Глава 9

Глава 9

На смену арестованным и уничтоженным сотрудникам ВЧК, ОГПУ и НКВД пришли по спецнабору из партийных ведомств немало плохо образованных, некомпетентных в оперативном деле молодых людей, часто непригодных к разведке. Их работа зачастую походила на трескотню мотоциклетного моторчика, установленного на крейсере: он силится, пыхтит, содрогается от напряжения и бессилия, а судно между тем течением относит на мель.

Немало значило и то, что мировоззренчески и нравственно это было уже иное поколение. Поколение «могильщиков».

И занимавшиеся Сциборским скороспелые чекисты были неопытны, а потому беспомощны. Конкретное дело подменяли политической демагогией, всеобщей подозрительностью, именовавшейся «классовой бдительностью», и, разумеется, демонстрацией советского патриотизма. Всё это способствовало карьере, славе.

В шестерни добротного механизма попадал песок. Учащались сбои. Они раздражали генсека, что сказывалось на самих чекистах, срывавших зло на народе. И ударяло по ним же бумерангом.

Тем же, кто искренне стремился освоить тайны совершенно незнакомой им профессии разведчика – выучиться оперативному мастерству, приобрести необходимый опыт без ощутимых потерь и угрызения совести, – учиться было не у кого.

Из старой гвардии опытных, честных, принципиальных, глубоко идейных, с развитым чутьём разведчика, высокообразованных чекистов при деле остались единицы. Возможно, по злому умыслу. Или недомыслию, непониманию того, что данный участок жизни государства важен как хлеб насущный. Но и чудом уцелевшие чекисты большей частью были душевно смяты, запуганы, деморализованы атмосферой произвола.

Не будь этого, чекисты-нелегалы из былой Особой группы, устранившие выдающихся противников советского режима – генерала Кутепова и грозившего калёным железом отомстить за него генерала Миллера, давно бы отыскали хоть на краю света и надёжно «упаковали» беглого оуновца Сциборского.

Сциборскому повезло. Он с полным спокойствием мог ещё долго представлять ОУН в столице Франции, не без основания гордясь своей победой в зловещем поединке с грозной в недавнем прошлом службой чекистов.

Вождь ОУН Коновалец взахлеб превозносил «героизм» Сциборского, называл его «потрясающим», «историческим», «выдающимся».

С тяжёлым сердцем слушал его Андрейченко. Становилось обидно за державу, за своё родное и, чего греха таить, неблагодарное ведомство.

Но в данный момент его больше заботила перспектива встречи с Сциборским. Ничего хорошего она не сулила. Необходимо было срочно что-то придумать, чтобы избежать её. Каждая минута сейчас дорога, как жизнь! И пока Коновалец, находясь в прекрасном расположении духа, развивал свои идеи, Андрейченко обдумывал выход из сложившейся ситуации.

Глава ОУН говорил о предстоящей встрече с Сциборским как о деле решённом, не видя тому никаких препятствий; согласие Андрейченко его не интересовало.

Андрейченко не хотелось разочаровывать провидника, однако риск был слишком велик. И потому, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, спокойно, не выдал бы волнения, заметил:

– Если Сциборский действительно был в руках большевиков, а судя по всему это имело место, и его, как вы сами, Ваше превосходительство, сейчас сказали, завербовали, то, надо полагать, он находится под пристальным наблюдением агентов москалей.

– Вы так полагаете? – насторожился провидник. – Интересно.

– Двух мнений быть не может, – сдержанно, но чётко произнёс Андрейченко. – Есть ли смысл мне встречаться с ним? В ближайшее время я должен, как вы знаете, вернуться в родные края. Где гарантия, что после встречи с Сциборским под колпаком разведки москалей не окажусь и я? А это чревато угрозой подполью. Его руководителям, о себе уж не говорю. Методы НКВД мы, слава богу, хорошо знаем. Многозначительно помолчав, добавил: «И Вам, Ваше превосходительство, надо быть осторожнее. Честно говоря, не люблю встречаться с людьми, побывавшими в лапах НКВД. Не хочу бросать тень на Сциборского. Упаси господь! Но, судя по вашему рассказу, он слишком беспечен в своем теперешнем положении. Кому-кому, а ему-то должно быть известно, чем всё может для него кончиться.»

Коновалец не стал оспаривать доводы Андрейченко. Не настаивал он и на своём предложении о встрече с Сциборским. Однако настроение у провидника испортилось, хотя вида он не подавал. Возможно, Андрейченко заставил его о чём-то всерьёз задуматься.

Андрейченко ощутил некую неудовлетворенность финалом разговора. Коновалец достаточно опытен, чтобы сомнения в Сциборском возникли у него и без подсказки. А может быть, отказ Андрейченко от знакомства со Сциборским провидник воспринял с подозрением?

Чем больше Андрейченко думал об этом, тем чаще приходил к мысли, что Коновалец не случайно пытался свести его с глазу на глаз с беглецом из НКВД. Но если он действительно преднамеренно готовил ему ловушку, то почему прислушался к его предостережениям?

Перегруженный сомнениями, Андрейченко пытался предусмотреть возможные варианты. В его положении оставить без внимания даже малейшую деталь – смерти подобно. О чём он только ни передумал, какие доводы ни приводил, сделать окончательный вывод так и не смог.

То и дело возникали новые мысли: зачем, например, понадобилось провиднику так долго и подробно рисовать яркими красками неудавшуюся попытку НКВД завербовать Сциборского? С какой целью называл имена большевистских агентов, им разоблаченных? Зачем понадобилось знакомить его с Сциборским, прежде ни разу не упомянув его имени? А что, если он, Андрейченко, сам насторожил Его превосходительство сомнениями в Сциборском? Сведения, документы, имена людей, представленные Сциборским ОУН, достаточно весомое свидетельство в его пользу. С другой стороны, разве Коновалец не убедился в преданности Андрейченко их общему делу? Взять, к примеру, переброску через советскую границу оуновской литературы…

Андрейченко спохватился: а может быть, он воспринимает всё произошедшее под таким углом зрения только потому, что ему горько за допущенную НКВД ошибку? Обидно, что враги торжествуют удавшийся успех? И ему больно за своих?

Андрейченко ни хотелось думать иначе, он понимал, что особо серьёзных практических дел в пользу ОУН он не совершил, и потому сомнения в нём у Коновальца могут возникнуть в любой момент. Безразличная с виду реакция провидника на отказ Андрейченко от встречи с Сциборским может показаться подозрительной. Но при царившем в ОУН всеобщем недоверии иной реакции и быть не могло. В подобных ситуациях принято вести себя хладнокровно, предельно вежливо, даже любезно. Чтобы усыпить бдительность подозреваемого, помочь ему расслабиться, свести на нет настороженность. Дальнейшее должно произойти неожиданно, как дождь средь ясного дня.

Поскольку сроки пребывания Андрейченко за рубежом подходили к концу, он делал всё, чтобы решить свою главную задачу. Тем более что глава ОУН назначил ему на ближайшие дни очередное свидание для обсуждения новых, назревших, по мнению Коновальца, проблем. Место встречи – столица Бельгии.

Брюссель вполне устраивал Андрейченко – здесь по-прежнему ОУН представлял Дмитрий Андриевский. В своё время тот, ещё в Финляндии, поручился за него, и они оставались добрыми друзьями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.