8. У дорогих могил

8. У дорогих могил

14 сентября на «фронте» наступило затишье. Происходили лишь незначительные столкновения авангардов. В этот день, когда в головке «бура» притупившиеся «алмазы» заменялись свежими, командующий «синей» стороной Иван Дубовой предпринял еще один дерзкий шаг: через Днепр по воздуху в район Бровар, в тыл Киевского укрепрайона, был переброшен крупный парашютный и авиавоздушный десант.

Будь это настоящая война, Дубовой, без сомнения, нанёс бы по врагу синхронный удар — на земле и в воздухе. Но на маневрах пришлось чуть погрешить: надо было наглядно показать всем, в том числе зарубежным гостям, роль авиадесанта в глубокой операции.

С «красной» и «синей» сторон потянулись к днепровской переправе машины командиров, посредников, закордонных гостей. Спешили «газики» и «форды», «паккарды», «бьюики». Все они катили на восток, направляясь через Ирпенский мост к Киеву и дальше к Броварам.

Вблизи Копылова одна машина свернула на проселок. Проехав километра два, голубой «бьюик» остановился посреди поля у невысокого холма, поросшего диким барбарисом и полевыми травами. Из машины вышли Якир, его тезка Иона Гайдук, бывший начальник штаба 45-й дивизии Илья Гарькавый, теперь командующий Уральским военным округом. За ним — с двумя ромбами в красных петлицах и с двумя боевыми орденами на груди, теперь уже довольно солидной комплекции, рыжеусый Борис Церковный и грустный человек с мефистофельской бородкой, преподаватель фрунзенской академии Филипп Анулов. С обнаженными головами все пятеро приблизились к подножию холма. Густая зелень на нем вымахала в человеческий рост. Кусты барбариса, густо усеянные никем не тронутыми ягодами, казались окропленными каплями побуревшей крови.

Анулов, протянув тонкую руку к высокому кустарнику, сорвал длинный стебелек, покрытый узенькими листиками и мелкими, похожими на комаров, фиолетовыми цветами.

— Тогда, шестнадцать лет назад, помню, — сказал бывший командир Особого полка, — здесь было чистое поле. И смотрите, друзья, сама природа знала, чем украсить это скромное место. — Анулов протянул руку с зажатым в ней полевым цветком.

— А что это за травка? — спросил Гарькавый.

— Плакун-трава, — ответил Анулов. — Мы-то за суетой повседневных дел давно успокоились, а эта травка день и ночь оплакивает наших боевых друзей.

— Совсем не потому она зовется плакун, — поправил Анулова Гайдук. — Народ говорит — от этой травы плачет сам дьявол. У нас, в Бессарабии, ее зовут флорилэ-зынерол.

— Что ты мне говоришь? — возразил Анулов. — Смотри, у плакун-травы даже листья точно такие же, как у плакучей ивы.

— Узкие, как телеграфная лента, — добавил Церковный.

— А у нас в деревнях корень этой травы заботливые матери кладут в постель невестам. Значит, чтобы до свадьбы соблюдали себя, — продолжал Гайдук очень убедительно.

— Эх, — глубоко вздохнул Гарькавый, — встали бы сейчас наши богатыри, посмотрели, чего добился народ, за что они полегли…

— Одно можно сказать, товарищи, — негромко проговорил Якир, — что кровь их не пролилась даром. Будь у нас тогда хоть сотая часть нынешней техники, не лежали бы они здесь на дороге к Киеву, а ехали бы сейчас вместе с нами в Бровары. — Нагнувшись, Якир сорвал свежий еще для осенней поры стебелек чебреца, вдохнул его степной аромат полной грудью, посмотрел печальным взглядом на Анулова, добавил: — И бедная наша Настя тогда пострадала.

— Пострадали многие, не одна Настя, — задумчиво произнес Гарькавый. — Да и было за кого и за что страдать. Теперь вот, оглянешься вокруг — душа радуется!

