Глава 12

Глава 12

Настроение Баштакова было, мягко говоря, никудышным. В таком состоянии в подземелье, где находилось место для экзекуции осуждённых, наблюдая за появлением вдали коридора очередной партии жертв, Баштаков услышал прорезавший гробовую тишину ужасный плач или, скорее, рёв, точно человека резали пилой.

Едва цепочка в сопровождении конвойных приблизилась, оглушённый воплем Баштаков кивнул стоявшему рядом усатому капитану на ревевшего осуждённого. Тотчас же, не останавливая конвоированных, ревущий был выведен из цепочки и поставлен лицом к стене. Однако назвать свою фамилию тот не мог из-за душивших его спазмов вперемежку со слезами.

Остальные осуждённые удалялись к месту экзекуции, машинально передвигая ноги, тяжело вздыхали, мысленно прощаясь с близкими, с незадавшейся жизнью. Впрочем, не все были в состоянии думать о чём-то сущем. Кто-то старался держаться, кто-то шёл, понурив голову, кто-то тупо смотрел в спину идущему впереди с заломленными назад руками, кто-то пытался из последних сил выпрямиться. Бывало и так, что завершая жизненный путь, осуждённый неожиданно, срывающимся голосом выкрикивал: «Родному товарищу Сталину, любимому вождю мирового пролетариата, слава!»

Что это означало? Надежду, что этим возгласом заставит в последний миг уверить власть в своей невиновности, честности и преданности? Крайне редко отваживался кто-либо даже здесь, у порога неведомого, воздать хулу великому вождю.

Выведенный из конвоя ревущий оказался белобрысый, с обсыпанным веснушками лицом и впалыми, поросшими рыжеватой щетиной щеками, изрядно отощавший, среднего роста, совсем ещё молодой человек в вылинявшей гимнастёрке без знаков различия.

Перебирая лежавшие на столике «дела» осуждённых к высшей мере, Баштаков быстро выяснил, что бьющийся в истерике – бывший младший лейтенант НКВД Пётр Романович Перминов, осуждённый к высшей мере наказания «за контрреволюционную пропаганду и активную деятельность в восстановлении капиталистического строя на всей территории РСФСР».

Пробежав опытным глазом по страницам протоколов, Баштаков сразу отметил, что обвинение ничем не обосновано и явно состряпано на скорую руку. Он приказал усатому капитану отконвоировать временно отставленного осуждённого Перминова обратно в камеру.

Когда процедура с приведением в исполнение приговоров над «врагами народа» подошла к концу, была оформлена соответствующая документация, а также подписаны акты, удостоверяющие кончину каждого осуждённого, Баштаков взял «дело» Перминова и поднялся к себе в кабинет. Велел секретарше никого к нему не пускать и звать к телефону только в случае, если будет звонить высшее руководство. К себе он придвинул по привычке аппарат прямой связи с наркомом.

По роду занятий Баштаков имел право, как последнее звено, следящее за соблюдением установленного порядка при отправке осуждённых в последний путь, приостанавливать исполнение приговора. Если считал, что порядок этот в чём-то нарушен. Конечно, на то должны быть веские основания. При этом, разумеется, он докладывал руководству и отправлял соответствующий материал в прокуратуру. Но сие случалось крайне редко.

Подобные протесты указывали на недоработку следствия и суда, так что его действия были несколько рискованными. Но, с другой стороны, они свидетельствовали о том, что, согласно установленному наркоматом порядку, человек на своём высоком посту бдителен и ревностно исполняет службу.

Во всем, однако, надо знать меру, и Баштаков её знал.

Был ли случай с Перминовым из этой категории, можно только предположить. Должность Баштакова выработала в нём равнодушие к судьбам людей, провожаемых в его присутствии в мир иной. Иначе ведь и дня здесь не проживёшь. Но, возможно, за плотной корой даже внешнего безразличия могло таиться желание доказать самому себе, что ему не чужды человеческие чувства, в том числе милосердие. А быть может, и не только самому себе, но и тому, кто над всеми главенствует. Он-то и есть и царь, и бог, и воинский начальник!

