Глава VII
Глава VII
Теперь всё изменилось. Две неприятельских армии отрезали Наполеону путь к отступлению. Нужно было решить, сквозь которую из них пробовать проложить себе дорогу; а так как ему неизвестны были литовские леса, в которые он должен был углубиться, он позвал к себе тех из приближенных, которые проходили через них, идя на восток.
Сначала император сказал им, что привычка к большим успехам часто подготовляет огромные неудачи; но не стоит обвинять друг друга. Потом он заговорил о взятии Минска и, отдав должное ловкости маневров, предпринятых Кутузовым с правого фланга, объявил, что он хочет отказаться от военных действий в Минске, присоединиться к Виктору и Удино, опрокинуть Витгенштейна и направиться в Вильну, обойдя истоки Березины.
Жомини высказался против этого плана, объяснив, что Витгенштейн занимает позицию за высокими холмами. Сопротивление его там будет продолжительным, упорным и достаточно долгим, чтобы довершить нашу гибель. Он прибавил, что в такое время года и при таком беспорядке перемена дороги окончательно погубит армию, что она заблудится на проселочных дорогах, среди диких болотистых лесов; он утверждал, что только на большой дороге войска сохранят некоторый порядок. Борисов и его мост через Березину еще свободны, надо только дойти до этого города.
Он утверждал, что знает о существовании дороги, которая, огибая город справа, идет по деревянным мостам через литовские болота. По его мнению, армия могла только по этой дороге дойти до Вильны через Зембин и Молодечно, оставив слева от себя и Минск, и дорогу, ведущую в него, и пятьдесят сломанных мостов, которые делают ее непроходимой, и Чичагова, занимавшего ее. Таким образом, мы прошли бы между двумя неприятельскими армиями и миновали бы обе.
Император был потрясен; но так как избегать сражения казалось оскорбительным для его гордости, а ему хотелось выйти из России только после победы, то он позвал инженера генерала Дода и еще издали, едва завидев его, спросил: надо ли бежать через Зембин или лучше идти побеждать Витгенштейна. Дод ответил, что Витгенштейн занимает высоты, поднимающиеся над всей топкой местностью, что на виду у неприятеля пришлось бы пробираться по извилистой дороге, чтобы достичь лагеря русских; что наша колонна долгое время подставляла бы под его огонь сначала левый, а затем правый фланг; что атаковать с фронта эту позицию нельзя, а чтобы обойти ее, надо вернуться к Витебску и сделать большой крюк.
Тогда Наполеон, потеряв последнюю надежду на славу, решился идти в Борисов. Он приказал генералу Эбле выступить с восемью ротами саперов и понтонеров, чтобы обеспечить переправу через Березину, а Жомини быть ему проводником.
Все его иллюзии рассыпались в прах. В Смоленске он сначала узнавал о своем бедственном положении, а уже потом сам видел его. В Красном, где всё наше неустройство прошло перед его глазами, внимание его было отвлечено опасностью. Но в Орше он вполне мог убедиться в нашем несчастий своими собственными глазами!
В Смоленске оставались еще тридцать тысяч строевых солдат, полтораста орудий, казна — была надежда свободно вздохнуть за Березиной, тогда как тут едва набиралось шесть тысяч солдат, раздетых, разутых, затерявшихся в массе умирающих, да еще несколько пушек и расхищенная казна!
За пять дней положение ухудшилось: разрушение и беспорядок достигли ужасающих размеров! Не отдых и довольство ожидали нас по ту сторону Березины, а новые сражения с новой армией. Наконец, отпадение Австрии казалось уже свершившимся фактом и могло быть сигналом для всей Европы!
Наполеон даже не знал, настигнет ли его в Борисове новая опасность, которую, казалось, ему подготовила нерешительность Шварценберга. Известно, что 3-я русская армия, под предводительством Витгенштейна, угрожала ему справа по пути к этому городу; что он выставил против нее Виктора и приказал этому маршалу еще раз найти возможность, упущенную 1 ноября, и перейти в наступление.
Виктор повиновался, и 14-го, в тот самый день, когда Наполеон вышел из Смоленска, он и Шварценберг оттеснили первые посты Витгенштейна к Смолянам, подготовляя сражение, которое они хотели дать на следующий день.
Французов было тридцать тысяч против сорока у неприятеля. Здесь, как и под Вязьмой, солдат было бы достаточно, если б не слишком большое количество начальников.
Между маршалами возникли разногласия. Виктор хотел напасть на левое крыло неприятеля, обойти с обоими французскими корпусами Витгенштейна, идя через Бочейково на Камень, а оттуда на Березину. Удино резко осуждал этот план, говоря, что таким образом они отделятся от Великой армии, которая ждет от них помощи.
Так как один из начальников хотел обойти неприятеля, а другой атаковать его с фронта, то ни то ни другое не было сделано.
Удино ночью отступил к Черее, а Виктор, заметивший на рассвете его отступление, должен был последовать за ним.
