Глава V

Глава V

Век Бэкона и его задачи. – Направление философии Бэкона. – Истина – дочь времени, а не авторитета. – Мнение о силлогизме и индукции древних. – Научный опыт, истинная индукция. – Идолы. – Эксперимент. – Открытия и изобретения. – Господство человека над природой – цель науки. – Последователи Бэкона в Англии: Гоббс, Локк и другие. – Влияние Локка на французскую философию XVIII века. – Отношение Канта к философии Бэкона

Век, в котором жил Бэкон, имел, подобно всякому времени, свои особенности; эти особенности, как в хорошем зеркале, отразились в философии Бэкона. В чем они заключались? Чем существенным отличался его век от веков предшествовавших? Это был век реформ в материальных и духовных отношениях людей. Реформы же эти явились следствием открытий и изобретений – изобретения пороха, книгопечатания, компаса.

Бэкон со свойственною ему проницательностью понял, что жизнь человеческая принимает новое направление, отличное от средневекового. Он с восторгом приветствовал зарю новой жизни, отчетливо рисовавшейся его пылкому воображению, и как бы чувствовал, что на нем лежит великая обязанность создать для этой новой жизни новую логику и новую философию. Он говорил: «Малодушно было бы отнимать у времени его неотъемлемое право. Истина есть дочь времени, а не авторитета. А какое время старше нашего? Наш мир стал старше, обширнее, богаче: наука должна стать на один уровень с этим далеко ушедшим вперед состоянием мира. Границы вещественного мира расширились, умственный мир должен также расширяться. Позорно было бы для человечества, если бы область умственного мира ограничивалась древнею мудростью». Ощущая на каждом шагу благотворное влияние изобретений, Бэкон высоко ценил открытия, от которых зависят изобретения. Он сам задачу своей философии сформулировал следующим образом: она стремится подчинить науку духу пытливости, освободить этот дух от случайности, которой подвержены человеческие открытия и изобретения. Он устанавливает новую логику, соответствующую духу изобретения, для того, чтобы люди делали сознательно то, что до сих пор всегда являлось следствием счастливой случайности. Он говорит: «До сих пор люди обретали, а я хочу им доставить возможность изобретать». Вследствие этого Куно Фишер справедливо называет Бэкона философом изобретения.

Разбирая философию Бэкона, мы видим, что он создает метод изобретения и стремится дать человеку орудие, с помощью которого он мог бы завоевать мир. Это орудие и есть «Новый Органон» Бэкона.

Изобретение есть цель науки, а назначение изобретения – человеческая польза; последняя же состоит в том, что удовлетворяет жизненные потребности человека, увеличивает удобства жизни, усиливает его могущество. Наука должна служить человеку, дать ему власть над природой. Но властвует тот, кто имеет мощь, а мощь принадлежит тому, кто обладает знанием. В самом начале «Нового Органона» Бэкон говорит: человеческое знание и могущество – это одно и то же.

Бэкон не признавал науки для науки; человеческая жизнь была ему дороже всех теоретических интересов; в ней, по его мнению, не было ничего презренного, не заслуживающего внимания. Наука, как солнце, должна озарять все существующее в мире. Солнце озаряет и дворцы, и клоаки, не роняя этим себя. Что достойно существования, достойно и изучения; наука есть только изображение бытия.

Итак, согласно Бэкону, могущество человека есть цель изобретения. Но чем обусловливается сама возможность властвовать над миром вещественным? Она дается только близким знакомством с этим миром. «Мы должны, – говорит Бэкон, – посвятить людей в подробности вещей, – так, чтобы они заранее отказались от всяких понятий и начали обращаться с самими вещами». Это обращение с вещами есть опыт. Итак, опыт есть средство к изобретению. Поэтому Бэкон возводит опыт в основное начало науки и является, таким образом, опытным философом.

Правильное понимание природы есть средство, которое направляет опыт к изобретению, и наука о природе есть основа всякого знания.

Бэкон утверждает: мы ищем науки не в узких клетках человеческого ума, а в широком царстве мира. Господство человека над царством вещей – самое разумное и возвышенное. Но власть человека над вещами основывается только на искусстве и на науке. Ибо над природой можно властвовать, только повинуясь ее законам.

Природа требует истолкований, как книга. Ум должен изображать природу, списывая с нее, ничего не прибавляя от себя и ничего не умаляя. Для того чтобы взглянуть на природу таким независимым взглядом, мы должны отказаться от всех понятий, почерпнутых не из природы вещей, а из своей собственной, то есть от понятий предвзятых. Такие понятия суть идолы. Идолов человек или создает сам или наследует, причем последние зависят от нравов, обычаев и привычек, передаваемых одним поколением другому. Эти идолы омрачают человеческий ум и скрывают от него природу; их следует оставить на пороге науки.

