Глава II. В школе и университете

Глава II. В школе и университете

В знаменитом своем романе «Ярмарка тщеславия» Теккерей так описывает школу, в которой он получил первоначальное образование: «В старину на том месте, где теперь стоит школа, был картезианский монастырь, а теперешний Смитфилд[1] был тогда площадью, на которой происходили рыцарские турниры. Сюда обыкновенно привозились закоренелые еретики, потому что здесь их удобнее было сжигать. Генрих VIII захватил этот монастырь с принадлежавшими ему землями, повесив, между прочим, нескольких монахов, не одобрявших его реформации. Впоследствии здание с окружавшей его землей купил один богатый купец и основал там знаменитый госпиталь для стариков и детей. Со временем около этого госпиталя выросла и школа. Эта школа находилась всегда под покровительством некоторых членов высшей аристократии и высшего духовенства. Мальчики пользовались там хорошим помещением, столом и воспитанием и впоследствии даже отправлялись стипендиатами в университет. Поэтому неудивительно, что в эту школу посылались дети не только бедного дворянства и низшего духовенства, для которых, собственно, она первоначально предназначалась, но что туда охотно отправляли своих детей и богатые…»

Таким образом, состав учащихся этой школы был довольно разнородным, но большая часть все-таки принадлежала к высшим классам. Воспитание в Чартерхаузе считалось в то время таким же престижным, как и в несравненно более дорогих школах в Итоне, Харру и Винчестере.

В отчетах этой школы имя Уильяма Теккерея впервые встречается в 1822 году, в списке учеников десятого, то есть самого младшего класса. В следующем году он удостоен перевода в седьмой класс, в 1824 году переходит в пятый и, наконец, в 1828-м он уже в первом, самом высшем классе; с этих пор Теккерей начинает жить вне школы. При переходе в первый класс его сделали монитором[2], то есть помощником классного наставника.

Учение Теккерея в школе шло успешно, но нельзя сказать, чтобы особенно блистательно. Это видно из того обстоятельства, что он никогда не был выбираем в «ораторы», то есть что на него никогда не возлагалась почетная обязанность произносить публичную речь в годовщину смерти основателя школы Томаса Коттона. О Теккерее того времени один из школьных товарищей его, Джордж Векаблес, рассказывает: «Когда Теккерей поступил к нам в школу, он бы красивым, кротким и отчасти робким мальчиком. Я не думаю, чтобы юноша вообще чувствовал себя в школе хорошо, и, хотя впоследствии он прекрасно знал латинский язык, однако в школе не особенно отличался своими классическими познаниями. Мне кажется также, что наш директор, доктор Рассел, человек энергичный, строгий и серьезный, хотя вовсе не суровый, был крайне несимпатичен Теккерею. Мальчик пользовался любовью среди сверстников, знавших его, и был тогда уже известен своей способностью быстро сочинять стихи, в особенности пародии. В школьных играх он не отличался ловкостью и, кажется, даже не чувствовал к ним особенной склонности…»

Другой школьный товарищ Теккерея сообщает о нем следующее: «Ему было около пятнадцати-шестнадцати лет, когда я его встретил впервые. Он был тогда цветущим юношей с темными вьющимися волосами, с живыми и умными глазами, всегда сверкавшими юмором. Он был полный, широкоплечий, но тогда еще трудно было предвидеть, до какой высоты он дорастет. Он не чувствовал никакого влечения к обыкновенным школьным играм, как впоследствии не любил спорта. В ряду предметов, несимпатичных Теккерею, игры занимали третье место после геометрии и алгебры. Но, тем не менее, о юноше Теккерее нельзя сказать того же, что обыкновенно рассказывается о юности многих других замечательных людей, – а именно, что он был склонен к уединению и уединенному размышлению. Напротив, несмотря на свою нелюбовь к играм, он был удивительно общительным юношей, полным огня и жизнерадостности. Он был всегда в духе, всегда весел, всегда беззаботно счастлив. Я никогда не встречал более веселого, более здорового и в то же время менее подвижного юноши. Мы, бывало, время от времени предпринимали экскурсии небольшими компаниями для ловли рыбы. Теккерей обыкновенно сопровождал нас в таких случаях. Но то, что его привлекало в таких прогулках, была не рыбная ловля и не игры, а веселый разговор, перемена места, вид зеленых полей и, наконец, чай на открытом воздухе с пряниками, до которых он был большой охотник.