— Пусть радуются люди и плачут вот эти цветы! Сам бог велел им плакать: плакун-трава, — добавил Анулов.

— Все некогда и некогда, просто беда, — махнул рукой Якир. — А ведь надо бы, друзья, поставить вопрос перед властями — памятник здесь воздвигнуть или обелиск.

— И в самом деле, — поддержал командующего Гарькавый. — Я тут видел, эшелонами гонят коростенский гранит. В столице им облицовывают берега Москвы-реки. Оставили бы и здесь, на копыловской могиле, глыбу.

— Будь моя власть, — сказал Церковный, — я бы воздвиг здесь фигуру не из гранита, а из чистого золота. И чтобы это был монумент не только павшим, а и в честь всего героического Южного похода.

На обратном пути Якир спросил бывшего морзиста:

— На Украину не тянет, Борис?

— А что если и тянет, Иона Эммануилович? Академия-то готовила меня по восточному профилю.

— Спец по сопкам Маньчжурии, — вставил Гарькавый. — У него второй орден-то за Лехасусу!

— Да, за Лехасусу, — подтвердил Церковный. — Мы теперь частенько встречаемся с нашими китайскими товарищами. Читаем им лекции по военному делу. Может, когда-нибудь они вспомнят нас добрым словом.

— Что там ваши лекции? — усмехнулся в запорожские усы Гарькавый. — Я еще с тех пор, когда служил в Наркомате обороны, помню, как много побывало в Китае наших товарищей! Да еще каких! С героическим походом от Кантона до Ухани связано имя нашего Блюхера, с разгромом милитаристов под Калганом имя Примакова, с ликвидацией кантонского восстания «бумажных тигров» имя Никулина.

— Иван Никулин — орел! — улыбнулся Якир. — Сейчас он командует в Проскурове кавалерийской дивизией червонного казачества. Что же касается Китая, то скажу вам по секрету: через Синьцзян и Монголию почти непрерывным потоком идет наше оружие для китайской Красной армии.

…Голубой «бьюик» командующего, обогнав растянувшуюся колонну машин, по деревянному Наводницкому мосту в Киеве миновал Днепр и направился по клинкерному шоссе на Бровары. Там уже с большой группой специалистов находился Владимир Хрипин, крупный теоретик военно-воздушных сил: ведь киевский опыт проведения воздушнодесантной операции предстояло сделать достоянием всей Красной Армии!

В небе гудели истребители — грозные передовые стражи воздушной армады. Следом за ними шли десантные самолеты. После приземления люди в голубых комбинезонах, собираясь в боевые группы, сразу же завладели полем. Под их прикрытием опускались на плацдарм тяжелые машины. Из вместительного чрева самолетов повалила проворная воздушная пехота. Из-под фюзеляжей выползали танки, пушки, грузовики. Минуло не больше получаса, уже были готовы к действию три полка десантников.

«Бой» в тылу Киевского укрепрайона, в глубине обороны «красных», разгорался все с большей силой. Командующий «красной» стороной Семен Туровский, получив первые сведения о высадке авиадесанта, двинул против него свой подвижной резерв — конницу, мотопехоту, танки, бронепоезда.

На деревянной вышке рядом с Наркомом и Якиром, наблюдая за решающей схваткой между крупным десантом «синих» и противодесантным кулаком «красных», стояли Косиор, Постышев, Петровский, Любченко, Гамарник, Егоров, Буденный. Поле «боя» окружали тысячи колхозников, рабочих, служащих. Киевляне приехали сюда рабочими поездами, на автобусах, на машинах, пришли пешком. Всем хотелось взглянуть на необычайное зрелище.

Шустрые журналисты сразу же атаковали иностранных гостей, наблюдавших за ходом боевых действий со своей, специально устроенной для них вышки. Чехословацкий полковник Дастих под свежим впечатлением продиктовал корреспонденту «Красной звезды»: «Авиадесант — это новый вид войск, созданный большевиками». Генерал Лаузо заявил: «Поражен успехом авиадесанта. Европа отстала». Генерал Монти — гость из Италии — заметил: «Я буквально в восторге от применения воздушного десанта».