Истинным созерцанием вещей, по Бэкону, можно называть то, что остается по удалении всех идолов. Например, Птолемеева система была таким идолом в век Коперника. Коперник наблюдал астрономические явления независимо от унаследованных воззрений и открыл новые законы. Но существуют еще и другие идолы. Учение об идолах составляет важную особенность философии Бэкона, поэтому о нем мы поговорим подробнее. Он различает два рода идолов по их происхождению: 1) естественные, составляющие особенности человеческого рода, или отдельной индивидуальности и 2) наследуемые исторически. Естественные подразделяются на племенные заблуждения (idola tribus) и случайные (idola specus); исторические опираются на нравы, обычаи, привычки, порожденные человеческими отношениями (idola fori) или общественными преданиями (idola theatri). Это различие Бэкон поясняет следующим примером: «Когда я говорю: Солнце движется вокруг Земли, потому что так учит Птолемей, то я сужу по idolon theatri. Когда я утверждаю то же самое потому, что все так говорят, то я сужу, подчиняясь idolon fori. Когда я говорю: это так, потому что вижу это собственными глазами, то я сужу по idolon tribus».

Итак, нас обманывают и ум, и чувство. И ум, и чувства требуют обработки, исправления, поддержки. Им на помощь должно явиться искусство. Что невозможно одному чувству и уму, то удается тому и другому с помощью инструмента. Вооруженное инструментом человеческое восприятие становится объективным: без инструмента оно обманчиво. Что невидимо или неясно видимо простому глазу, то доступно глазу, вооруженному телескопом и микроскопом.

Восприятие действительности с помощью инструмента Бэкон называет наблюдением.

Из всего сказанного нами видно, что Бэкон желал господства людей над природою с помощью изобретения, зависящего от объяснения природы, свободного от всяких идолов; он завещал человеку: «Знакомься с вещами не на словах, а в действительности, не так, как они являются в ходячих представлениях, а так, как они есть в природе, то есть исследуй сам, воспринимай!»

Согласно этому взгляду, Бэкон стремится изложить физику «в чистом виде»; исследование же конечных причин он относит к метафизике, говоря: конечные причины обыкновенно исследовались в физике, а не в метафизике, но этот извращенный порядок имел весьма дурные следствия и физике сделал много вреда. Бесплодные рассуждения о конечных причинах вытеснили из физики исследование ближайших естественных причин, то есть законов природы.

Очищенное от всяких «идолов» восприятие, совершенно объективное наблюдение вещей Бэкон называет чистым опытом. Опыт идет от фактов и восходит к причинам. Всякое истинное знание есть знание причин. Посредством точного и разнообразного наблюдения и сравнения многих случаев существенные условия выделяются из несущественных. Таким путем опыт от частных фактов доходит до закона. Человек устанавливает факт посредством опыта, затем, вследствие сравнения многих фактов, познает законы, по которым действует природа, или аксиомы, как их называет Бэкон. Такой путь есть индукция.

В предисловии к «Новому Органону» Бэкон говорит: «Мы хотим устранить раскол между опытом и разумом, породивший такую путаницу, и стремимся укрепить их испытанный и законный союз на вечные времена». Бэкон отличает простой опыт и простую индукцию от научного опыта и научной индукции. Для этого он прибегает к остроумным сравнениям, которыми и мы теперь воспользуемся. Простой опыт Бэкон сравнивает с работой муравьев, которые только собирают все в одну кучу, научный же опыт – с деятельностью пчел, не только собирающих, но и очищающих собранный материал. Людей, стремящихся объяснить природу, не прибегая к опыту и наблюдению, он сравнивает с пауками, вытягивающими из себя свою нить. Люди, доселе занимавшиеся наукою, были большею частью или эмпирики, или догматики. Эмпирики напоминают муравьев, собирающих много пригодного материала. Догматики подобны паукам, выпускающим ткань из себя; разум же, занимающий средину между этими двумя крайностями, подобен пчеле, которая извлекает свой материал из полевых или садовых цветов, но потом собственными силами и искусством очищает, обрабатывает его и строит свои соты. Такова и настоящая работа философии, ибо она опирается не исключительно на измышления разума, а обрабатывает материал, собранный опытом не в одной памяти, а также и в уме. Эту обработку Бэкон и называет истинной, или научной, индукцией. В отношении к ней материал есть лес, который она расчищает. Необходимо еще уметь задавать вопросы природе. Вопросы, обращенные к природе, есть эксперименты. Природа, говорит Бэкон, есть Протей, отвечающий только тогда, когда его принуждают к этому. Итак, эксперимент – это научный опыт.

Познание, добытое таким путем, становится открытием: оно знакомит с законами природы. Применение же законов природы ведет к изобретению. Согласно этому, «бэконовская индукция идет от научного опыта к аксиоме, а дедукция – от аксиомы к опыту. Первая приводит к познанию закона, вторая – к изобретению. Куно Фишер прав, когда говорит, что Бэконова философия, как и его жизнь, оканчивается торжеством научного опыта.

Мы привыкли иметь дело с философскими системами, совершенно непохожими на философию Бэкона, особенность которой заключается в том, что она чужда всякой системы и характеризуется неоконченностью, почему и подлежит развитию. Вот главные отличия реальной философии Бэкона от формальной, ведущей свое начало из времен древности.