Теккерей, – продолжает тот же автор, – при своей удивительной памяти, замечательной способности подражания, умении быстро усваивать языки и высокоразвитом эстетическом чувстве имел полную возможность стать первостепенным знатоком древней классической литературы. Этому, однако, помешало то обстоятельство, что он не был достаточно прилежен и усидчив в школе и обыкновенно оставлял свои уроки на последнюю минуту, посвящая почти все внеклассное время чтению.

Но, несмотря на это, Теккерей все-таки впоследствии знал римских классиков гораздо лучше многих самых выдающихся наших писателей. Юноша страстно любил театр, и единственной игрой, в которой он охотно принимал участие, были театральные представления…»

Как и следовало ожидать, судя по его последующим сочинениям, Теккерей пользовался в школе популярностью большого остряка и сатирика. Ничто в характерах товарищей не ускользало от его пытливого взгляда. Он любил посмеиваться над их слабостями, но в самой добродушной форме, так что никто не обижался. Тем, кому выпадала обязанность руководить им, не было от него никаких беспокойств и огорчений. Он был всегда послушен, кроток, рассудителен и обращался со всеми очень добродушно, в особенности с теми мальчиками, которые были моложе его. Никогда не был он ни буяном, ни забиякой. «Вместо удара или угрозы, – рассказывает один из товарищей Теккерея в своих воспоминаниях о нем, – чем почти всегда начинали старшие ученики свои разговоры с младшими, Теккерей в своих отношениях с ними обыкновенно предпочитал ласку. Я как теперь слышу его разговор с одним из них: „Гуки, пойди наверх и достань для меня в моем комоде какой-нибудь том „Айвенго“. Пойди, голубчик, ведь ты хороший мальчик! В том же ящике комода ты, вероятно, найдешь и пенни, – возьми его себе“. Правда, существование этого пенни было несколько сомнительным, но надежды на него так часто оправдывались, что подобные обещания могли служить достаточной приманкой для того, чтобы мальчик охотно исполнял просьбы Теккерея. В тех случаях, когда ожидания мальчика не сбывались, он обыкновенно ругал Теккерея „ипокритом“, на что тот отвечал добродушным смехом. В течение двух или трех лет моего знакомства с Теккереем я вряд ли хоть один раз заметил его сердитым, вряд ли хоть один раз видел его лоб нахмуренным…»

Теккерей в детстве и в школе никогда не выпускал карандаша из рук. Читал ли он «Дон Кихота», романы Вальтера Скотта или сказки «Тысячи и одной ночи», смотрел ли он представление в театре, – все впечатления его немедленно воплощались в юмористических рисунках. Он пользовался громадной популярностью в школе за свое умение рисовать. В свободное время в перерывах между лекциями товарищи обращались к юному Теккерею, чтобы он нарисовал им портрет какого-нибудь общего знакомого, учителя или любимого героя недавно прочитанной книги, – и требуемое лицо, обыкновенно в карикатурной форме, немедленно появлялось на бумаге. Дети при этом громко выражали свое восхищение богатым воображением и ловкостью руки своего талантливого товарища.

Когда несколько месяцев спустя после смерти Теккерея его библиотека была выставлена на продажу, на полях многих книг его нашли массу рисунков и карикатур. Если о духовных интересах великого романиста можно судить по книгам, составлявшим его библиотеку, то о мыслях и чувствах его дают довольно хорошее представление рисунки и карикатуры, часто встречаемые на полях этих книг.

Из рисунков Теккерея к своим произведениям.

