Глава IX

Глава IX

Наконец около полуночи началась переправа; но те, кто первыми отошли от берега, дали знать остальным, что лед гнется под ними, опускается, и они идут по колено в воде; вскоре все услышали ужасный треск этой ненадежной опоры. Всех охватил ужас!

Ней приказал переправляться только поодиночке; и все стали двигаться осторожно, не зная иногда в темноте, ступают они на льдину или же попадают в расщелину, — потому что встречались места, где приходилось миновать большие щели и перепрыгивать с одной льдины на другую, рискуя упасть между ними и исчезнуть навеки. Передние колебались, но сзади им кричали, чтобы они торопились.

Когда, наконец, счастливцы достигали противоположного берега и уже считали себя спасенными, то, чтобы выбраться на берег, надо было подняться еще по крутому обледенелому откосу. Многие падали обратно на лед, который при падении разбивался и о который разбивались они сами.

Но с особенным ужасом они рассказывали о горе и смятении женщин, когда тем приходилось бросать свои богатства, съестные припасы, вещи — словом, все свои ресурсы в настоящем и в будущем! Они то отбрасывали, то снова хватали свои пожитки и, изнеможенные усталостью и страданиями, падали на обледенелом берегу реки.

Они особенно содрогались при воспоминании о слезах и отчаянии раненых в повозках, которых нельзя было переправить по такому хрупкому пути: те протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их.

Попробовали переправить несколько повозок, нагруженных этими несчастными, но на середине реки лед стал опускаться и проломился. На другом берегу сначала слышны были душераздирающие отчаянные крики, потом заглушенные стоны, затем наступило ужасное молчание: всё исчезло!

Ней сосредоточенно смотрел на эту пропасть, как вдруг, в сумраке, ему показалось, что там движется какой-то предмет; это был один из несчастных раненых, офицер по имени Бриквиль; глубокая рана в паху мешала ему подняться, но он держался на ледяной поверхности. Скоро его можно было ясно различить: он на четвереньках перебирался с льдины на льдину и приближался к берегу. Сам Ней подобрал и спас его!

Со вчерашнего дня умерли или заблудились четыре тысячи отставших человек и три тысячи солдат; пушки и весь обоз были потеряны; у Нея оставалось около трех тысяч строевых солдат и еще столько же человек, двигавшихся беспорядочными толпами. Наконец они снова пустились в путь, и покоренный Днепр стал их союзником.

Продвигались неуверенно, наудачу, как вдруг один из наших, упав, заметил торную дорогу. Более чем торную: те, которые шли впереди, нагнувшись, в ужасе закричали, что они различают совсем свежие следы большого количества пушек и лошадей. Итак, они избегли одной неприятельской армии только для того, чтобы попасть в средину другой! И теперь должны снова сражаться! Значит, война повсюду! Но Ней не колеблясь толкал их вперед.

Дорога привела их к селу Гусино, и здесь они нашли всё, чего были лишены с Москвы: мирных жителей, съестные припасы, покой, теплые помещения и сотню казаков, проснувшихся пленными. Переговоры с последними и необходимость подкрепиться для дальнейшего пути задержали Нея здесь на некоторое время.

Вдруг соседние леса оживились. Пока французы переговаривались, осматривались и сосредоточивались около той деревеньки, что ближе к Днепру, из-за деревьев вышли тысячи казаков и окружили несчастное войско пиками и пушками.

То был Платов со своими ордами, следовавшими по берегу Днепра. Они могли поджечь эту деревню и, учитывая слабость Нея, покончить с ним; но простояли в течение трех часов неподвижно, даже не стреляя; никто не мог понять — почему. Они говорили, что у них нет приказа, что в ту минуту их командир не в состоянии отдать его и что в России никто ничего не осмеливается делать на свой страх.