Он остановился только на расстоянии дневного перехода от Лукомли, у Сенно, где Витгенштейн мало беспокоил его. Наконец герцог Реджио получил из Дубровны приказание отправиться к Минску, и Виктор должен был остаться один против русского генерала. Могло случиться, что последний воспользуется своим превосходством; и тогда император в Орше, где он увидел 20 ноября, что его арьергард погиб, левому флангу грозит Кутузов, а голова его армии остановлена у Березины Волынской армией, узнает, что Витгенштейн во главе сорока тысяч русских солдат, которых французы совсем не разбили и не отогнали, готов напасть на наш левый фланг, и ему надо спешить.
Но Наполеон долго не решался покинуть берега Днепра. Ему казалось, что это значило еще раз покинуть несчастного Нея и навсегда отказаться от своего храброго товарища по оружию. Здесь, как в Лядах и Дубровне, он ежеминутно, днем и ночью, посылал людей узнать, не слышно ли чего об этом маршале; но сквозь русскую армию не проникало ничего, что указывало бы на его существование; вот уже четыре дня длилось это мертвое безмолвие, но император всё еще продолжал надеяться!
Наконец, вынужденный 20 ноября покинуть Оршу, он оставил там Евгения, Мортье и Даву и остановился в двух лье, расспрашивая о Нее и всё поджидая его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше. Как только насущные заботы давали минуту отдыха, все мысли, все взгляды устремлялись в сторону русских. Прислушивались, не выдадут ли какие-либо военные звуки прибытие Нея, или, вернее, его последнее издыхание; но видны были только одни враги, которые уже угрожали мостам через Днепр! Тогда один из троих военачальников хотел разрушить их, но остальные восстали против этого: это значило еще больше отдалиться от товарища по оружию, Но к вечеру четвертого дня всякая надежда исчезла. Все обвиняли друг друга в несчастий Нея, как будто можно было дольше ждать спасения 3-го корпуса из-под Красного, где ему пришлось сражаться больше двадцати восьми часов, хотя сил и боевых припасов хватало только на час.
Последним несчастного маршала покинул Даву; Мортье и вице-король стали спрашивать, каковы были его прощальные слова. Припомнили, что 16-го Даву уведомил его об опасности, а Ней отвечал, что все казаки в мире не помешают ему выполнить данных ему инструкций. Когда истощились воспоминания и догадки, все погрузились в унылое безмолвие. Вдруг раздался топот нескольких лошадей, послышался радостный крик, что маршал Ней спасен и идет сюда!
И в самом деле, к нам подъехал один из его офицеров и объявил, что маршал приближается по правому берегу Днепра и просит о помощи.
У Даву, Евгения и Мортье оставалась только короткая ночь, чтобы подкрепить и согреть солдат, до сих пор живших по-походному. В первый раз после Москвы эти несчастные получили достаточное количество съестных припасов; они собирались приготовить их, а потом отдохнуть в крытых, теплых помещениях. Как заставить их снова взяться за оружие, каким образом отнять у них эту ночь покоя, неизъяснимую сладость которого они едва вкусили? Кто убедит их прервать ее и снова вступить в русский мрак и холод?
Евгений и Мортье стали спорить по этому поводу. Первому удалось взять верх с помощью своего более высокого чина. Кров и раздача съестных припасов сделали то, чего не могли добиться угрозами; отставшие заняли свои места. Евгений собрал четыре тысячи человек; при упоминании об опасности, грозившей Нею, все двинулись вперед, но это их усилие было последним.
Они двигались вперед в темноте по незнакомым тропинкам и прошли наугад около двух лье, останавливаясь на каждом шагу, чтобы прислушиваться. Страх всё возрастал. Неужели они заблудились? Неужели слишком поздно? Неужели их несчастные товарищи погибли? Не встретят ли они победоносную русскую армию? Принц Евгений приказал сделать несколько выстрелов из пушки. Послышались ответные сигналы, их подавал 3-й корпус, который потерял артиллерию и отвечал на пушечные выстрелы ружейными.
Тотчас же оба корпуса пошли навстречу друг другу. Первыми узнали друг друга Ней и Евгений; они кинулись друг к другу и крепко обнялись! Евгений плакал; у Нея вырывались сердитые восклицания! Один — счастливый, растроганный и экзальтированный своей рыцарской отвагой; другой — еще разгоряченный сражением, раздраженный опасностями, угрожавшими чести армии, винивший во всем Даву, который якобы несправедливо покинул его.
Когда, несколько часов спустя, последний хотел извиниться, то получил в ответ лишь суровый взгляд и следующие слова: «Я, господин маршал, не упрекаю вас ни в чем. Бог вам судья!»
Как только оба корпуса узнали друг друга, солдаты, офицеры, генералы — все бросились друг другу навстречу. Солдаты Евгения пожимали руки солдатам Нея; они дотрагивались до них с радостью, смешанной с изумлением и любопытством, и с нежной жалостью прижимали их к груди! Они делились с ними только что полученными припасами и водкой; они забрасывали их вопросами. Затем, все вместе, пошли в Оршу, горя нетерпением: солдаты Евгения — услышать, а солдаты Нея — рассказать о пережитых несчастиях!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.