Большая часть этих рисунков и карикатур впоследствии была собрана и издана отдельным томом с комментариями. Это издание называется «Теккериана» и содержит до тысячи отдельных карикатур и рисунков. Многие из них чрезвычайно удачны. Некоторые карикатуры иллюстрируют выдающиеся моменты жизни Теккерея-романиста, его детства и юности, – например те, в которых изображен Наполеон на острове Св. Елены, товарищи, учителя, директор школы. Последний представлен в далеко не лестном виде. Одна карикатура этого же периода очень удачно изображает еврея из Сити, другая чрезвычайно удачно воспроизводит «высокоуважаемого члена общества». Эта последняя карикатура – очевидно, сатира на те общественные противоречия, которые были впоследствии так ярко представлены и так беспощадно осмеяны Теккереем в его зрелых произведениях. На полях серьезного «Фукидида» мы встречаем, кроме массы карикатур, еще и любопытное рассуждение в стихах о любви:

Любовь что баранья котлетка:

Как скоро она остывает!

В ней вкус испаряется прежде

Чем старость ее настигает…

Любовь на кол?тье похожа:

Мучительны обе бывают…

И ту, и другое, – я слышал,

Вполне коньяком исцеляют…

Измучился юноша бедный,

Любовью к красе пламенея,

И жаждет скорее опутать

Красотку цепьми Гименея…

В азарте спешит он жениться,

Но дело не лучше бывает:

Разделавшись с прежней напастью,

Он снова беду наживает…

Подобное отношение Теккерея-юноши к «священному пламени» очень характерно для будущего сатирика.

Большую часть рисунков и карикатур Теккерея составляют иллюстрации к тому, чему учили его в школе, и особенно к тому, что он читал. А читал он очень много. Он чутьем выбирал хорошие книги, а если ему иногда попадалась плохая, то бросал ее по прочтении первых двух-трех страниц. Читал Теккерей почти исключительно беллетристику. Между его иллюстрациями мы находим Али-Бабу рядом с Дон Кихотом и средневековых рыцарей рядом с героями и разбойниками из романов XVIII века. Знаменитый в Англии роман Ораса Уолпола «Отрантский замок» пестрит иллюстрациями от начала до конца. «История древних» Роллена, употреблявшаяся как учебник в английских школах до середины настоящего столетия, дала много материала фантазии юного сатирика-карикатуриста. Первую страницу первого тома этой по-детски наивной истории школьник Теккерей украсил следующей карикатурой: Клио, муза истории, представлена в виде старой девы, одетой в костюм начала столетия, в очках и с зонтиком; в одной руке она держит рабочую корзинку с письменными принадлежностями, а другой опирается на кучу «истинных историков». Этих «истинных историков» представляют: Роллен, Шекспир, Гомер, Тассо, Пенстолль-Роланд, Дон Кихот и Мюнхгаузен. В другом месте представлен Эней, по-рыцарски кланяющийся Дидоне, которая величественно восседает с веером в руке и с маленькой собачкой на коленях. Алкивиад в куафюре кельнера, со шпорами, сигарою в зубах и моноклем в глазу с философским спокойствием отрезает хвост у собаки. Агесилай представлен улыбающимся во все лицо, в короткой рубашке, сапогах и под зонтиком.

Кроме умения рисовать карикатуры, юный Теккерей отличался еще и как сочинитель пародий. Эта последняя способность достигает впоследствии замечательного развития в его удивительных подражаниях выдающимся английским романистам того времени.

В первых своих произведениях Теккерей далеко не лестно высказывается о том старом, мрачном здании, в котором он получил свое первоначальное образование. Он его называет не Чартерхауз, а Слотерхауз (бойня). Это показывает, что его воспоминания о школьном времени были не особенно светлыми. Да они вряд ли и могли быть светлыми. То, что обыкновенно скрашивает школьную жизнь, что делает ее привлекательной, а именно физические упражнения, разнообразные игры, детские шалости, – все это, как мы выше видели, нисколько не интересовало юного Теккерея. В его воспоминаниях представление о школе поэтому связывалось исключительно с представлением о строгом, сухом директоре, таких же учителях и ненавистных ему предметах учения – греческом языке, геометрии и алгебре. Прибавьте к этому сильно развитую впечатлительность, чрезвычайную чувствительность ко всему грубому, жестокому, склонность замечать преимущественно темные стороны каждого явления, – и отрицательное отношение к школе, которое замечается в ранних произведениях Теккерея, станет вполне понятным. Впрочем, в позднейших сочинениях заметна некоторая перемена в его отношении к старой школе. Так, в романе «Ньюкомы» он уже называет ее «Grey Priors» («Седые монахи») и отзывается о ней с некоторой любовью. В последние годы своей жизни Теккерей имел даже обыкновение ежегодно посещать свою старую школу в годовщину смерти ее основателя. Он был там в последний раз за две недели до своей смерти.