Ночью киевлян подняли сирены воздушной тревоги. Тут уже всем распоряжался начальник противовоздушной обороны Украины Александр Ильич Швачко. Якир повез гостей на завод «Большевик», чтобы показать готовность рабочего класса к защите своих предприятий от воздушного налета врага.

Шел четвертый день маневров. «Синие» возобновили активные действия. «Красные», обороняясь на правом фланге, предприняли подвижными резервами глубокий обход. Танки «синих», прикрытые авиацией, форсировали Ирпень по наведенным ночью переправам.

Дубовой ввел в прорыв кавалерийский корпус Криворучко — 12 конных, 4 артиллерийских, 3 танковых полка и танковую бригаду. «Синие» сквозным ударом через всю глубину обороны вышли на оперативный простор. Первым сюрпризом для Криворучко была воздушная атака «красных». Затем произошло столкновение крупных масс конницы, поддержанных с обеих сторон огнем танков и артиллерии.

Давно уже убрали хлеба. За каждым селом высились огромные скирды соломы. В любой колхозной хате хлеба было вдоволь. Не то что недавно! По большакам и дорогам, вдоль которых в прошлую осень валялись, как на фронте, трупы павших лошадей, теперь с песнями и музыкой двигались грозные полки. Кавалеристы отпускали шутки в адрес девчат из колхозного обоза, отвозивших хлеб на железнодорожную станцию. Девушки улыбались, показывая белые зубы, и, чтобы скрыть смущение, нахлестывали кнутами ни в чем не повинных лошадей.

Среди старых командиров-конников было немало таких, которые дрались с деникинцами еще под Орлом. Их благословлял на эту святую битву сам Серго Орджоникидзе. В длинной мохнатой бурке в метель и пургу стоял он тогда на передовой, провожая червонных казаков Примакова в деникинский тыл. Много было здесь и тех, кто крошил Врангеля под Каховкой, громил Петлюру под Волочиском и банды Антонова на полях Тамбовщины.

Тяжелый туман полз над мокрыми полями. Медленно плыли на запад рваные тучи. И вдруг солнце словно ударом меча распороло свинцовое небо. На минуту выглянул из прорехи его раскаленный зрачок. Золотые лучи, проткнув зыбкий туман, упали на землю широким голубым веером.

Полки кавалерии в сиянии призрачного света напоминали чеканные глыбы. Всадники казались сказочными богатырями, пришедшими из тьмы далеких веков.

Прикрытая танками, конница из походных колонн перестроилась в боевые порядки. Полки, рассредоточив в глубину и по фронту линейные эскадроны, пулеметные тачанки, батареи, заполнили весь плацдарм с севера на юг, от командного пункта до опушки соснового бора. Тяжелые танки на флангах, включив дымопуски, густой завесой обволокли весь кавалерийский клин.

Командарм Семен Туровский, прикрыв войска от внезапного нападения «синих» танковым корпусом Антона Борисенко, начал окружать «неприятельскую» конницу мотопехотой. Криворучко сначала отошел, понеся большие потери, но потом снова двинулся в наступление. Свежий танковый резерв Туровского, поддержанный штурмовой авиацией, нанес по коннице сокрушительный удар.

16 сентября в зрительном зале Киевского оперного театра у огромных карт, разрисованных изогнутыми цветными линиями, руководитель маневров Якир делал разбор. В партере, ложах, амфитеатре, на бельэтаже и галерках — всюду можно было видеть танкистов. У пехоты появился мощный соратник — технические войска. Вчера это была лишь идея, сегодня — бесспорный факт!

В фойе участники штурма Зимнего дворца, герои Перекопа и Царицына встретились с теми, кто водил войска на Буг, за Вислу, и с теми, кто брал Екатеринобург[31] и Владивосток.