Сдержанность Нея сдерживала и их; маршал даже приказал отдыхать до самой ночи. Потом он велел бесшумно выступать, тихонько перекликаться и двигаться сомкнутыми радами. Все разом тронулись в путь; но первый же их шаг словно послужил сигналом для неприятеля: грянули все его орудия и разом задвигались все его эскадроны.

При этих звуках безоружные отставшие солдаты, которых было с французами около трех или четырех тысяч, пришли в ужас. Это стадо людей забегало во всех направлениях, забиралось в ряды солдат, которые отгоняли их. Огонь попадал в этих метущихся людей. Таким образом, павшие духом послужили прикрытием храбрейшим!

Защитив свой правый фланг валом из этих несчастных существ, Ней вернулся к берегам Днепра и прикрыл им свой левый фланг, а сам двигался дальше, от леса к лесу, от оврага к оврагу.

Таким образом, в течение двух дней и на протяжении двадцати лье шесть тысяч казаков всё время сопровождали его колонну, в которой оставалось всего полторы тысячи вооруженных людей. Только ночь приносила некоторое облегчение, и все вступали во мрак с особой радостью. Много было тяжелых минут и отчаянных мгновений, однако стало ясно: неприятель выпустил добычу из рук.

Несчастная колонна, несколько успокоенная, продвигалась, словно ощупью, по густому лесу, как вдруг недалеко от нее грянули несколько пушечных выстрелов, в лицо шедшим в первых рядах. Охваченные страхом, французы подумали, что всё кончено, что тут их конец, и в ужасе попадали на землю; шедшие сзади столпились и тоже стали заваливаться. Ней, видевший, что всё погибло, приказал бить атаку; он словно предвидел это нападение и потому воскликнул: «Товарищи, теперь пора вперед! Они в наших руках!»

При этих словах пораженные солдаты, считавшие, что их захватили врасплох, поняли, что сами могут застичь врасплох неприятеля; из побежденных, какими они были, они поднялись победителями; они бросились на неприятеля — и не нашли его, лишь в лесу раздавался шум его поспешного бегства!

На следующий день, 19 ноября, с полуночи и до десяти часов утра они продвигались вперед, не встречая других врагов, кроме пересеченной местности, но тут колонны Платова появились снова, и Ней повернулся к ним лицом, опираясь на опушку леса. В продолжение всего дня наши солдаты видели, как неприятельские ядра опрокидывают деревья, защищавшие их, и разбивают их бивуаки; у французов были лишь мелкие пушки, которыми нельзя было удерживать артиллерию казаков на достаточном расстоянии.

Когда наступила ночь, маршал подал сигнал, и все двинулись к Орше. Еще накануне туда был послан Пшебендовский и пятьдесят кавалеристов, чтобы просить помощи; они должны были уже прибыть туда, если, впрочем, неприятель еще не занял города.

Город оказался свободен.

Офицеры Нея в заключение сказали, что и на остальной части пути они встретили немало жестоких препятствий, но на них, говорили они, не стоит останавливаться. Зато они всё время приходили в восторг при упоминании имени своего маршала и заставляли других разделять их восхищение, так что даже равные ему по чину не думали завидовать ему. К тому же Ней не придавал всему этому никакого значения. Поступая так геройски, он делал только то, что ему было свойственно, и если бы не блеск его славы, отражавшийся во всех взорах, и не всеобщие восторги, он и не заметил бы, что совершил подвиг!

И этот восторг не был неожиданностью. Каждый день за последнее время кто-нибудь отличался: то Евгений — 16-го, то Мортье — 17-го; но Ней был провозглашен героем отступления!

Едва пять переходов отделяют Оршу от Смоленска. В такой короткий промежуток времени приобрести такую славу! Как мало нужно времени и пространства для того, чтобы обессмертить себя!

Когда Наполеон, находившийся в двух лье, узнал, что явился Ней, он подскочил от радости и громко воскликнул: «Значит, я спас своих орлов! Я отдал бы триста миллионов из своей казны, чтобы сохранить такого человека!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.