Он занял свое обычное место в школьной церкви. Когда по окончании службы Теккерей вместе с другими гостями отправился в залу директора и там поднялся на трибуну с тем, чтобы произнести соответствующую случаю речь, он был встречен восторженными аплодисментами. На банкете, которым по обыкновению заканчивалось торжество, Теккерей, когда дошла до него очередь, произнес полный остроумия и юмора тост за процветание старой школы…

В феврале 1829 года Теккерей поступил в Кембриджский университет, едва достигнув восемнадцатилетнего возраста. О его жизни в это время известно очень мало. Есть, однако, основание полагать, что он, подобно герою своего будущего романа «Пенденнис», не особенно углублялся в университетскую науку, не любил правильных и систематических занятий, а работал больше урывками. Зато он тогда много занимался верховой ездой, стал вращаться в высшем обществе и приобретать ту шлифовку и «тон», которые впоследствии делали его «совершенным джентльменом». Одним из его товарищей по университету был ныне знаменитый поэт-лауреат и лорд, тогда совершенно неизвестный юноша, Теннисон. Будущие знаменитости заключили между собою дружбу, не прерывавшуюся до самой смерти одного из них. Теккерей в течение всей своей жизни оставался одним из самых горячих и искренних почитателей таланта и произведений своего друга-поэта.

Ко времени пребывания Теккерея в университете относится и начало его литературной деятельности. 11 апреля 1829 года в Кембридже появился маленький журнал под названием «Сноб, литературный и научный журнал», с заявлением на первой странице, что в этом издании никто pis членов университетской общины участия не принимает. Это уверение, конечно, никого не убедило. Выходил ли этот микроскопический журнал под редакцией Теккерея, доподлинно не известно, однако не существует никакого сомнения относительно деятельного сотрудничества в нем. Напечатанное в этом издании курьезное стихотворение «Тимбукту» по своему резко сатирическому тону несомненно принадлежит перу Теккерея. Журнал прекратился на одиннадцатом номере, то есть через одиннадцать недель, так как он выходил еженедельно. За этим литературным предприятием последовало другое, того же характера, но только под другим названием – «The Gownsman» (буквально – «носитель мантии», то есть член университетского общества). В основании его без сомнения участвовал и Теккерей. Первый номер нового журнала содержит курьезное посвящение в стихах:

Всем прокторам[3] нынешним, прежним, грядущим.

Идти вослед их – привилегия наша;

Обязаны доблестям их подражать мы,

Хотя, чем их реже встречаешь, тем лучше…

Стиль этого посвящения очень напоминает стиль Теккерея, хотя наверное неизвестно, принадлежит ли оно его перу. И второй журнал существовал недолго. Он дожил только до семнадцатого номера. За исключением пародии «Тимбукту», в обоих журналах нет ничего замечательного в литературном отношении. Этим вторым журналом закончилась литературная деятельность Теккерея-студента.

Он пробыл в университете только шесть или семь семестров и вышел оттуда в 1830 году, не получив никакой ученой степени. О пребывании в Кембриджском университете у Теккерея остались такие же грустные воспоминания, как и о школьной жизни. И здесь его внимание обращали на себя главным образом темные стороны жизни. В своих последующих произведениях он никогда не поминает добрым словом английские университеты. А неоконченный роман его «The shabby genteel story» содержит такое осуждение системы высшего образования в Англии, беспощаднее которого трудно себе и представить.