Аристотелевский «Органон» Бэкон желает заменить своим «Новым Органоном». Силлогизму он противопоставляет индукцию, аристотелевской индукции – свою, которую он называет истинной индукцией. И силлогизм, и индукция Аристотеля, по мнению Бэкона, бесплодны. Силлогизм бесплоден потому, что не может открыть ничего нового, ничего неизвестного. Он представляет только форму мысли, требующую содержания. Но истинная наука ищет неизвестное; поэтому силлогизм, связывающий известное, для нее бесполезен. Силлогизм живет одними словами и может создавать только слова. В естествознании опыт важнее силлогизма. Там, где дело идет об учениях, основанных на мнениях, сложившихся в голове человека, – например, в истории, в политике, – он может двигать вперед. Но для исследования сокровенных тайн природы он негоден: здесь единственное средство – индукция и опыт, но опыт не аристотелевский, потому что это – простодушный и совершенно детский способ, состоящий в одном перечислении отдельных случаев, из которого нельзя вывести основательного заключения. Он не открывает общих законов и восходит к ним, как бы взлетая, а не шаг за шагом. Древние философы отличались большим нетерпением; они тотчас определяли конечные причины явлений, пропуская промежуточные, а потом считали возможным пополнить недостающие звенья с помощью силлогизма. Этот опыт Бэкон советует заменить другим. «Два пути, – говорил он, – ведут к истине. Один взлетает от чувственных восприятий к самым общим аксиомам и отсюда ищет средних; другой ведет от чувственных восприятий к аксиомам, восходя непрерывно и постепенно. Это – путь истинный, но еще неиспробованный». Итак, истинный путь от явлений к самым высшим законам природы идет через постепенный ряд аксиом. Этот постепенный ряд аксиом и составляет особенность бэконовского опыта. Самые низшие законы ничем не отличаются от простого опыта, самые высшие суть отвлеченные понятия, а средние суть действующие в природе законы. И они-то– всего важнее. Поэтому необходимо привязать свинцовую гирю к крыльям человеческого духа, чтобы удержать его на земле.

Эти мысли Бэкона рассеяны во всех его философских трудах, но главным образом сосредоточены в «Новом Органоне». Бэкон говорит, что перестраивает заново все здание философии, употребляя в качестве инструмента свой «Органон»: план построения излагает он в книге «О достоинстве и умножении наук». Само же новое здание Бэконовой философии заключается в Instauratio magna. Это сочинение содержит шесть частей: первая часть его – «О достоинстве и умножении наук», вторая – «Новый Органон», третья – «Естественная история». Вполне обработаны только первая часть и первая часть «Нового Органона», в третьей части обработаны десять центурий экспериментальной философии, остальное представляет отрывочные наброски, а многое только обещано. Бэкон сделал что мог, предоставив остальное будущим векам.

Воззрения Бэкона отвечали характеру англичан и были так своевременны, что вызвали ряд преемников, каждый из которых продвинул реальную философию вперед, внеся в нее свой ценный вклад. Последовательными бэконианцами являются Гоббс и Локк. Беркли был последователем Локка, а Юм – последователем Беркли. Бэкон, Гоббс и Локк явились основателями эмпиризма. Бэкон развивался под влиянием реформации, и деятельность его относится главным образом ко времени основания Соединенного королевства при Якове I; Гоббс пережил первое падение Стюартов, республику при Кромвеле и реставрацию при Карле II. «Опыт о человеческом уме» Локка вышел в свет во время английской революции, ровно за сто лет до революции французской. Локк был родоначальником всей французской философии восемнадцатого столетия. Пропагандистом Локка явился Вольтер; он распространял эту философию среди своих современников быстро и легко. В его руках английская философия превратилась в модную французскую, быстро перешедшую в материализм. В Германии влияние Бэкона, Локка и Юма проявилось в философии Канта. Кант серьезно изучал Бэкона. Его критику чистого разума считают созданием немецкой философии, оплодотворенной английскою.

Итак, влияние Бэкона проявилось в различных формах во Франции и в Германии. В Россию оно проникло сначала вместе с французским материализмом, а значительно позднее мы познакомились с последним проявлением бэконизма в сочинениях Джона Стюарта Милля. Таким образом, идеи Бэкона органически связаны с теми воззрениями, которые господствуют у нас и теперь. Изучение Бэкона могло бы многое выяснить в истории и в политике нашего времени. Философия возникла и развилась под влиянием жизни, она слилась с нею и продолжает существовать нераздельно с жизнью во всем цивилизованном мире. Метод Бэкона, конечно, имеет свои недостатки, суждения его о бесплодности силлогизма преувеличены; но теперь для нас важно то, что в его философии заключались зародыши плодотворных идей. Невозможно создать философию, которая могла бы служить для всех веков и народов; ошибка всех предшествующих Бэкону философов заключалась именно в том, что они считали это возможным, Бэкон первым отказался от решения невыполнимой задачи.