Правые ложи заняли иностранцы. В первой уселись французы, рядом — чехи, в третьей — представители Рима. Напротив расположились работники Главного штаба Красной Армии.

После разбора маневров генерал Лаузо сказал корреспонденту «Правды»: «В отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте». Генерал Крейчи добавил: «Наиболее характерным из виденного на маневрах считаю массовое применение больших моторизированных соединений и их новую интересную тактику». А генерал Монти подчеркнул: «В отношении оперативной мысли важно, что в Красной Армии нет схоластики».

О какой схоластике могла идти речь в армии, руководимой Коммунистической партией и талантливыми полководцами — славными питомцами ленинской школы!

…На широком поле правильными квадратами и прямоугольниками расположились войска. Здесь под Киевом собралась вся огромная армия Правобережья, завершившая годовую учебу великолепным заключительным маневром на переправах через Ирпень.

Был ясный осенний день. Со стороны Святошина лениво дул ветер, гнавший на город тихую песчаную пелену. Трепетала пожухлая трава, стряхивая с себя колючий песок. Издали казалось, что это серо-голубые зверьки, встав на задние лапки, совершают на одном месте священный, им одним доступный перепляс. Дрожали длинные стебли белены — она была слишком ничтожной, чтобы сойти за дерево, и слишком величественной, чтобы считаться травой.

Над широким полем высились две трибуны, наспех сколоченные саперами. Возле них собрались многочисленные гости и просто жители столицы. Было много женщин. Киев всегда славился своими женщинами, а киевлянки — изысканными нарядами и необычной красотой.

На трибуну поднялись первый секретарь ЦККП(б)У Станислав Викентьевич Косиор, председатель ВУЦИК Григорий Иванович Петровский, председатель Совнаркома Панас Петрович Любченко. Вечно сумрачный Павел Петрович Постышев поддался общему настроению: улыбался и бросал сиплым, словно простуженным, голосом шутливые реплики.

Заполнили отведенную им трибуну иностранцы.

Нацисты кричали о мифе XX века. И вот этот «миф» развернулся «перед глазами Европы» четкими и величественными контурами своей плоти и грозным веянием своего неодолимого духа. Вольно было им — иноземцам — сомневаться в том, что им рассказывал Нарком иностранных дел там, в Женеве, но нельзя было не верить тому, что им показали здесь, на полях Киевщины.

Вдали послышалась протяжная команда «Смирно». Ее подхватило множество голосов. Глухое эхо покатилось по холодному осеннему полю вдаль, где синел обвитый легкой дымкой Святошинский бор. Заиграли оркестры.

Объезжая войска, здоровался с полками Нарком Ворошилов. Оркестры перестроились, застыли напротив трибуны. Их было очень много, пеших и конных — целый полк музыкантов. Сверкали на солнце начищенная медь и серебро легких корнетов, тяжелых змееподобных басов.

Вдруг колыхнулось, стронулось с места широкое, необъятное зеленое море. В такт двигавшемуся людскому прибою лихо зазвенела медь оркестров, загудели барабаны.

Впереди войск шел командующий округом Якир. За ним следовали Иван Дубовой и Семен Туровский.

Колыхались и сверкали на солнце острые штыки. Твердо отбивала шаг пехота. Опаленные походами лица были повернуты к трибунам.

Шли полки за полками, дивизии за дивизиями. Крепкие, могучие, сильные бойцы — славная молодежь Украины, Дона, Сибири и всей необъятной Страны Советов.

Вот прошла Овручская дивизия, недавно переброшенная с Кавказа. У всех ее бойцов широкие плечи, тонкая, затянутая узким поясом талия и мягкая, бесшумная поступь. Это — дети непобедимых пластунов, вскормленные Кубанью и Тереком.

