутствии, Лалус торопился на урок рисования. Вначале он рисовал пейзажи, птиц, обезьян. Потом в его тетради появились статуи святых, фигуры молящихся людей, священные коровы. А подучив­шись еще, он нарисовал портрет пурогита семьи маханта, а затем и самого Магджуру.

Поглощенный делами миссии, я мало интересовался ри­сунками Чаухана. Но вот однажды, открыв его новый альбом, я увидел в нем изображения одних лишь индуистских богов. Их было так много, что я даже удивился и спросил мальчика:

— Почему ты рисуешь столько индуистских богов?..

— Индуистские боги — боги индусов, мои боги, — ответил он задумчиво. — В них верили мои родители и деды...

Я понял, что это слова маханта Магджуры.

— Ты ведь теперь католик, мы тебя окрестили, ты при­нял нашу веру. Рисуй христианских святых.

— Но ведь я индус!..

— У индусов есть разные религии. Повторяю, ты ведь ка­толик. Зачем тебе рисовать индуистских богов, они же идолы.

Лалус поджал губы и ответил:

— Все боги — идолы!

— Кто это тебе сказал? — спросил я, пораженный. — Махант Магджура?

— Нет. Падре Фасати. Он еще говорил, что вера в богов — это развлечение для темных, отсталых людей. Просвещенный человек обязан распространять культуру. Вот я и должен быть хорошим художником.

Тем не менее я понял, что Магджура учит мальчика не только рисованию, но и догмам своей религии. А усомниться в истинности религии помог Лалусу конечно Фасати. Он и мне привил сомнения. Я пытался оспаривать его суждения, но иногда у меня просто не хватало аргументов, чтобы их опро­вергнуть.

И я решил, что дальше держать Чаухана в миссии нельзя — он может ускользнуть из наших рук. А ведь церкви нужны миссионеры из местных жителей. На это указывал и папа Пий XI, издавший в 1926 году энциклику, посвященную ра­боте миссий.

Пришлось ускорить обучение Чаухана: я стал заниматься с ним индивидуально. Перед окончанием учебного года я отправился к маханту Магджуре. Во дворе храма у пруда, на площадке, посыпанной песком, мальчики — кто пальцем, а кто тупой палочкой — чертили различные линии. На некото­рых рисунках обозначились контуры храма. Чаухан не рисо­вал. Он лепил из мокрого песка миниатюрный храм.

— Лалус — способный мальчик, — сказал Магджура. — Он моя гордость.

— Однако придется его забрать из вашей школы.

— Как это? — удивился священник. — Ведь мы еще не закончили курс.

— Пора ему поступать в гимназию, — схитрил я. — Хватит и того, чему вы его научили. Спасибо вам!

— Я не поеду! Никуда не поеду! — вскричал Чаухан, ус­лышав наш разговор. — Я хочу слушать чтение Вед!..

Я глянул на Магджуру, но тот отвел глаза.

— Ты будешь учиться в Шиллонгской гимназии, — угова­ривал я мальчика. — Потом в семинарии. Затем получишь выс­шее образование. Поедешь в Европу, в Южную Америку. А ес­ли захочешь, то останешься в Индии... Неужели ты не желаешь дальше учиться?

— Я буду учиться здесь, — упрямился Лалус и все погля­дывал на Магджуру, ожидая, что тот скажет.

Но махант молчал, словно разговор его не касался. Од­нако я чувствовал, что он не одобряет меня.

Я привел Чаухана в миссию. Фасати я сказал, что нельзя больше отпускать мальчика к Магджуре. Надо его отправить в Шиллонг, в общежитие миссии. Услышав это, Лалус обра­тился к миссионеру:

— Отец, я вам добуду гашиш, только не увозите меня, оставьте, я хочу заниматься искусством. Оставьте!

Услышав про наркотики, я вновь поразился. Неужели Фасати, прикрываясь фразами об освобождении униженных, занимается контрабандой наркотиков? Неужели у него сов­сем нет совести?

— Поедешь в Шиллонг, — твердо сказал я Чаухану.

В Шиллонге Чаухана сначала не хотели принимать — не вовремя, дескать, привезли. Но когда я объяснил ситуацию, то ректор велел немедленно направить Чаухана в общежитие мальчиков.

У меня щемило сердце, было жалко парнишку, к которо­му я привязался, как к родному сыну. Я хотел проститься с ним, но он отвернулся. И мне вспомнились мудрые слова римского писателя Публия Сира: «Брать то, чего вернуть не сможешь, есть обман».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.