В то же время в человеческой душе случаются повороты. Даже в заржавевшей. Как бы там ни было, бывшему младшему лейтенанту Перминову выпал редчайший шанс остаться в живых.

C обеденного перерыва и вплоть до поздней ночи глава Первого спецотдела знакомился с материалами следствия по «делу» Перминова, которое вёл некий начальник следственной части одного из управлений НКВД на Урале. Прозвали его Шкуркин.

Где-то за полночь Баштаков придвинул к себе массивный чёрный телефонный аппарат с тяжёлой трубкой на металлических рычажках, откашлялся и набрал номер.

Едва в трубке отозвался знакомый голос с грузинским акцентом, Баштаков чётко поздоровался, назвал свою фамилию и должность, попросил прощения за беспокойство, затем доложил:

– Сегодня я приостановил приведение в исполнение одного приговора, – он сделал паузу, чтобы понять реакцию наркома.

Последовал ответ:

– Правильно, если есть основание.

– Я досконально ознакомился с «делом», Лаврентий Павлович, – почувствовав себя увереннее, продолжал Баштаков. – Обвинение голословное, надуманное и не подтверждено никакими фактами. Явно сфабрикованное.

– Только не затягивайте с протестом прокурору, чтобы потом собак не вешали. Если там согласятся с обоснованием, пусть немедленно привлекут к ответственности виновного.

– Понял вас, Лаврентий Павлович!

Но Берия уже повесил трубку. Некоторое время спустя прокуратура согласилась с материалами протеста Первого спецотдела НКВД СССР по «делу» Перминова Петра Романовича. Специальным постановлением с него были сняты обвинения в измене Социалистической Родине. Стоявший одной ногой в могиле, всего за пять минут до приведения приговора в исполнение непреднамеренно обративший на себя внимание Баштакова, Перминов был освобождён из-под стражи, восстановлен в правах со всеми положенными привилегиями.

Начспецотдела Баштакова он буквально боготворил. Очевидно, бывает, что и в аду иногда заденет крылом ангел.

Проходившие вместе с Перминовым по одному и тому же «делу» осуждённые к высшей мере наказания, к великому огорчению того же Перминова и, наверное, самого Баштакова, были расстреляны, ещё когда их «соучастник» продолжал заливаться слезами.

После освобождения Пётр Романович Перминов отправился выполнять задание командования в глубокий тыл фашистских войск. Возглавил разведку в партизанском отряде особого назначения, командиром которого был Виктор Александрович Карасёв. Отряд перерос в бригаду, а командиру Карасёву было присвоено звание Героя Советского Союза. Его упомянул в своей книге Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

Следователя, состряпавшего из карьеристских побуждений материалы обвинения, арестовали и приговорили к расстрелу. Началась война. Осуждённый подал на апелляцию…

В собственноручном заявлении на имя наркома внутренних дел Берии он умолял отправить его на самый тяжёлый и рискованный участок военных действий, где готов искупить вину кровью. Его просьба была удовлетворена.

Обстоятельства сложились так, что Перминов, ставший к тому времени подполковником государственной безопасности и начальником разведки одной из крупных партизанских бригад особого назначения, находясь во вражеском тылу, где выполнял задание наркомата, узнал, что его бывший следователь, условно Шкуркин, получил свободу и где-то во вражеском тылу участвует в войне с гитлеровцами.

Держал ли Перминов на него зло? Пётр Романович был не только глубоко порядочным, но и умным, до конца преданным Родине человеком, прекрасно понимавшим, кто истинные виновники гибели бессчётного числа невинных людей. Таким Пётр Романович Перминов остался в памяти своих боевых друзей.

Сын Петра Романовича Перминова дослужился до полковника госбезопасности, и с почтением относился к своему отважному и в высшей степени достойному отцу.

Были люди с сознанием рабов, готовые пойти на любые преступления, чтобы угодить хозяину, даже если тот палач. Это про них сказал французский философ Гольбах: «Дайте мученику власть, и мученик станет палачом».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.