Затем появились бойцы невиданного до сих пор рода войск. Все в синих комбинезонах, васильковых шлемах, с парашютами за спиной и автоматами на груди. Не рота, не батальон, не полк. Целая дивизия! Парашютисты шли легко, плавно, порывисто, словно плыли по воздуху, с которым сроднился их молодой, отважный дух.

И сразу же в их ряды ворвался яркий дождь цветов. В шуме аплодисментов, в несмолкаемом «ура», в звуках марша прошла дивизия воздушной пехоты.

Седой трубач Рудой, который в армии служил еще при царе, высоко вскинув серебряную сигналку, затрубил: «Рысью размашистой, но не распущенной для сбережения коней…»

Где-то далеко, у Святошинского бора, отозвался сигнал командующего. Оркестры заиграли марш, тот самый, под который проходила конница по Красной площади перед ленинским Мавзолеем.

После военного парада, 17 сентября, генерал Лаузо заявил корреспонденту «Правды»: «Подобного мощного, волнующего зрелища я не видал в своей жизни… Высшее военное командование Красной Армии показало нам ее мощь, жизнь и работу. В этом дружеском акте я вижу искренность симпатий народов Советского Союза к моей стране».

В тот же день «Красная звезда» писала: «Части КВО с честью выдержали боевую проверку. Мы имеем чудесные кадры — вот в чем наше могущество и наше счастье».

Спустя пять дней Нарком подписал приказ № 182, в котором объявлял благодарность Якиру, Кучинскому, Амелину, Дубовому и Туровскому. Ценными подарками Нарком наградил тысячи участников маневров. В приказе отмечалось: «Маневры КВО, насыщенные массовым применением всех новейших средств боевой техники, полностью представили характер современного боя».

На экраны вышел фильм о больших киевских маневрах, сделанный коллективом опытных кинематографистов — Бубриком, Нечесой, Карамзинским, Анци-Полов-ским, Малаховым.

Советские люди еще больше укрепились в мысли, что безопасность Родины находится в крепких и надежных руках.

23 сентября 1935 года центральные газеты опубликовали Постановление ЦИК и СНК СССР о введении воинских званий лейтенантов, капитанов, майоров, полковников, комбригов, комдивов, комкоров, командармов и маршалов. Звание маршалов получили Ворошилов, Буденный, Тухачевский, Егоров, Блюхер; командармов 1 ранга — Каменев, Якир, Уборевич, Шапошников, Корк.

Сразу после киевских маневров в Москве состоялось заседание вновь созданного Военного совета. Свое выступление на этом заседании Якир посвятил ключевой фигуре армии — молодому командиру. Он заявил, что слово «лейтенант» должно звучать гордо.

— Поднять это звание надо на такую высоту, — многозначительно улыбнулся оратор, — чтобы каждая советская девушка стремилась стать женой лейтенанта.

Полушутливые слова Ионы Эммануиловича вызвали одобрительные реплики.

— Путь к маршальской звезде начинается с двух кубиков, — продолжал Якир. — Не всякий лейтенант становится маршалом, но всякий маршал начинает с лейтенанта.

Ссылаясь на прошлое, когда судьбу полковника мог решать лишь царь, Иона Эммануилович внес предложение, чтобы судьбой советского полковника распоряжались самые высшие инстанции, чтобы ни переместить, ни арестовать его нельзя было без санкции Наркома. На опыте киевских маневров, где выяснились недостатки в управлении войсками, Якир доказал необходимость создания Академии Генерального штаба, которая учила бы штабников искусству управления войсками в крупных операциях.

Военный совет постановил заменить устаревший Полевой устав 1924 года. Проект нового устава поручено было написать членам Военного совета Тухачевскому, Туровскому, Мерецкову.

Вскоре открылась и Академия Генерального штаба. Ее начальником стал Дмитрий Александрович Кучинский.

Сразу после маневров Якиру предложили возглавить Генеральный штаб или Военно-воздушные силы. Тогда же в широких партийных и военных кругах стало известно, что по просьбе Косиора и Постышева Якира оставили на Украине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.